К лекции пятой

(2) (Стр. 528). Есть ли чувство зависимости или сознание зависимости, -и то и другое неразделимо в человеке, "чего я не знаю, то оставляет меняхолодным", - верное универсальное понятие или выражение для субъективного,то есть человеческого (и притом практического, а не теоретического)основания религии? Под этим номером я собрал ряд вопросов, которыесоставляют элементы или фрагменты самостоятельного сочинения, которое,однако, я при ненадежности всех предприятий в результате нашей ужасной,безотрадной политики тотчас же присоединил к этим лекциям, и поэтому прошублагосклонного читателя ознакомиться с ними лишь после окончания лекций.Хотя я привел уже достаточно доказательств для утвердительного ответа наэтот вопрос, я все же хочу привести еще несколько, но уже из мираклассических язычников, а не христиан, и не только потому, что у христианзависимость "твари" от "независимой причины" сделалась даже техническимтермином их теологии и метафизики, но также и потому, что древниеклассические народы в противоположность христианам не подавляли и нескрывали первоначальных естественных чувств и настроений человека, - иботезис Плиния: у греков природа обнажена, применим и здесь, - не жертвовалиими в угоду условному, догматическому понятию бога, и потому явили нам как вполитике, таи и в религии поучительнейшие интереснейшие примеры того, каквозникало понятие бога. "Все люди, - говорит Гомер в Одиссее, - имеютпотребность в богах". Но что такое потребность, как не патологическоевыражение зависимости? По этому случаю я должен заметить, что источникпротивоположности между человеческим и божественным как в "Сущности веры",так и в "Сущности христианства" и источник чувства зависимости в "Сущностирелигии" сводятся к одному с тою лишь разницею, что первая противоположностьобязана своим существованием больше рефлексии, размышлению над чувствомзависимости. Если люди нуждаются в богах, то это ведь необходимое следствиетого, что боги имеют то, чего недостает людям, что, стало быть, отсутствиепотребностей у божества составляет противоположность человеческой нужде, -противоположность, которую позднейшая греческая мысль или философия ивыразила определенным образом, хотя уже и у Гомера божественное существо,как эфирное, блаженное, бессмертное, всемогущее, противополагаетсяобремененному, жалкому, смертному, немощному существу человека, но,разумеется, противополагается на чрезвычайно добродушный или поэтическийлад, так что противоположность между бескровными богами и полнокровнымилюдьми уничтожается в прозрачной влаге, текущей в жилах богов. Однаковернемся опять к Одиссее. "От бога, - говорит Гомер, - идет разное разным,добро и зло идет от Зевса, ибо он царит со всемогуществом" (дословно: ибо онвсе может). "Невозможно, чтобы смертные оставались постоянно без сна, ибобоги предписали людям мору и цель каждой вещи". Зависимость человека отосна, необходимость сна есть, стало быть, мойра - божественный рок илисудьба. И сам сон есть божественное существо, "властитель смертных людей ибессмертных богов". "Так меняется понимание смертных обитателей земли помере того, как отец, который господствует, приносит иные дни". В счастливыедни он заносчив, в несчастные - малодушен, но эти дни зависят от отца богови людей. "Там, на небесах, - говорится в Илиаде,- исход битвы находится вруках бессмертных богов". Когда Одиссей и Аякс состязались в беге и были ужеблизки к цели, то Афина-Паллада, по просьбе Одиссея, поставила препятствиена пути Аякса: он споткнулся о бычачий помет, и Одиссей выиграл первый приз.Таким образом, победит ли человек или окажется побежденным, достигнет ли онбеспрепятственно цели или по дороге поскользнется, это зависит от богов."Если, - говорит Гезиод, - корабль пустится в путь в надлежащее время, токорабль у тебя не будет изломан, и море не уничтожит людей, если толькоколебатель земли, Посейдон, или Зевс, царь бессмертных, не предрешилизаранее гибели, ибо в их власти как добро, так и зло". "От тебя,досточтимая! - говорится в гомеровском гимне в честь праматери Земли, - оттебя исходит изобилие детей и изобилие плодов, от тебя зависит, дать жизньили взять ее у смертных людей; счастлив тот, кого ты благосклонно чтишь всвоем сердце, ибо у него все имеется в избытке". "Молись богам, - говоритФеогнид, - ибо велика их сила и ничто не случается без участия богов, нидоброе, ни злое". "Суетны наши мысли; мы, люди, ничего не знаем, всемруководят, согласно своему пониманию, боги". "Никто не виновник того вреда итой пользы, которые он получает: то и другое дают боги. И никто из людей непоступает, предвидя в своем уме, какой будет исход, хороший или дурной"; Но если все зависит от богов, хорошее и дурное, жизнь и смерть,здоровье и болезнь, счастье и несчастье, богатство и бедность, победа ипоражение, то очевидно же, что чувство зависимости есть основа религии -основа того, что человек превращает свою деятельность в страдание, своижелания, намерения - в молитвы, свои добродетели - в дары, свои недостатки -в наказания, короче говоря - превращает свое благополучие из предмета своейсамодеятельности в предмет религии. Но приведем еще более специальныедоказательства. "Все люди нуждаются в богах, но не все нуждаются во всехбогах", - говорит Плутарх. "В качестве крестьянина, например, я взываю, -говорит Варрон в своем сочинении о сельском хозяйстве, - не как Гомер иЭнний, к музам, а к двенадцати важнейшим богам, но не к городским, чьипозолоченные статуи находятся на форуме, а к тем двенадцати богам, которыеявляются главным образом вождями (или господами) крестьян, стало быть,прежде всего к Юпитеру и Земле, ибо небо и земля включают в себя все плодыземледелия, во-вторых, я взываю к солнцу и луне, с чьим движением приходитсясообразоваться, когда что-нибудь сеешь и сажаешь в Землю; далее, к Церере иВакху, потому что их плоды являются в числе необходимейших для поддержанияжизни, ибо от них идут ведь еда и питье, затем к палящему зною и флоре,потому что если они благоприятны, то не гибнут от жара хлеб и деревья изацветают в надлежащее время; далее, я почитаю также Минерву и Венеру, ибо введении одной находится оливковое дерево, а в ведении другой - сады.Наконец, молюсь я и воде и удаче, ибо без воды обработка земли суха и жалка,без успеха же и хорошего исхода лишь даром затрачиваются усилия. Как пастухили скотовод я обращаюсь в особенности к божеству Палее и прошу его, как этозначится в овидиевых Фастах, чтобы оно прогнало болезни, сохранило здоровымилюдей, стада и собак, не допускало бы голод, дало бы зелень и овощи, водудля питья и купанья, молоко и сыр, и ягнят, и шерсть; как купец же яобращаюсь к Меркурию и прошу его о прибыли в торговле". Таким образом, людинуждаются в богах, но лишь в тех, от которых именно зависит ихсуществование, - все равно, в естественном или гражданском мире, и именноэта нужда, эта зависимость их существования, их судьбы от богов есть основарелигии, основание, почему они рассматриваются и почитаются как боги.