Древнерусское право: характерные черты

Противоречивость эпохи становления нового общественного строя проявляется и в том, что, несмотря на появление государства как публично-правового образования, древнерусское право в целом, и Русская Правда, в частности, носят исключительно частно-правовой характер. Вообще, развитие правовых отношений, как правило, отстает от политических процессов. Государство, по крайней мере, на ранних этапах, оказывается существенно более динамичной системой нежеличем правовая система.

Соответственно, с правовой точки зрения, государство в Древней Руси не является субъектом правоотношений, здесь все субъекты –– только физические лица. Даже личность самого князя, окажись он объектом преступления, рассматривалась бы, по-видимому, лишь в качестве физического лица, отличавшегося от других только более высоким положением.

Это естественно, поскольку в основе Русской Правды лежат принципы обычного права, берущего свое начало из обычая родового (соседского) коллектива, для которого все субъекты только физические лица и все равны между собой. И хотя княжеская судебная практика начинает все более вносить субъективизм в оценку действий того или иного круга лиц и создавать правовые привилегии для тех, кто близок к нему, здесь еще нет понимания этого интереса как именно государственного, публичного, отличного от интереса конкретного лица, пусть и занимающего высокое положение. Отсюда понятно отсутствие в законодательстве среди видов преступлений категории антигосударственных преступлений.

Впрочем, Русская Правда не знает абстрактных общих понятий, таких как «преступление», «физические и юридические лица». Законодательство носило исключительно казуальный, или прецедентный характер: законодатель, вынося приговор, опирался на ранее вынесенное судебное решение по аналогичному случаю.

Древнерусское законодательство стремитсялось к регламентации вопросов собственности. Это проявляетсялось в защите собственности (как движимой, так и недвижимой), определении порядка ее наследования, выполнения обязательств в отношении нее и договоров. Но в первую очередь, это касалосьется собственности поземельной, вопрос о которой крайне запутан в нашей исторической литературе.

Поскольку земельная проблема Древней Руси начиная с XX в. большинством отечественных историков связывалась преимущественно с феодализмом, то, видимо, необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на характеристике последнего, имея при этом в виду, что в само это понятие у различными разных ученыхми имеет вкладывается и различное содержание, и весьма различающиеся хронологические рамки.

Просьба уточнить текст данного абзаца. В досоветской отечественной и современной историко-юридической науке феодализм рассматривается как характерная для западноевропейского средневековья договорная система политико-юридических и военных связей среди знати (феодалов),[192], основанная на предоставлении сюзереном (сеньором) пожалований своим вассалам, в основном в форме земли и труда, в обмен на политический и военный контракт службы – контракт, скрепленный присягой. В результате, носителем юридически однокачественных(??) прав собственности на один и тот же объект оказывалаось не отдельно взя­тое лицо, а та или иная группа совладельцев, «сособственников» (т.ак н.азываемая «феодальная лестница» (М.б. пояснить: поскольку вассалы, как правило, часть полученной земли или дохода передавали на таких же условиях во владение своим вассалам, то в результате над одним и тем же земельным владением возникала так называемая феодальная лестница.– так?)). При этом низший и самый многочисленный слой социальной структуры –– крестьяне –– исклю­чались из числа законом признанных законом держателей (земли – прав на землю??) (монопо­лия на владение феодом признава­лась лишь за военно-рыцарским сословием).

Однако, возникнув как корпоративное совладение, феод посте­пенно все более приобретал черты индивидуаль­но-семей­ной собственности с неограниченными пра­вами при­жизненного распоряжения со стороны конечного владельца-вассала. Конечно, определенные обяза­тельства по отношению к сеньору сохранялись, однако с XII-––XIII вв. баланс собствен­ности радикально изменился в пользу первого: его пла­тежи стали фиксированными, его наследник – при условии уплаты платежа за допуск(К чему?) – вступал во владение феодом беспрепятственно, согласие сюзерена на отчуждение феода стало чисто формальным актом. Иными словами, феод все больше становился частной собственностью его владельца.

