Эпилог. Психология и философия 10 страница

Но если некоторые из наших эмоциональных реак-
ций можно объяснить при помощи двух указанных на-
ми принципов (а читатель, наверное, уже успел убе-
диться, как проблематично и искусственно при этом
объяснение весьма многих случаев), то все-таки оста-
ется много эмоциональных реакций, которые вовсе нель-
зя объяснить и они должны рассматриваться нами в
настоящее время как чисто идиопатические реакции на
внешние раздражения Сюда относятся своеобразные
явления, происходящие во внутренностях и внутренних

железах, сухость во рту, понос и рвота при сильном
страхе, обильное выделение мочи при возбуждении кро-
ви и сокращение мочевого пузыря при испуге, зеваниь
при ожидании, ощущение «куска в горле» при сильной
печали, щекотание в горле и усиленное глотание в за-
труднительном положении, «сердечная тоска» при бояз-
ни, холодное и горячее местное и общее выделение по-
та, краснота кожи, а также некоторые иные симптомы,
которые хотя и существую!, вероятно, но еще недоста-
точно отчетливо выделены среди других и не получили
особого названия. По мнению Спенсера и Мантегацца,
дрожь, наблюдаемая не только при страхе, но и при
многих других возбуждениях, есть явление чисто пато-
логическое. Таковы и другие сильные симптомы ужа-
са — они вредны для существа, испытывающего их.
В таком сложном образовании, как нервная система,
должно существовать много случайных реакций, эти ре-
акции не могли бы развиваться совершенно самостоя-
тельно благодаря одной лишь пользе, которую они
смогли представлять для организма. Морская болезнь,
боязнь щекотки, застенчивость, любовь к музыке, на-
клонность к различным опьяняющим напиткам должны
были возникнуть случайным путем. Было бы нелепо
утверждать, что ни одна из эмоциональных реакций не
могла бы возникнуть таким мнимо случайным путем.

Глава XXV. Инстинкт

Что такое инстинкт? Обыкновенно инстинкт определяют
как способность действовать целесообразно, но без со-
знательного предвидения цели и без предварительной
выучки производить данное действие. Инстинкты нахо-
дятся в функциональной связи с нашей организацией.
Можно сказать, что каждый орган связан с известным
прирожденным приспособлением, необходимым для его
применения к делу.

Все действия, называемые нами инстинктивными,
можно подвести под общий тип рефлекса; все они вы-
зываются воздействием чувственного раздражения на
тело животного на расстоянии или через непосредствен-
ное прикосновение. Кошка бежит за мышью, но обра-
щается в бегство или принимает оборонительное поло-
жение при виде собаки, остерегается падать со стен
или с деревьев, избегает огня и воды и т. д. не потому,

19 —833

что имеет какие-либо понятия о жизни и смерти, о лич-
ности и самосохранении. По всей вероятности, в ее уме не
настолько выработались эти понятия, чтобы быть из-
вестными руководящими принципами. В каждом от-
дельном случае кошка руководствуется лишь непосред-
ственными впечатлениями, и руководствуется совершен-
но непроизвольно. Она уж так организована, что чуть
завидит нечто бегущее, называемое мышью, сейчас же
должна броситься за этим существом; встретится со
страшным лающим животным, называемым собакой,
сейчас же должна обратиться в бегство, если собака на-
ходится в некотором отдалении, или ощетиниться и
выпустить когти, если собака — в нескольких шагах; она
должна остерегаться попасть лапой в воду или мордой
в огонь. Нервная система кошки представляет предор-
ганизованный комплекс реакций — эти реакции так же
механически предопределены, как чихание, и находятся
совершенно в таком же отношении к вызывающим их
раздражениям, как и это последнее. Хотя физиолог и
имеет право рассматривать эти реакции как частный
случай простых рефлексов, однако он не должен забы-
вать, что в животном они вызываются определенным
чувственным впечатлением, восприятием или образом.

