Супервизия 5 страница

Затем они начали обсуждать, какую пользу Кенди может извлечь из бесед с Тэмми (постановка четких задач для сессий). Соню прежде всего интересует гарантия того, что социальные службы позаботятся о безопасности детей и предпримут все необходимые защитные меры, так что Тэмми свободна от этой задачи. Потом она говорит Тэмми, что при досье “в дюйм толщиной” про семью, несомненно, уже выяснено все возможное, и дальше “копать” бессмысленно.

В качестве позитивной интервенции она рекомендует Тэмми побеседовать с Кенди о женщинах ее, Кенди, семьи — помочь ей поискать в семье сильных женщин, независимых, сумевших за себя постоять. Соня высказывает мысль, что Кенди могла бы провести исследование, посвященное женщинам ее семьи, которые остались гордыми, и тому, как им это удалось (предложение интервенции).

Тэмми с полной готовностью принимает эти советы. Они звучат для нее осмысленно. Вместе с Соней они коротко обсуждают вопрос “демонтажа” власти и различные пути помощи Кенди в том, чтобы заявить права на собственную жизнь (обоснование предложенной интервенции).

Ход мысли Сони

1. Найти адекватную роль, из которой можно работать. Хотя Тэмми обескуражена этим случаем, ее сомнения, похоже, относятся к техниче­скому и профессиональному уровням: проблемы ее личности, родитель­ской семьи никак не вовлечены в ситуацию, не происходит и сверхотождествление с клиентом. Нет у Сони и ощущения, что она, Тэмми и Кенди включены в “параллельный процесс” (см. главу 10). Поэтому роль фасилитатора не актуальна. Роль консультанта до некоторой степени показана (для совместной разработки интервенции), но, по мнению Сони, Тэмми недостает скорее информации, нежели способности структурировать случай. Роль эксперта не нужна, поскольку Тэмми обратилась за супервизией не с целью допуска в профессию, и Соня супервизирует ее не от имени агентства. В данной ситуации Тэмми не ищет оценки. Ей нужны опыт и эрудиция Сони.

2. Обеспечить безопасность клиента. Это ее важнейшая обязанность как супервизора. Но как она может это осуществить? Если подтолкнуть Тэмми к принятию слишком жесткой позиции с Кенди, та может уйти из терапии, и тогда она и дети станут еще более незащищенными. Если Тэмми не примет этическую позицию, тем самым насилие будет воспринято как приемлемое.

3. Если что-то уже было испробовано и не сработало, следует делать нечто другое. Тэмми не имеет смысла воспроизводить то, что уже пытались делать множество раз прежде. Предложенная же интервенция почти наверняка еще не применялась, поэтому она поставит как Тэмми, так и Кенди в новую ситуацию. При этом произойдет “обмен ролями”: сама Кенди, а не терапевт, будет заниматься “детективным расследованием” собственной жизни и семейной истории. Она сама, а не социальная служба, будет выяснять, что происходит в ее семье. Соня пытается не “давить” на реальность, а сотрудничать с ней.

При такой длинной истории контактов с большим количеством помога­ю­щих профессионалов Кенди, скорее всего, более чем знакома с проблемно-ориентированным подходом. Все предшествующие терапевтические усилия концентрировались на том, что происходит не так. В придуманной Соней и Тэмми интервенции Кенди предоставляется другая возможность — рассмотреть механизмы, позитивно действующие в ее жизни.

4. Обучение — это нечто большее, чем “рассказывание”. Это преподавание стратегии. Интервенция направлена в той же степени на Тэмми, что и на Кенди: Тэмми тоже была фиксирована на проблематичной стороне жизни Кенди, но теперь она начнет обращать внимание на то, какие силы благоприятно действуют в жизни Кенди и в их терапевтических отношениях. Соня учит Тэмми другому способу структурирования этого случая, а имплицитно — и других случаев. Таким образом несколько сдвигается наш взгляд на “реальность”, и мы начинаем ориентироваться в ней немного по-другому. Так что мир становится несколько иным.