Формой организации сельскохозяйственного производства в этом случае являлись поместья. Некогда свободная сель­ская община превращалась в зависимую, а нередко и крепостную, в результате чего тра­диционные формы общинного зем­левладения оказывались средством контроля феодалов занад кре­стьянством. Обладание правом собственности на земли общины (независимо от способа приобретения этого права: будь то насилие или «добросовестная» передача) позволяло организовать выполнение крестьянами полевых и домашних работ в хозяйстве гос­подина –– домене –– и несение различ­ных натуральных повинностей с помощью передачи им в пользование определенных участков земли, обработка которых, в свою очередь, обеспечивала средства существования крестьянской семьи. Верховная власть в данной ме­стности позволяла феодалам облагать кресть­ян произвольными поборами, однако объем их, как правило, ограничивался установивши­мися обы­чаями. К тому же, Со стороны своего господина крестьянин получал защиту от наси­лий чиновников и частных лиц, тяготстей военной службы, освобождение от старых долговых обязательств. Поэтому нередок был доб­ро­воль­ный переход под власть феодалов свободных земледельцев, теперь державших свои земельные участки на началах феодального права, т.е. за обязательство несения известных повинностей.

Организация пользова­ния землей крестьянами в рамках поместья, как и раньше, стро­илась на общинных началах: принадлежавшая всей деревне земля делилась на массу мелкиех участкови, которые и распределялись между отдельными членами общины; в большей части общин производились периодические переделы земли; пастбище для скота было общим, ведение хозяйства каждого крестьянина подчинялось тем правилам, которые вырабатывались на общинных собраниях.

Такая форма феодализма порождала политическую раздробленность, окончательно сложившуюся в европейских государствах к IX веку.[193] Естественно, что создание мощных централизованных государств в XV в. рассматривается как завершение феодализма, а следовательно и средневековья.[194]

В марксистской, и основанной на ней советской историографии период средних веков определяется как эпоха возникновения, раз­вития и упадка феодального способа производства, основанного, в первую очередь, на феодальном частном землевладении, которое может существовать лишь в сочетании с мелким индивидуальным крестьянским хозяйством. Основная масса работников –– крестьян при этом находится в той или иной форме зависи­мости от феодала-землевладельца и подвергается с его стороны эксплуатации, которая выражается в феодальной ренте[195] (отработочная, на­туральная, денежная) и осуществляется с по­мощью различных средств внеэкономического принуждения –– насилия[196]. Поскольку подобные отношения продолжали господствовать во многих государствах и после XV в., то становится понятным стремление историков-марксистов продлить существование средневековья.

Иными словами, в рамках первого подхода феодализм оценивается как система отношений в среде знати, элиты средневекового общества, используя марксистскую терминологию –– система внутриклассовых отношений. Сторонники второго подхода стремяится увидеть главную особенность феодального строя во взаимоотношениях между знатью и низами, т.е. – в отношениях межклассовых.

При всех различиях подходов можно, однако, отметить и очевидное сходство –– признание значимости для характеристики этого периода аграрных (поземельных) отношений. Добавив к этому господство монополии, – этой важнейшей черты средневековых отношений, – мы, видимо, сможемно определить основные признаки экономической системы этой эпохи, позволяющие ограничить этот период XVI столетиемвеком[197].

В отечественной историографии представление о средневековой Руси как феодальном государстве стало формироваться с начала XX в., благодаря, в первую очередь, трудам Н. П. Павлова-Сильванского. Однако, если Павлов-Сильванский рассматривал русский феодализм в традиционных категориях западноевропейской науки, относя его по преимуществуенно к удельному периоду[198], то со становлением марксистской историографии в СССР он начинает представляеться в качестве феодальной общественно-экономической формации.

Одним из Среди наиболее дискуссионных в советской исторической науке оказался вопрос о характере собственности на землю на Руси. Во многом расхождения объясняются различием в понимании категории «частная собственность»: тогда как одни рассматривали ее преимущественно в юридическом аспекте принадлежности определенным лицам, то а другие, в соответствии с марксистским подходом, видели в ней прежде всего отношения, отношения между классами, основанные на присвоении и эксплуатации человека человеком.

Так, Родоначальник марксистской концепции российского феодализма Б. Д. Греков, воспитанный, однако, на традициях досоветской исторической науки, исходя из «юридической» трактовки и полагая, что Древняя Русь полностью тождественна ее западноевропейским аналогам, рисовал картину крупного частнофеодального владения –– вотчины – – находящегося в полной собственности землевладельцев-бояр.

