Исчезающее небо 5 страница

Хищник начал медленно терять сознание…

«Я готов исполнить задуманное до конца. Ведь результат того стоит. Стоит же?».

«Безусловно, мой милый друг, безусловно. Все наши старания приведут нас к счастливому будущему».

Знакомьтесь - мистер Армлингтон, а вернее, его сознание. В недалеком прошлом ярый революционер, несколько позже – охотник на магов. Стыдился своей революционной части прошлого. Он постоянно корил себя за то, то поверил идеям Духа Революции, и привел страну к такому хаосу. Его основная мечта – месть Духу-революционеру и наведение в стране порядка.

Картинки интересного и не очень прошлого старика сменялись перед глазами хищника, и понемногу к нему приходило понимание, что ему знакома информация об этом человеке. А если она знакома ему, значит, существо было знакомо с человеком и прежде не было не зверем, а было подобным ему.

Армлингтон сотрудничал с другой страной, покупая устройства для контроля военной техники на расстоянии. Эти устройства ему (и еще многим людям) исправно поставлял некий Дайр – маг из другого государства. Данные контроллеры нужны были охотнику для совершения своего плана – он отчаянно мечтал вернуть в свою страну порядок, и поэтому необходимо было заставить людей подчиняться ему и подобным ему – богачам и другим – а без грубой силы порядка не наведешь.

Армлингтон… Слишком знакомое имя для хищника… Или он все-таки человек, не зверь?

Со временем старик совершенно забыл лицо Духа Революции, по крайней мере, так казалось самому Армлингтону, но хищник нашел в укромных уголках его памяти сведения о Духе, и эти сведения мало порадовали его.

Дух Революции имел лицо, которое имело существо.

Воспоминания мелькали быстро, и все вперемешку, и хищнику приходилось делать титаническую работу по сортировке чужих мыслей. Постепенно существо усвоило несколько важных для себя позиций, а также узнало много нового о старике, которого когда-то знало.

Итак, старик забыл лицо Духа, которому стремился отомстить. И, тем не менее, встречался с ним, возле его же дома, в тот день, когда он доставил к Армлингтону его дочь Каллисту. Но старик не смог узнать в «незнакомце» объект своей мести, почему и не предпринял никаких действий. А нет, предпринял – но он стремился уничтожить Духа как мага, а не как революционера.

По словам Каллисты, не очень любимой дочери Армлингтона, маг о себе ничего не помнил – лишь имя свое он знал – Джервейс.

Духа Революции звали Джервейсом.

Хищник знал, что маги имеют свойство превращаться в сущности, если совершают что-то, неприемлемое для самих себя. Может, он и есть одна из таких сущностей? Ведь он наполовину человек…

Каллиста. Женщина средних лет, имеющая четкие жизненные позиции и убеждения. Ее практически никто не любит по причине того, что никто не может ею управлять. Она всегда делает то, что считает нужным, и может, не стесняясь, всегда высказать то, что думает, какими бы ужасными не были последствия.

Дайр начал издеваться над ее отцом, когда узнал, что она знает этого Джервейса, вынудив ее тем самым пойти с магом-торговцем из другой страны на соглашение, по которому она приводит Джервейса к Дайру, а он отпускает ее отца. Старик в подобной ситуации не стал бы думать о дочери, интересуясь лишь собственным спасением.

Эгоист… Старый эгоист.

Старик всегда пытался изменить свою дочь, надеясь, что когда-нибудь она изменится и станет такой, какой он желает, но что-то шло не так, она по прежнему оставалась самой собой, сильной личностью, которую не смог сломать ни отец со своими планами, ни жестокий мир вокруг. Напротив, она пыталась изменить что-то в безрадостной жизни вокруг, и порой у нее это получалось – ее пламенные речи заставили задуматься ни одного человека.

Она напоминала Лирриэй… Стоп, Лирриэй? Существо неожиданно осознало, что начинает что-то вспоминать, и то, что оно видит перед собой, связано непосредственно с ним.

Что оно – это тот самый Джервейс.

Джервейс, маг, повинный в учинении революции.

Ради достижения своей основной цели старику пришлось пересечь практически всю страну, но все осложняли постоянные бомбардировки, из-за которых, в конце концов, и умер Армлингтон. Но была еще одна причина смерти – сильнейшая магия, старик был сильно напуган, после чего он потерял себя, и вдруг человек (да, теперь уже человек, а если быть точнее, Джервейс) осознал, что в его смерти повинен только он.