На первый взгляд такая точка зрения должна пока-
заться странной, так как она предполагает заранее за-
ложенным в организацию животного множество приспо-
соблений к тем объектам, среди которых ему предстой г
жить. Может ли идти так далеко и быть столь сложным
взаимное приспособление организации животного и ок-
ружающей обстановки? Неужели каждое существо рож-
дается приспособленным к определенным объектам по-
добно тому, как ключи бывают приноровлены к зам-
кам? Все это, без сомнения, необходимо допустить.
Каждый уголок Вселенной, даже наша кожа и внутрен-
ности заполнены живыми существами, органы которых
приспособлены к окружающим условиям, к поглощению
и перевариванию находящейся там пищи и к самоза-
щите в случае опасности, какая там может встретить-
ся. И тонкость приспособления в строении животного
беспредельна. Так же беспредельна приспособленность
во взаимных отношениях живых существ.

Старинные сочинения об инстинкте представляют
бессодержательный набор слов, потому что их авторы
никогда не доходили до этой простой и определенной
гочки зрения на данный предмет, высказывая в туман»

ных выражениях изумление перед способностями жи-
вотных к ясновидению и пророческим предчувствиям,
далеко превосходящим умственные силы человека, и
прославляя благодеяние Бога, сообщившего им такой
дар. Но первое благодеяние Бога по отношению к жи-
вотным заключается в том, что он их одарил нервной
системой, и если мы обратим внимание на это обстоя-
тельство, то окажется, что инстинкт—явление удиви-
тельное ровно настолько, насколько удивительны все во-
обще явления жизни.

Всякий инстинкт есть импульс. Спорить о том, сле-
дует ли называть инстинктами такие импульсы, как по-
краснение, чихание, кашель, улыбка и т. п., значило бы
спорить о словах. И там, и тут психологический про-
цесс совершенно тождественный. Шнейдер в высшей
степени живо и интересно написанной книге «Der
Thierieche Wille» подразделяет импульсы (Friebe) на
чувственные, предметные и идейные. Наклонность ежить-
ся от холода есть чувственный импульс; стремление по-
вернуться при виде бегущих и бежать за ними — пред-
метный импульс, связанный с восприятием внешних
объектов; стремление искать кров во время ветра и дож-
дя — идейный. Отдельное сложное инстинктивное дей-
ствие может заключать в себе последовательное про-
буждение всех импульсов. Так, голодный лев начинаем
искать добычу вследствие возникновения в нем образа
добычи в связи с желанием овладеть ею; он начинае!
выслеживать ее, когда до его носа, уха или глаза до-
ходит чувственное впечатление, указывающее на то, что
добыча находится на некотором расстоянии; он набра-
сывается на нее, если она в испуге обращается в бег-
ство или если расстояние от нее очень невелико; он
принимается разрывать и пожирать ее, когда его зубы
и когти прикасаются к ней. Выискивание, выслежива-
ние, нападение и пожирание соответствуют четырем
различного рода комплексам мышечных сокращений, и
каждый из этих комплексов вызывается особыми, толь-
ко ему одному соответствующими раздражениями.

Почему же различные животные производят дейст-
вия, которые кажутся нам столь странными и возника
ют, по видимому, под влиянием столь несоответствую-
щих стимулов? Почему, например, курица обрекает се-
бя на скуку, принимаясь высиживать яйца, по-видимо-
му, в крайне непривлекательном для нее гнезде? Неуже-
ли потому, что она обладает пророческим предвидени-

Ш*-

ем результатов высиживания? Мы можем дать на это
ответ лишь ad hominem — сообразуясь с нашей соб-
ственной психикой. Почему мы предпочитаем обыкно-
венно ложиться на мягкие постели, а не на голый пол?
Почему, находясь в комнате, мы из 100 раз 99 норовим
быть лицом к середине комнаты, а не к стене? Почему
мы предпочитаем порцию баранины с бутылкой шам-
панского куску твердого сухаря с грязной водой? По-
чему известная барышня так увлекает собой молодого
человека, что для него всё, относящееся к ней, становит-
ся дороже всего на свете?