Однако более глубокое изучение источников показало явное несоответствие между предложенной Грековым схемой и реальностью раннесредневековой Руси. Не обнаружив здесь частных боярских владений и стремясь, одновременно, спасти идею русского феодализма, Л. В. Черепнин выдвинул концепцию государственно-феодальной частной собственности. Согласно ей этой концепции земля принадлежала не отдельным феодалам, а всему совокупному их совокупному классу, представителем которого выступало государство, обеспечивающее перераспределение полученной от крестьян-земледельцев ренты. Такое понимание заметно более точно соответствовало марксистскому подходу.

Сближаясь с Б. Д. Грековым в «юридической» трактовке частной собственности и не находя в древнерусской действительности крупных частнособственнических владений, И. Я. Фроянов сделал прямо противоположный Л. В. Черепнину вывод об отсутствии феодальной собственности на Руси даже в XII –– XIII вв. По его мнению, «Ггосподствующее положение в экономике Руси XI –– начала XIII вв., – по его мнению, – занимало общинное землевладение, среди которого вотчины выглядели словно островки в море»[199].

Возможно, именно на основе некоего синтеза идей Л.В. Черепнина и И.Я. Фроянова можно попытаться найти ответ на вопрос об истинной природе собственности на Руси. Если отказаться от стремления дать обязательнуюо «классовую» ее характеристику, то вывод о верховной государственной собственности на землю при одновременном сохранении права на нее за земледельческими общинами (для средневековья вообще характерны отношения совладения) выглядит вполне удачно отображающим картину существовавших отношений.

По-видимому, правильно будет сказать, что и на Руси, как и на начальных стадиях средневековья в Западной Европе, не существовало частной собственности в современном ее понимании, признавав­шем носителем прав собственности лишь отдельно взя­тое лицо. И здесь наиболее характерным явлением следует рассматриватьбыло совладение –– раздробление права соб­ственности между рядом «сособственников».

Развитие отношений собственности способствовало становлению наследственного права. В наследовании имелись существенные различия в зави­симости от правоспособности наследодателя. Так, у бояр, и дружинников, вообще свободных людей наследовать могли и дочери, у смердов же при они получали лишь часть наследства, а в случае, если они были замужем, не получали ничего; имуществао считалось выморочным и поступало в пользу князя. При наследо­вании по закону, т.е. без завещания, преимущества имели сыно­вья умершего. При их наличии дочери не получали ничего. На наследников возлагалась лишь обязанность выдать сестер замуж. Наследство делилось поровну, но младший сын имел преимуще­ство –– он получал двор отца. Незаконные дети наследственных прав не имели, но если их матерью была раба-наложница, то они вместе с ней получали свободу.

Частно-правовой характер отношений на Руси определялся и широким распространением договоров. Из них, а также из причинения вреда, как правило, и возникали обязательственные отношения. Порядок заключения договоров обычно был устным и сопровождался рядом символических действий: рукобитием, связыванием рук и т.п. В ряде случаев требовались свидетели. Изредка, по-видимому, использовалась и пись­менная форма заключения договоров (о недвижимости). При невыполнении обязательств должник отвечал имуществом или свободой.

В «Русской Правде» наиболее подробно регулируются договоры купли-продажи холопов, а также краденого имущества, вещей, коней, самопродажи. Договор займа в виде объек­та предусматривал не только деньги, но и продукты (хлеб, мед). Зафиксировано три вида займа: обычный бытовой;, упрощенный купеческий, и закупничество (с самозакладом). Размер процентов зависел от срока займа (Ккраткосрочный заем давался по наиболее высокой ставке (до 50%). Из договоров личного найма «Рус­ская Правда» упоминает лишь о найме тиуна (ключ­ника); если при этом договор не заключался тиун автоматически становился холопом. Упоминаются также до­говоры пере­возки и комиссии, хранения (поклажи), последняя рассматривалась как друже­ская услуга, была безвозмездной и неформальной.

Семейное право в языческой Руси естественным образом опиралось на обычаи: практиковалось похище­ние невест, многоженство. Так, великий князь Владимир Святославич до крещения имел пять жен и несколько сот наложниц. С приходом христианства оноэто получило отражение в княжеских уставах и сборниках канонического права, установивших новые, пришед­шие из Византии принципы –– моногамию, затрудненность развода, бесправие вне­брачных детей, жестокие наказания за внебрачные связи.