Он помнил события последних дней. И помнил применение смертоносного заклинания. Он вызвал тьму. Он лишил множества людей рассудка.

И Каллисту? Неужели он убил ее?

Джервейс осознал, что рвется тотчас телепортироваться к месту катастрофы, и проверить, действительно ли она мертва.

Это недопустимо – убить ее. Ведь она так напоминала магу его любимую Лирриэй, когда его жена была более молодой. А это значит, душу дочери охотника, в отличие от души жены волшебника, все еще можно спасти.

Нити, растворив труп старика, начали медленно стягиваться в тело волшебника, возвращая Джервейсу назад сознание. Неожиданно хаотический поток мыслей, который находился в голове мага, приобрел нечто более или менее направленное, и маг, без обыкновенного планирования дальнейших действий, сделал несколько изящных жестов руками, вызывая заклинание переноса. Его что-то отчаянно тянуло вперед, что-то им руководило, но чужого разума, стоящего за своим поведением (как это бывало у подневольных волшебников) маг не ощущал – скорее всего, настоящие звериные инстинкты, оставшиеся от не совсем ушедшей сущности зверя, вели его вперед.

Несколько тихих слов, добавленных к заклинанию, и мир сменил декорацию леса на нечто, с трудом напоминающее разрушенный город. Это скорее было свалкой, с бесформенными грудами строительных материалов и стекла. Но то, что здесь некогда жили люди, угадывалось в отдельных деталях – странное сооружение вдали казалось крепостью, давно заглохшие машины какая-то неведомая сила собрала в высокие и мощные блокпосты, вооруженные несколькими пушками, то тут, то там были созданы полевые кухни, но самой верной приметой, что здесь когда-то был человек, было, конечно, обилие мусора. Мусор был везде, складывался в огромные холмы, и порой эти мусорные горы по высоте ничуть не уступали заградительным строениям, стоящим посреди улиц.

Но более всего поражало нечто, случившиеся когда-то на железнодорожной линии: дьявольская сила разворотила все рельсы и стащила с него многотонный поезд, предварительно разогнав до чудовищной скорости. Смертоносный поезд-снаряд, свернув с пути, сровнял с землей все строения, случайно оказавшимся на траектории его полета, и, с ужасающей энергией ударяясь о землю и переворачиваясь в воздухе, окончил свое движение, свалившись в реку, при этом разрушив единственный целый железнодорожный мост. Джервейс не знал, что здесь не произошло, пока не прислушался к энергетике здешнего места, и тогда картина невероятной катастрофы стала пред его глазами такой, какой она была. Безо всяких преувеличений.

О том, что случилось с людьми во время такого полета, маг старался не думать.

Тяжело добежав (волшебник не мог быстро бежать на звериных ногах) до крутого обрыва, он нерешительно глянув вниз. Что-то удерживало его от прыжка вниз, и маг понимал, что это что-то осталось в нем от сущности хищника, который всегда был очень осторожен и совершал только те действия, который были необходимы. Конечно же, Джервейс мог без труда спланировать до покореженных и неузнаваемых листов железа, которые некогда были единым целым и назывались поездом, но он решил прислушаться к звериной составляющей своей личности и проверить местность перед полетом заклинанием-анализатором. Обостренный слух улавливал чье-то прерывистое дыхание, раздающееся как раз возле поезда, но его взгляд хищника никого не заметил, хотя пространство перед упавшим поездом, часть берега реки и сама водная гладь прекрасно просматривался. Этот человек мог быть кем угодно – охотником на магов, богачом, политиком, простым пассажиром поезда – любым, кто ранее находился в вагонах – увидев искаженные пропорции тела мага, его незаконченное превращение в существо хищное, когда нижняя половина его тела была звериной, темной, а верхняя – человеческой, любой человек окажется врагом. Заклинание-анализатор также показалось какое-то существо неподалеку от поезда, но им вполне мог оказаться и какое-либо животное.

Джервейс во время этого кратковременного путешествия ни разу не встретил ни одного проявления жизни: зверей на пути не попадалось, хотя они должны были вовсю облюбовать новую среду жизни, практически не заселенную людьми. В полупустых городах всегда была опасность натолкнуться на какое-нибудь хищное животное. Здесь же – никого нет. Мир был пуст и тих, слегка засыпан снегом и носил следы недавней бомбардировки.