На это можно только сказать, что таковы челове-
ческие влечения и каждое существо имеет свои влече-
ния и без всяких рассуждений руководствуется ими в
своих поступках. Можно анализировать влечения с на-
учной точки зрения и найти, что почти все они полезны
для данного существа. Но мы следуем им, не имея в
виду их полезности, но чувствуя, что это единственный
присущий нам от природы образ действия. Из биллио-
на людей не найдется и одного, который, садясь за
обед, принимался бы размышлять о пользе кушаний.
Люди едят, потому что пища приятна на вкус и вызы-
вает желание продолжать есть. Если вы кого-нибудь
спросите, почему он ест то, что имеет такой именно
вкус, а не иной, то он не отнесется к вам как к мудре-
цу, заслуживающему уважения, а осмеет вас как глупца.
Связь между определенными вкусовыми ощущениями и
вызываемыми ими действиями представляет нечто
само собой понятное (selbstverstandlich), как бы апри-
орный синтез, не нуждающийся в дальнейшем объясне-
нии. Надо, чтобы у человека, по выражению Беркли, за-
шел ум за разум от излишней учености и тогда он ус-
мотрит в естественнейших процессах нечто странное и
станет задаваться вопросом, почему люди производят
такие, а не иные инстинктивные действия. Метафизик
способен ставить вопросы вроде следующих: «Почему
мы улыбаемся, а не хмуримся, когда веселы? Почему
мы не можем с толпой говорить так спокойно, как со
своим приятелем? Почему именно та, а не другая ба-
рышня сводит нас с ума?» Простой смертный может
одно только ответить метафизику: «Само собой понят-
но, отчего мы улыбаемся, отчего наше сердце начинает
биться, когда мы обращаемся к толпе, отчего каждый
из нас увлекается той, а не другой барышней и видит в
ней чудную душу в прелестной телесной оболочке, су-

щество, которое самой природой очевиднейшим образом
предназначено быть предметом вечной любви!»

Для животного, производящего известные действия
в присутствии известного объекта, инстинкты, по асей
вероятности, являются также чем-то непосредственно
данным. Для них значение инстинкта так же самооче-
видно, как и для нас. Для льва предметом любви слу-
жит львица, для медведя — медведица. Наседке должна
казаться чудовищной мысль о существах, для которых
гнездо куриных яиц не представляет такого драгоцен-
ного удобного для сидения предмета, каким оно пред-
ставляется ей.

Итак, мы можем с уверенностью сказать: как ни
странны для нас иногда инстинкты животных, наши ин-
стинкты должны казаться им не менее странными. А от-
сюда мы можем заключить, что для животного, руко-
водствующегося инстинктом, каждое детальное действие
в данном инстинкте понятно само собой и кажется ино-
гда единственно правильным и разумным способом
действия. Данный инстинкт мотивируется исключительно
самим собой. Что может удержать муху от чувствен-
ного возбуждения, связанного с выделением яиц, когда
она, наконец, нашла подходящий листок, падаль или ку-
сок навоза, на котором ей кажется всего удобнее поло-
жить яйца? Разве процесс кладки яиц не представля-
ется для нее сам по себе в эту минуту необходимым?
Разве она думает при этом о будущем своем потом-
стве и его пропитании?

Инстинкты не всегда бывают слепы и неизменны.
Весьма часто высказывают мысль, будто человек отли-
чается от низших животных почти полным отсутствием
инстинктов, место которых в нем занимает «разум». Два
теоретика, не уяснившие себе толком основных понятий
об инстинкте, могли бы поднять по этому поводу со-
вершенно бесплодный спор, мы же, разумеется, не бу-
дем спорить о словах там, где факты достаточно ясны.
Человек обладает гораздо большим числом импульсов,
чем любое из низших животных, и каждый из этих им-
пульсов, взятый сам по себе, так же «слеп», как любой
низший инстинкт, но благодаря развитию памяти, реф-
лексии человек в состоянии сознавать каждый из этих
импульсов в отдельности, после того как он однажды
испытал их, узнал их результаты и может их предви-
деть. При этом условии можно сказать, что импульс со-
вершается нами отчасти по крайней мере ввиду его ре-

зультатов. Ясно, что всякое инстинктивное действие, бу-
дучи раз повторено животным, обладающим памятью,
перестает быть «слепым» и должно ровно постольку со-
провождаться предвидением цели, к которой оно ведет,
поскольку животное ранее могло узнать эту цель.