По византийскому праву, брач­ный возраст был весьма низок: 12-––13 лет для невесты и 14-––15 – для жениха. Обручение, предшествовавшее браку, сам брак, как и другие важнейшие акты гражданского состояния (рождение, смерть), совершались и регистрировались в церкви.

И все же более всего законодателя интересуют нормы уголовного права. Именно им посвящена основная группа статей, с них начинает­ся Русская Правда. Здесь, как и в гражданской сфере, вполне проявляется частный характер древнего права. Преступление, по Русской Правде, –– это не нарушение юридических норм или княжеской воли, грозящее безопасности государства или общества, а причинение морального или материального ущерба конкретному физическому лицу или группе лиц, ущемление и попрание частных интересов[200]. В то же время, «Русская Правда» еще не знала преступлений, совершаемых путем бездействия.

Сам термин «преступление» не известен древ­ности. Вместо него употребляются такие слова, как обида, сором, пагуба, протор (ущерб, убыток, потеря). Обида вовсе не означала оскорбления чести. Так называли и убийство, и неплатеж долга. Во всех этих словах на первом плане стоит определение ущерба, вреда, причиненного частному лицу или группе лиц. Иными словами, именно материальная сторона преступления занимала законодателя, а не на грозящая от злой воли опасность. Он, как правило, не пытается выявить виновность преступника.

Правда, термин слова «вина», «повинен» встречаются уже в документах Х в., в договорах с Византией 911 и 945 ггодов, в древнерусских церковных уставах. Но раскрыть их точное смысловое значение трудно. Лишь с очень большой осторожностью можно предполагать, что в уставах Церкви подразумеваются какие-то элементы психического, или мыслительного состояния виновной личности.

Объектами преступления были личность и имущество. Факт преступления мог выражаться либо в покушении на преступление (например, обнажение меча, но без собственно удара), либо в совершенном, оконченном преступлении (убийство, кража). К наиболее тяжким преступлениям против личности закон относил убийство, нанесение увечий (усечение руки, ноги) и других телесных повреждений. Порой не менее значимыми оказывалось и оскорбление действием (удар чашей, рогом, мечом в ножнах), которое наказывалось строже, чем легкие телесные повреждения, побои.

К имущественным преступлениям Русская Правда относила разбой (грабеж), кражу («татьбу»), уничтожение чужого имущества, угон, повреждение межевых знаков, поджог, конокрадство (как особый вид кражи), злостную неуплату долга и пр. Срединих наибольшее внимание «Русская Правда» уделяла краже (татьбе). Под ней понимались кража из закрытых помещений, конокрадство, кража холопа, сельскохозяйственных продуктов и пр. Закон столь жестко стоял на страже собственности, что допускал безнаказанное убийство вора. Одним из самых тяжких ви­домв татьбы считалось конокрадство, что не удивительно, поскольку конь был важнейшим средством производства и передвижения, а также боевым имуществом. Известно и преступное уничтожение чужого имущества путем поджога, нака­зуемое высшей мерой наказания ―– потоком и разграблением. Такая жесткость объясняласьпределялась, прежде всего, повышенной общественной опасностью этого преступления, в деревян­ной Руси, где когда от одного загоревшегося строения могло сгореть целое село или даже город.

Русская Правда знает уже понятие соучастия (в ст. 31 разбирается случай коллективной кражи «Аще их будет 18»), однако еще не разделяет соучастников по ролям (подстрекатель, исполнитель, укрыватель и т.д.). В ней видны зачатки представления о превышении пределов необходимой обороны (если вора убьют после его задержания, когда непосредственная опасность в его действиях уже отпала, то по ст. 40 Пр.остранной Правды. следует уплатить штраф в 12 гривен). Есть и различение ответственности в зависи­мости от субъективных обстоятельств преступления. И хотя законодатель не видит еще разницы между умыслом и неосторожностью, зато выделяются два вида умысла ―– прямой и косвенный. Это отмечается при ответст­венности за убийство: убийство в разбое наказывается самым тяжелым наказанием ―– потоком и разграблением; убийство же «в сваде» (драке) ―– только штрафом. К смягчающим обстоятельствам закон относил состояние опьянения преступника (Сст. 6 Пространой. Пр.авды упоминает случай убийства «на пиру явлено», т.е. неумышленного открыто совершенного убийствоа), к отягчающим ―– корыстный умысел (ст. 9 Пр.остранной Пр.авды ―– убийство «на разбое без всякой свады», хотя, очевидно, что на практике и на пиру можно убить умышленно, и в разбое – неумышленно). Различалась в этом отношении и ответственность за банкротство: преступ­ным считалось только умышленное банкротство. Ответственность купца за утрату чужих денег или товара видоизменяется в зависимости от того, случи­лась ли такая «пагуба» от Бога или по вине самого купца и т.д. Законодатель знал понятие рецидива, повторности преступления (в случае конокрадства), но еще не знал понятия вменяемо­сти.