5. Быть по возможности чуткой к политическим и культурным факторам. Соня считает своим долгом, насколько она способна, понимать культурные и гендерные основания клиентских проблем и действовать как можно более эффективно на уровне непосредственного социального атома*. Отсюда интервенция, направленная на обнаружение “сильных женщин” в роду Кенди.

Вы — критик

l Соня инструктировала Тэмми не проводить супружескую терапию с Кенди и Дэнни. Считаете ли вы это правильным?

l Более того, она сказала, что если Дэнни когда-нибудь пожелает иметь дело с терапевтом, Тэмми должна рекомендовать ему другого специалиста. Вы согласны с этим или полагаете, что она должна была оставить вопрос открытым? Ответственно ли ведет себя Соня, когда “удостоверяется”, что социальные службы обеспечивают защиту детей?

l Следовало ли ей настаивать, хотя бы ради более яркого выражения позиции, чтобы Тэмми дала Кенди телефонные номера различных отделений полиции, несмотря на то, что Кенди едва ли ими воспользуется?

l Следовало ли Соне, невзирая на угрозу Кенди “родить еще” детей, если заберут этих, информировать Тэмми о влиянии на детей непосредственно насилия или того, что они были свидетелями насилия? Иными словами, находятся ли дети в подлинной ситуации риска; если да, то как Соня должна действовать?

Что было дальше

На следующую встречу Кенди явилась веселая, разговорчивая, аккуратно одетая, накрашенная. Следы побоев на руках исчезли. Поздравив ее с этим, Тэмми начала расспросы о “сильных женщинах”. Кенди сказала, что в своей семье у нее нет женских моделей сильного поведения, но она сама должна была всю свою жизнь быть сильной, чтобы противостоять своим родителям. Она стала сильной, чтобы отстаивать себя, несмотря ни на что — ей пришлось научиться этому, потому что она всегда была и до сих пор остается очень хрупкой физически. Она достаточно сильная, чтобы отстаивать своих детей. “Если ты сильная, — сказала она, — тебе незачем кричать, но ты должна четко знать, чего хочешь”.

Соня “подкрепляет” свою первую супервизию по поводу Кенди тем, что спрашивает об этой клиентке на следующей неделе. Точно так же, как терапевты, не ожидающие изменений у клиентов, получают клиентов, которые не изменяются, так и супервизоры, не справляющиеся о результатах интервенций, предложенных ими на супервизорских сессиях, где они выступали в роли учителя, или о новом взаимодействии их супервизируемых с клиентами после “фасилитаторской” сессии, — обнаруживают, что их обучаемые не изменяются (если когда-нибудь спросят их об этом). Тогда супервизия должна быть “процессом” в законсервированной вселенной.

Соня отметила, что клиентка изменилась, и, следовательно, Тэмми сделала много правильного на своей первой сессии, еще до супервизии (признание адекватности работы со случаем до настоящего момента). Она спросила, считает ли Тэмми, что по видимости благополучное состояние Кенди связано с их первой сессией. И если так, то может ли она сформулировать, что именно могло быть столь полезным для Кенди (поощрение обучаемого в обосновании предпринятых им действий)? Соня указывает, что после того как Тэмми похвалила свою пациентку за улучшение внешнего вида, она могла бы спросить, каким образом исчезли синяки, что значит для Кенди быть “без синяков”; какой она должна была быть, чтобы остановить насилие, почему ее стали бить меньше, а не больше; намеревается ли она вести жизнь “без синяков” в будущем, кто в ее социальном окружении одобрит ее “небитость”, а кто скорее полагает, что для женщины нормально быть битой, и т.д. (предложение интервенции).

Для Кенди явилось большим сюрпризом то, что Тэмми заговорила с ней не о проблемах, а о решениях проблем: она привыкла, что назначенные государством помощники обсуждают с ней только проблемы. Она рассказала, что в течение этой недели действовала иначе, чем обычно. Прежде они ругались с Дэнни из-за ее требования жениться на ней, на этот же раз они договорились, что не будут жениться, пока у них не появится дом. Этот договор устраивает ее. Тэмми представила о (прежние) действия Дэнни как “преступления”. Кенди вначале отвергла такую постановку вопроса, затем частично приняла ее.

