ДИКАЯ ПЕСНЯ 22 страница

- Нет. Все это не годится. – заметил старый Джон. – Песня должна быть одна для всех. Всех нас соединил, повел в дорогу и сдружил бескрайний космос. Бездонный, черный и огромный. Вселенные и звезды и миры без счета, без начала и конца… Кто сотворил “такое”, а? Скажите!

- Такое было под силу только одному Господу! – Да, такое чудо мог соделать только Бог! Миры без счета и числа и между тем – математическая сообразность и гармония всего и вся во всей Вселенной... Ведь если – бы расстояние от Земли до Солнца было больше или меньше, или ось Земли была наклонена на немного больший или меньший градус, то никакая жизнь на нашей голубой планете была – бы просто невозможна. И это знают все… Много во вселенной крутится безжизненных камней, на которых нет и быть не может жизни. Это мы прекрасно знаем… - зазвучали голоса из зала.

- С самого детства знаю я одну старую, старой песню. У нас в Америке ее часто исполняют в церкви. Я знаю ее с самого раннего детства. Вот помню я ну как сейчас домик деда в Висконсине, а после - дом своих родителей в Айдахо и школу в их тихом городке, товарищей по играм и по разным полудетским безобразиям... Потом поминается мне летное училище в Аризоне и свадьба с Джейн в нашей тихой, белой церкви на холме, а потом крещение детей вот там же - дочери Шерри и сына Тома… И во все эти дни моей жизни была рядом со мной эта песня. – так сказал старый Джон и запел -

- О, благодать! Спасен тобой

Я из пучины бед;

Был мертв, но чудом стал живой,

Был слеп, но вижу свет.

– начал петь старик почти что в одиночку. Но не отчаялся и продолжал -

Сперва внушила сердцу страх,

Затем дала покой.

Я скорбь души излил в слезах,

Твой мир течет рекой.

- подхватили и другие голоса. И песня ширилась и крепла. -

- Прошел немало я скорбей,

Невзгод и скорбных дней.

Но ты всегда была со мной.

Ведешь меня домой.

Пройдут десятки тысяч лет,

Забудем смерти тень.

Но вечно будем Богу петь,

Как в самый первый день.

- разливалось вскоре широкой, могучей и бурной рекой. И вскоре еще шире, полноводнее разлилось меж людей, даря им счастье взаимной радости и чувства братства. -

- О, благодать, что мне дала

Спасенье и любовь!

Был мертв, но чудом стал живой,

Был слеп, но вижу вновь!

К спасенью я хотел прийти

Своим мирским путем.

Но понял я – лишь благодать

Ведет в твой Отчий дом!

Но понял я - лишь благодать

Ведет в твой вечный дом! -

- прозвучали последние звуки голосов молельного и радостного гимна и весь зал как по команде дружно замолчал. На какое – то мгновение люди на минуту замолчали, потом кто – то кашлянул и кто – то негромко и как – бы смущенно защущукался с соседом. Но большинство так продолжали молчать. На глазах у многих заблестели невесть отчего нахлынывшие слезы.

* * *

- А что это за песня? – спросил негромко Михаил Юсуфович у лейтенанта Ли.

- Как? Разве Вы не знаете? – искренне удивился Ли Мань. - Это старинная английская молитва. А написал ее еще в Восемнадцатом веке бывший простой и грубый моряк по имени Джон Ньютон, который до своего обращения к Господу был жестоким работорговцем, а потом сделал все, чтобы избавить свою нацию от этого позора. Вот такое стихотворение и написал этот простой и грубый человек – продолжал негромко Ли. – А сегодня этот гимн исполняют на богослужениях уже миллионы и десятки миллионов прихожан англиканской, методистской, лютеранской и других традиционных протестантских церквей в Европе и в Америке, в странах Азии и в странах Африки. И в Китае, между прочим, тоже. Вот такая песня…

- Да уж… - только и способен был сказать на это Михаил Юсуфович.