Насекомое, кладущее яйца в таком месте, где оно
никогда не наблюдает вылупления из них потомства,
должно всегда «слепо» класть яйца, но курица, вывед-
шая однажды цыплят, едва ли будет сидеть на втором
гнезде с яйцами совершенно «слепо», не предвидя по-
явления на свет этих цыплят. Во всяком другом случае,
аналогичном данному, у животного должна быть из-
вестная степень предвидения результатов, и поскольку
предвидение касается желательного или нежелательного
результата, постольку оно может способствовать им-
пульсу или задерживать его. Мысль о цыплятах, быть
может, побуждает курицу терпеливее высиживать яйца;

в то же время воспоминание о благополучном бегстве из
мышеловки, возникнув в уме крысы, должно удержи-
вать ее от импульса взять приманку, лежащую в чем-
нибудь похожем на мышеловку. Если мальчик видит
толстую жабу, в нем (особенно в компании приятелей)
легко может возникнуть неудержимый импульс разда-
вить ее камнем, причем можно предположить, что он
совершенно «слепо» повинуется этому импульсу. Но вид
умирающей жабы со сложенными лапками может выз-
вать в нем мысль о жестокости поступка или напомнит
мальчику о том, что страдания животных сходны с его
собственными. Поэтому, когда при виде другой жабы
он снова почувствует соблазн раздавить ее, в его голове
возникнет мысль, которая не только удержит его от
жестокости, но может вызвать в нем добрые чувства и
сделать защитником жабы перед его не столь умудрен-
ным опытом приятелем.

Итак, ясно: как бы животное ни было богато одаре-
но от природы инстинктами, конечные результаты его
действий могут значительно изменяться, если инстинкты
сочетаются с личным опытом, если к импульсам при-
мешивается влияние памяти, ассоциации идей, ожида-
ния. Объект О, вызывающий в животном инстинктивную
реакцию Л, сам по себе должен иметь результатом
именно эту реакцию, но для животного О стало с тече-
нием времени знаком, указывающим на близость Р, ко-
торое вызывает в животном импульс В, равный Л по
силе, но совершенно не сходный с ним. Таким образом,

при встрече с О в животном происходит борьба за пре-
обладание между непосредственным импульсом Л и
более отдаленным В. При этом единообразие и роковой
характер инстинкта могут быть для наблюдателя столь
мало очевидны, что может показаться, будто объект О
вовсе не вызывает в данном животном какой-либо ин-
стинктивной реакции. А между тем думать так было бы
величайшей ошибкой! Инстинкт, связанный с объектом
О, в данном случае налицо, только он из-за осложняю-
щего влияния ассоциационного механизма пришел в
столкновение с инстинктом, который связан с объек-
том Р.

Теперь мы можем убедиться, какие плодотворные
выводы позволяет сделать наша простая физиологиче-
ская точка зрения на природу инстинкта. Если инстинкт
есть простой двигательный импульс, возникающий под
влиянием внешнего раздражения и обусловленный неко-
торой предшествующей в нервных центрах животного
рефлекторной дугой, то он, конечно, должен подчинять-
ся тем общим законам, каким следуют нервные дуги.
Одна из особенностей их возбуждения — подвержен-
ность влиянию других процессов, происходящих в то же
время в организме. Безразлично, прирожденны ли эти
дуги, образовались ли они самопроизвольно впослед-
ствии или выработались в силу привычки,— во всех этих
случаях они вступают во взаимодействие с другими ду-
гами, то одерживая перевес над их влиянием, то усту-
пая последнему и пропуская через себя посторонние токи.

