Эпилог. Психология и философия 13 страница

Таким образом, поведение человека во время бодр-
ствования — результат двух противоположных нервных
сил. Одни невообразимо слабые нервные токи, пробегая
по мозговым клеткам и волокнам, возбуждают двига-

тельные центры; другие столь же слабые токи вмеши-
ваются в деятельность первых: то задерживают, то уси-
ливают их, изменяя их скорость и направление. В кон-
це концов все эти токи рано или поздно должны быть
пропущены через известные двигательные центры, и
весь вопрос в том, через какие именно: в одном случае
они проходят через одни, в другом — через другие дви-
гательные центры, в третьем они так долго уравновеши-
вают друг друга, что постороннему наблюдателю ка-
жется, будто они вовсе не проходят через двигательные
центры. Однако нельзя забывать, что с точки зрения
физиологии жест, сдвигание бровей, вздох — такие же
движения, как и перемещение тела. Перемена в выра-
жении лица короля может производить иногда на под-
данного такое же потрясающее действие, как смертель-
ный удар; и наружные наши движения, являющиеся
результатом нервных токов, которые сопровождают уди-
вительный невесомый поток наших идей, не должны не-
пременно быть резки и порывисты, не должны бросать-
ся в глаза своим грубым характером.

Обдуманные действия. Теперь мы можем приступить
к выяснению того, что происходит в нас, когда мы дей-
ствуем обдуманно или когда перед нашим сознанием
имеется несколько объектов в виде противодействующих
или равно благоприятных альтернатив. Один из объек-
тов мысли может быть моторной идеей. Сам по себе он
вызвал бы движение, но некоторые объекты мысли в
данную минуту задерживают его, а другие, наоборот,
содействуют его выполнению. В результате получается
своеобразное внутреннее чувство беспокойства, назы-
ваемое нерешительностью. К счастью, оно слишком хо-
рошо знакомо всякому, описать же его совершенно не-
возможно.

Пока оно продолжается и внимание наше колеблет-
ся между несколькими объектами мысли, мы, как гово-
рится, обдумываем: когда, наконец, первоначальное
стремление к движению одерживает верх или оконча-
тельно подавлено противодействующими элеменгами
мысли, то мы решаемся, принимаем то или другое во-
левое решение. Объекты мысли, задерживающие окон-
чательное действие или благоприятствующие ему, на-
зываются основаниями или мотивами данного решения.

Процесс обдумывания бесконечно осложнен. В каж-
дое его мгновение наше сознание является чрезвычайно
непростым комплексом взаимодействующих между со-

бой мотивов. Вся совокупность этого сложного объекта
сознается нами несколько смутно, на первый план вы-
ступают то одни, то другие его части в зависимости от
перемен в направлении нашего внимания и от «ассо-
циационного потока» наших идей. Но как бы резко ни
выступали перед нами господствующие мотивы и как
бы ни было близко наступление моторного разряда под
их влиянием, смутно сознаваемые объекты мысли, на-
ходящиеся на заднем плане и образующие то, что мы
назвали выше психическими обертонами (см. главу XI),
задерживают действие все время, пока длится наша
нерешительность. Она может тянуться недели, даже ме-
сяцы, по временам овладевая нашим умом.

Мотивы к действию, еще вчера казавшиеся столь
яркими, убедительными, сегодня уже представляются
бледными, лишенными живости. Но ни сегодня, ни зав-
тра действие не совершается нами. Что-то подсказыва-
ет нам, что все это не играет решающей роли; что мо-
тивы, казавшиеся слабыми, усилятся, а мнимосильные
потеряют всякое значение; что у нас еще не достигнуто
окончательное равновесие между мотивами, что мы в
настоящее время должны их взвешивать, не отдавая
предпочтения какому-либо из них, и по возможности
терпеливо ждать, пока не созреет в уме окончательное
решение. Это колебание между двумя возможными в
будущем альтернативами напоминает колебание мате-
риального тела в пределах его упругости: в теле есть
внутреннее напряжение, но нет наружного разрыва. По-
добное состояние может продолжаться неопределенное
время и в физическом теле, и в нашем сознании. Если
действие упругости прекратилось, если плотина прор-
вана и нервные токи быстро пронизывают мозговую
кору, колебания прекращаются и наступает решение.