А Ли Мань между тем продолжил: - А теперь подумайте – разве, например, какой поэт “борьбы за справедливость” и “социализм”, то есть ненависти, злобы и вражды, как Ваши русские поэты – Владимир Маяковский или Демьян Бедный смогли достучаться до сердец людских и сделать ну хоть одного человека на свете ну хоть немного лучше? К сожалению, такого просто не было, и вряд – ли будет с ними впредь… И разве странное потепление сердца – не есть задача настоящего искусства? Выявлять в человеке человеческое – есть - ли в мире выше цель?.. И что пред вся борьба и злоба?

– Тщета… - вот только это слово и смог выдавить Сафронов изо рта. Сказал, и сам – же почему – то себя напугался.

- Без Бога – все лишь мерзость и тщета. – поддержал его Ли Мань. – Хорошо подумайте об этом… - поддержал он друга и похлопал Михаила по плечу.

* * *

- Ступайте в мир! – сказал своей команде старый Джон. – Идите, помогайте по возможностям и средствам бедным людям и постарайтесь не попасться в руки эМГэБэ! Не рискуйте зазря головой, но постарайтесь по – возможности говорить людям в бериевском Союзе ССР слово истины. Ибо сказано в Евангелие от Иоанна – И познаете истину, и истина сделает Вас свободными. – А еще помогайте включать им “нейронный компьютер” – ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МОЗГ. Это самый надежный инструмент на Земле! И постарайтесь в этом царстве лжи хоть немного говорить правду! Ведь говорить правду, это совсем не означает “вмешиваться во внутренние дела”. Так считают лишь лжецы – тираны, да еще все те, кого они так нагло обманули. Говорить правду – значит уже быть свободным! Говорить правду – значит уже иметь достоинство и силу и хотеть освобождать других от тирании и от лжи!..

Включайте мозг и выключайте телевизор. Ибо первый – все, а последний – ничто! И первый есть всегда и вместе с каждым человеком. У кого, конечно, он имеется… - лукаво заметил Джон Картер. – Ибо в массовом использовании по его прямому назначению и надежда России. Да и всего, всего, всего мира Божьего. Ибо как я прочитал уже давно под одной весьма смешной картиночкой, что вот ни прошлое таких безумных и бездумных, и ни их настоящее не внушает никаких надежд на их будущее… Ну, или что – то в этом роде было там написано (?)… - пошутил старик. – А вот теперь уже и все! Всем спасибо! Все свободны! И храни Вас Бог! - закончил он свою речь и пошел между рядов, пожимая на прощанье всей команде руки.

* * *

Выкатились долгим эскалатором из гула – воя (что стоял теперь по всему московскому Метро от новых поездов системы “Яуза”), от топота и грохота и давки, и от вкрадчивого, сахарного голоса: – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция… И снова грохот…

Выдавились нарядного щусевско - кокоринско – заболотого подземелья “Комсомольской - кольцевой”, из под огромных мозаичных сводов с Александром Невским, Дмитрием Донским, Суворовым, Кутузовым и взятием Берлина, и огромнейшего ряда гигантских, ярких, яростных паникадил и колоссальных завитушек – картушей, разбросанных по тем – же сводам в купольный вестибюль, и будучи отчаянно толкаемы безжалостными, злыми толпами были вытолкнуты через ряды высоченно – стеклянных и деревянно – прочно – лаковых дверей на широкое гранитное крыльцо.

Огромною, блестящей сковородкой легла перед Сафрономым и перед Ли, пред Джоном Картером и даже пред Марысей Комсомольская площадь столицы в этот ранний, летний час. Перерезанная посредине блесткими трамвайными путями, еще мокрая от прошедших минуту назад поливалок. Наполненная звоном от новеньких оранжевых вагонов – сцепок и вся словно одуванчиковая от желтеньких автоциплят столичного такси. Наполненная утренней прохладой, гулом, гамом, напоеннейшая до своих краев счастливым, бодрым, радостным движением всего и вся. Машин таксомоторов и трамваев, автобусов и яростного моря человеческих фигур.

