Маслоу Абрахам Гарольд. 25 страница

будет готов понять новый, более высокий уровень жалоб и фрустрации у

своих подопечных, возникающий в ответ на улучшение условий, не станет

рассчитывать на то, что с улучшением условий наступит благодать и

придет конец всякому недовольству. Он не станет попусту огорчаться и

чувствовать себя обманутым, он не обозлится на человечество за то, что

его подчиненные продолжают роптать, несмотря на все усилия, деньги и

хлопоты, вложенные в улучшение условий их труда. Он должен задать себе

вопрос:

с каких мотивационных высот звучит этот ропот? Поднялись ли жалобы на

более высокий мотивационный уровень? Это все, чего он может ожидать от

своих трудов, все, чего он должен научиться ждать. Это единственное

мерило

О низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах

эффективности затраченных им усилий, и эте единственное, на что он

может рассчитывать. Но по моему мнению, добившись успеха в этом, наш

менеджер вправе испытать прилив счастья, а не просто тихую радость.

При этом нужно быть готовым решить несколько специфических проблем.

Одна из них - что называть справедливостью и несправедливостью?

Понятно, что жалобы зачастую вызваны сопоставлением того, что дано

человеку, с тем, что дано окружающим, сравнением себя с другими.

Человек обижается, например, на то, что у кого-то лучше освещено

рабочее место, более удобное кресло, более высокая зарплата и так

далее. Недовольство может быть вызвано до крайности мелкими,

незначительными обстоятельствами - человек может сравнить размер

своего стола с размером стола соседа или вспоминать, сколько цветов

преподнесли ему на юбилей сотрудники, и прочее. Зачастую нам придется

выносить суждение ad hoc, определяя, счесть ли эту конкретную жалобу

рожденной неудовлетворенной метапотребностью в справедливости или же

она происходит с более низкого уровня, от потребности в доминировании,

является способом обойти коллегу, оттолкнув его локтем, проявлением

карьеризма. В книге Далтона приведено несколько примеров разных жалоб

и показывается, что их причиной может быть даже неудовлетворенная

потребность в безопасности. Мне припоминается один пример из этой

книги. Сотрудники заметили, что если секретарша начальника вдруг

становится холодна к кому-то и старается не замечать его, значит, его

ждет скорое увольнение. Иначе говоря, в каждом конкретном случае нам

придется догадываться о том, какой уровень мотивации стоит за той или

иной жалобой.

С другой специфической проблемой нам придется столкнуться при попытке

проанализировать значение денег для мотивации. Деньги могут оказаться

вовсе не представленными в мотивационной иерархии. Пли могут быть

связаны с низким уровнем ценностей, или со средним, или с высоким, или

даже с уровнем мета-ценностей. Когда я пытался точно привязать тему

денег в жалобах к конкретному уровню потребностей, то почти всегда

либо терпел неудачу, либо замечал возможные разночтения и, сочтя, что

такие жалобы невозможно добросовестно ранжировать, вычеркивал их из

общего списка.

Несомненно, будут и другие трудные в оценке ситуации. Наверное,

разумнее всего при столкновении с такими данными не пытаться оценить

их, а отбросить их как невозможные к использованию. Конечно, если

иметь время и силы на огромное, тщательное и персональное исследование

проблемы, можно вернуться к этим данным, заново пристрастно

проинтервьюировать людей и в конце концов разобраться, к какому именно

мотивационному уровню относилась сомнительная жалоба, например, жалоба

на нехватку денег. Но в рамках реального исследования такой идеализм

недостижим и невозможен, в нем просто нет необходимости. Это трижды

верно, если мы в экспериментальном исследовании пытаемся выработать

общий критерий для оценки разных предприятий, например, для завода,

отли-

Общество

чающегося хорошим менеджментом, и для завода, отличающегося плохим

менеджментом.