Решимость может проявляться различным образом.
Я попытаюсь дать сжатую характеристику наиболее ти-
пичных видов решимости, но буду описывать душевные
явления, почерпнутые только из личного самонаблюде-
ния. Вопрос о том, какая причинность, духовная или
материальная, управляет этими явлениями, будет рас-
смотрен ниже.

Пять главных типов решимости. Первый может быть
назван типом разумной решимости. Мы проявляем ее,
когда противодействующие мотивы начинают понемногу
стушевываться, оставляя место одной альтернативе, ко-
торую мы принимаем без всякого усилия и принужде-

ния. До наступления рациональной оценки мы спокойно
осознаем, что необходимость действовать в известном
направлении еще не стала очевидной, и это удерживает
нас от действия. Но в один прекрасный день мы вдруг
начинаем осознавать, что мотивы для действия основа-
тельны, что никаких дальнейших разъяснений здесь не-
чего ожидать и что именно теперь пора действовать. В
этих случаях переход от сомнения к уверенности пере-
живается совершенно пассивно. Нам кажется, что ра-
зумные основания для действия вытекают сами собой
из сути дела, совершенно независимо от нашей воли.
Впрочем, мы при этом не испытываем никакого чув-
ства принуждения, сознавая себя свободными. Разумное
основание, находимое нами для действия, большей ча-
стью заключается в том, что мы подыскиваем для на-
стоящего случая подходящий класс случаев, при кото-
рых мы уже привыкли действовать не колеблясь, по
известному шаблону.

Можно сказать, что обсуждение мотивов по боль'
шей части заключается в переборе всех возможных кон-
цепций образа действия с целью отыскать такую, под
которую можно было бы подвести наш образ действий
в данном случае. Сомнения относительно образа дей-
ствия рассеиваются в ту минуту, когда нам удается
огыскать такую концепцию, которая связана с привыч-
ными способами действовать. Люди с богатым опытом,
которые ежедневно принимают множество решений, по-
стоянно имеют в голове множество рубрик, из которых
каждая связана с известными волевыми актами, и каж-
дый новый повод к определенному решению они стара-
ются подвести под хорошо знакомую схему. Если дан-
ный случай не подходит ни под один из прежних, если
к нему неприложимы старые, рутинные приемы, то мы
теряемся и недоумеваем, не зная, как взягься за дело.
Как только нам удалось квалифицировать данный слу-
чай, решимость снова возвращается к нам.

Таким образом, в деятельности, как и в мышлении,
важно подыскать соответствующий данному случаю
концепт. Конкретные дилеммы, с которыми нам прихо-
дится сталкиваться, не имеют на себе готовых ярлыков
с соответствующими названиями, и мы можем называть
их весьма различно. Умный человек—тот, кто умеет
подыскать для каждого отдельного случая наиболее
соответствующее название. Мы называем рассудитель-
ным такого человека, который, раз наметив себе до-

стойные цели в жизни, не предпринимает ни одного дей-
ствия без того, чтобы предварительно не определить,
благоприятствует оно достижению этих целей или нет.

В следующих двух типах решимости конечное ре-
шение воли возникает до появления уверенности в том,
что оно разумно. Нередко ни для одного из возможных
способов действия нам не удается подыскать разумного
основания, дающего ему преимущество перед другими.
Все способы кажутся хорошими, и мы лишены возмож-
ности выбрать наиболее благоприятный. Колебание и
нерешительность утомляют нас, и может наступить мо-
мент, когда мы подумаем, что лучше уж принять не-
удачное решение, чем не принимать никакого. При та-
ких условиях нередко какое-нибудь случайное обстоя-
тельство нарушает равновесие, сообщив одной из пер-
спектив преимущество перед другими, и мы начинаем
склоняться в ее сторону, хотя, подвернись нам на глаза
в эту минуту иное случайное обстоятельство, и конечный
результат был бы иным. Второй тип решимости пред-
ставляют те случаи, в которых мы как бы преднамерен-
но подчиняемся произволу судьбы, поддаваясь влиянию
внешних случайных обстоятельств и думая: конечный
результат будег довольно благоприягный.