Личность мага все-таки решилась на недолгий полет, чему не сильно воспротивилась звериная сущность, и волшебник сильно подпрыгнул вверх примерно на три метра, и наклонился вперед, придав телу нужное положение с учетом аэродинамики. Маг, будто летевший в первый раз, испытал знакомые ощущения, родом из далекого, незнакомого ему детства – но он точно знал, что, будучи ребенком и совершив своей первый полет, тоже чувствовал себя таким же счастливым, как и сейчас. Маг не летел в прямом смысле этого слова – он умел парить, наподобие дельтапланериста, и сейчас он медленно, как сухой лист осенью, падал вниз, не думая ни о чем, кроме полета. Он скользил вниз по слегка изогнутой траектории, расставив руки и ноги в стороны, как это делают любители прыжков с парашютом, и блаженно улыбался, подставляя лицо свежему ветру.

Одна мысль пронзила мага, наподобие молнии, и он, потеряв контроль над собой и своими способностями, начал камнем падать с приличной высоты в холодную воду.

«Если кто-то в поезде и остался жив, он был, несомненно, сумасшедшим».

Удар о неприветливую водную гладь разом снял приятное возбуждение с мага. Сумасшествие, полученное человеком в результате магического воздействия, практически не лечилось, слишком уж сильный и непоправимый урон наносился душе подвергавшемуся заклятию. Такие люди навсегда становились умственно отсталыми…

Маг слишком быстро выбежал из воды. Беглым взглядом оценив масштаб разрушений, двинулся сразу же за относительно целый вагон, лежащий на боку, ведомый звериным чутьем. Сделав всего лишь пару шагов и завернув за край преграды, Джервейс остолбенел, внимательно, но с сожалением глядя на открывшуюся ему картину. Демоническая сущность в нем неприятно шевельнулась, задев все органы миллионом острых иголок, как бы напоминая, что неплохо бы ему снова взять в себя в руки. Сущность, какой бы ужасной не была, все-таки основательно помогала магу, сдерживая в нем низменные желания и сильные чувства. Волшебник и раньше напоминал компьютер, который контролирует каждое свое решение и действие, но теперь хищник превращал его в робота, который ставит перед собой определенные цели и достигает их. Самообучающаяся автономная модель робота с обостренными чувствами и идеальными безошибочными действиями.

На мокром песке из небольших серебристых пластин, сложенных наподобие кирпичей, были выстроены невысокие, но продолжительные стены. Местами эти странные пластинки лежали, сваленные в кучи разного размера, и эти кучи больше всего казались детскими замками. И складывал их практически ребенок, судя по поведению, немногочисленным простым словам и выражению лица – Каллиста, сидевшая в окружении многочисленных обломков и мусора и не обращавшая внимание ни на множество трупов вокруг нее, ни на посетителя ее «стройки», с сосредоточением продолжала выстраивать башни из странных серебристых вещиц.

Почти ребенок…

«Это все сделал я», - с грустью подумал Джервейс, получивший при этом разраженный укол по сердцу от дикой сущности.

Маг не торопясь, осторожно, точно проверяя свой путь на прочность, начал приближаться к «девочке», произнося при этом заклинание успокоения – слабое, но действенное, таким обыкновенно успокаивали животных, преимущественно коней, если они начинали показывать свой нрав. Джервейс, сам того не подозревая, с каждым днем вспоминал все больше и больше до сих пор неизвестных заклинаний. Это как раз и было из таких, но маг воспринимал знание этой магии как данность, ни откуда не берущейся, он приписывал эти знания способности волшебникам знать практически все о мире.