Сейчас Кенди готова к обсуждению темы собственного насилия по отношению к детям — насилия, которое на предыдущей встрече она энергично отрицала. Тэмми почувствовала, что Кенди нуждается в поддержке и просвещении; она поняла, что Кенди допускала “легкое” насилие, но, подобно большинству матерей, находящихся в предельном напряжении, она боится сама себя и своих возможных поступков. Тэмми осознала, что Кенди одновременно находится в двух реальностях. С одной стороны, она знает, что ребенок мал, что он не очень хорошо понимает словесные указания, не очень контролирует свои эмоции, кишечник и т.д. С другой стороны, она думает, что на самом деле он владеет и понимает и должен проявлять больший контроль. Тэмми заговорила с Кенди о “создании собственной безопасности”. Кенди интересует эта идея, и они договорились обсуждать ее дальше.

На следующей супервизорской сессии Соня предлагает Тэмми разработать для Кенди еще один исследовательский проект — обмен ролями* в отношениях с детьми, выяснение того, что значит быть маленьким человеком, и последующий отчет перед Тэмми. Соня предлагает также, чтобы Тэмми дала задание Кенди и Дэнни обсудить дома, что такое для каждого из них “быть сильным”. В последующие несколько недель Соня регулярно справляется у Тэмми о продвижении Кенди. Она удовлетворена тем, что насилие Дэнни по отношению к Кенди прекратилось, так же, как и плохое обращение Кенди с детьми.

Вы — критик

Вы верите Кенди? Если нет, то что бы вы делали в связи с этим?

Шесть месяцев спустя Кенди продолжает чувствовать себя “сильной”, но за это время она дала согласие, чтобы ее старший ребенок жил в патронатной семье. Кенди и Дэнни по-прежнему не женаты, но Кенди чувствует себя значительно свободней в связи с этим. “В конце концов, — говорит она, — у меня вся жизнь впереди, правда?”

Теоретическое, техническое

и процедурное знание

Супервизорское обучение на материале конкретного случая призвано обеспечить его хорошее ведение и безопасность клиента. Это профессиональный минимум. Но супервизор должен следить за тем, чтобы оставаться супервизором для терапевта, а не превращаться в терапевта для клиента: в том, что не касается его этических обязательств по отношению к клиенту, фокусом его внимания является развитие супервизируемого. Его действия могут быть различными в зависимости от профессиональной стадии обучаемого. Так, в работе с Томом и Тексом Соня тщательно и подробно подготавливает с ними их терапевтические сессии, стремясь формировать их процедурное знание, в то время как с Тэмми и Тельмой она более свободно работает над теоретическим и техническим знанием. Учитывая, что данный терапевт может представить на супервизию лишь определенное количество случаев и в конце концов пустится в “самостоятельное плавание”, супервизор выбирает такие задачи, которые раскрывают различия между продуктивными и пораженческими паттернами обучаемого; он привлекает внимание обучаемого к этим различиям и помогает ему осуществить необходимые изменения.

Обучение в супервидении включает помощь супервизируемым в приложении их знаний (если они их имеют) к конкретным проблемам. Если супервизируемый не имеет соответствующих технических знаний, супервизор их сообщает ему или инструктирует, где эти знания можно приобрести. Он стремится иначе компоновать теоретические знания в каждом локальном контексте конкретного случая. Из каждого случая он извлекает все, что можно, отчетливо сознавая, что клиническая мудрость приобретается скорее в частном, чем в общем, — в процессе научения тому, чтобы выносить адекватные, своевременные клинические суждения и принимать соответствующие решения, наблюдать за их последствиями и обсуждать их обоснования на супервизии.