О действительно плохих условиях. Не стоит забывать, насколько

кошмарными могут быть условия на самом деле. Учебники по менеджменту

не дают нам примеров действительно плохих условий труда и жизни, с

которыми приходилось столкнуться любому, кто вынужден был перебиваться

случайными заработками или согласиться на работу, не требующую высокой

квалификации, не дают примеров условий, максимально приближенных к

боевым. Может быть, в качестве крайней метки на этой шкале стоит

принять условия жизни военнопленного, заключенного или узника

концентрационного лагеря. Или представить себе маленькое, на

одного-двух наемных работников предприятие, вторгшееся в

высококонкурентную и жестокую сферу бизнеса, где на счету каждый цент,

где хозяин может получать прибыль, только сдирая три шкуры со своих

работников, доводя их до изнеможения, выжимая из них все соки так

долго, как только они смогут вынести. Не стоит обманывать себя,

называя крупные корпорации, отличающиеся относительно плохим

менеджментом, <корпорациями с плохими условиями труда>; условия на них

не такие уж плохие. Тут имеет смысл вспомнить, что 99 процентов

населения земного шара много бы дали за то, чтобы получить работу в

худшей из этих корпораций. Чтобы иметь возможность сравнения, мы

должны иметь примеры более разнообразные. Думаю, для целей подобного

исследования полезно уже сейчас начать подбирать коллекцию примеров

действительно плохих организаций.

Еще одна сложность. Есть побочное следствие хороших условий жизни,

которое только сегодня становится очевидным и которое очень удивило

меня, когда я впервые столкнулся с ним. Оно заключается в том, что

хорошие условия с одной стороны способствуют развитию большинства

населения, но с другой стороны оказывают плохое, даже пагубное влияние

на отдельных членов общества. Например, неприкосновенность личности,

дарованная представителям власти, приводит к предосудительному

поведению облеченных властью людей. Или свобода в принятии решений,

отсутствие запретов и связанное с этим повышение личной

ответственности за дело заставляют людей зависимых и пассивных

тревожиться и испытывать страх. Я не так уж много знаю об этом

парадоксе, потому что заметил его только в последнее время. Но при

исследованиях подобного рода его нужно обязательно иметь в виду.

Прежде чем мы попытаемся дать ему объяснение, прежде чем мы возьмемся

проводить какие бы то ни было эксперименты, необходимо аккумулировать

как можно больше конкретных его описаний. Представьте себе проблему

следующим образом. Предположим, что большая часть населения близка к

некой психопатологической крайности, - например, люди с легкостью

готовы стащить что ни подвернется под руку. Но они живут и работают в

обстановке строгого контроля, за ними все время присматривают, и

искушение, как и сами дурные наклонности, не осознаются ими. И вот

однажды

О низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах

некий банк решил объявить <день доверия>: отключил сигнализацию, дал

выходной охранникам и во всем положился на своих сотрудников. В такой

ситуации на десять или двадцать служащих обязательно найдется один, -

я на самом деле не знаю соотношения, - который испытает искушение

чтонибудь стащить. Обязательно найдется и такой работник, который не

сможет побороть этого искушения и поддастся ему.

Не надо думать, что хорошее отношение к человеку, хорошие условия

неизбежно побудят всех без исключения людей к росту и

самоакгуализации. От некоторых невротиков этого не приходится ждать.

Совсем не обязательно это и для людей с определенной конституцией и

темпераментом. Наконец, некоторую, небольшую долю краж, проявлений

садизма и прочих язв человеческой природы можно списать именно на

<хорошие условия>, на соблазн, в который оказался введен человек,

полностью предоставленный своей чести и совести. Мне вспоминается в

связи с этим принцип <полного доверия>, применявшийся в Корнуэльском

университете, когда я учился там на последних курсах в 1926-1927

годах. Принцип настолько поразил воображение студентов, настолько

польстил им и доставил столько удовольствия, что для девяноста пяти

процентов их он прекрасно работал. Но на каждом из экзаменов

обязательно один-два или даже три процента студентов пользовался им,

чтобы списать, обмануть, сжульничать. Для них этот принцип не работал.

Похоже, этот принцип <полного доверия> все же не стоит распространять

на ситуации, где искушение слишком велико, где ставка слишком высока.

Все описанные мною идеи и техники в принципе можно применить и в иных

социально-психологических ситуациях. На примере колледжа, изучив

жалобы профессорско-преподавательского состава, представителей

администрации и студентов, оценив мотивационный уровень их

недовольства, мы сможем судить о степени просвещенности этого

колледжа. В этой ситуации перед нами предстанет вся иерархия

недовольства, иерархия потребностей, которые не находят

удовлетворения. Этот же подход будет достоверен при исследовании

супружества; с его помощью можно, основываясь лишь на жалобах

супругов, даже оценить успешность конкретного брака или, вернее

сказать, степень его здоровья или нездоровья. Мы поймем, что может

значить для супружеской жизни, если жена жалуется на то, что муж забыл

подарить ей к празднику цветы, или что он никак не запомнит, сколько

ложек сахара нужно класть в ее кофе, и в то же время не высказывает

претензий по поводу разбитого носа или выбитых зубов. То же самое

верно ив отношении Детей, пеняющих на своих родителей. И в отношении

детей, недовольных своей школой и своими учителями.