Ребенок-Каллиста не обратила на приближающегося к ней получеловека-полудемона. Она, бормоча что-то и радостно вскидывая руки вверх, потянулась за очередной порцией серебристых пластин, и, бросив непродолжительный неосознанный взгляд на приближающегося к ней пришельца, вернулась к своему, более интересному, чем пришествие Джервейса, занятию. Маг, подойдя к ней почти вплотную, протянул руку к ее голове и нежно провел ладонью по ее спутанным пыльным волосам – Каллиста не среагировала. Ребенка не смущали ноги зверя прибывшего волшебника. Ее не удивляло, что руки он имеет человеческие. Он вообще был для нее не интересен, он лишь предмет окружающей ее обстановки…

Джервейс растерянно стоял возле женщины с поведением ребенка, не зная, как поступить и с чего начать попытку лечения человека. Не будучи уверенным, что заклинание-транквилизатор подействовало в полной мере, потому что заклинание успокаивало ход мыслей нормального человека, а сумасшедшие и умственно отсталые имели свое, совершенно необъяснимое мышление, которое, возможно, было заклинанию неподвластно, Джервейс решил в случае чего-либо действовать по обстоятельству, на ходу придумывая решения. Видя, что его персона не привлекает должного внимания, маг попытался определить нужный подход к сумасшедшему человеку, чтобы не сломить то хрупкое и обманчивое спокойствие, что царило сейчас над берегом реки: занятия женщины были в большей степени детскими, поэтому Джервейсу, как волшебнику взрослому, следовало обращаться с Каллистой, как обращаются с детьми.

Маг, осторожно присев на корточки рядом с женщиной, начал говорить, обращаясь к своим знаниям о подобного рода разговорах:

- Привет. Интересный замок ты строишь. – Ребенок внутри Каллисты замер, прекратив свою незамысловатую деятельность. Женщина напряженно прислушивалась к словам мага. – Скажи, а ты любишь играть? Я вот, когда был маленький, наверное, тоже любил играть. – Волшебник сомневался насчет последнего, своего детсва он не помнил, но обращение к воспоминаниям старика Армлингтона перекрыло недостаток знаний – практически все дети, когда маленькие, очень любят игры. Вероятно, с магом было то же самое. Каллиста неожиданно вскинула голову, повернув ее в сторону чародея, и, застенчиво, но глуповато улыбнувшись, вновь уставилась в свои следы на песке. Ей было приятно, что кто-то с ней начал разговор. – Да, а какие игры ты любишь? Ведь тебе интересно не только строительство замков, правда? А вот, например, если бы мы поиграли с тобой в доктора и пациента, ты бы не была против? – По крайней мере, раньше дети любили играть в такие и подобные им игры – постановка ситуаций в магазине, в школе, в семье и других социальных группах, организациях и учреждениях. Но насколько устаревшей информацией владел Армлингтом об этом?

Женщина-ребенок, посчитав предложение об игре достаточно актуальным и интересным (значит, Каллиста все-таки знала подобные игры), с увлечением посмотрела на мага, садясь в более удобную позу, и приготовилась слушать дальнейшие правила игры. Контакт с «ребенком» окончательно установился.

Джервейс, заполняя время своих действий бессмысленной разнообразной болтовней, аккуратно уложил женщину на песок. Последовал приказ закрыть глаза, и ребенок в ней с готовностью выполнил его. Маг, не прикасаясь к прекрасному телу беззащитной женщины (нечто низменное и темное, называвшееся сущностью, страстно желало овладеть женщиной, но личность мага, прекрасно понимающая вещь, называемую обыкновенно моралью, приличием, все время, хотя и с трудом, подавляла дикие желания), провел несколько раз над ним ладонями, сканируя повреждения и отклонения. С изрядной долей стыда пришлось приподнять край широкого платья, обнажая ногу. Джервейсу не понадобились даже магические умения, чтобы понять, что нога сломана, и волшебнику казалось очень странным и достаточно противоестественным, что Каллиста все это время терпела либо не обращала внимания на чудовищную боль. Далее маг зафиксировал еще множество повреждений тела, практически таких же, как и у старика Армлингтона, и венчало все это нагромождение ушибов, растяжений, порезов, переломов и ожогов, кончено же, сильнейшее сумасшествие, в несколько раз усложняющее весь процесс лечения.

Надо было что-то начинать, потому что Джервейс заметил всевозрастающее нетерпение «ребенка», не желавшего долгое время оставаться без деятельности, и маг, направив в тело женщины потоки грубой, необработанной земной магической энергии, стал подходить к более детальному изучению и лечению каждой раны.