Супервизор в роли учителя восприимчив к учебному стилю супервизируемого, стремится способствовать повышению интереса и сосредоточенности, являющихся главными компонентами учебной атмосферы. Иногда это может означать прямую передачу знания: “Делай то... не делай этого”. Иногда — следование за учебными интересами супервизируемого. Здесь различия между учителем и фасилитатором вновь становятся размытыми. Способный учитель может работать дидактически и авторитарно или воздействовать более скрыто — с помощью метафоры, намека, юмора, сократического диалога. Успешные учителя варьируют свои стратегии: иногда действуют в детерминированном пространстве линейной обусловленности, иногда создают атмосферу почти игры, полную любопытства, головоломок и неопределенности. Они помогают обучаемым найти в их “маленьких” интересах “большие”, раскрывающие потенциальные состояния более высокого уровня упорядоченности и более долговременные цели для них самих, для их клиентов, для их профессии и — в микромасштабе — для культуры в целом.

Угрызения Честера

Тэмми обратилась к Соне по поводу своего клиента, Честера. Это сорокалетний женатый человек, который в шестнадцать лет совершил сексуальный абъюз по отношению к десятилетней соседке. Это был разовый эпизод, и он не включал собственно полового акта. Честера одолевают чувства вины и раскаяния, особенно с тех пор, как он узнал из телепередачи о долговременном влиянии сексуального абъюза на женщин. Опасаясь уголовного преследования, он наводил справки (в телефонной юридической службе и анонимно у социального работника), чтобы убедиться в отсутствии своей ответственности перед законом. Он заявил, что очень зол на своего отца и что его детство было одиноким и ожесточающим.

Тэмми спросила Честера, куда бы он поместил себя на шкале: мужчина, каким он является сейчас, по отношению к тогдашнему юнцу. Честер ответил, что тот мальчишка находится на расстоянии “многих миль”.

Тэмми беспокоят две вещи. Первая заключается в том, что Честер, по собственной инициативе рассказавший свою историю, отрицает ответственность за нее, помещая свое юное “я” так далеко от себя теперешнего. Вторая — в том, что она не знает, что делать дальше. Честер давно уехал из той местности, где он вырос; он не знает, как сложилась жизнь у соседской девочки, помнит ли она о случившемся и насколько она травмирована, если вообще травмирована. Он испытывает слишком сильный страх, чтобы идти в мужскую терапевтическую группу, и неизменно заявляет, что та его сторона “осталась в прошлом”.

Соня сочла, что поскольку Тэмми, судя по всему, вполне отчетливо представляет свою позицию в ведении этого случая, ее собственные неразрешенные проблемы не вовлечены в него и есть все основания ожидать, что она будет следовать ее, Сониным, советам. Поэтому она выбрала роль учителя.

Вы — супервизор

l Если вам кажется, что у вас нет достаточной информации для принятия решения, какие бы еще вопросы вы задали для получения этой информации?

l Вы согласны с Сониным мнением, что Тэмми достаточно свободна от эмоциональной включенности в этот случай, чтобы супервизор мог принять роль учителя?

l Что вам кажется существенными характеристиками этого случая, и как бы вы детализировали их перед Соней?

l Какой курс действий вы порекомендовали бы?

Что предпринял супервизор

Соня беседует с Тэмми о различии между стыдом и виной. Она советует Тэмми продолжать использовать шкалу, оценивающую дистанцию между отторгнутой частью “я” и частью “я”, признающей сделанное. Она предлагает Тэмми встречаться с Честером еще несколько недель и “продвигаться с ним вправо-влево по шкале”, интервьюируя клиента в каждой ее точке. Соня вводит понятие “репарации”, или “возмещения” (о котором Тэмми слышала только в своем католическом детстве) и соотносит его религиозное значение с психологическим. Кроме того, она предлагает Тэмми вместе с Честером разработать ритуал, содержащий элементы покаяния и элементы репарации (например, какая-либо общественная деятельность, распространение листовок объединения “Мужчины против насилия” и т.п.), а когда он достаточно исполнит первое и второе, ввести третий элемент, связанный с отпусканием прошлого. Она рекомендовала Тэмми почитать работы Мелани Кляйн о репарации и авторов школы объектных отношений — о стыде.