Думаю, я вправе сделать вывод о том, что здоровье или уровень развития

любой организации в принципе можно оценить при помощи этой техники -

техники исследования недовольства и жалоб, техники определения места

этих жалоб в общей мотивационной иерархии. При этом не стоит забывать,

что какими бы хорошими ни были брак, школа, колледж или родители,

Общество

человек всегда будет устремлен к лучшему, а значит, всегда будет

высказывать недовольство. Кроме того, жалобы необходимо подразделять

на позитивные и негативные. Негативными я называю жалобы на то, что не

удовлетворены, находятся под угрозой или в опасности низшие его

потребности, даже если прежде, когда им ничто не угрожало, человек не

замечал их или считал их удовлетворенность само собой разумеющейся.

Недовольство такого рода более резкое и более острое, чем позитивное.

Например, если вы спросите человека, чем хорош его дом или место его

работы, он вряд ли расскажет вам, что в его доме есть полы и поэтому у

него всегда сухие ноги, или что в его рабочем кабинете нет клопов и

тараканов. Он считает все это само собой разумеющимся и не включает в

список достоинств. Но какой крик он поднимет, если какое-нибудь из

этих само собой разумеющихся условий вдруг будет нарушено! Иначе

говоря, удовлетворение низших потребностей не ценится человеком и не

вызывает у него чувства благодарности судьбе, но стоит ему ощутить

угрозу их отправлению, как они становятся источником бурных жалоб. А с

другой стороны, кроме негативного недовольства, мы можем говорить о

позитивном недовольстве, или о позитивных жалобах, или о предложениях

по исправлению неудовлетворяющей ситуации. Они, как правило, обращены

к тому, что находится выше насущного в мотивационной иерархии, к тому,

что впереди, к следующей манящей цели.

По моему мнению, первым шагом к использованию метода изучения жалоб

должен стать сбор образцов крайних проявлений дурного управления и

дурных условий жизни. Могу привести пару примеров. Так, один обойщик

мебели как-то признался мне, что порой ему хочется просто убить своего

хозяина, и что он продолжает работать на него только потому, что не

может найти подходящую работу. Проблема состояла в том, что его хозяин

не желал обращаться к нему по имени, а вместо этого подзывал к себе

свистом. Хозяин знал, что это оскорбительно для работника, но, скорее

всего, умышленно продолжал так поступать, заставляя обойщика злиться

все больше и больше. Приведу еще один пример, на этот раз из моего

личного опыта. Еще в студенческие годы я решил подзаработать на летних

каникулах в ресторане курортного отеля. Я подписал контракт на все

лето, согласно которому должен был работать официантом (это было

примерно в 1925 году), и затем направился в отель. Однако в первый же

день меня поставили на место помощника официанта, я должен был

собирать посуду со столов и относить ее в мойку. Эта работа

оплачивалась гораздо ниже, чем работа официанта, и кроме того, там не

предполагалось чаевых. Я оказался в ловушке - у меня не было денег,

чтобы вернуться домой, а искать другую работу на лето было уже поздно.

Хозяин пообещал мне, что скоро переведет меня в официанты, и я поверил

ему. Как помощник официанта я работал за смехотворную зарплату - чтото

около двадцати долларов в месяц без всяких чаевых. Я обязан был

выходить на работу ежедневно, без выходных, и трудиться по

четырнадцать часов в день. В довершение всего хозяин попросил персонал

взять на себя дополни-

0 низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах

тельную работу по приготовлению салатов, сказав, что человек, который

должен был готовить их, отпросился на день-другой. Мы несколько дней

беспрекословно делали эту работу, прежде чем решились спросить у

хозяина, когда же объявится долгожданный специалист по салатам, и он

пообещал, что тот придет уже завтра. Вся эта волынка тянулась около

двух недель, пока наконец всем нам не стало ясно, что хозяин просто

дурачит нас, стараясь таким образом сэкономить пару долларов.