Слева от друзей причудливейшим “чудом – юдом” русской сказки распластался Ярославский Шехтеля. С огромным богатырским шлемом, c решеткой на макушке и с серпом и молотом и надписью поверх – СССР. Чудесным русским теремом несоразмерно – причудливых форм, подвижный, динамичный и пластичный, и выгибающий спину словно кот, сверкающий на солнце всеми стеклышками окон, живой, подвижный словно пластилин в руках ребенка и мозаичный, словно изразцовая, древняя, русская печка – это он подманил к себе пусть и невольных, новых путешественников. И затащил в свое нутро величием огромного, почти скульптурного портала, завертел в огромнейших дверях… Заманил цветной майоликой и завлек разнообразием объемов, и радовал. И сразу ободрял, а после и успокаивал ритмичными рядами приветливых окон в гулких залах ожидания, бесконечием рядов ярких, надежных, пластмассовых кресел как – бы обещая и суля и окнами своими, и вот этими веселыми рядами удачу в добром, скором, радостном и удобном железнодорожном пути.

* * *

Сафронова послали в кассу за билетами… Удивительно, но билеты на плацкарт были в этом самом берьевском СССР еще такие, как когда – то. То есть маленькими коричневыми картоночками, которые после должен пробить проводник своим тяжелейшим компостером.

Перед этим подошедший к ним Сафронов радостно и громко заявил: - А тут у них, оказывается, еще жить можно! В железнодорожной кассе никто не спрашивает даже паспортов! – вывалил он горячо. – Вот я и купил четыре плацкарта. – сказал Михаил и раздал каждому по маленькой коричневой картоночке.

- Совсем, как в детстве… Помню вот давно еще, когда я была еще маленькая, ездила с родителями в Крым. Так у нас были тогда такие – же картонные билеты… Помню поезд. Грязь и гул и духоту. Кто – то ест яйцо за шатким столиком. Кто – то просто спит на верхней полке, сунув голые ступни в проход. А в соседнем плацкарте какие – то парни с длиннейшими патлами играют на гитарах и что – то там поют. Рядом с ними – такие – же патлатые девицы. А на столике уже расстелена газета, на которой колбаса и хлеб, и помидоры. И все это так пахнет. Пахнет, пахнет так – на весь вагон… А еще там на газете – маленькая горка соли, и стоит бутылочка вина “Агдам”, и четыре стакана… А парни поют и поют и поют -

- Этот поезд в огне,

И нам не на что больше жать… - принялась вспоминать она и невольно смахнула слезу.

Джон и Ли смотрели на Марысю явно понимающе, хотя они, если честно, никогда не ездили на таких вот поездах и тем более в Крым.

- Хочу попасть в эСэСэСэР! – заявила она, и друзья – астронавты почему – то ее понимали.

* * *

- Я тут спрашиваю одного мужичка немолодого такого, солидного – рассказывал друзьям Юсуфович. – А не боитесь так вот продавать билеты гражданам без паспортов? А он смеется – поезд де не самолет, за границу не угонят! – Ну, а как – же террористы? – спрашиваю. – Вон в Чечне – говорю – не спокойно. Или там международный терроризм какой? Бен Ладен, к примеру, или, скажем, палестинское движение “Хамас”? Тогда как? – Посмотрел он на меня, как на дурачка какого, покачал башкой своей и говорит – Ты видать, милок, из очень уж глухой деревни прибыл. Неужели в СССР есть еще такое место, где телевизора “Берия” нет? Нам – то говорят всегда в программе “Время” – де “сплошная телевизоризация была завершена в Союзе в тысяча девятьсот восьмидесятом году…”. Значит и тут нам врут, лахудры! – говорит мужик. – Была Чечня когда – то, мне отец рассказывал такое, точно… Вернее, Чечено – Ингушская АССР… Но потом их всех в сорок четвертом в Казахстан и выслали. Вроде как за предательство что – ли (?)… Говорят, померло их в дороге – жуть… - перешел мужик на полушепот. – Высылали – то тогда зимою, в феврале месяце. Так вот мой родитель их и высылал. И поезд тот со ссыльными сопровождал – конвойным… Прибыли на место в Казахстан. И погнали прямо в степь. Жили в землянках. Потом… Потом поумирало много… А после работали они в колхозе, а родитель мой сначала от эНКэВэДэ, а потом от эМГэБэ был оставлен при комендатуре. Стерег тех ссыльных, чтоб они не убежали. Впрочем, куда – же там и убежишь. Степь да степь кругом. Ну а это значит, что бежать нам было ровным счетом некуда.