Что произошло

На следующей встрече Честер сообщил, что его жизнь очень переменилась. Он сказал, что был счастлив на время отвлечься от темы абъюза, и после этого заявил Тэмми, что “во мне есть часть, которая мне не нравится”. На супервизии Соня и Тэмми обсудили эту перемену:

С.: Какие были чувства вокруг этого заявления?

Т.: Совершенно не такие, как вокруг “это не я” предыдущей сессии.

С.: Это как если бы ты была его исповедником и могла дать ему прощение.

Т.: Да, но он еще не прочитал свое “Аve Maria”*

C.: Он должен?

Т.: Ну... и да, и нет. Я почитала кое-что из Кляйн — не все, разумеется, но то, что заинтересовало меня. Правда, я не собираюсь входить во все эти младенческие дела. Так или иначе, на прошлой неделе Честер выяснял насчет группы “Линия жизни”** для лиц, склонных к абъюзу, и “анонимных родителей”. Мы потихоньку начали работать на тему его отношений с отцом. Я предложила ему посадить отца на (пустой) стул и побеседовать с ним. Он страшно испугался — никак не мог к этому подойти, не мог даже поместить его в комнате и вообще нигде поблизости от себя.

С.: Я бы хотела рассмотреть это подробнее, а также “Ave Maria”, и то, что, по вашему мнению, происходит в нем.

Соня и Тэмми обсуждают, что дальше делать с Честером: как держать его в работе над тем ранним случаем абъюза и как дать ему возможность подойти к ужасной теме отца. Соня предлагает Тэмми подготовить Честера к возможности того, что хотя девочка — ныне женщина — исчезла из его жизни, он не обязательно исчез из ее жизни. Что бы он делал, например, если бы она ему написала? В какой степени он взял бы на себя ответственность?

Они также обсуждают отвращение Тэмми к роли исповедника для Честера — что это ее чувство может говорить о Честере и что оно может говорить о ней. Они сравнивают то, что он “вызывает” в Тэмми, с тем, что “вызывают” в ней другие клиенты, и размышляют о системных различиях.

Вы — критик

l Все ли темы охватила Соня, которые затронули бы на ее месте вы? Ожидает ли она от Тэмми слишком многого? Или ожидает недостаточно?

l Адекватно ли она действует в роли учителя или лучше было бы ей стать для Тэмми консультантом и помочь проработать случай самостоятельно?

l Каковы в вашем штате (государстве) юридические и этические обязательства в отношении Честера и в отношении супервизии Тэмми?

Семь “предписаний”

для обучения

в рамках супервидения

1. Не дразните. Несмотря на то, что супервизоры неохотно выполняют роль школьного учителя, результаты опросов показывают, что чем больше они берут на себя ответственность за сессию — по крайней мере, ставя задачи и давая обратную связь, соответствующие уровню обучаемого, — тем больше обучаемым это нравится. Прямое дидактическое обучение может быть уместно тогда, когда проблема состоит в элементарном неведении. Если клиент подвергается риску, неполезно и, может быть, неэтично оставлять обучаемого “разбираться самостоятельно”.

2. Но избегайте возникновения атмосферы типа “быстро все поправим”. Если вся супервизия состоит исключительно в том, что супервизор вещает, то это не супервизия, а урок. Каким-то образом супервизор должен сочетать собственные монологи с тем, чтобы обучаемый действительно разбирался сам. Во всяком случае, не все возникающие в супервизии проблемы обусловлены недостатком знаний. Кроме того, когда супервизор советует обучаемому сделать нечто, совсем не обязательно, что тот автоматически это сделает. Интеграция терапевтической мудрости — медленная, кропотливая работа.