К дню Независимости в отеле собралось много отдыхающих, и нам было

ведено приготовить какой-то немыслимый торт. Торт получился

великолепным, но приготовление его заняло уйму времени, все сотрудники

вынуждены были задержаться до глубокой ночи. Мы договорились

безропотно исполнить приказ, но на следующий день, когда пришло время

праздничного обеда и официанты разнесли первую перемену блюд, весь

персонал дружно, как один человек, объявил, что работать на этого

сквалыгу больше не будет. Конечно, со стороны работников это была

великая жертва, потому что в разгар сезона в курортном городе трудно

было подыскать хорошую работу, да и вообще какую-нибудь работу, однако

мы горели такой ненавистью к работодателю и так страстно желали

отомстить ему, что я до сих пор, хотя прошло уже тридцать пять лет,

испытываю восторг от того нашего поступка. Вот что я имею в виду,

когда говорю о плохих условиях труда и об условиях,

приближенных к боевым.

Что ж, имея разнообразные описания столь дурного обращения

работодателей со своими работниками, мы сможем показать иным

недовольным, что на их предприятии все не так уж и плохо, что им в

известном смысле повезло (чего они не замечают, считают само собой

разумеющимся, нормальным). В принципе, если иметь под рукой перечень

действительно невыносимых условий труда, мы можем даже не обращаться к

ним с просьбой пожаловаться, а вместо этого спросить: может, на

предприятии есть клопы? Может, рабочие мерзнут? Или наоборот страдают

от жары? Не шумно ли у них? Нет ли опасности для здоровья? Может, они

вынуждены всю смену дышать вредными парами химикатов? Не жестоко ли с

ними обращаются? Есть ли у них на работе служба охраны труда? Не велик

ли процент трудовых увечий?, и т. д. и т. п. Я думаю, что любой

человек, которому будет представлен список из двухсот подобных

вопросов, должен осознать, что отсутствие подобных кошмаров -уже само

по себе благо.

Часть VI

Высшее постижение

Заметки о наивном познании

Одно из значений японского слова соно-мама - <особость>. (О сономама

смотри в книге Судзуки <Mysticism: Christian and Buddhist> (144), на

страницах 99 и 102.) Буквально оно означает свойство, отличающее

данное явление или предмет от всех прочих. Мы говорим именно о таком

свойстве, когда произносим <тигриный> (свойственный, принадлежащий

тигру), <бетховенский>, <американский>. Они относятся к разряду

специфических или характерных определителей основного качества,

гештальта объекта, которые обеспечивают отдельное существование

данного объекта, дают ему его индивидуальную идеографическую природу,

обособляют его от всего остального.

Старое психологическое понятие <quale> обозначает то же самое, что

<особость> по отношению к ощущениям. <Quale> - это качество, которому

невозможно дать определение, которое невозможно описать, но именно

благодаря ему красный цвет отличается, например, от голубого. Это

сущность красноты красного, которая и составляет его <особость>,

которая отличает его от голубого.

Мы имеем в виду нечто подобное в отношении людей, когда говорим:

<Это по нему!> Мы подразумеваем в этой краткой фразе, что <этого>

можно ожидать от него, что <это> согласуется с его природой, что <это>

ему по душе, характерно для него и т. д.

Судзуки на с. 99, где он впервые определяет понятие соно-мама, говорит

об унитивном сознании, о <жизни в свете вечности>. Он утверждает, что

Уильям Блейк имел в виду именно <соно-мама>, когда писал: <Здесь

каждый миг стреляет вечность и бездна бьется в кулаке>. Здесь Судзуки

очень близко подходит к мысли, что постижение особости, или постижение

соно-мама, сродни познанию бытия, или высшему постижению (89), и

подчеркивает при этом, что соно-мама, как взгляд на вещи в их

особости, не что иное как конкретное восприятие.