С мистической точки зрения инстинкт следовало бы
считать чем-то неизменным. С физиологической точки
зрения следует ожидать, что в инстинктах должны обна-
руживаться случайные уклонения у всякого животного,
у которого число отдельных инстинктов велико и мно-
гие из них могут возникать под влиянием того же внеш-
него раздражения. В инстинктах каждого высшего жи-
вотного такие отклонения наблюдаются во множестве.
Перед нами элементарная форма инстинктивной жизни
в замаскированном виде во всех тех случаях, когда у
животного значительно развита способность к различе-
нию; когда разряд возбуждения происходит в рефлек-
торной дуге под одновременным влиянием нескольких
раздельных чувственных стимулов; когда животное не
поддается импульсу непосредственно, ограничившись
определением рода стимула и не разбирая, к какому
виду относится он, при каких обстоятельствах появился;

когда, наконец, различные индивиды и различные об-
стоятельства могут влиять на животных различным об-
разом.

Вся история взаимных отношений между людьми и
низшими дикими животными заключается в том, что мы
умеем судить о вещах не по одной их внешности, жи-
вотные же, отдаваясь непосредственному впечаглению,
идут на приманки и делаются нашими жертвами. При.
рода дала им менее совершенную по сравнению с нами
организацию, заставляя их делать всегда то, что лишь в
большинстве случаев целесообразно. В природе гораздо
более червей, свободно ползающих, чем червей, наде-
тых на крючки удочек, потому природа внушила рыбам;

«Хватайте всякого червяка, какой только попадется,
рискуя попасться на крючок». Но чем выше животный
тип, чем ценнее его жизнь, тем менее природа застав-
ляет его рисковать. Где тот же предмет может оказать-
ся то пищей, то опасной приманкой; где общительный
характер животного заставляет его различать в отдель-
ных индивидах друзей или соперников, смотря по об-
стоятельствам; где каждый впервые видимый объект
рассматривается сразу как нечто вредное или полезное,
там природа влагает в животное стремление реагиро-
вать на многие классы объектов прямо противополож-
ным образом и предоставляет решающее влияние в
пользу того или другого импульса мелким частным осо-
бенностям отдельных случаев. Так, и в человеке, и в
других млекопитающих, и в высших породах птиц жад-
ность и подозрительность, застенчивость и похоть,
скромность и тщеславие, общительность и угрюмость
равным образом быстро приходят во взаимное столкно-
вение и равным образом находятся в неустойчивом рав-
новесии. Все это природные импульсы, первоначально
совершенно «слепые», порождающие двигательные ре-
акции строго определенного типа. Следовательно, каж-
дый из них есть инстинкт, т. е. подходит под обычное
определение инстинкта, но все они противоположны друг
другу, и в каждом отдельном случае тот или другой
частный опыт делает между ними выбор. Проявляя ин-
стинкты, животное перестает действовать «инстинктив-
но» и становится, по-видимому, существом, ведущим
интеллектуальную жизнь, колеблющимся между раз-
личными альтернативами и делающим между ними вы-
бор не потому, что оно не имеет вовсе инстинктов, но
скорее потому, что оно обладает таким множеством ин-

стинктов, что они, приходя во взаимное столкновение,
модифицируют конечный результат.

Итак, мы смело можем сказать: сколь ни кажутся
иногда неопределенными реакции человека на окружаю-
щие условия по сравнению с реакциями низших жи-
вотных, неопределенность эта, по всей вероятности, про-
исходит не оттого, что последние располагают такими
импульсами к деятельности, которых нет у человека.
Наоборог, человек располагает всеми импульсами к дей-
ствию, какие имеются у животных, и, сверх того, еще
множеством других. Иными словами, с физиологиче-
ской точки зрения между инстинктивными и разумными
действиями нет никакого антагонизма. Сам по себе
разум не может задерживать импульсы; единственное,
что может нейтрализовать данный импульс, есть им-
пульс в противоположном направлении. Впрочем, разум
может сделать вывод, который, подействовав на вооб-
ражение, способен изменить направление импульса, и,
следовательно, хотя наиболее разумное животное есть
в то же время наиболее одаренное инстинктивными
импульсами, однако оно никогда не кажется автоматом,
действующим роковым образом, каким должно казать-
ся животное, руководимое только инстинктом.