Потом – говорит тот мужик – кто все – таки выжил, к колхозу пристроился. Дома свои построили, и стали себе жить вот там, уже на новом месте, только пока под надзором… Потом умер Сталин. Пришел к власти Берия Лаврентий Павлович. С января пятьдесят четвертого у начальства нашего началась в селе - деревне снова - новая морока. Как, почитай, с той… c коллективизацией. “Преобразование колхозов и совхозов в социалистические агрохолдинги” – вот как они это все тогда назвали. Стали на селе возводить городские дома и огромные фермы. Трактора появились и комбайны и – много! Это было хорошо! И какие все были добротные! Особенно – на гусеничном на ходу. Ленинградские с Кировского, Волгоградские да и Харьковские. Говорят, что это в годы те так срочно перепрофилировали производство танков. Воевать – то наш Лаврентий никогда ни с кем не собирался. Вот и переделывали орудийные тягачи да танки прямо “на ходу” на трактора… Машины разные из Горького пошли. Машина, вроде как – бы наша - ГАЗ – шестьдесят три… Это такая – с тупым носом – стал он размахивать руками – А написано на ней уже – “FORD–GAZ” и цифирка “ шестьдесят три ” по верху. Или, например, вылитый - ЗИС – сто пятьдесят один. Ну, это такой тяжелый грузовик с круглым носом. А на нем – “OPEL-ZIB”. А “ сто пятьдесят один” – по низу… Это значит дружим мы уже при Берия. С американцами и даже с немцами. Тогда еще и “западными”. Да, были и такие! Ей Богу, я не вру! – широко перекрестился мой рассказчик. – Это Вы, молодые, ни хрена не помните. А вот до самого октября пятьдесят пятого Германия была разделена. И была такая ФээРГэ – страна капиталистическая. А рядом с ней через границу – ГэДээР - социалистическая. Потом их наш Лаврентий Павлович соединил. Радости – то было… Восторженные толпы немцев у Бранденбургских ворот и плакаты – СПАСИБО, СССР! – и – СЛАВА МАРШАЛУ БЕРИЯ! – я сам по телику недавно видел. В “Международной панораме” показывал нам такое Генрих Боровик. Моднейший журналист и завсегда в заграничном костюмчике. – зацокал мужик языком от восторга - Мы его еще за ради шутки всей страною называем “доктор Геббельс” – хохотнул тот мужичонка.

- И за что – же так? – не сдержав улыбочки спросил его Сафронов.

- Да он врет – то так вот… Крутит, одним словом нам мозги… - сделал странный жест рукой рассказчик.

- Если он Вам врет, так на хрена – ж его и смотрите? Вот и не смотрели – бы его… - бросил в сердцах Михаил.

- Можно – бы и не смотреть, так ведь больно так… привыкли. Для нас что “Время”, что там “Панорама”, как для детей – “Спокойной ночи, малыши”. Понимаем разумом, что – сказки. Однако, детям после сказок спать всегда, всегда спокойнее. Посмотришь в ящик и увидишь, что все на целом белом свете хорошо. В мире – мирный мир и сплошная “разрядка”. Вон на Кировском турбину новую пустили. Скоро спустят там со стапелей атомоход – “Лаврентий Берия” – его название. А наш Вова посетил больницу в Ярославле… Ну, иногда случаются цунами. Землетрясение в Японии. Ну, реактор там какой – то у них на Фукуяме там накрылся ядерный, или как… Я точно ничего не знаю, да нам про то не говорят. Чтобы нас не беспокоть что – ли?.. Надо будет вечерком “голоса” хоть послушать, а то я слышал слух – Владивосток уже эвакуируют… - забеспокоился мужик, но уже через минуту снова продолжал свое политвещание. - Каддафи Муамар шалит. Бомбит своих повстанцев почем попадя… А “НАТО” снова вмешивается, и ведь тоже – зря! Бомбить Муамару тому их никак не дает!.. Эх, чья – бы корова мычала… Вот и Дима наш, и Вова выступил. Заявили вместе “натовской” агрессии против народа Ливии решительный протест… - начал пересказывать он все текущие международные и внутренние новости своими словами. – В дружеской нам Палестине Махмуд Абас из правительства в Иерусалиме с Даниэлем Ханией из партии “Хамаса”, что из города Газа, вот только как неделю помирились. До того – то жили там, ну, словно собака и кот. Все стреляли там друг в друга… А теперь вот снова - мир и дружба. А ты придумал там в деревне у себя какой – то “международный терроризм”! – засмеялся он и дружески похлопал Михаила по руке.