В третьем типе решение также является результатом
случайности, но случайности, действующей не извне, а
в нас самих. Нередко при отсутсгвии побудительных
причин действовать в том или другом направлении мы,
желая избежать неприятного чувства смущения и не-
решительности, начинаем действовать автоматически,
как будто в наших нервах разряды совершались само-
произвольно, побуждая нас выбрать одну из представ-
ляющихся нам концепций. После томительного бездей-
ствия стремление к движению привлекает нас; мы го-
ворим мысленно: «Вперед! А там будь что будет!»—и
живо принимаемся действовать. Это беспечное, веселое
проявление энергии, до того непредумышленное, что мы
в таких случаях выступаем скорее пассивными зрителя-
ми, забавляющимися созерцанием случайно действую-
щих на нас внешних сил, чем лицами, действующими
по собственному произволу. Такое мятежное, порывис-
тое проявление энергии редко наблюдается у лиц вя-
лых и хладнокровных. Наоборот, у лиц с сильным,
эмоциональным темпераментом и в то же время с не-
решительным характером оно быть может весьма
часто. У мировых гениев (вроде Наполеона, Лютера и

т. п.), в которых упорная страсть сочетается с кипучим
стремлением к деятельности, в тех случаях, когда коле-
бания и предварительные соображения задерживают
свободное проявление страсти, окончательная решимость
действовать, вероятно, прорывается именно таким сти-
хийным образом; так струя воды неожиданно прорыва-
ет плотину. Что у подобных личностей часто наблюда-
ется именно такой способ действия, служит уже доста-
точным указанием на их фаталистический образ мыслей.
А он сообщает особенную силу начинающемуся в мо-
торных центрах нервному разряду.

Есть еще четвертый тип решимости, который так же
неожиданно кладет конец всяким колебаниям, как и
третий. К нему относятся случаи, когда под влиянием
внешних обстоятельств или какой-то необъяснимой вну-
тренней перемены в образе мыслей мы внезапно из лег-
комысленного и беззаботного состояния духа переходим
в серьезное, сосредоточенное, и значение всей шкалы
ценностей наших мотивов и стремлений меняется, когда
мы изменяем наше положение по отношению к плоско-
сти горизонта.

Объекты страха и печали действуют особенно отрез-
вляюще. Проникая в область нашего сознания, они па-
рализуют влияние легкомысленной фантазии и сообща-
ют особенную силу серьезным мотивам. В результате
мы покидаем разные пошлые планы на будущее, которы'
ми тешили до сих пор свое воображение, и немедленно
проникаемся более серьезными и важными стремления-
ми, до той поры не привлекавшими нас к себе. К этому
типу решимости следует отнести все случаи так назы-
ваемого нравственного перерождения, пробуждения со"
вести и т. п., благодаря которым происходит духовное
обновление многих из нас. В личности вдруг изменяется
уровень и сразу появляется решимость действовать в
известном направлении.

В пятом, и последнем, типе решимости для нас мо-
жет казаться наиболее рациональным известный образ
действия, но мы можем и не иметь в пользу его разум-
ных оснований. В обоих случаях, намереваясь действо-
вать определенным образом, мы чувствуем, что оконча-
тельное совершение действия обусловлено произвольным
актом нашей воли; в первом случае мы импульсом на-
шей воли сообщаем силу разумному мотиву, который
сам по себе был бы не в состоянии произвести нервный
разряд; в последнем случае мы усилием воли, заменяю*

щим здесь санкцию разума, придаем какому-то мотиву
преобладающее значение. Ощущаемое здесь глухое на-
пряжение воли составляет характерную черту пятого
типа решимости, отличающую его от остальных четырех.