Поэтому первое, из практики, из жизни почерпнутое определение бога состоит втом, что бог есть то, в чем человек нуждается для своего существования ипритом для своего физического существования, ибо это физическоесуществование есть ведь основа его существования духовного, что, стало быть,бог есть существо физическое; или, если субъективно выразиться, первый богчеловека есть потребность и притом физическая потребность, ибо лишь от силыи власти, которые проявляет надо мною какая-либо потребность, зависит ведьто, что я почитаю как бога предмет, удовлетворяющий эту потребность. "Мыимеем, - говорит святой Августин в своем "Граде божьем", - образбожественной троицы в нас самих; мы существуем и знаем, что существуем, илюбим это наше бытие и знание; отсюда и разделение науки философами наестествознание, логику и этику, или мораль. Святой дух есть доброта, любовьили источник ее; второе лицо есть слово, разум или источник мудрости; первое лицо, бог-отец, есть бытие или творец бытия". То есть старейшийпервый бог - бог, предшествующий моральному и духовному богу, естьфизический бог: ибо как святой дух есть не что иное, как обожествленноесущество морали, а бог-сын не что иное, как обожествленное существо логики,так и бог-отец не что иное, как обожествленная сущность физики, природы, ииз нее одной человек вывел абстрактное понятие и выражение бытия. "В силуизвестной естественной необходимости, - говорит по этому случаю Августин, -бытие уже как таковое (или голое бытие) приятно, так что из-за него одногонесчастные не хотят погибнуть; ибо почему бы иначе им бояться смерти ипредпочитать даже бедственную жизнь смерти, как не потому, что природабоится небытия? Отсюда проистекает и то, что и неразумные животные хотятбыть и всеми возможными способами избегают гибели, что даже и бесчувственныерастения и даже и совсем безжизненные тела стремятся сохранить и утвердитьсвое бытие". Таким образом, мы видим, что отвлеченное понятие бытия имеетлишь в природе плоть и кровь, истинность и действительность, что,следовательно, подобно тому, как бытие есть предпосылка мудрости и доброты,так же точно и физический бог предшествует духовному и моральному; мы видимв то же время, что связь любви, при помощи которой человек прикреплен к себесамому и к жизни, есть цепь, на которой держались все боги, что лишь потомуЮпитер есть наивысший и самый могущественный бог, что потребность бытия,жизни есть наивысшая и самая могучая потребность человека, удовлетворение жеэтой потребности, то есть жизнь, в последнем счете зависит лишь от Юпитера;что, стало быть, то почтение, которое Юпитер внушает своим громовым шумом,есть лишь результат человеческой любви к жизни и боязни смерти. Такимобразом, лишь из "гневного огня", из тьмы человеческих вожделений, из хаосачеловеческих потребностей могли возникнуть греческие и христианские боги. Икак мог бы, в самом деле, человек провозглашать хлеб священным, как мог быон прославить Цереру, как божественную благодетельницу, если бы он неиспытывал голода как "ужасного тирана"? Нет, где нет дьявола, там нет ибога, где нет голода, нет и Цереры, где нет жажды, нет и Вакха. Нет поэтомуничего более забавного, чем когда ученые господа, - в силу того, что для нихрелигия именно древних народов представляет еще только теоретический илиэстетический интерес, - выводят и самую религию лишь из теоретических илиидеальных мотивов, когда они из-за мифологических фигур и завитков, которымивоображение разукрасило геркулесовский щит религии, забывают, что ведь,несмотря на это художественное снаряжение и на роскошь, над которыми они идо сих пор ломают себе головы, щит преследует не иную какую-либо цель, какохрану жизни человека. Так как все зависит от богов, боги же являются субъективными, то естьличными, эгоистическими существами, - существами, которые так же мыслят ичувствуют, как и человек:- "Я ревнивый бог", говорит Иегова в Ветхом завете;"боги, - говорит Венера у Еврипида, - находят удовольствие в том, что ихпочитают люди"; "мы, - говорят боги в овидиевых Фастах, - народчестолюбивый"; так как, стало быть, все зависит от милости или немилости, любви илигнева богов, то естественно, что они почитаются не только по мотивамчеловеческого, но также и божественного эгоизма; почитаются не толькопотому, что они делают человеку добро, но и потому, что они хотят бытьпочитаемы, короче говоря, они почитаются не только ради человека, но и радисамих себя. Субъективное или личное существо можно лишь тем почтить, что емуделают то, что отвечает его пониманию, что соответствует его существу, -стало быть, устраняют все, что ему не нравится. В честь знатного гостяустраняют домашний сор и грязь, скорбь и печаль, ссоры и перекоры, убирают сглаз долой все то, что могло бы на него произвести неэстетическое,неприятное впечатление. Точно так же поступает человек и в праздничные дни,посвященные почитанию богов; он воздерживается от всяких занятий, поступкови удовольствий, противоречащих существу богов; он забывает собственныерадости и горести, чтобы испытать радости и горести богов, как, например, впраздник Деметры. Но как раз это почитание богов в их духе и соответственноих интересам есть в то же время и почитание в духе человека и соответственноего интересам; ибо лишь этим целомудренным, бескорыстным почитаниемприобретаю я их благоволение; но раз я имею их благоволение, я имею все, чтомне желательно, я нахожусь у источника всех благ. Точно так же обстоит делос укрощением гнева, с примирением богов с людьми. Безразлично поэтому, берули я их как средство или как цель, потому что раз устранен гнев бога, тоустранено и всякое зло, раз уничтожена причина, то вместе с ней отпадает иследствие. "Моя величайшая вина заключается в том, - говорит Овидий в своихэлегиях из Том, куда его сослал гнев земного Юпитера, императора Августа, -что я его, императора Августа, оскорбил". "Если бы даже, помимо гневаимператора, меня и не удручало никакое зло, то не является ли гневимператора сам по себе достаточным злом?" "Ведь немилость императора несет ссобой всяческое зло". То же самое относится и к небесным богам. Утишить ихгнев значит уничтожить источник всякого зла. Так как боги распоряжаются жизнью и смертью, счастьем и несчастьем, тос ними и с их почитанием связана мораль, теоретическое, и практическоеразличение между добром и злом, правдой и неправдой. Я говорю: связана, потому что сами по себе и первоначально религия и мораль, - покрайней мере, в том смысле, в каком мы теперь эту мораль понимаем, - неимеют между собой ничего общего, и притом по той простой и очевиднойпричине, что в морали человек устанавливает отношение к себе и к своимближним, в религии же - к другому, отличному от человека существу. "Всесвященное писание, - говорит Боден в своей "Демономании", - полносвидетельств, что бог питает величайшее отвращение к колдунам (то есть ктем, которые отказываются от бога и соединяются с дьяволом), ибо они гораздоболее заслуживают проклятия, чем отцеубийцы, кровосмесители и содомиты"."Если бы волшебник, - говорит он далее,- и не причинил никакого вреда, несделал ничего злого людям и скоту, то все же он заслуживал бы того, чтобыбыть заживо сожженным, уже потому, что он отказался от бога, соединился сдьяволом и, следовательно, оскорбил величество бога". "Намерение убить, -говорит Лютер, - не такой большой грех, как неверие, ибо причинение смертиесть грех против пятой заповеди, неверие же - грех против первой ивеличайшей заповеди". "Известно, - говорит Кальвин, - что в законе ипророках вера и то, что относится к богослужению, занимают первое место,любовь же поставлена ниже веры". Католическая церковь совершенно определенноотвергла, как еретическое, положение, гласящее, что тот не христианин, ктоимеет веру без любви, и, стало быть, санкционировала то положение, что можноисповедывать христианство, иметь веру, религию - без любви, то есть безморали. А благочестивый русский, эта последняя надежда наших отъявленныхрелигиозных и политических абсолютистов, так строго блюдет свой пост, чтоскорее простит себе совершение кражи или убийства, чем нарушение поста(Штейдлин, Сборник по истории религий). "Армянские священники также скорееотпускают грех совершения убийства и какого-либо другого грубогопреступления, чем нарушение поста. Самые дурные люди из числагреков-христиан соблюдают посты не менее строго, чем и самые добродетельные"(Мейнерс, цитируемое сочинение). Криминалист Карпцов был так набожен, былтаким библейским человеком, таким христианином, что каждый месяц ходил ксвятому причастию и не меньше 53 раз - подумайте: пятидесяти трех - прочел Библию и тем не менее, или, быть может, именнопоэтому, этот благочестивый человек приговорил к смерти не меньше 20.000 -подумайте: двадцати тысяч - злоумышленников, то есть бедных грешников (Штейн,История уголовного права). "Коннетабль Анн де Монморанси... быть может,единственный глава католической партии, любивший религию ради нее самой...