ГОСУДАРЬ». ФРАГМЕНТЫ

Печатается по: Макиавелли Н. Избранные сочине­ния. - М., 1982. С. 344-345, 351-353, 372-375. Перевод Г.Му­равьевой.

[О НОВОМ ГОСУДАРЕ]

<...> Теперь остается рассмотреть, как государь должен вес­ти себя по отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самона-

деянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной — в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в дей­ствительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь вели­ко, что тот, кто отвергает действительное ради должного, дейст­вует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, желая испо­ведовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобре­сти умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности.

Если же говорить не о вымышленных, а об истинных свой­ствах государей, то надо сказать, что во всех людях, а особенно в государях, стоящих выше прочих людей, замечают те или иные качества, заслуживающие похвалы или порицания. А именно: говорят, что один щедр, другой скуп — если взять тосканское слово, ибо жадный на нашем наречии это еще и тот, кто хочет отнять чужое, а скупым мы называем того, кто слишком держится за свое — один расточителен, другой алчен; один жесток, дру­гой сострадателен; один честен, другой вероломен; один изне­жен и малодушен, другой тверд духом и смел; этот снисходите­лен, тот надменен; этот распутен, тот целомудрен; этот лукав, тот прямодушен; этот упрям, тот покладист; этот легкомыслен, тот степенен; этот набожен, тот нечестив и так далее. Что мо­жет быть похвальнее для государя, нежели соединять в себе все лучшие из перечисленных качеств? Но раз в силу своей приро­ды человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же — воздерживаться по мере сил, но не более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться у власти, ибо, вдумавшись, мы найдем немало такого, что на первый взгляд кажется доброде­телью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополу­чие и безопасность. <...>

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность дан­ному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь

тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преус­пели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ при­сущ человеку, второй — зверю; но так как первое часто недо­статочно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следу­ет, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам ан­тичные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благо­видный предлог нарушить обещание всегда найдется. Приме­ров тому множество: сколько мирных договоров, сколько со­глашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывал­ся тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицеме­ром, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.

Из близких по времени примеров не могу умолчать об од­ном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который бы так клятвенно уверял, так убеди­тельно обещал и так мало заботился об исполнении своих обе­щаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но

есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими — по­лезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострада­тельным, верным слову, милостивым, искренним, благочести­вым — и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохра­нять готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, осо­бенно новый, не может исполнять все то, за что людей почита­ют хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосер­дия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если собы­тия примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не уда­ляться от добра, но при надобности не чураться и зла.

Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слово, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предста­нет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей час­тью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать рука­ми — немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит госу­дарство. О действиях всех людей, а особенно государей, с кото­рых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достой­ными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успе­хом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь называть, только и делает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства. <...>

[О ФОРТУНЕ]

Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разу­мением ничего не определяют и даже ничему не могут проти-

востоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших гла­зах происходят перемены столь внезапные, что всякое челове­ческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о происхо­дящем.

И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я пред­положу, что, может быть, судьба распоряжается лишь полови­ной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы судьбу бурной ре­ке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдер­жать. Но хотя бы и так, — разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятст­вием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защи­щена доблестью, как Германия, Испания и Франция, этот раз­лив мог бы не наступить или по крайней мере не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю, сказано доста­точно о противостоянии судьбе вообще.

Что же касается, в частности, государей, то нам приходится видеть, как некоторые из них, еще вчера благоденствовавшие, сегодня лишаются власти, хотя, как кажется, не изменился ни весь склад их характера, ни какое-либо отдельное свойство. Объясняется это, я полагаю, теми причинами, которые были подробно разобраны выше, а именно тем, что если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов. Я думаю также, что сохраняют благополучие те, чей об­раз действий отвечает особенностям времени, и утрачивают бла­гополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени.

Ибо мы видим, что люди действуют по-разному, пытаясь до­стичь цели, которую каждый ставит перед собой, то есть богат­ства и славы: один действует осторожностью, другой натиском;

один — силой, другой — искусством; один — терпением, дру­гой — противоположным способом, и каждого его способ мо­жет привести к цели. Но иной раз мы видим, что хотя оба дей­ствовали одинаково, например, осторожностью, только один из двоих добился успеха, и наоборот, хотя каждый действовал по-своему: один осторожностью, другой натиском, — оба в рав­ной мере добились успеха. Зависит же это именно от того, что один образ действий совпадает с особенностями времени, а дру­гой — не совпадает. Поэтому бывает так, что двое, действуя по-разному, одинаково добиваются успеха, а бывает так, что двое действуют одинаково, но только один из них достигает цели.

От того же зависят и превратности благополучия: пока для того, кто действует осторожностью и терпением, время и об­стоятельства складываются благоприятно, он процветает, но сто­ит времени и обстоятельствам перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего образа дейст­вий. И нет людей, которые умели бы к этому приспособиться, как бы они ни были благоразумны. Во-первых, берут верх при­родные склонности, во-вторых, человек не может заставить се­бя свернуть с пути, на котором он до того времени неизменно преуспевал. Вот почему осторожный государь, когда настает вре­мя применить натиск, не умеет этого сделать и оттого гибнет, а если бы его характер менялся в лад с временем и обстоятельст­вами, благополучие его было бы постоянно.

Папа Юлий всегда шел напролом, время же и обстоятельст­ва благоприятствовали такому образу действий, и потому он каждый раз добивался успеха. Вспомните его первое предприя­тие — захват Болоньи, еще при жизни мессера Джованни Бен-тивольи. Венецианцы были против, король Испании тоже, с Францией еще велись об этом переговоры, но папа сам высту­пил в поход, с обычной для него неукротимостью и напором. И никто этому не воспрепятствовал, венецианцы — от страха, Испания — надеясь воссоединить под своей властью Неаполи­танское королевство; уступил и французский король, так как, видя, что папа уже в походе, и желая союза с ним против вене­цианцев, он решил, что не может без явного оскорбления отка­зать ему в помощи войсками.

Этим натиском и внезапностью папа Юлий достиг того, чего не достиг бы со всем доступным человеку благоразумием ника­кой другой глава Церкви; ибо, останься он в Риме, выжидая, пока все уладится и образуется, как сделал бы всякий на его месте, король Франции нашел бы тысячу отговорок, а все дру-

гие — тысячу доводов против захвата. Я не буду говорить о прочих его предприятиях, все они были того же рода, и все ему удавались; из-за краткости правления он так и не испытал неу­дачи, но, проживи он дольше и наступи такие времена, когда требуется осторожность, его благополучию пришел бы конец, ибо он никогда не уклонился бы с того пути, на который его увлекала натура.

Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а че­ловек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. И все-та­ки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо форту­на — женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать — таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, — подруга моло­дых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с боль­шей дерзостью ее укрощают. <...>

Дата добавления: 2017-02-01