Джервейс, сидящий за одним из покореженных вагонов, в окружении зловещих обломков, прозрачного осеннего воздуха и звенящей тишины, задумчиво вертел в руках серебристую пластинку – одну из тех, из которых были выстроены замки на песке. Контроллер любой механической и электрической техники, относительно новое изобретение ученых соседнего государства. Насколько позволяла память Армлигнтона, Джервейс узнал, что Дайр раздавал такие (не бесплатно, разумеется) в каждой частиэто страны, каждому такому объединению людей «морально угнетенных, в прошлом оскорбленных и лишенных многих благ», то есть группам сверженных политиков и просто желающим в одночасье поменять существующий порядок дел. Контроллер, прикрепленный на любую военную технику и активизированный на безопасном расстоянии, делал машины, вертолеты и многое другое неуправляемыми (для людей, сидящих в них) смертоносными машинами. Техника под подобным «контролем» наносила разрушения, пока оставались боеприпасы, а также, если боевая машина оставалась целой. Даже если все снаряды подойдут к концу, достаточно просто было устроить хаос в людских рядах, двигаясь непредсказуемо и давя народ своим многотонным корпусом (а так же падая в определенное место, устраивая самоуничтожение и другое).

Идеальное оружие для тех, кто хочет массовых уничтожений людей, не испытывая все тяготы войны на себе…

Джервейс с пренебрежением отбросил контроллер в сторону, но в руках некоторое время спустя оказался новый, который маг постоянно вертел. В душе Джервейса сейчас происходила настоящая борьба за право свободно мыслить и распоряжаться своими действиями: маг уже несколько раз пытался вернуть свои мысли в интересное ему русло, а конкретно, о его прошлом в обличье Духа Революции и о причинах его поведения. Конечно, был определенный риск, что ради восстановления правды волшебник пойдет на многое, даже если это многое было вне закона и что привело бы к скорейшему и окончательному превращению Джервейса в сущность (ведь в нее превращались из-за потери контроля над собой и совершения убийств или нанесения определенных повреждений людям), но некто внутренний, сильнейший зверь, пытался отвоевать у личности мага право распоряжаться его собственными желаниями, и поэтому вместо попыток разобраться в своем неопределенном прошлом волшебник только и видел «подсунутые» сущностью картины чужого прошлого, принадлежащие когда-то старику Армлингтону. По какой причине внутреннему зверю меньше все было нужно превращение человека в демоническое существо, непонятно, как и оставались неизвестными мотивы этой темной души. Вероятно, хищник внутри предвидел что-то, и, повинуясь своему инстинкту «быть всегда готовым», заставлял учить Джервейса всю биографию старика, а возможно, просто пытался отвлечь мага от любых попыток заглянуть в тайны своего темного прошлого.

Сущность насильно окунула мага с головой в сознание Армлингтона, для полного «понимания» чужих мыслей придав телу мага внешность старика. Сознание Армлингтона, великое и необъятное, неохотно потеснилось, впуская мага побыть сторонним наблюдателем, комментирующим все события, но в них не вмешивающихся, делающим своим определенные выводы, но не навязывающие их сознанию человека.

Но понять душу старика оказалось делом практически невозможным, как, впрочем, и любую душу когда-либо существовавшего человека. Все люди уникальны, их поступки не всегда можно объяснить чем-либо разумным – потому что душа и сознание имеют свойство простираться далеко за мыслимые и немыслимые границы всего разумного. Армлингтон не был исключением, он был таким же «неповторимым», как и любой другой человек, имел свои уникальные мысли, суждения, определенное мировоззрение, следовал некоторым идеям, двигался к целям, и, исходя из этого, действовал. Конечно, старик слишком много раз поступал, движимый лишь сильными эмоциями, но был еще один «генератор действий», согласно которому Армлингтон совершал большинство своих действий: таким оказывалось сильнейшее увлечение старика чем-либо, перекрывавшее предыдущие увлечения. Его за его долгую жизнь охватывали тысячи увлечений, и поэтому, если пытаться анализировать его решения, в них не оказывалось никакой системы. Все решения были разнообразными, самыми неожиданными, и исходили лишь от сегодняшних увлечений охотника на магов.