Если верить Брантому, он отдавал распоряжения пытать, убивать, поджигать,читая свой молитвенник и нисколько не обрывая своих молитв, до такой степенион был благочестив" (Всеобщий словарь Ролине, ст. Лига). О том противоречиимежду моральным достоинством и духовным, между гуманностью и религиозностью,между нравственностью и церковностью, которое являют собою в жизни нашипротестантские и католические духовные лица, умалчиваю потому, что считаюненужным и недостойным писать о вещах, поражающих даже притупленное вниманиенаших крестьян. Что же общего у веры с любовью, у религии с моралью? Ничегоили так же мало, как мало общего друг с другом у бога, к которому имеетотношение вера, и у человека, к которому имеет отношение любовь; ибо,согласно вере, человек и бог самым резким образом противопоставлены одиндругому: бог есть нечувственное, человек - чувственное существо; бог -существо совершенное, человек - существо несчастное, жалкое, ничего нестоящее. Как же, таким образом, может из веры вытекать любовь? Так же маломожет вытекать, как из совершенства - жалкое состояние, из изобилия -недостаток. Больше того! Мораль и религия, вера и любовь прямо противоречатдруг другу. Тот, кто любит бога, не может более любить человека, он потерялпонимание человеческого; но и наоборот: если кто любит человека, поистине отвсего сердца любит, тот не может более любить бога, тот не может датьпонапрасну испаряться горячей человеческой крови в пустом пространствебесконечной беспредметности и недействительности. Религия, говорят,предохраняет от грехов своим представлением о всеведущем существе; однако уже древние говорили, что нужно так молиться богу, как если бымолитву слушали люди, и что "тот, кто не боится людей, тот и бога самогообманывает"; религия, говорят, наказывает грешников; но у нее такжедостаточно способов - при помощи ли заслуг Христа, разрешительных грамот,коровьего навоза или воды для умывания - освободить человека от греха или,по крайней мере, - так как против самого греха вера совсем или почтибессильна, как в том признавались сами верующие, которые были честны, и какэто доказывали их характер и жизнь, - извинить грешника, домыть даже маврадо бела. Уже языческий поэт Овидий, правда, принадлежащий эпохе просвещения,а поэтому также и безверия, не может в своих Фастах, которые, впрочем, самиобязаны своим происхождением лишь антикварному вдохновению, удержаться отудивления тому, что его благочестивые предки могли верить, будто всепроступки, даже такое ужасное преступление, как смертоубийство, могут бытьпогашены водою реки. Но как ни противоречат друг Другу вера и любовь,религия и мораль, все же мораль не только имеет связь с религией, как явначале уже указывал, но и действительно на нее опирается, по совсем,однако, другим основаниям, чем это обычно принимается. Религия всемогуща:она повелевает небом и землей, движением и остановкой солнца, громом имолнией, дождем и солнечным светом, - словом, всем, что человек любит и чегоон боится, счастьем и несчастьем, жизнью и смертью; она делает поэтомузаповеди любви и морали предметами человеческого себялюбия, стремления ксчастью, награждая исполнение этих заповедей возможными благами,невыполнение их наказывая самыми страшными бедами. "Если ты не будешьповиноваться, - говорит Иегова, - голосу господа, твоего бога, и исполнятьего заповеди и законы, которые я тебе ныне предписываю, то все эти проклятияпадут на твою голову. Проклят будешь ты в городе, проклят и на поле и такдалее Господь пошлет тебе неудачи, беды и несчастья во всем, за что тытолько ни возьмешься, до тех пор, пока ты не будешь уничтожен. Господьпоразит тебя опухолью, лихорадкою, жарой, пожаром, засухой, ядовитымвоздухом и желтухой и будет преследовать тебя, доколе тебя не погубит.Господь поразит тебя египетскими желваками, наростами, паршами и чесоткойтак, чтобы тебе не оправиться. Господь поразит тебя слепотой, безумием ибешенством сердца, и ты будешь ходить ощупью в полдень, как ходит ощупьюслепец, и на своем пути не найдешь счастья" и так далее "Видишь, я толькочто показал тебе жизнь и добро, смерть и зло, дабы ты господа бога твоеголюбил и шел его путями, и соблюдал его заповеди, законы и веления, и могжить, и был приумножен. Господь бог твой даст тебе счастье во всех делах твоих рук, в плодахтвоего тела, в приплоде твоего скота, в урожае страны твоей, чтобы все этошло тебе на пользу". Мы из этого классического места видим, каким образомрелигия делает любовь к добродетели любовью к долгой и счастливой жизни,страх перед нарушением велений морали * - страхом перед египетскимижелваками, наростами, паршой и чесоткой, короче говоря, перед всевозможнымибедами и несчастиями, мы видим утверждение, что мораль опирается или должнаопираться на религию - не имеет другого смысла, как тот, что мораль должнаопираться на эгоизм, на любовь к себе, на стремление к счастью, иначе она неимеет основы. Различие между иудейством и христианством заключается лишь втом, что в иудействе мораль опирается на любовь к временной и земной жизни,в христианстве же - к вечной, небесной. Причина, почему не сознают того, чтотайна веры в отличие от любви, тайна религии в отличие от морали заключаетсялишь в эгоизме, лежит только в том, что религиозный эгоизм не имеетвидимости эгоизма, что человек в религии в форме самоотрицания утверждаетсебя, что он выявляет свое "Я" не в виде первого лица, свою волю не вповелительной форме, а в просящей, не в активной, а в страдательной, что онне сам себя любит, а смиренно предоставляет себя любить. Так содержаниелютеровской веры в отличие от любви или морали не что иное, как содержаниесебялюбия в страдательной форме, содержание, гласящее: бог любит меня или ялюбим богом; но так как я любим богом - такова связь веры с моралью, - то ялюблю людей; так как мой эгоизм удовлетворяется в религии, то мне не нужноудовлетворять его в морали; то, что я трачу и теряю в морали, то я получаюобратно или уже сторицей имею в вере, в уверенности, что меня любитвсемогущее существо, в распоряжении которого находятся все сокровища иблага. Однако вернемся к нашей цитате из Ветхого завета! Что принадлежитрелигии, что морали, * В этом месте идет речь не только о моральных велениях, но и орелигиозных заповедях. Но так как здесь дело идет именно о различии междуморалью и религией, то мы должны, разумеется, подчеркивать лишь первую, чтобогу, что человеку? К человеку относится запрещение убийства, запрещениенарушения брачного союза, запрещение воровства, запрещение лжесвидетельства,запрещение желать жену, дом, поля и так далее ближнего, - потому что хотязапрещение воровства, например, представляется вору бесчеловечным инаходится в величайшем противоречии с его эгоизмом, но зато оно находится ввеличайшем созвучии с эгоизмом собственника. Мораль и право покоятся вообщена совершенно простом положении: "чего ты не хочешь, чтобы люди тебе делали,того не делай и ты им". Но ни один человек не пожелает, чтобы у него отнялиего жизнь, его жену, его поле, его доброе имя; поэтому весьма естественно,что это воля каждого, - ибо даже вор не хочет, чтобы украденное было у него,в свою очередь, украдено, и убийца не хочет, чтобы у него была взята жизнь,- эта воля делается определенно всеобщим законом и что противящийся этомунаказуется. Что же принадлежит богу или религии? С одной, стороны,египетские желваки, парши, чесотка, опухоли желез и другие беды, которыерелигия предназначает злым, с другой стороны - долгая жизнь, многодетностьчеловека, плодовитость скота, урожай поля, которые она сулит добрым, ибо какэти блага, так и эти беды не находятся во власти человека. Хотя богиявляются моральными силами постольку, поскольку они наказывают неправду,грех, награждают правоту, добродетель, - тем не менее то, что является имсвойственным, что составляет их существо, есть не мораль, а только лишьсила, дающая им возможность наказывать и награждать. "Бог требует от вас нетолько христианской веры, он требует также, чтобы вы буди добры,благожелательны к людям, исполнены любви к своему ближнему". Это-неправда:бог требует от вас лишь веры, человек же требует, чтобы вы были добры,благожелательны к людям и исполнены к ним любви, ибо бог заинтересовантолько в вере, в морали же заинтересован человек. Чему ты веришь, это мнесовершенно безразлично, но не безразлично, что ты собой представляешь, чтоты делаешь. Для Я рубашка веры, разумеется, ближе, чем пиджак морали, по дляТы пиджак ближе, чем рубашка; для Ты существует даже только мой пиджак, ноне моя рубашка. Но и те, и другие являются предметом стремления к счастью,одни - утверждая, другие - отрицая, одни - как предметы любви, желания,другие - как предметы страха, отвращения. Что же является специфически,характерно присущим религии? Только стремление к счастью, только эгоизм, ипритом тот эгоизм, удовлетворение которого не находится во власти человека.