Субъектом преступления может быть любой человек, кроме холопа. За действия холопа отвечает его господин. В некоторых случаях потерпевший мог сам расправиться с холо­пом-обидчиком, не обращаясь к государственным органам, вплоть до убийства холопа, посягнувшего на свободного человека. Русская Пправда ничего не говорила о возрастном цензе для преступника.

В связи с постепенным усилением роли государства и госу­дарственной власти, все активнее включающейся в процесс как оценки преступных деяний, так и определения наказания за них, существенно изменились и основные воззрения на государствонего. ГосударствоОно начинает стремиться к тому, чтобы страх перед властью поддерживался страхом наказаний. Еще в XI в. в соответствии с Церковным правилом митрополита Иоанна к Иакову Черноризцу требовалось «яро казнити на возобранение злу». Цели, намечаемые на­казанием, стали определяться исключительно государственными и общественными интересами., в угоду которым преступник приносился в жертву.

Целями наказаний, предусмотренных «Русской Правдой», были, во-первых, и, прежде всего, возмездие, «воздаяние злом за зло»[201]; и, а во-вторых,также извлечение государством материальных выгод из имущества и личных сил пре­ступника.

Система наказаний « Русской Правды» довольно проста. Первичная форма наказания в Древней Руси ―– месть, осуще­ствляемая потерпевшим и его ближними. Сначала она была крайне неравномерна, так как определялась степенью разгневан­ного чувства и силами пострадавших. Позднее месть начинает подвергаться различным ограничениям, благодаря которым при­обретает публичный характер, потому что подлежит контролю общественной власти. Ограничения мести сводятся к сокраще­нию числа преступлений, за которые допускается месть, и сужению круга мстителей.

Краткая редакция «Русской Правды» знает месть за убийство, увечья, кровавые и синие раны, даже за удар рукой или каким-либо предметом, не являющимся не воинским оружием, а также за кражу. За увечья мстят дети, за раны и побои может мстить лишь сам потерпевший и притом только вслед за нанесением удара.

«Русская Правда» Пространной редакции уже упоминает уже только о мести за убийство и кражу и не облагает наказанием того, кто ткнет мечом за причиненный удар. Все случаи правонарушений из мести могли подлежать судебной оценке. Суд проверял соблю­дение правил мести. При этом сам суд мог присудить месть. На­мек на послесудную месть содержится в Краткой редакции «Правды» и в летописном рассказе о суде над суздальскими кудес­никами. Помимо указанных ограничений, важную роль в смягче­нии мести играло право убежища. Местами убежищ являлись прежде всего являлись церкви. «Русская Правда» в одном случае упоминает об убежище в частном доме: холоп, ударивший свободного, мог укрыться в хо­ромах, и господин мог его не выдать.

Таким образом, основной тенденцией в развитии этоготакого института наказания, как месть, является ее ограничение мести, а в ст. 2. Пространной редакции «Русской Правды» говорится уже о полной отмене этого обычая.

Кроме мести, вВ «РусскойПространной Правде», упоминается также наказание, назначаемое за убийство в разбое (ст. 7 Пр.Пр.), поджог (ст. 83 Пр.Пр.) и конокрадство (ст. 35 Пр.Пр.), ―–это поток и разграбление. Фактически, такой вид наказания может рассматриваться как объявление преступника вне закона, по отношению к которому все позволено. Поток мог означать любые формы личных наказа­ний: (от изгнания до убийства[202]), а разграбление ―– имущественных, (от конфискации до уничтожения[203]).

