Философия с древнейших времен показала, что дело философии заключается в стойком и ответственном внимании человека к собственному бытию, деланию, верованию, думанию,говорению

ОТСТРАНЕННОСТЬ

Понятно, с одной стороны, что такое внимание нуждается в некоем отвлечении от вовлеченности в хлопотливую жизнь, в досуге, в свободном месте и времени, пожалуй, даже праздности, возможности отступить от дел, помедлить, задержаться на мысли, чтобы вдуматься в саму эту мысль (не воспринимая мысль немедленно как руководство к действию) – вдуматься в то, как она возможно и что стоит за нейи в ней сказывается, вдуматься в мысль на слове, — чтобы вслушаться в само слово (не переводя его немедленно в полезную информацию).

Важно то, что Сократ своим героическим упорством отстаивал не какие-то истины, идеи или убеждения, — а возможность вести свои свободные, досужие, едва ли не праздные беседы, - философские беседы, в которых каждый раз требовалось только одно — не громыхать речами, а держаться правил правдивого осмысленного диалога – прояснять всякий раз слова и понятия, держать в фокусе то, о чем речь, возвращаться к началу, пытаться осознать существо предмета и условия возможности нашего знания о нем.

Здесь стоит подумать, не входит ли сократическая беседа в саму суть философского дела.

УСТОИ ЖИЗНИ ПОД ВОПРОСОМ

Ведь, с другой стороны, понятно также и то, что эти простенькие с виду философские беседы, философские вопросы и отвлечения не так уж просты и безопасны.

Жизнь не с нас началась, жизнь имеет свой вековой опыт – жизнь выработала свои устои, уклады, ритуалы, традиции, навыки, свой благоустроенный обиход, -

И вот эти казалось бы нерушимые устои жизни – несомненные очевидности – попадают в поле философского обдумывания – попадают в поле философской беседы - ставятся — на философском досуге — под подозрение, устои подрываются, и те же умельцы, под вопросом, как это они умеют то, что умеют, приходят в растерянность, перестают уметь свои умения.

Закрадывается мысль, —не висим ли мы со всеми нашими устоями над бездной?

[ СМ: РЕФЛЕКСИВНОСТЬ + ВЫСПРАШИВАНИЕ ]

Философия – любовь к мудрости.

Но что такое – эта мудрость?

Мудрость, которой славятся общепризнанные мудрецы, славится именно за ее превосходство.

А вот Сократ стремился показать, что мудрость, которой Бог отличил философов, и есть та самая мудрость, которая равно свойственна и доступна каждому человеку

Поговорив кое с кем из таких мудрецов, Сократ и пришел к известному выводу относительно своего превосходства: “ Ни один из нас, кажется, не знает ничего хорошего и дельного (καλὸν κἀγαθὸν), но он, не зная, думает, что знает, я же, если не знаю, то уж и не думаю, что знаю ”(Ib.21в).

Ведь о чем спращивал Сократ?

Сократ лишь спрашивает, соответствуешь ли ты своей претензии, в самом ли деле ты понимаешь себя в своих делах. Иными словами, познал ли ты (узнал, заметил, распознал) самого себя в том, что тебе дано, пусть даже даровано (природой, богом, гением), в том, чем ты владеешь, как тебе кажется. Узнал ли ты самого себя в том, что и как ты знаешь, а стало быть, умеешь, действуешь, исполняешь свое человеческое назначение?

!!! Таково следствие (ἐξὲτασις), которое Сократ заводит по делам знатоков, “выискивает” и “допытывается”, ставит их мудрость под вопрос. Но вопрос поставлен не о дутых мудрецах, — напрасно они обижались.

Вопрос поставлен о природе самой мудрости: что значит быть мудрым, ведать, знать, уметь? Можно ли знать что-либо, не умея дать себе отчет в том, что и как ты знаешь, не умея различить свое и иное? Можно ли коснуться иного, не уразумев свое?

РЕФЛЕКСИВНОСТЬ

Философия включает в себя дело о философии, суд над собой, — разве что стремится перевести этот суд в привычную для себя сократическую беседу разума с самим собой¹⁹, — беседу о мудрости, которая не может быть ни рассчетливой выдумкой, ни безрассудной невразумительностью.

Заводя с жизненным миром философское дело, вступая с ним в философское, т.е. вопрошающее отношение, философ и впрямь расходится с миром (мир — в нем — с собой) и с самим собой: философ расходится с миром безотчетного и самозабвенного существования.