Мы не будем здесь оценивать значения этого напря-
жения воли с метафизической точки зрения и не будем
обсуждать вопроса, следует ли обособлять указанные
напряжения воли от мотивов, которыми мы руковод-
ствуемся в действиях. С субъективной и феноменологи-
ческой точек зрения здесь налицо чувство усилия, кото-
рого не было в предшествующих типах решимости. Уси-
лие всегда неприятный акт, связанный с каким-то со-
знанием нравственного одиночества; так бывает и тог-
да, когда во имя чистого священного долга мы сурово
отрекаемся от всяких земных благ, и тогда, когда мы
твердо решаемся считать одну из альтернатив невоз-
можной для нас, а другую — подлежащей осуществле-
нию, хотя каждая из них равно привлекательна и ни-
какое внешнее обстоятельство не побуждает нас отдать
которой-нибудь из них предпочтение. При более внима-
тельном анализе пятого типа решимости оказывается,
что он отличается от предыдущих типов: там в момент
выбора одной альтернативы мы упускаем или почти
упускаем из виду другую, здесь же мы все время не те-
ряем из виду ни одной альтернативы; отвергая одну из
них, мы делаем для себя ясным, что именно в эту ми-
нуту мы теряем. Мы, так сказать, преднамеренно вон-
заем иглу в свое тело, и чувство внутреннего усилия,
сопровождающее этот акт, представляет в последнем
типе решимости такой своеобразный элемент, который
резко отличает его от всех остальных типов и делает
его психическим явлением sui generis. В огромном боль-
шинстве случаев наша решимость не сопровождается
чувством усилия. Я думаю, мы склонны считать это
чувство более частым психическим явлением, чем оно
есть на самом деле, вследствие того что во время обду-
мывания мы нередко сознаем, как велико должно быть
усилие, если бы мы захотели реализовать известное ре-
шение. Позднее, когда действие совершено без всякого
усилия, мы вспоминаем о нашем соображении и оши-
бочно заключаем, что усилие действительно было сде-
лано нами.

Существование такого психического явления, как
чувство усилия, ни в коем случае нельзя отвергать или
подвергать сомнению. Но в оценке его значения господ-

ствуют большие разногласия. С уяснением его значения
связано решение таких важных вопросов, как само су-
ществование духовной причинности, проблема свободы
воли и всеобщего детерминизма. Ввиду этого нам необ-
ходимо обследовать особенно тщательно те условия, при
которых мы испытываем чувство волевого усилия.

Чувство усилия. Когда я утверждал, что сознание
(или связанные с ним нервные процессы) по природе
импульсивно, мне следовало бы добавить: при достаточ-
ной степени интенсивности. Состояния сознания разли-
чаются по способности вызывать движение. Интенсив-
ность некоторых ощущений на практике бывает бес-
сильна вызвать заметные движения, интенсивность дру-
гих влечет за собой видимые движения. Говоря: «на
практике», я хочу сказать: «при обыкновенных услови-
ях». Такими условиями могут быть привычные оста-
новки в деятельности, например приятное чувство doice
far niente (сладкое чувство ничегонеделания), вызываю-
щее в каждом из нас известную степень лени, которую
можно преодолеть только при помощи энергичного уси-
лия воли; таково чувство прирожденной инертности,
чувство внутреннего сопротивления, оказываемого нерв-
ными центрами, сопротивления, которое делает разряд
невозможным, пока действующая сила не достигла оп-
ределенной степени напряжения и не перешла за ее
границу.

Условия эти бывают различны у разных лиц и у то-
го же лица в разное время. Инертность нервных центров
может то увеличиваться, то уменьшаться, и, соответ-
ственно, привычные задержки действия то возрастать,
то ослабевать. Наряду с этим должна изменяться ин-
тенсивность каких-то процессов мысли и стимулов, и
известные ассоциационные пути становиться то более,
то менее проходимыми. Отсюда понятно, почему так
изменчива способность вызывать импульс к действию
у одних мотивов по сравнению с другими. Когда моти-
вы, действующие слабее при нормальных условиях, ста-
новятся сильнее действующими, а мотивы, сильнее дей-
ствующие при нормальных условиях, начинают действо-
вать слабее, то действия, совершаемые обыкновенно без
усилия, или воздержание от действия, обыкновенно не
сопряженное с трудом, становятся невозможными или
совершаются только при затрате усилия (если вообще
совершаются в подобной ситуации). Это выяснится при
более подробном анализе чувства усилия,

Здоровая воля. Есть нормальная степень импульсив-
ной силы в различных психических мотивах, которая
характеризует здоровое состояние человеческой воли, а
отклонения от этой степени возможны в исключитель-
ных случаях у ненормальных индивидов. Душевные со-
стояния, связанные с наибольшей степенью импульсив-
ной силы, суть, во-первых, объекты страстей, влечений
и эмоций,— короче говоря, объекты инстинктивной ре-
акции; во-вторых, приятные или неприятные чувства и
идеи; в-третьих, идеи, которым мы почему-либо призык-
ли повиноваться, так что в нас укоренилась привычка
руководствоваться ими в действиях, наконец, в-четвер-
тых, это впечатления, непосредственно воспринимаемые
от данного объекта или близкие по пространству и
времени.