3. Проводите фокусировку. Предложите обучаемому определить конкретную тему или список тем для сессии. После того, как он установит цель своего пребывания на супервизии, супервизор может начать свой процесс оценки. Если на стадии фокусировки он слишком много “работает” за обучаемого, на сессии зачастую недостает сосредоточенности и собственная энергия обучаемого рассеивается без пользы.

4. Повторно спрашивайте обоснования действий. Спрашивайте о мотивах конкретных шагов и постепенно выводите на свет скрытую глобальную структуру терапевтической работы вашего обучаемого, чтобы она превращалась в плодотворную практическую теорию. Это никак не может быть достигнуто без чтения литературы. Респонденты в опросе Лиддла, Дэвидсона и Барретта (1988), посвященном “живой” супервизии, назвали самой полезной частью супервидения рекомендацию литературы.

5. Осознавайте собственную теорию изменения. Вы должны быть в состоянии сформулировать собственные представления о критических элементах тренинговой ситуации, критериях успеха в супервидении; о том, в какой степени следует ставить специфические задачи в тренинге; о личностных качествах, необходимых терапевту, о взаимосвязи этих качеств с работой; о вашем отношении к той идее, что терапевтами “рождаются, а не становятся”, и о других ценностях и этике, связанных с обучением терапевта.

6. Проводите сравнения. Связывайте материал, принесенный обучаемым на сессию, с материалом его предыдущих сессий. Сопоставляйте сегодняшние трудности и успехи с тем, что было прежде. Сравнивайте позицию терапевта по отношению к клиенту в обсуждаемом случае с его позицией по отношению к другим клиентам: есть ли различия? Почему? Сравнивайте также роль терапевта во взаимодействии с супервизором сейчас и при обсуждении других случаев. Есть ли отличия в роли терапевта по отношению к супервизору в связи с этим конкретным клиентом по сравнению с тем конкретным клиентом? Если да, то чем они вызваны?

7. Поощряйте взрослое обучение. Помните, что супервизия — форма взрослого обучения, и условия этого процесса следующие: неформальность, взаимное уважение, физический комфорт, сотрудничество (а не соперничество), открытость, аутентичность, доверие, отказ от защитной позиции и любопытство. Как ни странно, способствовать соблюдению этих условий — непростая задача.

Глава 5

ФАСИЛИТАТОР

Учиться чему-то новому перед лицом другого человека — играть на пианино в присутствии внимательно слушающего педагога, получать инструкцию по пользованию компьютером, рисовать с натуры в классе, скакать на лошади в окружении других, уверенно восседающих на спинах своих рысаков, трусящих легкой рысью, — все это требует совладания с чувствами некомпетентности, неполноценности, стыда и страха. Учиться ведению терапии под оком супервизора еще хуже: свойства извлекаемого терапией материала таковы, что в процессе супервидения обучаемый иногда должен встретиться один на один со своим глубочайшим и таинственным “я”. Эта конфронтация вызывает всплески возбуждения и радости, но также влечет тяжкие удары волн боли и смятения, оставляющие не слишком много места для клинической мудрости. Супервизируемый вдруг “теряет” ее. Он концентрируется на собственном стыде и страхе, а вовсе не на том, что сказано клиентами или супервизором. Лишь когда тревога ослабевает, у него появляется внутренняя свобода, делающая его доступным новой информации.

Помимо тревоги, смущения и дезориентации, есть еще один фактор, связанный с тем, что терапевты зачастую приносят на супервизию случаи, когда клиент странным образом выводит их из строя. Иногда они (терапевты) при этом сами знают, что на них воздействует их собственный материал (“Это вызывает во мне столько печали о моей собственной умирающей матери!”) или материал клиента (“Каждый раз, когда я вижу этого человека, у меня остается единственное желание — сбежать из кабинета”). В других случаях осознание собственной личностной затронутости появляется у терапевта лишь постепенно, в процессе обсуждения случая. Он не в состоянии применить теорию, или контролировать время, или его суждения идут “не туда”, а проницательность низка. Возможно, на некотором уровне он сверхидентифицировался с клиентом — чувствует клиента очень похожим на себя, а его борения — похожими на свои собственные. Его разум становится слепым.