Хотя и кровная месть, и поток могли завершиться смертью приговоренного, смертная казнь как самостоятельное преступление в Русской Правде не упоми­нается. Возможно, это следствие стремления законодателя, видящего в ней продолжение кровной мести, не создавать предпосылок для сохранения последней. Возможно, здесь сказалось влияние христианской церкви, выступавшей против смертной казни в принципе[204].

И Вообще наказание смертью и иные виды наказания,ми, обращеннымие на личность, все более и более вытесня­ютсявыкупами и штрафами.

Выкуп ―– это денежная компенсация, уплачиваемая право­нарушителем и/ (или) его родственниками потерпевшему и/ (или) его ближним при условии отказа их от мести. Обычно, такой отказ от мести сопровождался обрядами, призванными долженствующими уст­ранить всякое возможное подозрение о слабости или трусости перед противником.

Сначала размеры выкупа определяются соглашением сторон, затем они постепенно фиксируются, складывается своеобразная такса, соответствующая причиненному ущербу, и закрепляется в законе. Это приводит не только к вмешательству власти в систему выкупа, но и влечет за собой разделение выплат со стороны преступника в 2два адреса: выкуп в пользу пострадавших, и штраф в пользу власти.

В результате, складывается достаточно твердая система, в которую входят следующие выкуповы и штрафовы., в которую входят:

Вира –― штраф в пользу князя за убийство. Вира могла быть одинарная (40 гривен – за убийство свободного человека ― ст. 1 Кр.аткой Пр.авды) или двойная (80 –гривен за убийство привилегированного человека –― ст. 19, 22 Кр.аткой Пр.авды, ст. 3 Пр.остраной Пр.авды).

«Дикая» («повальная») вира –― штраф в пользу князя, налагаемый на общину, в случае либо отказа последней выдать своего члена, подозреваемого в убийстве[205], либо неспособности «отвести от себя след» (т.е. снять подозрения в том, что преступление совершил кто-то из ее членов). «Дикая» вира связывала членов общины круговой порукой.

Полувира –―штраф в пользу князя за нанесение увечий, тяжких телесных повреждений (20 гривен –― ст. 27, 88 Пр.остранной Пр.авды).

Продажа –― штраф в пользу князя за другие правонарушения, кроме убийства и увечья. Размер дифференцировался в зависимости от тяжести преступления (1, 3, 12 гривен).

Головничество, головщизна (плата за голову) –―компенсация за убийство в пользу родственников убитого, равная вире.

Урок, протор, пагуба и др.–―денежные возмещения за причиненный ущерб в пользу потерпевших от других преступлений, помимо убийств.

Применялись в Древней Руси также членовредительские и телесные (кнутом) наказания.

Наряду с этими, получавшими все большее распространение в Киев­ской Руси наказаниями, сохраняют свое значение (и временами даже преобладают) саморасправа или примирение потерпевших с нарушителями.

За преступления, относившиеся к компетенции церковного суда, применялись епитимьи –― духовные взыскания, исправительные кары, налагаемые церковью на грешникова, нарушивших церковные уставы. Легкой епитимьей, например, считались 500 поклонов в день. Епитимья часто соеди­нялась с государственной карой.

Преобладание в Русской Правде именно имущественных наказаний привело ряд исследователей к мысли об отсутствии в Русской Правденей разграничения между уголовным и граждан­ским процессами[206]. Можно согласиться с тем, что законодатель не рассуждал теоретически, к какой отрасли права следует относить ту или иную меру ответственности, однако, в практической деятельности эти понятия эти он фактически разводил. Так, мы видим, что Русская Правда за убийство предусматривала одновременно и виру, и головничество. Очевидно, что вира здесь является формой уголовной, а головничество –― гражданской ответственности. Иными словами, присутствует стандартное для сегодняшнего времени сложение разных видов наказания.

Другой крайностью такого подхода является представление о том, что в Древней Руси вообще не было уголовного права. Всякого рода правонарушения, касающиеся личности или имущества, рас­сматривались как гражданские и влекли за собой не наказание, а лишь возмеще­ние ущерба потер­певшему. И лишь с XIII в. постепенно на смену граждан­ской ответствен­ности приходит уголовная, начи­нается примене­ние наказаний. Однако существование наказаний, обращенных на личность (поток и разграбление, пусть и вытесняемая кровная месть) –― вполне доказывают существование уголовных кар.

Дата добавления: 2014-11-06