- Ну а как – же эти самые чеченцы – ингуши? – спросил его Сафронов. – Неужели так они и остались жить в Казахстане.

- Так и остались. – подтвердил мужичок. – Уже после Двадцатого Съезда, на котором развенчали “культ” Лаврентий Павлович признал “ошибку” и “перегибы периода культа”, но возвращаться никому не разрешил. Так они и живут в Казахстане. И работают в тех агрохолдингах на олигарха Хрущева. “Нецелесообразно возвращать на места своего прежнего проживания, как уже осевших и укорененных в нынешних местах” – так и в специальном Указе Совета Министров Союза ССР было тогда еще указано… А потом, когда поволжских немцев стали отпускать в Германию, а евреев – в США и даже в Палестину (их тогда еще немного принимали и туда), то стали из Союза выпускать на жительство в Турцию, в Сирию, в Иран, Ирак и в Иорданию ингушей, чеченцев и крымских татар. Так что их теперь там уже не меньше, чем в Союзе. Нашли способ оказаться за границею… - сказал мужичок и присвистнул. Было видно, что он явно в этом им завидует. – А республика – то их уже давно – только часть Краснодарского края. Конечно, некоторые приезжают туда жить из них. То есть возвращаются на старые места. Им это как – бы можно, ведь они уже не ссыльные. Но возвращений тех местная власть не приветствует и никакой такой “республики” им ни они, и ни Москва не обещают.

- Да уж… - только и могли сказать Марыся, Джон и Ли, выслушав рассказ Михаила Юсуфовича.

- Впрочем, нет худа без добра. – философски заметил Сафронов. – Вот и паспортов в билетной кассе предъявлять не требуют. Чем не добро? – заметил он, старясь ну хоть как – то разогнать тоску, овладевшую его друзьями.

* * *

Из широких дверей Ярославского снова вышли на простор и шум, и толчею громадной Комсомольской, на другой стороне которой прямо против них, вроде – близко, а как будто и далеко – далеко, на другом берегу площадного, движущегося и ревущего моря из людей и машин намного строже и стройнее толстяка - Ярославского шпилился и утыкал иглою в небо флюгерком на трехступенчатой башенке стройный, строгий господин - Казанский. Сочетание различных частей, каждая между собою будто была автономна, но всякая наряжена в один декор - и окон в традиционно русском стиле, и входных порталов. Огромных, полуциркульных арок – распахнутых пред гостем так широко и так приветливо зовущих на восток всероссийских дверей. Россыпи московского барокко по добротным и массивным стенам. И фантастические причуды часов и пилонов, и картушей. И вот так вся эта богатая, распластанная в ширь боярская, богатая изба послушно прибегала к строгой и трехчастной массивной башне, почти точному повторению знаменитой башни Суюмбеки, что стоит в Казанском кремле.

- Вон там главный вход на Казанский. – показал на башню эту Михаил Юсуфович. – Творение архитектора Алексея Щусева. Памятник архитектуры. Охраняется советским государством, поскольку все потолки в залах ожидания Казанского расписаны художником Евгением Лансере. – пробовал шутить он. – Обратите внимание. Все многообразие форм и объемов объединено единым декором, как – бы нам сказал наш дорогой Иван. Композиционным центром здания Казанского вокзала, я – бы даже сказал его композиционной доминантой служит мощная властная вертикаль, которая и объединяет раздробленные части здания в единое целое и подчиняет композиционно. И устремляет его вверх – прямо к флюгеру с красивым петушком…