Философ как бы отступает от мира и жизни в некое небытие, непонимание, неумение: отвлекается от всего, что изначально вовлекает нас — вовлекает по законам мифа или иной какой “логики вещей” — в мир, разучивается тому уму, которым каждый как-то всегда уже умеет быть, отвыкает разуметь то, что разумеется само собой, изумляется тому, что считается “логикой вещей” и озадачивается этой логикой как логикой (тем, в чем можно λὸγον διδὸναι --дать отчет). Понятно, сколь опасно это дело филосфии.

Ничего удивительного, что ДЕЛО ФИЛОСОФИИ всегда было и будет на подозрении у жизни с ее налаженными делами, привычными неурядицами и хорошо обжитыми святынями.

Но так же точно, как дело о философии изначально входит в саму суть философского дела (оно по самоопределению есть некий самоотчет, само-суд), и существование человека в качестве человека, может статься, есть некое в корне, в основах несогласное с собой существование, иными словами — изначально чреватое философствованием.

ВЫСПРАШИВАНИЕ

Философствование, — то есть ἐξὲτασις — выспрашивание, испытывание, тщательная проверка, смотр, требование отчета — не только у других, но и у себя.

Значит философский характер наших интересов определяется не глубокомысленностью сюжетов и не величием или обширностью “предметов”, а особым искусством задаваться вопросами, испытующим вниманием скорее уж к ближайшему и известнейшему.

Обращается это внимание на все, на понимание мира и жизни во всем ее составе, включая и саму смерть.

Обращается внимание на то, что повсюду здесь присутствует понимание.

Все всегда уже знают, что есть нечто такое, как мужество, рассудительность, хозяйственность, умение управлять городом; есть здоровье, красота, благополучие. Если все это всегда уже знают, казалось бы, чего проще ответить на вопрос: “Что это такое?” Ты хочешь счастья. Кто этого не хочет. Но чего, собственно, ты хочешь, когда хочешь счастья?

Эти простые вопросы, однако, таковы, что все глубже и глубже вовлекают в себя, отвлекая от жизни.

ВОПРОС О ТОМ, ЧТО значит БЫТЬ

То,что есть, всегда уже есть, до всяких вопросов и философий. Разумеется.

Только что, собственно, есть и что значит быть “на самом деле”(быть-а-не-казаться? быть-а-не-становиться?..)?

Греческие мужи-философы веками размышляли об этом, но и Аристотель еще говорит: “Вопрос, над которым бились и заходили в тупик издревле, который стоит и ныне, и остается всегда, — что такое сущее?” (Metaph. VII, 1 1028b3).

Если мы уловили ход подобного вопрошания, то и сами, может быть, осмелимся спросить: а что такое “что”? не скрыта ли в самой форме вашего вопроса — Что такое? — определенная форма возможных ответов на него? Интересно, как бы могли ответить на этот вопрос Платон или Аристотель.

Следует понимать что та же логика Аристотеля – учение о силлогизме, - логика, применяемая в классической науке, имеет у Аристотеля прямое отношение к тому же философскому делу.

Логичность этой логики определена тем, что начало или последний средний термин, которым окончательно связывается силлогизм, в котором коренится причина всеобщего и необходимого заключения, представляет собой ответ на вопрос “что такое” то, о чем этот силлогизм высказывается, или знакомое уже нам общее определение.

Общее определение того, что есть образует конечную цель поисков. Если такое определение найдено, можно строить аподиктические высказывания о том, что присуще тому, что есть как таковому.

В основе же самой возможности искать и находить такого рода ответы лежит более глубокое изыскание: выяснение вопроса, что вообще значит быть для чего бы то ни было. Вопрос, по определению Аристотеля, первой философии (Arist., Metaph., IV, 1 1003a21). “Что исследование начал умозаключения также есть дело философа, т.е. того, кто изучает всякую сущность вообще, какова она сама по себе (ἥπὲφυκη), — это ясно”

ВОПРОС О ЗНАНИИ – ЧТО значит ЗНАТЬ

“Я знаю...” — А что это такое? — “Я вижу...”. Что ты видишь? “Сейчас расскажу”.

Обрати прежде внимание на то, что в то, что показывает тебе видение как-то входит возможность сказывания его. Слово, мысль, понимание, знание всегда уже присутствует в том, что ты, казалось бы, просто видишь. —

Различные теории знанияоказываются для философа формами развертывания, углубления, логической артикуляции исходного вопроса.