Два фактора, нарушающих единообразие инстинктов.
В жизни взрослого животного инстинкты могут быгь за-
маскированы двумя другими факторами: 1) задержи-
вающим влиянием привычек, 2) своим преходящим ха-
рактером.

Закон задерживающего влияния привычек заклю-
чается в следующем. Когда объект, принадлежащий из-
вестному классу, вызывает в животном определенную
реакцию, то нередко животное начинает предпочитать
первый экземпляр данного класса, на который оно реа-
гировало, и перестает реагировать на другие экземпля-
ры того же класса.

Животные даже низших видов предпочитают опре-
деленный угол для житья, определенную самку, опре-
деленное пастбище, определенный вид пищи, вообще
определенные объекты среди множества им подобных.
«Блюдечко» обыкновенно прикрепляегся постоянно к
одной и той же части скалы, а морской рак возвраща-
ется в тот же облюбованный им уголок на дне моря.
Зайцы испражняются всегда в одном и том же месте,
птица норовит каждый год свить гнездо на том же суку
дерева. Во всех этих случаях животное, предпочитая

известный объект, относится безразлично ко всем дру-
гим подобным объектам, что физиологически можно
объяснить только задерживающим влиянием прежних
импульсов, вошедших в привычку, на новые аналогич-
ные импульсы.

Обладая своим домом, своей женой, мы становимся
удивительно индифферентны к домам и женам других,
как бы они ни были привлекательны. Немногие из нас
настолько отважны, чтобы относиться к любой пище с
полнейшим равнодушием: для большинства из нас не-
привычное меню представляет нечто противное. Мы
склонны думать, что не знакомые нам лица, особенно
приехавшие из дальних городов, не представляют ника-
кого интереса для знакомства. Тот первоначальный им-
пульс, который побудил нас к приобретению дома, за-
ключению брака, установлению дружеских отношений,
определенного образа питания, сразу заставил нас
истратить весь запас энергии, так что новые, аналогич-
ные впечатления не вызывают у нас никакой реакции.
Наблюдая эту невосприимчивость человека ко множе-
ству впечатлений, иной психолог способен прийти к за-
ключению, что у людей не существует никакой инстинк-
тивной наклонности к известным объектам. На самом
деле наклонности эти существовали, но в смешанном
виде или существовали даже в виде простого, чистого
инстинкта, пока не образовалась привычка. Она, овла-
дев каким-нибудь инстинктивным стремлением, сужива-
ет его область, заставляя нас реагировать только на ос-
военный объект, хотя и другие объекты могли бы так
же легко стать для нас привычными, если бы попались
нам на глаза первыми.

Другой пример задерживающего влияния привычки
на инстинкт мы имеем тогда, когда тот же класс объ-
ектов рызывает прямо противоположные импульсы. При
этом импульс, которому мы первоначально следуем, бу-
дучи направлен на один из объектов данного класса,
может сделать навсегда невозможным возникновение в
нас противоположного импульса по отношению к любо-
му объекту данного класса. Определенное отношение к
известному экземпляру данного класса может сделать
действительно невозможным для нас противоположное
отношение ко всему классу. Например, в ребенке жи-
вотное может вызывать два прямо противоположных
импульса: или стремление приласкать его, или стрем-
ление бежать от него в страхе. Если, например, собака

при первой попытке ребенка погладить ее оскалит зубы
или укусит его и тем сильно испугает малыша, го могут
пройти годы, прежде чем ребенок снова почувствует
импульс приласкать собаку.

В то же время величайшие по своей природе враги,
если их воспитывать с раннего детства вместе и требо-
вать от них строгой дисциплины, образуют ге счастли-
вые семейства друзей-животных, которых показывают в
зверинцах. Новорожденные животные не имеют ин-
стинкта страха и явно выказывают свою беспомощ-
ность, легко даваясь в руки. С возрастом, правда, они
дичают и, если их оставить на воле, вскоре уже не
подпускают к себе человека на близкое расстояние.
Фермеры, обитатели дикой местности в Адирондаке, го-
ворили мне об очень большой неприятности, когда ко-
рова, заблудившись, телится в лесу и ее с новорожден-
ным находят через неделю и больше. Такие телята со-
вершенно дики, бегакп так же быстро, как и лани, и
нужно употребить насилие, чтобы овладеть ими. Теля-
та же, при которых люди находились в первые дни их
жизни, когда инстинкт привязанности проявляйся с
особенной силой, редко обнаруживают дикость и не бо-
ятся посторонних.