Все отдаленные соображения, крайне отвлеченные
концепты, непривычные доводы и мотивы, не соответ-
ствующие состоянию развития наших инстинктов в дан-
ную минуту, лишены импульсивной силы или обладают
ею в крайне слабой степени. В тех случаях, когда они
одерживают верх, непременно сопровождаются усили-
ем, и, таким образом, в нормальном состоянии воли, в
отличие от патологического, применение усилия ограни-
чивается сферой неинстинктивных мотивов всякий раз,
когда последние нужно сделать руководящими нашим
поведением.

Здоровье воли обусловлено известной степенью ос-
ложнения в тех психических процессах, которые предше-
ствуют волевому решению или действию. Каждый сти-
мул, каждая идея, порождая импульс, должны наряду
с этим вызвать другие идеи и связанные с ними харак-
терные импульсы, и затем уже, только не слишком преж-
девременно, должно наступить самое действие, являясь
конечным результатом целого ряда взаимодействующих
сил. Даже когда решение наступило быстро, при нор-
мальном порядке вещей необходим предварительны!"!
обзор поля действия и окончательный выбор пути до
наступления реакции. Когда воля здорова, окончатель-
ная оценка мотивов бывает верной (т. е. мотивы нахо-
дятся в нормальном, привычном отношении друг к дру-
гу) и действие совершается в надлежащем направлении.

Таким образом, болезни воли возникают различным
путем. В тех случаях, когда действие наступает слиш-
ком быстро вслед за вызывающим его мотивом, не да-
вая времени развиться задерживающим ассоциациям,

мы имеем стремительную волю. В тех случаях, когда
ассоциации появляются, но нормальное отношение ме-
жду импульсивными и задерживающими факторами на-
рушено, мы имеем извращение воли. Оно может быть,
в свою очередь, обусловлено избыгком или недостатком
интенсивности в том или другом психическом процессе,
избытком или недостатком инертности различных нерв-
ных центров, наконец, избытком или недостатком задер-
живающей силы Сравнивая между собой внешние про-
явления извращения воли, мы можем разделить его на
два вида, в одном из них нормальные акты воли невоз-
можны, в другом неудержимо совершаются ненормаль-
ные акты. Короче говоря, мы можем назвать первый
вид извращения воли пониженной активностью воли,
второй — повышенной активностью воли.

Впрочем, зная, что конечный результат зависит ог
отношения, существующего в данную минуту между
задерживающими и вызывающими его силами, мы пой-
мем, что невозможно по одним внешним проявлениям
определить элементарную причину извращения воли у
данного лица: обусловлено ли извращение воли недо-
статочностью или чрезмерностью какого-нибудь из фак-
торов, в совокупности порождающих данное действие.
Повышенная активность воли может быть результагом
как потери способности действовать импульсивным пу-
тем в известном направлении, так и приобретения спо-
собности действовагь импульсивным путем в новых на-
правлениях. Равным образом можно утратить способ-
ность к определенным импульсам вследствие ослабле-
ния первоначальных стремлений или вследс1вие обра-
зования новых стремлений и новых путей нервного
разряда. По словам Клоустона, или ездок может быть
так слаб, что не будет в состоянии править хорошо
объезженной лошадью, или лошадь так тугоузда, что
никакой ездок с ней не справится