Это умудрение в недоумении. Лучше сказать, не недо-умение, а из-умление (из-умиться может только ум, мыслящий себя в целом, т.е. в своих пределах, в своих началах, в своей внутренней форме). Такова природа того УДИВЛЕНИЯ, которое, по Платону и Аристотелю, образует начало философии, начало не только во времени, но в принципе.

МЫ ПОДОШЛИ К ТОМУ, ЧТОБЫ ВЫДВИНУТЬ РЯД ЦЕНТРАЛЬНЫХ ТЕЗИСОВ

1) ФИЛОСОФИЯ – начинается с удивления – философ УДИВЛЯЕТСЯ - ОТСТРАНЯЕТСЯ ОТ обычного хода жизни – СТАВИТ устоявшееся, привычное, непосредственно очевидное ПОД ВОПРОС – ЭТО НЕ СКЕПТИЦИЗМ – сомнение во всем – философ влечется ЛЮБОВЬЮ К МУДРОСТИ –

2) ЗАДАЧА ФИЛОСОФА – СТАТЬ УМУДРЕННЫМ В НЕДОУМЕНИИ - ВНОВЬ удивиться бытию, мышлению и слову, всему очевидному, что мы знаем и что есть -.

3) Философом движет не страсть к сомнению и разрушению, но ЛЮБОВЬ К МУДРОСТИ И СОБИРАНИЮ, - к мудрости, которая позволяет УЗРЕТЬ ИСТИНУ – АЛЕТЕЙЮ = Открытость Всего в своих корнях, началах, пределах, основаниях –

Само обращение к основаниям – является обращением к тому, на основании чего можно СОБРАТЬ ВСЕ ВОЕДИНО В МЫСЛИ – само ОБРАЩЕНИЕ К ОСНОВАНИЯМ ЯВЛЯЕТСЯ ЛОГОСОМ, - через удивление и вопрошание философ должен выстроить логику уразумения – СДЕЛАТЬ СВОЕ ОБРАЩЕНИЕ ПРО-ИЗРЕЧЕНИЕМ – ВЫ-СКАЗЫВАНИЕМ САМИХ ОСНОВАНИЙ

И сама мысль философа становится логосом – началом собирающим

4) НО для этого МЫСЛЬ ДОЛЖНА ВЫПУТАТЬСЯ ИЗ ПЛОТИ ПРИВЫЧЕК И ОЧЕВИДНОСТЕЙ – в этом смысл ОТСТРАНЕНИЯ – выпутаться и ВТЯНУТЬ СЕБЯ В ФОРМУ ЛОГОСА - проработать себя в форме, в которой возможно сказывание предельных оснований.

ВЫСВОБОЖДЕНИЕ МЫСЛИ

Философия, как замечал Сократ, начинает с того, что хочет дать отчет в том, что, казалось бы, разумеется само собой.

Можно привести слова слова Гегеля: “Нужно преодолеть нежелание мыслить известное ”³⁴.

И если мы обратимся к диалогам античных классиков – Сократа и Платона, то увидим, что

Речь идет не только о мнениях, знаниях и очевидностях, которыми мы всегда уже по макушку набиты,

НО даже о чем-то более незаметном (и тем более существенном), — о встроенных в каждую речь оборотах: “поэтому”, “следовательно”, “а иначе быть не может”, “это вполне возможно”, “при таком допущении, получится...”, “по сути дела это значит, что...”.

В этой связи стоит обратить внимание на ответы самых послушных собеседников Сократа: “Истинно так”, “Как же может быть иначе”, “Это необходимо”... Здесь-то и таятся подвохи, причем, далеко не всегда выявляемые в дальнейшем Сократом—Платоном.

Все эти связки, узлы, скрепы пронизывают нашу речь, образуя из ее “логосов” неявную сил-логистику само-собой-разумеемости, которая охватывает и содержит наши мнения, убеждения, знания, — позволяя им самим содержать одно и не содержать другое.

Философия обращает свое вопрошающее внимание не только на то, что, собственно, мы знаем, когда думаем, что знаем, но и на эти связки, — на то, как мы мыслим, когда думаем, что мыслим.

Она испытует, в самом ли деле “следует”, “допустимо”, “возможно”, “необходимо”... — и чем все это определяется или обеспечивается: что значит, что одно следует или вытекает из другого, откуда черпает свою силу необходимость, что допускает допустимое или открывает возможности и т.д.