Себе, своей жене, своему полю, своему скоту я желаю всяких благ, какиетолько можно измыслить; тому же, кто нападает на мою жену, на мой скот, намою жизнь и наносит им ущерб, на голову тому я с проклятиями накликаювсевозможные беды, и тогда именно, когда он не находится в моей власти, - аон не всегда находится в ней; но оба желания - как благословение, так ипроклятие - осуществляет или может осуществить лишь всемогущество божие иливсемогущество веры. Таким образом, религия - благодаря тому, что онаповелевает жизнью и смертью, небом и адом, что она превращает законы взаповеди всемогущего существа, то есть того понятия, которое включает в себявсе человеческие желания и страхи, - имеет своей основой эгоизм, благодарячему она проявляет страшную власть над человеком, особенно первобытным,-власть, перед которой сходит на нет власть морали, в особенностиабстрактной, философской, и потеря ее представляется поэтомуневознаградимой. Однако не следует упускать из виду, что религия проявляетэту власть только при помощи силы воображения или что ее власть заключаетсялишь в силе воображения; потому что, если бы ее власть была больше, чемвоображаемая, если бы религия была и в самом деле положительной основой иопорой права и морали, то религиозных посулов и наказаний должно было быбыть достаточно для основания и сохранения государств, и людям не пришло быв голову применять столь многочисленные, столь изощренные, столь жестокиенаказания для предупреждения преступлений. Или так: можно принять положение,что религия есть основа государств, но при этом надо прибавить: лишь ввоображении, в вере, в суждении, потому что в действительности государства,даже христианские, опираются не на силу религии,-хотя они ее (или, вернее,веру, слабую сторону человека) и употребляют как средство для своих целей, -а на силу штыков и других орудий пыток. В действительности люди вообщедействуют по совсем другим мотивам, чем они это себе представляют в своемрелигиозном воображении. Благочестивый Ф. де-Коммин в своей хронике короляЛюдовика одиннадцатого говорит: "Все злое или все проступки происходят отнедостатка веры; если бы люди твердо верили в то, что бог и церковь говорятнам о вечных и страшных наказаниях ада, то они не делали бы того, что ониделают". Но откуда же происходит эта слабость веры? Она происходит оттого,что сила веры есть не что иное, как сила воображения, и как ни сильна властьсилы воображения, все же власть действительности есть власть бесконечноболее значительная и прямо противоречащая существу воображения. Вера, как исила воображения, гиперболична, она живет лишь крайностями, преувеличениями;она знает лишь о небе и аде, ангелах и дьяволах; она хочет сделать изчеловека нечто большее, чем он должен быть, и именно поэтому делает из негонечто меньшее, чем он мог бы быть; она хочет сделать его ангелом, и делаетего за то при благоприятных обстоятельствах настоящим дьяволом. Такгиперболическое и фантастическое существо веры, под влиянием противодействияпрозаической действительности, превращается в свою собственнуюпротивоположность! Поэтому плохо обстояло бы дело с человеческой жизнью,если бы право и мораль не имели других оснований, кроме религиозной веры,столь легко превращающейся в свою противоположность, ибо она, как в томпризнавались величайшие герои веры, является прямой насмешкой надсвидетельством чувств, над естественным чувством и врожденным человекувлечением к неверию. Но как может явиться надежным и прочным основаниемнечто вынужденное, построенное на насильственном подавлении вполнеобоснованного влечения, в каждый данный момент подверженное сомнениям разумаи противоречиям опыта? Вера в то, что государство, - я, разумеется, имею ввиду государство вообще, а не наше искусственное, сверхнатуральноегосударственное здание, - что это государство не может существовать безрелигии, подобна вере в то, что натуральные ноги недостаточны, чтобы стоятьи ходить, что человек может стоять и ходить только на ходулях. Нонатуральные ноги, на которых базируются мораль и право, это - любовь кжизни, интерес, эгоизм. Нет поэтому ничего более неосновательного, чемпредставление о том и страх перед тем, что вместе с богами уничтожается иразличие между правдой и неправдой, между добром и злом. Это различиесуществует и будет существовать до тех пор, пока будет существовать различиемежду Я и Ты, ибо лишь это различие есть источник морали и права. Если мойэгоизм и позволяет мне воровство, то эгоизм другого человека ему самымрешительным образом воспротивится; если я сам по себе ничего не знаю и знатьне хочу о бескорыстии, своекорыстие других мне обязательно внушитдобродетель бескорыстия; если мой мужской эгоизм имеет тенденцию кполигамии, то женский эгоизм всегда воспротивится этой тенденции и будетотстаивать моногамию; если я и не вижу и не чувствую бревна в моем глазу, товедь каждая пылинка в нем будет как бельмо в глазах тех, кто жаждет меняосуждать; короче говоря, если мне и безразлично, хорош ли я или дурен, тоэто никогда не будет безразлично для эгоизма других. Ведь кто был до сих порправителем государств? Бог? Ах! боги управляют лишь на небесах фантазии, ноне на грешной земле действительности. Кто же, стало быть? Только эгоизм, но,разумеется, не простодушный эгоизм, а эгоизм дуалистический, который длясебя изобрел небо, для Других ад, для себя материализм, для других идеализм,для себя свободу, для других рабство, для себя наслаждения, для других отказот них, тот эгоизм, который в лице правительств наказывает своих подданныхза преступления, ими же, правительствами, совершенные, в лице отцовнаказывает их же собственные, ими же взращенные грехи детей, в лице мужей ихже собственные, в которых они же, мужья, повинны, слабости жен; эгоизм,который вообще все прощает себе и дает проявиться своему "Я" по всемнаправлениям, но который от других требует, чтобы они не имели своего "Я",чтобы они жили одним лишь воздухом, чтобы они были совершенны инематериальны как ангелы; я повторяю, не тот ограниченный эгоизм, к которомуодному обыкновенно прилагают это имя, но который является лишь одною, хотя исамой вульгарной его разновидностью, но тот эгоизм, который включает в себястолько же видов и родов, сколько вообще существует видов и родовчеловеческого существа, ибо имеется не только одиночный или индивидуальныйэгоизм, но также и эгоизм социальный, эгоизм семейный, корпоративный,общинный, патриотический. Конечно, эгоизм есть причина всех зол, но также ипричина всех благ, ибо кто иной, как не эгоизм, вызвал к жизни земледелие,торговлю, искусства и науки? Конечно, он - причина всех пороков, но также ипричина всех добродетелей, ибо кто создал добродетель честности? эгоизм -запрещением воровства; кто создал добродетель целомудрия? эгоизм -запрещением прелюбодеяния, эгоизм, который не желает делиться предметомсвоей любви с другими; кто создал добродетель правдивости? эгоизм -запрещением лжи, эгоизм, не желающий быть оболганным и обманутым. Такимобразом, эгоизм есть первый законодатель и виновник добродетелей, хотя бытолько из вражды к пороку, только из эгоизма, только потому, что для негоявляется злом то, что для меня является пороком, как и наоборот: что дляменя есть отрицание моего эгоизма, то для другого есть утверждение, что дляменя