- Из сказки Пушкина. – съязвила Марыся. – Уберите мысленно властную вертикаль и все здание тут – же в миг развалится. Чисто композиционно, что вполне естественно. То есть зрительно. Потому как и соединено оно в единый организм вот также – чисто зрительно. То есть чисто через телевиденье. Другой опоры вертикали этой нет… И, кстати, вот с этой самой вертикалью, и с этим самым пресловутым петушком на башне оно будет здесь стоять, пока Вову или Толю тот петушок не клюнет прямо в ж…пу. Но петушок тот никого и никогда еще и в ж…пу не клевал, потому как он – железный, словно Феликс на Лубянской площади. Простите, на площади Дзержинского. Но всего целесообразнее того – же петушка, или хоть ему подобного его родного брата посадить на башню Телецентра, что в Останкино. То есть, на самую высокую на сегодняшний день точку столицы нашей Родины – Москвы. Ибо если петушок и полетит клевать кого – то в жопу (а когда – о том мы, граждане, не ведаем), так именно оттуда. С тех высот… Но этого у нас в Москве пока что нет, и быть не может. Так как мы еще живем в Союзе ССР, в котором девяносто первый год уже давным – давно минул и канул в лету, а железный сухарь на Лубянке таки и остался цел. Как и весь вот этот сволочной советский строй, который тут ни то, ни се, а черти знает что… имени Лаврентия Берия.

- Ай да девушка Марыся! – игриво ей сказал на это Михаил. – Я так понимаю, что вот прямо сейчас и прямо перед нами мы видим зарождение новейшего диссидентского сознания в СССР! Браво – браво – браво! – закричал он громко и шутя и дурачась захлопал в ладоши, на что девушка сначала улыбнулась, а потом просто таки брызнула со смеха. Глядя на нее расхохотались Джон и Ли, и сам Сафронов, естественно тоже. Жаркий летний день в Москве вот только – только начинался. А до отхода поезда была еще чертова пропасть свободного времени. Оттого они решили слегка погулять здесь по площади. И потоптаться около вокзалов. А то еще когда потом в Москву нагрянешь? Может уже… никогда?

* * *

За спиною у друзей блестел причудами старого Федора Шехтеля красавец – вокзал – Ярославский. Впереди, на том берегу пер своей трехчастною башней щусевский – Казанский. В двух шагах от них гнул барочный свой причудливейший купол павильон метро “Комсомольская”. Тут же, прямо подле зеленел двухчастный вокзал – Ленинградский. Со старинным, малым корпусом из николаевских еще времен. С высокою, строгой башней с часиками наверху и впритык к нему подоткнутым огромнейшим новым корпусом с огромнейшим белым бюстом Ленина на высоченном постаменте, у подножия которого хоть и лежали за цепями ограждения букеты из живых цветов, но прямо в двух шагах от них шустрейшие торговцы предлагали “Комсомольскую пра…” c какими – то голыми тетками и “Тайны китайского секса”, бумажные стаканы с “Кока – Колой с трубочкой” и “xачапури горячие” (как было писано на ценниках у тех продавцов).

Справа, над и за, конечно, акведуком, по которому пролетал вот прямо сейчас, перед глазами нашей четверки бело – сине – красный, новенький и обтекаемый, как авиалайнер суперпоезд “Сокол” высилась и упиралась в голубое, московское, утреннее, но совсем – совсем безоблачное и потому такое вот жаркое небо каким – то позолоченным, ветвистым гербом стройная, слегка псевдоготическая краснвато – песочная громада гостиницы “Ленинградская”. Сбоку от распластанной, приземистой и боковой двухэтажной башенки вокзала нагло пер коробчатым фасадом и гордился и дубизмом широченного крыльца, и огромнейшими освещенными рекламными витринами универмаг “Московский”.