Мы тем самым как бы ВЫПУТЫВАТЬ МЫСЛЬ ИЗ ЕЕ ВПУТАННОСТИ В ИНОЕ, в “плоть” (обычаев, инерции языка, психики, поведения...), распутываем клубки мыслей, развязываем ее скрученные узлы и случайные сцепления, очищаем мысль, высвобождаем ее к собственному бытию (проверяем, стоит ли наша мысль на собственных ногах.

Что значит УМУДРЕННЫМ В НЕДОУМЕНИИ? Недоумение скрывает первичное неведение – я знаю, что ничего не знаю: Мудрость, которой бог отличил Сократа ото всех, и есть та самая мудрость, которая равно свойственна и доступна каждому человеку (ἰσος ἀνθροπίνη σοφίη).

Это мудрость всего лишь человеческая, тогда как мудрость, которой славятся общепризнанные мудрецы, славится именно за ее превосходство. Поговорив кое с кем из таких мудрецов, Сократ и пришел к известному выводу относительно своего превосходства: “ Ни один из нас, кажется, не знает ничего хорошего и дельного (καλὸν κἀγαθὸν), но он, не зная, думает, что знает, я же, если не знаю, то уж и не думаю, что знаю ”.

МЫШЛЕНИЕ НЕМЫСЛИМОГО

(ДУРНОЙ СКЕПТИЦИЗМ-?)

Легко сказать: мир, природа вещей, смысл жизни, божественная мудрость неисследимы, непостижимы.

Труднее уяснить, как именно, каким именно образом постижения непостижимы, не постижимы ли они каким-то другим образом постижения, не имеет ли, соответственно, само непостижение и непостижимое каждый раз определенный образ и смысл²².

Для ответа на эти вопросы надо ведь до конца, до предела выяснить возможности постижения.

Но самое трудное ВВЕСТИ ЭТУ НЕПОСТИЖИМОСТЬ В САМУ СТРУКТУРУ – В ПРОСТРАНСТВО ПОСТИЖЕНИЯ, ПОНИМАНИЯ, МЫШЛЕНИЯ, логически артикулировать это внелогическое, даже внемысленное бытие, помыслить эту немыслимость конкретно, не упускать непостижимое из вида в нечто лишь отвлеченно и благочестиво допустимое.

Перед нами целое искусство.

В античности со времен Сократа философская мысль обретала себя и развертывалась через диалог:

Но этот диалог, спор, это обсуждение только тогда бывает мыслящим, мышлением вслух, когда он сохраняет внимательность внутренней речи, которую ведет с самой собой душа, сосредоточенная на том, о чем эта речь ведется.

Не трудно также понять, что чем меньше внутренняя речь склонна заключать себя сложившимся наспех мнением, чем сильнее она захвачена мыслью (и тем, о чем она размышляет), чем глубже, стало быть, она уходит внутрь себя (чем ближе, иначе говоря, она подходит к собственному бытию того, о чем она размышляет), тем более толково, артикулированно, отчетливо и детально развертывается ее диалог, тем более глубокие пред-убеждения, пред-посылки, под-разумевания он захватывает, тем более он — этот внутренний диалог — способен сказаться, стать речью внешней ²⁹.

Так вот: искусство диалектики, — искусство, прокладывающее путь, по слову Аристотеля (см. ниже), к началам всех путей, — а равно и искусство философского диалога самих возможных начал — коренятся в самом элементарном внутреннем диалоге мысли, ежемгновенно в каждом из нас происходящем и ежемгновенно нами проглатываемом. Диалектическое искусство (ἠδιαλεκτικὴ τὲχνη) — искусство философской беседы — есть просто искусство мысли, есть мысль, возведенная в мастерство, в искусство. Еще проще: мысль, возведенная в саму себя, в свое собственное — умное — место. Проще некуда!

Нет, видимо, вовсе не из личной привязанности к Сократу, не из художественных или педагогических соображений Платон обращается именно к жанру сократической беседы и вместе с Сократом не признает длинных, хорошо выстроенных речей и записанных текстов. Им нужен живой или мысленно вызываемый собеседник.

СОЗЕРЦАНИЕ ВСЕГО

Философия это — созерцание всего времени и всего существа ”(RP. 486a). Но опять-таки: ни малейшего существа не упуская. “Итак, тех, кто любит [ласково принимает, обнимает, милует — τοῦς ἀσπαζομὲνους] каждое существующее само [αὐτὸ... ἕκαστον τὸ ὄν] должно называть философами, а не филодоксами [любителями мнений, любителями того, что славится, слывет достойным внимания. — А.А. ]”(Ibid.,480a).