Высшее постижение

Описания Гольдштейном больных с повреждениями мозга (39), вызывающими

редукцию к конкретному, очень похожи на описание <особо сти> у Судзуки

(например, когда Гольдштейн описывает редукцию цветового зрения и

потерю способности к абстрагированию). Люди с повреждениями мозга

видят каждый оттенок в его <особости>, они не в состоянии отнести этот

оттенок к какому-либо общему континууму, не категоризируют его как

оттенок, в котором больше или меньше того или иного цвета, не ощущают

его как более зеленый или менее зеленый, но предельно обособляют его,

воспринимают его как полноправный цвет, обладающий предельной

особостью, не имеющий аналогов или образцов для сопоставления, не

выделяют некую более общую категорию цвета - зеленый или голубой. Это

то, что я понимаю как один из элементов особости (несравнимость). Если

я прав в подобном толковании болезни, то мы должны быть чрезвычайно

осторожны, чтобы не перепутать описанную Гольдштейном редукцию к

конкретному, к вторичному, со свежим и конкретным восприятием

здорового человека, не редуцированного к конкретному. Более того, мы

обязаны четко отделить подобное редуцированное восприятие от познания

бытия, или высшего постижения, потому что познание Бытия - это не

только познание конкретной особости того или иного предмета или

явления, но также и познание абстрактной особости, в различных

значениях слова <абстрактность>, а в предельных выражениях -

постижение всего космоса.

Стоит также провести грань между описанным выше способом восприятия и

высшим переживанием (89) как таковым, или переживанием сатори, как

называет его Судзуки. Например, высшее переживание всегда

сопровождается постижением Бытия, но Бытие постижимо также и помимо

высшего переживания; зачастую познанию Бытия способствует трагический

опыт или даже познание зла. Для этого нужно провести различие между

двумя типами предельных переживаний, между двумя способами познания

Бытия. С одной стороны перед нами предстает космическое познание, о

котором писал и Бьюк (18), и некоторые мистики. Этот тип познания

направлен на весь космос, познающий человек видит взаимосвязь всего со

всем, не исключая из общей череды предметов и явлений самого себя. Мои

испытуемые описывали мгновения космического познания примерно такими

словами:

<Я понимал, что принадлежу универсуму, я видел свое место в нем. Я

ощущал свою значимость, но при этом понимал, как я мал и ничтожен.

Одновременно я испытывал смирение и гордость>. Или: <Я отчетливо

ощущал себя необходимой, неотъемлемой частицей Вселенной, я не был

сторонним наблюдателем, я принадлежал ей и был неотделим от нее. Я не

смотрел на нее сквозь черную бездну, наоборот - я был в ее центре,

принадлежал ей как полноправный член семьи, не как приемыш или

пасынок, не как прохожий, заглядывающий в окно>. Таков этот тип

предельного переживания, способ постижения Бытия, и его обязательно

нужно отличать от другого, завороженного восприятия, при котором

сознание человека сужается до особости

Заметки о наивном познании

объекта или даже отдельной его части, например, картины или лица,

ребенка или дерева, при котором остальной мир и собственное <Я>

перестают существовать для человека. Поглощенность и завороженно сть

объектом при этом настолько сильны, весь мир настолько забыт, что

здесь недалеко и до со стояний транец енденции. Человек перестает

осознавать себя, его <Я>, весь окружающий его мир, кроме заворожившего

его объекта, уходит в небытие, объект становится целым космосом.

Человек воспринимает объект как целостный мир. В такие мгновения для

него существует только он, и больше ничего. А потому законы познания,

выработанные ранее для познания всего мира, в такие мгновения человек

переносит на восприятие этого отдельного, вычлененного из мира

объекта, заворожившего его, ставшего для него всем миром. Таковы два

разных типа предельных переживаний. Судзуки, рассуждая о них, не

проводит между ними четкой границы. В одном месте он говорит, что,

глядя в крошечный цветок, можно увидеть Вселенную. А в другом

рассказывает о религиозно-мистическом опыте сатори как о пути к

слиянию с Богом, с Высшим, или с Универсумом.

Такая очарованность, сужающая взгляд на мир, подобна шорам на глазах,

сродни состоянию муга. В состоянии муга вы погружены в свое занятие с

полной беззаветностью, вы не в состоянии думать о чем-либо ином, вы не

колеблетесь, не осмысляете критически, не сомневаетесь, вы не

поддаетесь воздействию посторонних внутренних и внешних препятствий. В

этом состоянии возможна чистейшая, совершеннейшая, абсолютная

спонтанность поступков, на которые не в силах повлиять никакие

запреты. Такая спонтанность, такая полная свобода возможна только в

тех случаях, когда человек отрешается от своего <Я>, забывает о себе.