есть добродетель, то для него есть благодеяние. Впрочем, для сохранениягосударств, по крайней мере наших проклятых государств, враждебных природе ичеловеку, пороки так же, если даже еще не более, нужны, как людскиедобродетели. Если бы, например, - я привожу пример из близкой мне области,ибо я пишу на баварской почве, хотя, разумеется, не в баварском и уже,разумеется, не в прусском или австрийском духе, - если бы христианство былоу пас чем-то большим, чем простая церковная фраза, если бы дух христианскогоаскетизма и отрицания чувственности охватил баварский народ и этот народотказался от употребления пива, хотя бы в неумеренных размерах, то что сталобы с баварским государством? Русское государство имеет ведь, даже несмотряна свое "субстанциальное правоверие", свой главный финансовый источник жизнив таком яде, как водка. Таким образом, без пива нот Баварии, без водки нетРоссии - и нет даже Боруссии (Пруссии). И перед лицом этих и бесчисленныхдругих столь же распространенных фактов осмеливаются втирать народу очки,что религия есть связующее звено наших государств, скрепленных лишькаторжными цепями преступления против природы человека! Оставим, однако,ужасы политики! Мораль, говорят нам, должна основываться на религии, набожественном, а не на человеческом существе, иначе потеряет она всякийавторитет и всякую прочность. Что может быть более относительного, изменчивого, ненадежного, чемсущество человека? Как же может опираться на него моральный закон? Но незначит ли это попадать из огня да в полымя - от человеческого существаискать прибежища в существе бога? Не есть ли существо человека, при всембесконечном разнообразии его основных влечений, нечто себе равное, надежное,даже чувственно достоверное? Не говорится ли даже в пословице: "весь светимеет одно лишь желание, - чтобы ему было хорошо". Но существует личто-нибудь более неизвестное, сомнительное, противоречивое, колеблющееся,неопределенное, относительное, чем существо бога? Не является ли оно покрайней мере столь же переменчивым и различным, как переменчивы и различнывремена и люди? Не есть ли причина того, почему бог в известное время даетлюдям те, а не иные законы, те, а не иные откровения, не есть ли причинаэтого существо этих людей, которым соответствуют только данные законы иоткровения? Но не есть ли, - в том случае, если законодатель дает мне закон,соответствующий моему существу (а только такой закон есть истинный идействительный),-не есть ли мое существо закон закона, то, что является егопредпосылкой? Каково, стало быть, различие между человеческим и божественнымсуществом как основой морали? Это есть различие между простою правдой ирелигиозной иллюзией или фантазией, которая превращает в личное существовторое Я человека в отвлечении от его воли и разума. "Что-либо злое, -говорит, например, ортодоксальный полигистор восемнадцатого века (Гундлинг),- бог не может приказать, ибо он в высшей степени добр и мудр:следовательно, он приказывает доброе. Добро творится под знаком равенства,заповедь идет вслед; таким образом, он повелевает человеку то, что для негоявляется благом, и запрещает то, что ему вредно. Finis Dei noster quoquefinis sit oportet, -божья цель должна быть и нашей целью", разумеется; ибонаша цель есть и божья цель; чего мы не хотим, противоречащего нашейприроде, злого, вредного, того не хочет и бог. Но хотя в действительностизакон и существо божества имеют своей предпосылкой и основой человеческоесущество, религиозная фантазия все это переворачивает вверх дном. Тот жетеист по этому поводу замечает, что хотя атеист "и может понимать моральныеистины, имеющие связь с человеческой природой", но "для их практическогоосуществления, так как эти истины противоречат нашим вожделениям иаффектам", только теизм может дать надлежащие средства. "С противоположнойточки зрения, - говорит он же в согласии со всеми теистами, - не остаетсяничего другого, как полезность, которая и должна меня удержать от воровства,от убийства, от оскорбления другого". "Но предположим, - продолжает он, - тывстретишь своего заклятого врага в уединенном месте, как Саул Давида впещере, и сможешь не опасаться, что будет раскрыт твой акт мести и что ты небудешь наказан. Бога ты не боишься... Ты - атеист. Что же должно удержатьтебя от умерщвления твоего врага?" То же самое, что и тебя, хвастливыйтеист! Потому что в таких казуистических случаях решает лишь то, что тысобой представляешь, а не то, во что ты веришь или что ты думаешь; если тызлой, жаждущий мщения человек, то ты совершишь свое постыдное дело, несмотряна твою веру в бога и на твой страх перед богом, ибо благоприятствующийэтому момент и страсть увлекут тебя; но если ты являешься противоположностьюэтому, если ты не подлая, а благородная натура, если ты и в самом делечеловек, а не зверь, то ты и без страха перед богом и людьми найдешь в себедостаточно мотивов, которые удержат тебя от постыдного дела. Я назову преждевсего чувство чести, чувство, которое избегает делать тайным то, что стыдноделать при других, - чувство, которого, к сожалению, однако, христианствосовершенно не культивировало из-за своей веры в бога, - чувство, которое нехочет обманывать других и согласно которому человек хочет также и быть тем,чем он представляется другим, применительно же к указанному индивидуальномуслучаю это - то чувство, которое делает человека, если он не совсем зверь,как раз в тот момент, когда он может поступить как угодно с объектом своихвожделений, - победителем над своими страстями, - чувство, являющеесяторжеством наибольшей власти над жизнью и смертью, но именно поэтому неунижающее себя до презренного ремесла палача. Поэтому как в физике, так и вэтике, или морали, лишь по невежеству обратились к помощи теологии, ноименно по этой же причине не позаботились культивированием заложенных всамом человеке основ и элементов добродетели и оставили народ и по сей деньпребывающим в состоянии величайшей нравственной грубости. Что касаетсявышеприведенного положения, гласящего, что при атеизме нравственностьзависит исключительно от пользы или вреда, - положение, которое и донастоящего дня, хотя и другими словами и в других выражениях, отстаиваетсятеологами и их последователями, умозрительными лакеями теологии, - тоследует заметить, что это противоположение ложно даже с точки зрения теизма.В этом противоположении речь идет не о вреде и не вреде, пользе и не пользе,- в этом обе стороны сходятся, - а об известном и неизвестном вреде,известной и неизвестной пользе. Вред атеиста неизвестен, вред теиста,предмет его страха, - гнев, наказание божие, - известны; но и, обратно,польза атеиста неизвестна, польза же теиста - любовь, награда божия -известна. Или лучше: противоположность между теизмом и атеизмом естьпротивоположность между бесконечным и конечным эгоизмом. В страхе передбогом исчезает, правда, из поля зрения эгоизм, ибо страх есть трепетание Яперед силой, уничтожающей или могущей уничтожить Я, но в известной ибесконечной награде божией явственным образом выступает бесконечный эгоизм.Атеист поэтому имеет, правда, ту моральную невыгоду по сравнению с теистом,что у него нет страха перед богом, но у него есть и то преимущество передним, что он не имеет в виду никакой божьей награды. Впрочем, я этими словамине хочу защищать ограниченный, поверхностный атеизм прежнего времени, вчастности французский атеизм. Как истинная республика далека от республикифранцузов, так далек и истинный атеизм от атеизма французов. В основе веры вбожественное правосудие лежит, как я это показал уже в другом месте, и верав Немезиду, в гибель зла и в победу добра, вера, составляющая основу всехисторических действий. Но эта вера есть вера, независимая от теизма, от верыв бога, ибо добро заложено в человеческой природе, заложено даже вчеловеческом эгоизме; добро есть не что иное, как то, что отвечает эгоизмувсех людей, зло - не что иное, как то, что отвечает и что выгодно эгоизмуотдельных человеческих классов и что, стало быть, идет за счет других, ноэгоизм всех или даже только большинства всегда сильнее, чем эгоизмменьшинства. Достаточно, в самом деле, для этого бросить взгляд на историю!