Джервейс лицезрел множество картин увлекательного, но опасного и мрачного прошлого мага, втайне завидовал, что у него не было вообще практически никаких воспоминаний, и стал все сильнее с увлечением погружаться в события давно минувших дней, воспринимая мелькающие изображения как красочный захватывающий фильм с глубоким смыслом, но вдруг сущность пробудила личность мага, снова отделив ее от сознания старика. Это показалось волшебнику несправедливым, ведь он только-только ощутил вкус настоящих чужих приключений, но хищник внутри Джервейса, во время «погружения» постоянно охраняющий покой мага от нежелательных зрителей, именно сейчас решил, что пора возвращаться в реальный мир и отбрасывать коварно подсунутые сущностью картины чужого прошлого. Возвращался Джервейс с трудом; он увидел, что мир вокруг него существенно изменился, стал практически таким же, таким видел его старик ранее, и только спустя пару минут маг осознал, что сознание Армлингтона не отделилось от него до самого конца. Волшебник в данный момент видел мир с трех сторон, отличных друг от друга, как небо и земля: своей, хищника и навязанного хищником сознания старика. Все три разных души в большей степени контролировал зверь, нежели сам Джервейс, и не давал всем сознаниям начать войну мировоззрений и идей.

Первым, как почти полноправный хозяин тела, среагировал хищник, заслышав шаги человека, приближающегося к Джервейсу, а затем уже волшебник и сознание старика, и если второй предпочел бы скрыться с глаз этого непрошеного гостя, то третий рвался в бой, подозревая в человеке кого-либо опасного и готовясь встретить незнакомца во всеоружии. Но неожиданно защитные и контролирующие силы внутреннего демона пошли на убыль, едва раздался жалобный зов:

- Пап! Пап, ты где? Отзовись, пап!

Старик поднял тело волшебника с земли, готовясь бежать на крик, хищник его остановил, заставив замереть на месте, а Джервейс ничего не мог с собой поделать – сейчас за обладание его телом боролись две действительно сильные души. Магу оставалось только наблюдать…

В утреннем тумане показалась худая фигурка Каллисты. Она отчаянно звала своего отца и громко плакала, заглядывая за каждую покореженную деталь поезда, пыталась передвинуть и поднять тяжелые обломки, обходила с поисками береговую линию реки, но живых, кроме нее самой, рядом с поездом не находила. Несколько раз Леди наклонялась к земле и протягивала руку, видя тело какого-либо человека, но поняв, что это не ее отец, с громким воплем отскакивала в сторону, потрясая рукой, которой чуть не прикоснулась к трупу, в воздухе.

- Отец! – эхо подхватило ее слова, унеся далеко за пределы противоположного берега и растворив крик в серой мгле. – Папа!

У старика внутри Джервейса не осталось никакого самообладания, чтобы стоять, слушая мольбы и крики, в которых было много безнадежности, бездействуя, и он медленно двинулся навстречу испуганной женщине, не произнося ни слова. Язык не повиновался Армлингтону, да и сил, чтобы выкрикнуть призывные слова, у него не оставалось (все-таки, речь контролировали хищник и маг), но ситуация складывалась такая, что слова были просто необходимы. Слова поддержки. Фразы утешения.

И, самое желанное, то, что так хотела услышать женщина, не только сейчас, но за все те годы, когда ее отец не уделял ей должного внимания и вообще всеми своими действиям показывал, что не любил ее…

«Я здесь. Я рядом. Я живой».

Каллиста, заметив стоящего неподалеку невысокого человека, чьи очертания ей безошибочно напомнили только одного человека – Армлингтона, бегом бросилась к нему, совершенно не думая о том, что незнакомцем в тумане мог оказаться некто опасный, возможно, мародер, наконец-то пришедший на место катастрофы, чтобы разжиться на чужом горе, либо любой другой человек – нравы людей этого мира оставляли желать лучшего.

Чувства не обманули женщину, перед ней действительно был ее отец – но только что-то в нем оказалось другим, это какая-то неуловимая черта, сейчас измененной. Каллиста несколько минут напряженно вглядывалась в старика, пытаясь определить то, что ее насторожило, но радость все-таки взяла свое, и она, забыв про все, бросилась отцу на шею.