Состояние муга часто путают с состоянием сатори. В литературе по

дзэн-буддизму состояние муга обычно описывается как полная

поглощенность каким-то делом, неважно каким, пусть даже и колкой дров,

лишь бы колыцик работал с усердием и от души. Но в то же время

дзэн-буддисты говорят о нем как о мистическом опыте единения с

космосом. Мы же все-таки будем понимать, что эти два состояния в

определенном смысле весьма различны.

Так же критически стоит отнестись к нападкам дзэн-философии на

абстрактное мышление. Мы не можем согласиться с утверждением, что

ценность представляет лишь конкретная особость, что абстрагирование

любого рода пагубно. Следуя этому убеждению, мы рискуем впасть в

добровольную саморедукцию к конкретному, вплоть до очевидно дурных

последствий, прекрасно описанных Гольдштейном.

Очевидно, что мы, психологи, не можем конкретное восприятие счесть

единственным источником истины, единственным благом, не можем

абстрактное познание счесть абсолютным злом. Мы всегда должны помнить,

что самоактуализированный человек способен как к конкретизации, так и

к абстрагированию, в зависимости от того, чего требует от него

ситуация, должны помнить, что ему по душе как первое, так и второе.

Высшее постижение

В книге Судзуки на странице 100 приведен замечательный пример, который

прекрасно иллюстрирует эту последнюю мысль. Там описан маленький

цветок, предстающий перед автором как в его особости с одной стороны,

так и в его богоподобии, преисполненности небесным изяществом,

осиянности светом вечности и так далее и тому подобное - с другой

стороны. Очевидно, что цветок воспринимается не только в его

конкретной особости, но в то же время как Вселенная, не требующая

обязательного учета прочих компонентов для постижения ее величия.

Постигается его высшая, символическая, вселенская сущность, цветок

становится цветком в себе, а не цветком самим по себе. Ведь только

когда цветок представлен наблюдателю как цветок в себе, возможны

рассуждения обо всех этих вещах, вроде вечности, таинства Бытия,

неземного изящества и т. п., только тогда он видится в свете высшей

реальности; говоря иными словами, постижение цветка подобно взгляду

через него в высшую реальность.

Продолжая говорить о цветке, Судзуки критикует Тенниссона за то, что

лирический герой одного из известных его стихотворений срывает цветок,

использует его как объект для размышлений и абстракций и в конечном

счете грубо расчленяет его. Судзуки порицает его за это. Он приводит

Тенниссону в пример японского поэта. Тот не сорвал цветка, не

искалечил его. Он оставил его там, где нашел его. Вот высказывание

Судзуки со с. 102: <Он не вырывает цветок из всеобщности его

окружения, он постигает соно-мама цветка, не цветок сам по себе, но

ситуацию, в которой он находится, - ситуацию в самом широком и

глубоком смысле этого слова>.

На с. 104 Судзуки обращается к Томасу Трейне. Первая цитата хорошо

иллюстрирует понятие <унитивное сознание>, как слияние высшей

реальности с насущной реальностью. Так же удачна вторая цитата на этой

же странице. Но начиная со с. 105 мы сталкиваемся с полным сумбуром.

Здесь Судзуки начинает говорить о состоянии <наивности>, разумея под

ним унитивное сознание, слияние вечного с преходящим, сближая

унитивное сознание с первичной наивностью ребенка по Трейне. Для

Судзуки как унитивное восприятие, так и первичная наивность одинаково

похожи на возвращение в райские кущи, в Эдем, в те времена, когда с

древа познания добра и зла еще не был сорван первый плод. <Мы вкусили

запретный плод с древа познания добра и зла, и это привело нас к

постоянной привычке интеллектуализирования. Но по сути нам никогда не

забыть, откуда родом эта наивность>. Судзуки считает эту библейскую,

христианскую наивность тождественной <бытию соно-мама>, то есть

способности созерцать особость. Мне кажется, что это очень серьезная

ошибка. Христианский страх перед познанием, ярко выраженный в

библейской легенде о потерянном в результате познания райском

блаженстве, жив и по сей день. Сегодня он выражается в

антиинтеллектуализме, в боязни познания, в боязни ученых и т. п., в

предубеждении, что вера, смирение и простота, то есть наивность в духе

Дата добавления: 2017-01-13