Когда начинается в истории новая эпоха? Всюду тогда, когда противисключительного эгоизма нации или касты заявляет свой вполне законный эгоизмугнетенная масса или большинство, когда классы или целые нации, одержавпобеду над высокомерными претензиями господствующего меньшинства, выходят изжалкого и угнетенного состояния пролетариата на свет исторической и славнойдеятельности. Так и эгоизм ныне угнетенного большинства человечества долженосуществить и осуществит свое право и начнет новую эпоху истории.Упразднению подлежит не аристократия образования, духа-нет! Но недопустимо,чтобы немногие были благородны, а прочие - чернью; все должны, - по крайнемере должны, - быть образованы. Не должна быть отменена собственность вообще- нет! Но недопустимо, чтобы немногие имели собственность, а другие - ничегоне имели; собственность должна быть у всех. Первоначальный предмет религии есть нечто, от человека отличное инезависимое, от чего, однако, он сам зависит. Это есть не что иное, какприрода. Весьма поучительны относительно этого пункта классики. Вотнесколько примеров. "Пусть боги, - говорит Овидий Германику в своих письмахс Понта, - дадут тебе только годы, то есть долгую жизнь, остальное возьмешьты уже у самого себя". "Молодой Цезон Квинкций, - говорит Ливий, - былблагородного происхождения, крупного и крепкого телосложения. К этим дарамбогов он присоединил еще сам блестящие доказательства храбрости на войне икрасноречия на форуме". Сейчас же вслед за тем Ливий называет его юношей,наделенным или вооруженным всеми дарами или благами природы и счастья. Передсражением с Ганнибалом, после перехода его через Альпы, Корнелий Сципионговорит - согласно Ливию - солдатам, между прочим, следующее: "Я ничегобольше не боюсь, как того, чтобы могло показаться, что не вы, а Альпыпобедили Ганнибала, хотя и вполне в порядке вещей, чтобы боги сами безчеловеческой помощи сражались с предводителем войска, ворвавшегося в страну,и победили его". "Год, оскверненный столькими (человеческими) зверствами(каким был 66 год при Нероне), и сами боги отметили бурями и болезнями", -говорит Тацит в своей летописи. Лукулл в биографии Плутарха отгоняетМитридата от моря при содействии богов тем, что буря уничтожает флотМитридата; у Флора же это поражение Митридата вызывают лишь волны и бури,как бы находящиеся с Лукуллом в союзе. Но ведь безразлично, сказать ли:природа или боги, потому что боги сами лишь поэтические существа природы."Все люди, - говорит Котта в цицероновском сочинении "О сущности богов", -полагают, что все внешние приятные вещи, - виноградники, поля, оливковыесады, изобилие плодов полевых и древесных, словом, все, что относится кприятной и счастливой жизни, - что все это они имеют от богов. Развекогда-нибудь кто благодарил богов за то, что он добродетельный муж? Нет! Онблагодарил богов лишь за то, что он богат, что он почитаем, что он здоров".Короче говоря, мнение всех людей - что счастье надлежит выпросить у богов,но что мудрость надо взять у самого себя. "Пусть Юпитер, - говорит Гораций всвоих письмах, - даст мне только жизнь, только имущество; веселый дух, то есть спокойное душевное расположение, я себе самдобуду", а цензор Метелл Нумидик говорит у Геллия: "Боги должны награждатьдобродетель, но не наделять ею людей". Так, и персидский поэт Саади говорит:"богатство и власть мы приобретаем не при помощи нашего искусства, - тольковсемогущество божие уделяет их нам". "Кто может в том сомневаться, - говоритСенека в своих письмах, - что то, что мы живем, есть дар бессмертных богов,но то, что мы живем хорошо (праведно, морально), есть дар философии". Какотчетливо, как ясно высказано здесь, что божество или боги не означаютчего-либо другого, как именно природу! Что вне власти человека, что неявляется действием человеческой самодеятельности, как, например, жизнь, тоесть действие бога, то есть в действительности природы. Природа есть бог человека; но природа находится в постоянном движении иизменении, и эти изменения природы или явления в ней обрекают на неудачу илиблагоприятствуют, препятствуют или поощряют человеческие желания инамерения; они-то поэтому главным образом и возбуждают религиозное чувство иделают природу предметом религии. Подымается попутный ветер я приносит меняк желанной стране: я прибыл туда "с помощью божьей"; бурный ветер вздымаетмоим врагам пыль в лицо: бог поразил их слепотой; дождь освежает менявнезапно во время великой засухи: послали его боги; появляется повальнаяболезнь среди людей или скота: болезнь есть "рука божия", или его власть. Ночто данные явления природы как раз соответствуют или противоречат тем илидругим человеческим желаниям, что они благоприятны или неблагоприятны длялюдей, это - в большинстве случаев простая случайность. Случайность- поройсчастливая - есть поэтому главный предмет религии. Кажется противоречием,что то, что, по выражению Плиния Старшего, как раз заставляет людейсомневаться в существовании бога, само принимается за бога. Однакослучайность имеет в себе существенный и первоначальный отличительный признакбожества, а именно: то, что она является чем-то непреднамеренным инепроизвольным, чем-то независимым от человеческого знания и воли, но в тоже время таким, от чего зависит судьба человека. То, что язычникиприписывали фортуне или фатуму, судьбе, то христиане приписывают богу, и,тем не менее, они так же обожествляют случайность, как и язычники, с тойлишь разницей, что они не представляют ее себе в виде особого божества.Общее слово бог есть мешок, в который можно поместить все, что угодно; носущество, заключенное в мешок, от этого не перестает быть тем, чем оноявляется и вне мешка; только для меня оно утрачивает свои видимые свойства.Поэтому по существу, для содержания, совершенно безразлично, скажу ли я, чтобог этого хотел или что этого хотел случай; безразлично, скажу ли я, что мнена долю выпал богатый урожай или что бог дал мне его; точно так же нет посмыслу никакой разницы между выражениями: "если бог захочет, то зацвететметла" и "кому везет, у того и бык отелится", между выражениями: "бог печется о глупцах" и "счастье благоприятствует дуракам"; междувыражениями: "бог даст" и "не всегда дует тот же самый ветер"; междувыражениями: "все идет, как угодно богу" и "все идет, как угодно судьбе";между "бог обо всем заботится" и "позаботились о том, чтобы деревья недорастали до неба"; между "кого бог промочил, того он и высушит" и "задождем идет солнышко". Бог есть "оно", превращенное в личное "он". "Он"уютнее, утешительнее, чем безличное "оно" счастья или несчастья, но в этом иединственное различие. Несчастный случай остается тем же, лишил ли менязрения упавший ласточкин помет или умышленный удар кулаком; сваливает лименя с крыши случайное "оно", или же капризный "он", мой всемилостивейшийгосударь, подстреливает меня для собственного удовольствия. Поэтому нетничего удивительного, что уже у греков слово "theos" (бог) имеет значениесчастья, случая tyche и что даже благочестивое простодушие нашиххристианских предков отгадало и раскрыло ту тождественность естественного ибожественного случая, которая, будучи отмечена в "Сущности христианства",так возмутила современных христиан. Вместо нашего "с богом" греки начиналисвои официальные документы и решения словами: "с удачей". И римляне говорятто бог вместо счастья или случая, то случай вместо бога. "Разве толькопоможет бог или какой-либо случай", - пишет, например, Цицерон Тирону.Фортуна имела в Риме не менее 26 храмов. - Как у нас "оно" и "бог"эквивалентны друг другу, так и у римлян одинаково употребляется: "пусть богобратит это во благо" или "пусть это кончится хорошо для меня и для вас!".