Старик Армлингтон ненавидел любые проявления любви, даже если эта любовь предназначалась для ребенка. Тем более не мог терпеть объятий, считая их полнейшей чепухой для сошедших с ума влюбленных. Но сегодняшний отец Леди, вопреки ее ожиданиям, не ушел с пути женщины, но остался на месте, и даже позволил себя обнять. Его дрожащая рука медленно прикоснулась к мокрой и грязной спине Каллисты. Женщина, немало удивленная пусть и таким скромным, но проявлением любви, заботы, несколько секунд стояла неподвижно, рыдая в плечо низенького старика, после чего отошла от отца на шаг и, пытаясь успокоиться и переключиться от своих чувств на более важные дела и дальнейшие действия, осыпала Лжеармлингтона рядом вопросов, по сути своей бессмысленных.

И вдруг Каллиста замолчала, заметив, что цвет радужки глаз старика поменялся с бледно-голубого на темный, почти черный. Карие глаза…

И поведение, не свойственное старику, удивляло и пугало не менее чем изменившийся цвет глаз. Старик никогда не был до конца спокоен, а здесь в этом человеке (она теперь сомневалась в подлинности Армлингтона) чувствовалось хладнокровие, даже равнодушие, когда надо сменяющееся тихой, скромной радостью.

Одежда… Армлингтон никогда не расставался с одеянием охотника на магов, с этим невозможным воротником из перьев, с множеством полезных и не очень устройств, висящих на поясе тяжелым грузом. Сейчас же он надел черный строгий костюм (похожий носил Дайр), но из строгого стиля одежды, носившей черты излишнего минимализма и аккуратности, выбивались тяжелые полуботинки на толстой подошве. Старик казался в лучшем случае братом-близнецом Армлингтона, его совершенной копией с некоторыми отличными деталями (не слишком значительными), но не им самим.

- Так кто же ты? – спросила Каллиста, держась на безопасном расстоянии от превосходной копии ее отца.

- Я – тот, кем был всегда. Однако многие люди меняются, заглянув за «грань». У каждого эта грань своя, кого-то могут изменить трудности, кого-то – люди, их окружающие, кого-то чувства. Недавно мы все столкнулись лицом к лицу со смертельной опасностью. И все мы теперь немного другие. Мы мыслим по-другому.

Прекрасный баритон, которым говорил старик, брал за душу. Тон менялся от спокойного, почти ленивого до жесткого, убеждающего.

- Что же здесь такое произошло, отчего мы должны были измениться? Почему мы находимся здесь? Я понимаю, скорее всего, с путей свернул поезд – по крайней мере, это объясняет наличие множества обломков, мало напоминающих вагоны, руин железнодорожного моста и трупов людей… все погибли…

Джервейс отметил, что удаление лишних, нежелательных воспоминаний из головы женщины прошло успешно – теперь она не знает ни о той страшной бомбардировке, разбившей поезд, ни о заклинании потери личности.

- Мы ехали на том поезде, помнишь? И мы выжили. Говорят, что раз в несколько лет на земле появляются такие «чудом выжившие» - про них говорят, что они в рубашке родились. - На лице женщины мелькали сотни разных чувств, и она не могла определиться и остановиться на одном, каком-то конкретном чувстве. Тем временем старик медленно подошел к Леди и протянул ей серебристую пластину-контроллер. – Ты готова продолжить путь, не так ли? – Джервейс в обличии старика прищурился. – А ты знаешь, что ты везешь с собой, в своем чемодане, который ты охраняла больше своей жизни?

Женщина на мгновение ушла, но вернулась уже с чемоданом, с решительным видом его открыла и не менее решительно вытащила одну из пластин.

- Позволь мне кое-что напомнить. Я всегда говорил тебе, что эти вещи помогут нам изменить мир к лучшему. А какие ты знаешь способы этого «изменения»? Первым будет, конечно же, мирный – но результатов в этом случае ждать достаточно долго. Иногда целые десятилетия. Это путь терпения, путь выжидания. Путь не для нас и нашего общества. Но есть еще один, известный всем, конечно же, это способ…

- …военный, - вздохнула Каллиста, растерянно бросив чемодан на землю и убежав от него подальше. – Я везла бомбы? Да? Почему ты не предупредил меня сразу?! Ты ведь тоже их вез. И весь вагон их вез!

- Более того, все пассажиры поезда их везли. Но это не бомбы. Это контроллеры различных механических устройств, и с их помощью можно вести войну практически без потерь, разумеется, только с одной стороны.

- Я не могла так поступить. Помогать тебе и твоим приспешникам везти эти проклятые бомбы! Чтобы потом ты вновь развязал войну!

Дата добавления: 2015-06-28