Повышенная активность воли. Во-первых, это проис-
ходит o^ недосгаточного задержания движений. Повы-
шенная активность воли наблюдается у лиц вполне нор-
мальных, у которых импульсы к движению вызывают
нервный разряд так быстро, что задерживающие дви-
жение токи не успевают возникнуть. Сюда относятся лю-
ди с крайне подвижным и горячим темпераментом, по-
стоянно оживленные и разговорчивые люди, которыми
изобилуют славянская и кельтская расы и с которыми
столь резко контрастируют хладнокровные, тяжелые на

подъем англичане. Первые кажутся нам похожими на
вечно прыгающих обезьян, а мы им представляемся не-
поворотливыми земноводными. Если взять двух инди-
видов, одного — с повышенной, другого — с пониженной
активностью воли, то нельзя решить, который из них
располагает большим количеством жизненной энергии.
Подвижной итальянец, одаренный живой восприимчи-
востью и впечатлительным умом, способен произвести
своими талантами необычайный эффект, «показать то-
вар лицом», между тем как сдержанный янки, не усту-
пая, может быть, итальянцу в талантах, будет скрывать
их в глубине души, и вы едва сумеете их обнаружить.
Итальянец будет душой общества; он поет, произносит
речи, руководит общественными увеселениями, готов
подшутить над кем-нибудь, приволокнуться, принять
участие в дуэли, а в случае несчастья, разрушения на-
дежд и планов так ведет себя, что постороннему наблю-
дателю кажется, будто энергии у этого человека неизме-
римо больше, чем у какого-нибудь благоразумного и
сдержанного юноши. Но последний может oблa^aть та-
кими же способностями и быть готовым каждую мину-
ту проявить их, если бы задерживающие центры не пре-
пятствовали этому. Отсутствие предварительные сооб-
ражений, колебаний, проявление в каждую минуту уди-
вительно упрощенного душевного склада сообщают лю-
дям с повышенной активностью воли необыкновенную
энергию и непринужденность в действии; их страсти,
мотивы п стремления не должны достигать особенно
большой интенсивности, чтобы вызвать моторный раз-
ряд. С постепенным ходом умственного развития чело-
вечества сложность душевного склада возрастает, и на-
ряду с ней возрастает и число мотивов, задерживающих
тот или другой импульс.

Как много мы —англичане—теряем в непринужден-
ности нашей речи только потому, что привыкли всегда
говорить правду! Преобладание задержки действий име-
ет свою хорошую и дурную стороны. Если человек вы-
полняет действия в общем и хорошо, и быстро; если он
при этом мужественно учитывает все следствия своих
поступков и обладает достаточным умом, чтобы с успе-
хом достигнуть цели, то ему остается только благода-
рить судьбу за подвижный характер, побуждающий его
действовать, недолго думая. В истории можно встретить
немало полководцев и революционеров, принадлежащие
к этому подвижному и немногосложному импульсивно-

му типу людей. Трудные и сложные проблемы преиму-
щественно бывают по плечу лишь лицам рефлексивно-
го, сдержанного типа. Лица же импульсивного типа спо-
собны иногда осуществлять более широкие замыслы и
избегать многих ошибок, совершаемых обыкновенно
лицами рефлексивного типа. Но в тех случаях, когда
первые действуют безошибочно или когда умеют посто-
янно поправлять свои ошибки, они являются одними из
самых ценных и необходимых деятелей на пользу чело-
вечества.

У детей при истощении и в некоторых других пато-
логических случаях деятельность задерживающих цент-
ров может оказаться слишком слабой, чтобы преду-
преждать наступление импульсивного разряда. При та-
ких условиях лицо с пониженной активностью воли мо-
жет на время проявлять принадлежащую противополож-
ному типу волевую активность. У других лиц (сюда
принадлежат страдающие истерией, эпилептики, пре-
ступники, относящиеся к классу душевнобольных, кото-
рых французские психологи называют degeneres) на-
блюдается в нервном механизме недостаток, когда мо-
торные идеи в них вызывают активность воли прежде,
чем задерживающие центры успеют проявить свою дея-
1ельность. У лиц с нормальной от рождения волей дур-
ные привычки могут создать для этого благоприятные
условия, особенно в области импульсов известного ха-
рактера.