Покрутились возле продавцов газет. Но газеты уже порядком надоели. Глянцевой, бездумной чередою “ТЕЛЕВИД” и “АВТОПОБЕДА”, “Горячие штучки” и “Все для Вас”. И бесконечнейшей чередой орущие во всю Ивановскую заголовки – “ФАКТОР А”: НАДО ЗАЖИГАТЬ! – и – ПРОЖЕКТОРПЕРИСХИЛТОН – ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ… - Ургант и Цыкало снова вместе?.. – нагличали, лыбились и кричали они на тележках у торговцев и за стеклами ларьков “Союзпечать”. Скромными и серыми воробушками с навсегда обрезанными крыльями лежали тут – же за стеклом стопки толстенных “Известий” и “Правд” с аршиннейшими – РЕШЕНИЯ ХХХ СЪЕЗДА ПНС(Б) – В ЖИЗНЬ!.. – НАЧИНАЙ МОДЕРНИЗАЦИЮ С СЕБЯ – ЗАДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА – ВЫПОЛНИМ! – ТАК ГОВОРЯТ СТАЛЕВАРЫ ИЗ ЧЕ… - РАБОЧИЕ ЯРОСЛАВСКОГО ШИННОГО ЗАВОДА НА СОБРАНИИ ТРУДОВОГО КОЛЛЕКТИВА ГОРЯЧО ОДОБРЯЮТ И ПОДДЕРЖИВАЮТ МУДРОЕ РЕШЕНИЕ ВЛАДИМИРА ВЛАДИ… - ПОД СОЛНЦЕМ РОДИНЫ МЫ КРЕПНЕМ ГОД ОТ ГОДА, МЫ ДЕЛУ ЛЕНИНА И БЕРИЯ ВЕРНЫ! - и все в таком – же роде.

И гуляя вот так просто и без всякой цели они даже сами не поняли, как набрели вот на эту лавчонку. Маленькая лавочка, забитая в самом дальнем - дальнем закутке, на второй галерее новейшего корпуса огромнейшего Ленинградского вокзала, левее дверей ресторана “Медный всадник” (шикарного места - всего в корабельных канатах, в якорях и моделях старых парусных судов, куда друзья зашли закусить на дорожку), плотно затурканная, забитая между табачных киосков с сигаретами “Ява”, “Друг” и “Ленинград”, “Петр Первый” и “Союз - Аполлон”. Между ларьками с курительными трубками из никому неизвестного дерева и с угрожающего вида ножиками грозного, бандитского железа, рядом со странными, “дембельскими” прибамбасами – кружками и фляжками со значками разных войск, с разукрашенными в пух и прах шутовскими погонами и аксельбантами, рядом с тельняшками и дурацкого вида наклейками на бамперы авто и игральных карт с нагими девушками, меж ларечков с шариковыми ручками, грошовыми будильниками, дрянными радиоприемниками и дешевыми китайскими часами, и буквально в двух шагах от пыльных эверестов глянцевых журналов, и длинных блоков сигарет “Космос” и “Элит”, рядом с магазином рыболовных принадлежностей с его крючками и мормышками светилась надпись – ЛАВКА БУКИНИСТА.

Они вошли под этот желтоватый, мутный, пыльный свет еще совсем такой привычной и нормальной (а вовсе не энергосберегающей лампы), прошли мимо кассы, за которой скучая читала какая – то рыжая, веснушатая, субтильная девица с маленькими, металлическими круглыми очками на носу. Читала она “Красное и черное” Стендаля. Но между этим не забывала и приглядывать за покупателями и за сохранностью товара.

* * *

Вошли и зарылись в эти вот развалы и вперлись зрением, и побежали пальцами по в этим стеллажам.