Так, наивно благочестивый Авентин говорит: "Бог, природа и счастье решилииначе, тогда как нам показалось, что они уже выиграли битву". И по другомуповоду, когда "венгерцы были обращены ветром и непогодой в бегство", онпишет: "и тогда, быть может, по милости божией или по чему другому, солнцепомеркло" и так далее Предметом религии является самостоятельное, от человека отличное инезависимое, существо, которое есть не только внешняя природа, но ивнутренняя природа человека как нечто независимое и отличное от его воли иразума. Вместе с этим положением мы подошли к самому важному пункту - кпроисхождению религии, к тому подлинному месту, которое она занимает. Тайнарелигии есть, в конце концов, лишь тайна сочетания сознания сбессознательным, воли с непроизвольным в одном и том же существе. Человекимеет волю, и все же он имеет волю помимо своей воли - как часто завидует онбезвольным существам! - он сознателен и, однако, он бессознательно пришел ксознанию, - как часто губит он сам свое сознание! и как охотно в концерабочего дня погружается он в бессознательное состояние!-он живет и, однако,не имеет в своей власти ни начала, ни конца своей жизни; он сформировался и, однако, когда он закончил свое формирование, емукажется, что он произошел через какое-то первичное зарождение, что онпоявился на свет внезапно, как за ночь появляется гриб; у него есть тело, онего ощущает своим при каждом наслаждении, при каждой боли, и все же он чужакв своем собственном доме; всякая радость приносит ему награду, которой он незаслужил, но зато и всякое страдание составляет для него наказание, которогоон тоже не заслужил; в счастливые минуты он ощущает жизнь как подарок,которого он не просил, а в несчастливые - как бремя, которое взвалено нанего против его воли; он испытывает муку потребностей, и все же онудовлетворяет их, не зная, делает ли он это по собственному своемупобуждению или по чьему-либо чужому, удовлетворяет ли он тем самым себя иличужое существо. Человек со своим Я или сознанием стоит на краю бездоннойпропасти, являющейся, однако, не чем иным, как его собственнымбессознательным существом, представляющимся ему чужим. Чувство, охватывающеечеловека перед лицом этой пропасти и изливающееся в словах изумления: что ятакое? откуда? зачем? есть религиозное чувство, чувство того, что Я ничтобез некоего Не-я, правда, от меня отличного, но, тем не менее, самыминтимным образом со мною связанного, иного и, однако, составляющего моесобственное существо. Но что же во мне есть Я и что Не-я? Пусть Не-я естьголод как таковой или причина голода, но мучительное ощущение или сознаниеголода, которое меня побуждает направлять все мои орудия движения понаправлению к предмету, который бы эту муку утишил, это есть Я. ЭлементамиЯ, или человека, человека в собственном смысле этого слова, являются, такимобразом, сознание, ощущение, произвольное движение - произвольное, потомучто непроизвольное движение находится уже по ту сторону Я, в сферебожественного Не-я - потому-то в болезнях, как, например, в эпилепсии, и всостоянии экстаза, безумия, сумасшествия и усматривали откровения бога илибожественные явления. То, что мы только что показали на примере голода,относится и к высшим, духовным влечениям. Я испытываю, например, влечениетолько к поэтическому творчеству и удовлетворению его своей произвольнойдеятельностью, но самое влечение, склоняющее меня к этому удовлетворению,есть Не-я; хотя, - что, впрочем, сюда не относится, - Я и Не-я такпереплелись между собою, что одно может быть поставлено на место другого,при чем Не-я так же мало существует без Я, как и Я без Не-я, и это единствоЯ и Не-я и составляет тайну, существо индивидуальности. Каково Не-я, таковои Я. Так, например, где влечение к еде является преобладающим Не-я, там и Я,или индивидуальность, характеризуется преобладающим развитием орудий еды.Данному Не-я соответствует лишь данное Я и наоборот. Если бы дело обстоялоиначе, если само Не-я не было уже индивидуализировано, то явление илисуществование Я было бы столь же необъяснимо, чудесно и чудовищно, как ивоплощение бога или соединение человека и бога в теологии. То, что являетсяосновой индивидуальности, является и основой религии: соединение илиединство Я и Не-я. Если бы человек был одним только Я, то у него не было бырелигии, ибо он сам был бы богом; но ее не было бы и в том случае, если быон был Не-я или Я, не отличающееся от своего Не-я, ибо он был бы тогдарастением или животным. Человек, однако, именно благодаря тому есть человек,что его Не-я, как и внешняя природа, является предметом его сознания,предметом даже его удивления, предметом чувства зависимости, предметомрелигии. Что я такое без наличности чувств, без воображения, без разума? Вчем преимущество внешнего счастливого случая перед счастливой выдумкой,спасающей меня из нужды? Может ли помочь мне солнце на небе, если глаз небдит над моими шагами? И что такое блеск солнца по сравнению с волшебнымсветом фантазии? Что такое чудо внешней природы вообще по сравнению с чудомвнутренней природы, духа? Есть ли, однако, глаз продукт моих рук, фантазия -продукт моей воли, разум - изобретение, мною сделанное? Разве я сам "дал"себе все эти чудесные силы и таланты, которые составляют основу моегосущества и от которых зависит мое существование? Таким образом, является лимоей заслугой, моим делом, что я - человек? Нет! я смиренно признаю, - вэтом я совершенно одного мнения с религией, - что я сам не создал ни глаза,ни другого нашего органа или таланта; но все человеческие способности неполучены мною готовыми, как утверждает религия, нет! - здесь уже я прихожу встолкновение с религией - они развились, и притом одновременно со мной, изнедр природы. То, что не является продуктом человеческого произвола, религияделает продуктом божественного произвола; то, что не является заслугой,делом рук человека, она делает заслугой, даром, делом рук бога. Религия незнает другой созидающей деятельности, кроме произвольной деятельностичеловеческой руки, она вообще не знает другого существа, кроме человеческого(субъективного); человеческое существо для нее - и притом более, чем всебоги - есть абсолютное, единственное существо, которое имеет бытие; тем неменее, однако, к своему величайшему изумлению, она наталкивается в самомчеловеке на Не-я; она делает поэтому нечеловеческое существо в человеке, всвою очередь, человеческим, Не-я превращает в Я, которое так же имеет руки(вообще орудия или силы для произвольной деятельности), как и человек, с тоюлишь разницей, что божественные руки делают то, чего человеческие рукиделать не могут. Нам следует, таким образом, отметить две черты в религии.Одна, это - то смирение, с которым человек признает, что все, чем онявляется и что он имеет, он имеет не от себя; даже свою собственную жизнь исвое тело он имеет в аренде, но не в собственности и поэтому в любой моментможет быть их лишен, - кто поручится, что я не потеряю свой рассудок? - что,стало быть, он не имеет ни малейшего основания для чванства и высокомерия.Понятие Я, то есть того вообще, что человек себе приписывает, весьманеопределенно и относительно, и в той мере, в какой он расширяет это понятиеили его суживает, суживается или расширяется и понятие или представление обожественной деятельности. Человек может, - правда, часто из простойрелигиозной галантности и лести по отношению к богам, - зайти даже такдалеко, что он станет во всем себе отказывать; потому что то обстоятельство,что я ощущаю, что я сознателен, что я есмь Я, это, ведь, в конце концов,тоже результат предпосылок, находящихся вне Я, дело природы или бога. Всамом деле: чем больше человек уходит в себя, тем больше видит он, какисчезает различие между природой и человеком, или Я, тем более познает он,что он есть сознательное бессознательное или одно из сознательныхбессознательных, что он есть Не-я, являющееся как Я, или одно из них.