Незачем жить

Казалось бы, у Клайнта есть “все, чего мог бы желать мужчина”, однако с тех пор, как его сын получил диплом инженера, а он сам был уволен с работы по сокращению штатов (правда, эта работа “была скучна ему всю его жизнь”), он стал думать о самоубийстве. Том описал Клайнта как “очень милого человека — и мухи не обидит”. Клайнт считает, что его жизнь не сложилась, — не из-за увольнения, которое отчасти вызвано плохими отношениями с сотрудниками, а из-за того, что он так и не сделал того, что на самом деле хотел. Том заявил, что он понимает дилемму Клайнта, с философской точки зрения не имеет возражений против прекращения человеком собственной жизни и согласен с Клайнтом, что тому не для чего жить. Клайнт сейчас получает пенсию, но Том, которому не удалось найти работу психолога и который по этой причине только что начал вести частную практику и пока занят неполную рабочую неделю, — так вот Том не предложил ему оплатить сессию и пока вообще не говорил с ним о деньгах.

Соню изумляет позиция Тома, пока в середине сессии не выясняется, что Тома самого в прошлом настойчиво посещали суицидальные мысли. Это был момент в его жизни, когда от него ушла жена, дети подрастали, и у него была работа, которую он ненавидел. Он решил убить себя, когда ему исполнится 50, но затем переквалифицировался в терапевта и “начисто позабыл это время”.

Соня и Том кратко обсудили период жизни Тома, когда он более или менее постоянно думал о самоубийстве. Соня спросила Тома: может быть, он идентифицировался с Клайнтом и с его желанием покончить с собой? Том согласился: он вполне мог, сам того не заметив, погрузиться в полные отчаяния зависть и агрессию Клайнта. Теперь, вспомнив на супервизии тот период своей жизни, который совершенно забыл, он чувствует себя более дистанцированно.

Если вы помните, Соня считала, что Том нередко “теряется” в ошеломляющей его ситуации встречи с психологическим миром другого человеческого существа. Для него сказать то, что он сказал Соне, хотя и довольно отстраненным образом, — уже большой прогресс. Соня сообщила ему об этом. Том отнюдь еще не вышел на прямую дорогу к профессиональной терапии и, может быть, никогда на нее не выйдет, но жадная готовность учиться очень помогает ему.

Соня предупредила Тома, что он должен очень ясно отдавать себе отчет в аналогии между ним и клиентом; теперь, осознавая ее, он должен проверять себя, достаточно ли ответственно с его стороны продолжать встречаться с Клайнтом. Она предложила Тому заключить определенный контракт с Клайнтом, обосновав его тем, что он, Том, должен чувствовать себя свободно, чтобы творчески работать с ним, а он не может чувствовать себя так, если постоянно будет напряженно наблюдать за Клайнтом: не собирается ли тот убить себя. Если Клайнт не может успокоить его на этот счет, то он, возможно, будет вынужден прекратить работу с ним. Соня посоветовала Тому принять роль “сочувствующего посредника в переговорах” вместо судьи, за которым остается последнее слово, и подчеркнуть необходимость творчества в своей работе, а не потенциально наказующий смысл прекращения терапии.

Затем Том и Соня перешли к детальной подготовке следующей сессии с Клайнтом. Они обсудили значение “суицида” с точки зрения терапевтических принципов, которых придерживается Соня (к сожалению, они не могут быть раскрыты в рамках книги по супервидению). Соня подготовила Тома к роли, которую он должен принять в работе с Клайнтом, также определяемой ее собственной терапевтической позицией. Она рекомендовала ему кое-какую литературу и на этом остановилась. Она уверена, что Том (по крайней мере теоретически) понимает необходимость оставаться на дистанции от содержания жизненных решений клиента, и ему ясен процесс, посредством которого терапевт “увязает”, когда клиентский материал смешивается с его собственным.

Дата добавления: 2014-11-06