- Ищите что – нибудь в дорогу, господа? – подскочила с ним девица. – Не стесняйтесь, выбирайте. У нас есть все и по доступным ценам… Вот например, раздел ПОЭЗИИ. Все известные поэты, и на самый изысканный вкус. Сейчас такое в общем – то уже увидеть как – бы редкость. Состоятельные люди предпочитают теперь, в основном, электронные книги. Чтобы не занимать лишнее место ни в доме, ни в офисе. Иногда они их даже и… читают. – сказала девица чуть смущенно и поправила свои слегка сползшие на кончик носика круглые очечки, которые делали ее похожей чем – то на певца Джона Леннона. – Вот Ахматова, а вот – Цветаева. А это – Блок… - стала предлагать она им свой товар, поминутно доставая из развала то толстенный черненький, то бирюзовый, а то ярко красный томик. – Берите. Вы не пожалеете… - чуть не плача говорила девушка в очках. – Теперь народ вообще так мало стал читать. Потому их почти что никто не печатает. Говорят – нет спроса на товар. А экономика у нас в Союзе чисто рыночная. Рынок спрос определяет… Всем нравится смотреть, к примеру, передачи по ти – ви. Уринотерапию от Геннадия Махалова или “Танцы с волками на льду”… Но ведь это тоже – хорошо!.. К примеру, я работаю вот тут и еще учусь в МГУ на филолога. Мечтаю стать настоящим - настоящим журналистом. Ведь это так ответственно – быть у нас в Союзе журналистом! Журналист у нас в Союзе – это Вам не кто – нибудь… Ведь газеты, радио и особенно телевиденье у нас в СССР – есть коллективный агитатор и организатор широких народных масс. – так написал товарищ Берия в своей статье когда – то. Потому и журналист у нас – боец идеологического фронта! – так нам и говорят всегда все наши преподы. И особенно товарищи Леонид Зорин и Генрих Боровик, которого – со смешком сказала девушка – наши мальчики прозвали “доктор Геббельс”.

- Все понятно… - глубокомысленно сказал Сафронов. - А Максима Горького товарищ Берия никогда не называл “таким махровым человечищем”? – с улыбочкой добавил он.

- Ой, называл! – обрадовалась та. – А откуда Вы все это знаете?

- Просто Михаил Юсуфович, как и я учился на ИФЛИ когда – то… - загадочно произнесла Марыся.

- Ой, неужели! – обрадовалась та. – Так Вы и товарища Солженицына, наверняка, там знали?.. – затарахтела радостно она, но потом смущенно сникла, понимая, что сморозила большую глупость, так как явное несоответствие по возрасту не мог понять разве что полный идиот. И поэтому девица сразу густо покраснела прямо до корней волос, но все же продолжала разговор. -

- А стихи? – мялась она лишь на мгновение, но тут – же что – то вспомнила и выпалила, рискнув показать наконец интеллект. – А стихи - это бомба и знамя, как сказал “лучший и талантливейший поэт нашей эпохи” Владимир Маяковский. Так про него еще и сам товарищ Берия в статье писал… - говорила девушка довольно бодро. Но потом как – то сникла и сказала наконец слегка смущаясь. – Только мне он почему – то не особо нравится. Может я и набитая дура, может я и не совсем права, но вот эти, по – моему, лучше… Блок Александр и Марина Цветаева, и Ахматова Анна - снова смущенно сказала она.

- А вот этих – то поэтов Вам дают читать у Вас на филологии? – спросила девушку Марыся.

- Немного дают. А дальше, кто как хочет… Все любят лишь свои авто и еще - рубиться в “ДУММ” по Интересу… Книги очень – очень хорошие. Возьмите… - уже почти что не рыдала она.

- Ну, мы не из таких. – сказал ей весело Сафронов, потом задорно подмигнул и состроил ей смешную рожу, стараясь ее рассмешить.

- Мы не из таких! – подтвердили его слова Ли Мань и старый Джон.

– “Победа” у нас вряд – ли когда – нибудь будет. Во всяком случае она нас пока что явно игнорирует… А нейронный компьютер я всегда предпочитаю иметь при себе, прямо на своих плечах… - стукнул себя шутя майор по широкому лобешнику. – И в “ДУММ” мы головами пока – что не играем. Не играем ей даже в футбол, хотя, конечно, и завидуем таланту Пеле из Бразилии… Так что мы берем с собой в дорогу и Ахматову твою, и Цветаеву, и даже… как его там? – посмотрел на красную обложку Джон. – А… Александра Блока!

- Вот и славно! Спасибо за покупку, господа! – широко заулыбалась рыжая и защелкала наманикюренными длинными пальчиками по белым клавишам кассового аппарата. Аппарат громко и довольно хрюкнул, принимая деньги с Лениным и Берия в свое нутро и выдавил не торопясь товарный чек.

Дата добавления: 2015-06-28