Переспросите половину знакомых вам пьяниц, что
побуждает их так часто отдаваться соблазну, и боль-
шинство из них скажут, что они сами этого не знают.
Для них запой—род припадка. Нервные центры пьяни-
цы приобрели способность расслабляться известным об-
разом всякий раз, как ему попадается на глаза бутылка
водки. Не вкус водки привлекает его, она может даже
казаться ему отвратительной; неприятная перспектива
похмелья на другой день представляется ему в момент
выпивки очень живо. Но, видя водку, пьяница чувству-
ет, что он против воли принимается пить ее; больше
sroro никто из пьяниц ничего не может сказать. Подоб-
ным же образом человек может предаваться половым
излишествам, причем стимулом, по-видимому, нередко
бывает не сила чувственных побуждений, а, скорее,
мысль о возможности удовлетворить их. Такие характе-
ры слишком мизерны, чтобы их можно было назвать
дурными в сколько-нибудь серьезном смысле слова.

Зоб

У лиц с подобным складом характера нервные пути,
проводящие естественные (или противоестественные)
импульсы, так расслаблены, что самая небольшая сте-
пень нервного возбуждения вызывает уже окончатель-
ную реакцию. Явление это называется в патологии
ослабленная раздражимость. Период скрытого внутрен-
него возбуждения при раздражении нервных центров
в данном случае так короток, что интенсивность напря-
жения в них не успевает возрасти до надлежащей сте-
пени, вследствие чего, несмотря на значительное наруж-
ное проявление активности, чувственное возбуждение
может быть очень мало. Подобное нарушение внутрен-
него равновесия между нервными центрами особенно
часто развивается у лиц с истерическим темпераментом.
Они могут проявлять искреннее и глубокое отвращение
к поведению известного рода, но тут же под влиянием
соблазна всецело отдаются овладевшей ими страсти.

Во-вторых, повышенная активность воли проявляет-
ся от чрезмерной силы импульса. Но в то же время бес-
порядочные импульсивные действия можно наблюдать
и тогда, когда нервные ткани сохранили нормальную
степень внутреннего напряжения, а задерживающие
центры действуют правильно или даже с чрезмерной
силой. В таких случаях сила импульсивной идеи ненор-
мально велика, и то, что при других обстоятельствах
промелькнуло бы в качестве простой возможности дей-
ствия, вызывает страстное, неудержимое стремление
к действию. <...>

Нормальные люди не могут составить себе понятия
о той неудержимой силе, с какой дипсоман или опио-
ман стремится удовлетворить свою страсть. «Поставьте
в одном углу комнаты меня, в другом — бутылку рому,
а в промежутке между ними стреляйте непрерывно из
пушек — и все-таки я перебегу через комнату, чтобы
достать бутылку»; «Если бы с одной стороны стояла
бутылка водки, а с другой — были открыты врата ада
и если бы я знал, что, выпив один стакан, я немедленно
попаду в ад, то и тогда я не отказался бы выпить» —
вот что говорят многие дипсоманы. Муссей (в Цинцин-
нати) описывает следующий случай: «Несколько лет
тому назад в один из домов призрения в Цинциннати
был помещен горький пьяница. В течение нескольких
дней он всячески пытался раздобыть рому, но безус-
пешно. Наконец, он придумал удачный способ. При бо-
гадельне был дровяной двор; придя на этот двор, пья-

22.—833

ница взял в одну руку топор, а другую положил на де-
ревянную колоду и единым взмахом топора отрубил
себе кисть руки. Приподняв кверху обрубок руки, из
которого лилась потоком кровь, он вбежал в дом с кри-
ком: «Рому! Скорее рому! Я отрубил себе руку!» Под-
нялась суматоха, тотчас принесли чашку рому; пьяница
погрузил в нее окровавленный обрубок руки, а затем
быстро поднял чашку ко рту, выпил залпом ее содер-
жимое и радостно закричал: «Ну, теперь я доволен!»
Муссей рассказывает о другом пьянице, который, нахо-
дясь на лечении от запоя, в течение месяца тихонько
попивал алкоголь из шести банок с заспиртованными
препаратами. Когда доктор спросил его, что побудило
его к такому омерзительному поступку, он отвечал: «Сэр.
я так же не властен обуздать мою болезненную страсть
к вину, как не властен остановить биение сердца».
<..->

Дата добавления: 2014-11-07