Кажется, стоит только любовно сосредоточиться на каком-угодно сущем в его собственном бытии, и сосредоточившееся таким образом существо само собой выстроится подобающим, отвечающим (адекватным, говоря по-латыни) образом. Это и будет понимание, сама истина.

Правда, для этого надо от многого отрешиться (любимое ревниво). Честно сказать, придется отрешиться от всего. Или наоборот? Вместить все в единственного избранника? Или увидеть каждое на своем месте вместе со всеми другими? Ведь только вместе со всем, каждое оказывается собой: на своем месте, в своем назначении... Значит, чтобы увидет каждое само, нужно каким-то образом охватить взором все. Но как возможна такая θεωρία— охват взором всего?

Философское любопытство столь необъятно, что допытывается такого “всего”, что всегда отсутствует. Оно допытывается одного: всего, которое настолько везде и всегда, что нигде и никогда, в частности. Поэтому, хотя то самое, чем занят философский ум, касается всего, но касается он (и оно) всего так, что не выливается во всезнание (ни тем более — во все-полузнание).

Он --- ум --- один и есть та со-средо-точенность мысли, которая способна коснуться со-средо-точенности всего в одном. “Внемля не мне, а логосу [тому, что разбирает, отбирает, собирает. — А.А. ⁴¹], должно признать: мудрость в том, чтобы знать все как одно”. — Her., DK B50).

Ум находит искомое бытие там, где находится (находит себя) сам. “Разум, — приведем мы знаменитые слова Аристотеля — разумеет самого себя, соучаствуя ( κατὰ με τ άλεψιν ) в разумеемом, а разумеемое становится [оказывается самим собой. — А.А. ] в (самом этом) касании ( θιγγ ά ν ω ν ) и разумении, так что разум и разумеемое — одно и то же” (

СОБИРАНИЕ ВСЕГО – ФЕНОМЕН ЛОГОСА

Философия рассматривает некоторым образом все, говорит обо всем. Тем более важно уяснить, каким именно образом и как это вообще возможно — говорить обо всем — божественном и человеческом, теоретическом и практическом. Каким же это образом мы можем иметь дело со всем? Как именно ум собирает, сводит и дополняет многое кое-что во все. Здесь-то и начинаются трудности и расхождения.

Ведь то, с чем мы имеем дело, о чем мы заводим речь, само входит в наше дело и отвечает нам, сказывается, исключительно сообразно и соответственно тому, как мы говорим, как мы имеем с ним дело и какое это дело.

Мы хотели войти в дело философии отталкиваясь от “самих вещей”, и нашли, что собрать их в их бытии можно только в разумеющем уме. Но как это собрание происходит? Как разумеет разум? Не отталкиваемся ли мы снова от самих вещей к логике разумения, мышления? Ум вбирает в себя определенный логос, которым все определенным образом собирается воедино.

ТАК ВОТ: греческое слово λ ὸγος имеет этот смысл: собирание⁴⁴, — разбирающее, отбирающее собирание, можно сказать, упорядочивание, устроение, по-гречески, — κοσμήσις. Как возможно устроить порядок из беспорядока, — вот чем занимается греческий Ум—Нус со своим Логосом. Им-то и умеют мыслить греческие философы, сколь ни по-разному они им вертят (или он ими).

ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ – чтобы быть именно философской мыслью – ДОЛЖНА ПРОРАБОТАТЬ СЕБЯ В ФОРМЕ ТАКОГО УМА – ВТЯНУТЬСЯ В ФОРМУ ТАКОГО УМА

Ум, который, подобно доброму хозяину мирового хозяйства, все устраивает, наводит порядок и каждому определяет, как ему лучше (пригоднее, уместнее, своевременней) быть,

ум, который причиняет каждое сущее и каждое событие, встраивая их в этот чинный, со-чиненный им порядок, —

такой ум дает общую идею разумения, понимания, знания чего бы то ни было (как ему лучше быть в свете идеи всеобщего благоустроения).

Каким же путем шел тот же Сократ, а за ним - Платон? Заметив, что прямое разглядывание вещей и выслушивание историй о том, что кто-то что-то видит, знает, чувствует, - все это скорее ослепляет и оглушает, чем наводит на ум, он решил “ убежав, скрывшись в убежище рассуждающих речей.

Иными словами, отвернувшись от хаотического мира, в который мы впутаны ошушениями, Сократ платонова “Федона” полагал, что он ближе подойдет к истине вещей, т.е. к самим вещам, если займется рассмотрением логического устроения устрояющего этот мир ума.

Дата добавления: 2014-01-05