То же явление в очень характерной форме наблюда-
ется среди кур. Описание соответствующих фактов мы
находим в удивительной статье об инстинкте Спалдинга
(Macmilians Magazine. 1873. Febr.). Один и тот же объ-
ект, например человек, может вызывать в цыплятах про-
тивоположные инстинкты привязанности или страха.
Если цыпленок родился в отсутствие курицы, го он
«обыкновенно следует за любым движущимся предме-
том, руководствуясь одним чувством зрения: он безраз-
лично следует за уткой, курицей и человеком. Недогад-
ливые зрители, видя, как однодневные цыплята бегали
за мной и отзывались на мой свисгок, в то время как
более старшие цыплята следовали за мной лишь изда-
ли, полагали, что я обладаю над этими существами какой-
то таинственной властью. Между тем я просто приучил
их раньше всего к себе; следуя за мной, они руковод-
сгвовались прирожденным, предшествующим опыту ин-
стинктом: ухо направляло их к полезному предмету
сообразно с издаваемым им звуком».

Но если цыпленок видит человека впервые в ют мо-
мент, когда испытывает сильный страх, получаются
прямо противоположные явления. Спалдинг держал в

продолжение четырех дней новорожденных цыплят с
завязанными глазами и следующим образом описывает
их дальнейшее поведение: «Каждый из них, когда я раз-
вязал ему глаза, обнаруживал по отношению ко мне
величайший страх и бросался в сторону от меня всякий
раз, как я пытался к нему подойти. Стол, на котором я
снял с их глаз повязки, находился возле окна, и все
они, как только я снял повязки, принялись один за дру-
гим биться в стекла, как дикие птицы. Один из них
спрятался между книг, забился в угол и долгое время
дрожал там всем телом. Можно догадываться о причи-
не странного, совершенно исключительного одичания
птиц, но пока я ограничусь простым указанием на это
своеобразное явление. Каково бы ни было значение той
резкой перемены, которая произошла в их психическом
складе (развяжи я им глаза днем раньше — они бежа-
ли бы не от меня, а ко мне), во всяком случае эта пе-
ремена не могла быть результатом тех изменений, ко-
торые произошли в организме цыплят». Описанное
Спалдингом явление вполне аналогично приведенному
мной выше наблюдению фермеров в Адирондаке над
одичалыми телятами. Два противоположных инстинкта,
относящихся к тому же объекту, созревают последова-
тельно один за другим. Если первый из них порождает
привычку, она будет влиять задерживающим образом
на развитие второго инстинкта по отношению к данно-
му объекту. Все животные в самую раннюю пору мла-
денчества ручные. Привычки, образующиеся у них в
это время, ограничивают проявление диких инстинктов,
которые впоследствии достигают полного развития.

Теперь посмотрим, в чем заключается закон измен-
чивости инстинктов, который может быть сформулиро-
ван так: многие инстинкты созревают в известном воз-
расте и затем мало-помалу исчезают. Поэтому, с1алки-
ваясь в период наибольшего развития данного инстинк-
та с соответствующими ему объектами, мы приобрегаем
привычку реагировать на эти объекты определенным
образом. Привычка сохраняется у нас и тогда, когда
первоначальный инстинкт уже исчез Если же нам не
удалось столкнуться с соответствующими данному ин-
стинкгу объектами, то у нас не образуется никакой при-
вычки, и впоследствии, встречаясь в жизни с этими
объектами, и животные, и люди не реагируют на них
так, как они инстинктивно реагировали бы в более ран-
нюю пору жизни.

Дата добавления: 2014-11-07