Поэтому человек есть самое глубокое и самое глубокомысленное существо. Ночеловек не понимает и не выносит своей собственной глубины и раскалываетпоэтому спое существо на Я без Не-я, которое он называет богом, и Не-я безЯ, которое он называет природой. "Муж, - говорит Софокл в Аяксе-биченосце, - даже если он и имеетмогучее тело, должен постоянно думать о том и бояться того, что он и отмалейшего несчастного случая может погибнуть". "Мы, люди, не что иное, -говорит он там же, - как легкие тени, лишенные существа. Если ты об этомподумаешь, то никогда не произнесешь дерзкого слова против богов и никогдане будешь кичиться тем, что сильнее или богаче других, ибо один единственныйдень может отнять у тебя все, что ты имеешь". Когда Аякс покинул отчий дом,то отец сказал ему: "Мой сын, стремись к победе, но пусть победой бог тебядарит". Аякс, однако, дал на это глупый и дерзкий ответ: "Отец! при помощибогов и слабый врага осилит: я же и без них стяжать надеюсь доблести венец".Эта речь храброго Аякса была, без сомнения, не только не религиозна, но инеобдуманна, потому что и у самого храброго, и у самого сильного мужа можетза ночь парализовать руку простой ревматический припадок или вообщекакой-нибудь несчастный случай. Таким образом, если Аякс и не хотел иметьникакого дела с богами, то все же ему бы следовало включить в свою речьскромное "если" и сказать: "если со мной не случится какого-нибудьнесчастья, я одержу победу". Религиозность есть поэтому не что иное, какдобродетель скромности, добродетель умеренности, в смысле греческогоблагоразумия; бог любит, говорит Софокл, благоразумных, то есть тудобродетель, благодаря которой человек не переступает границ своей природы,не превосходит в своих мыслях и требованиях меру и возможности человеческогосущества, не притязает на то, что несвойственно человеку, ту добродетель,благодаря которой он отказывается от гордого звания творца, а произведения,созидаемые им, даже произведения кузнечного и ткацкого ремесел, не зачисляетсебе в заслугу, потому что способности к данному искусству и приемы его онимеет от природы, а не от себя. Будь религиозен! значит: подумай, что ты такое: - человек, смертный! Не так называемое сознаниебога, а сознание человека есть первоначально или само по себе сущностьрелигии (в ее неизменном, положительном смысле) - сознание или чувство, чтоя человек, но не причина человека, что я живу, но не являюсь причиною жизни,что я вижу, но не являюсь причиною зрения. Хотеть упразднить религию в этомсмысле было бы так же бессмысленно, как бессмысленно было бы хотетьсделаться художником, не имея таланта, а обладая только волей и старанием.Начинать какую-нибудь работу без таланта и, стало быть, без призвания значитначинать ее без бога; начинать же ее, имея талант, значит начинать суспехом, значит начинать ее с богом. "В нас, - говорит Овидий в своихФастах, - живет некий бог, мы воспламеняемся, когда он нас возбуждает". Ночто такое этот бог поэта? Олицетворенное поэтическое искусство, поэтическийталант, опредмеченный в виде божественного существа. "Все попытки, -превосходно говорит Гете, - ввести какое-нибудь иностранное новшество,потребность в котором не коренится в глубинах самой нации, неразумны, и всетакого рода надуманные революции не имеют успеха, ибо они не имеют бога,который воздерживается от подобного рода негодных поступков. Но еслисуществует в народе действительная потребность в большой реформе, то народимеет бога на своей стороне, и реформа удается". Это значит: что творитсябез надобности, а стало быть, без права, ибо право нужды есть первичноеправо, то творится без бога. Где нет необходимости в революции, там недостает у революции и настоящего побуждения, таланта, головы, и она понеобходимости должна потерпеть крушение. Предприятие без бога, или, что тоже, без успеха, есть предприятие безголовое и бесполезное. Другая чертарелигии, которую следует отметить и которую мы уже отметили, есть товысокомерие, с которым человек, преисполненный лишь сознания собственногозначения, все превращает в себе подобное, очеловечивает и таким образомделает также отличную от человека сущность его личным существом,следовательно, существом, которое является предметом молитв, благодарений ипочитания. Религия благодаря тому, что она делает произвольное чем-тонепроизвольным, силы и произведения природы - дарами и благодеяниями,обязывающими человека благодарностью и почитанием по отношению к ихтворцам-богам, - религия поэтому имеет за собой видимость глубокойгуманности и культуры, между тем как противоположная точка зрения,рассматривающая и принимающая блага жизни как непроизвольные произведенияприроды, имеет против себя видимость бесчувственности и грубости. Уже Сенекаговорит в своем сочинении о благодеяниях: "Ты говоришь: все эти блага идутот природы. Но разве ты не сознаешь, говоря это, что ты употребляешь другоеназвание для бога? Ибо что другое природа, как не бог? Стало быть, ты ничегоне говоришь, неблагодарнейший из смертных, когда говоришь, что ничем необязан богу, а лишь природе, ибо нет ни природы без бога, ни бога безприроды, но оба они - одно и то же". Однако мы не должны дать себя ослеплятьэтим религиозным ореолом святости, но признать, что влечение человекавыводить все действия природы из одной личной причины, добрые - из добройволи или доброго существа, злые - из злой воли или злого существа, имеетсвое основание в грубейшем эгоизме, что лишь из этого влечения произошлирелигиозные человеческие жертвоприношения и другие ужасы человеческойистории; ибо то же влечение, которое для блага, им получаемого, нуждается вличном существе для благодарности и любви, нуждается и для зла, с нимприключающегося, для того, чтобы ненавидеть и уничтожать, также в личномсуществе, будь то еврей или еретик, волшебник или ведьма. Один и тот жеогонь вздымался к небу в знак благодарности за блага природы и сжигал в виденаказания за зло природы еретиков, волшебников и ведьм. Если поэтомупризнаком образования и гуманности является благодарение господа бога заблагодетельный дождь, то таким же признаком образования и гуманностиявляется и навязывание в качестве вины дьяволу и его товарищам вредоносногограда. Там, где все доброе исходит от божественной доброты, там понеобходимости все злое исходит от дьявольской злобы. Одно не отделимо отдругого. Но совершенно ведь очевидно, что приписывание человеком злой волидействиям природы, противоречащим его эгоизму, свидетельствует о величайшейнеразвитости. Нам не нужно для того, чтобы в этом убедиться, восходить доКсеркса, который, согласно Геродоту, наказал 300 ударами кнутом Геллеспонт,в досаде на то, что через море нет моста; не нужно переселяться на островМадагаскар, где умерщвляют детей, которые во время беременности и родовпричиняют своим матерям тягость и боли, будто бы из-за того, что они злы, -мы ведь и сами видим, как наши некультурные, невежественные правительстваприписывают все им неприятные, исторически необходимые явления в развитиичеловечества злой воле отдельных лиц, как некультурный человек лишь потомудурно обращается со своим скотом, со своими детьми, со своими больными, чтоон рассматривает ошибки или особенности природы, как действия преднамереннойзакоснелости, как и вообще чернь со злорадством приписывает воле человекато, что от него не зависит, что он имеет от природы. Стало быть, таким жепризнаком некультурности, грубости, эгоизма, предубежденности является то,что человек противоположные, благодетельные явления природы приписываетдоброй или божественной воле. Различение: "я - не ты, ты - не я" - естьосновное условие, основной принцип всякого образования, всякой гуманности.Тот же, кто приписывает действия природы воле, тот не различает между собойи природой, между своим и ее существом, тот поэтому и не относится к нейтак, как должен относиться. Истинное отношение к предмету должносоответствовать его отличию от меня, от моего существа; это отношение,правда, не есть религиозное, но и не up религиозное, как это представляетсебе обыкновенная и ученая толпа, которая знает лишь противоположность междуверой и неверием, религией и нерелигиозностью, но не знает третьего, высшегонад ними обоими. Будь так добра, милая земля, - говорит религиозный человек,- и дай мне хорошую жатву. "Хочет земля или не хочет, она должна мнепринести плоды", - говорит нерелигиозный человек, Полифем; земля мнепринесет, - говорит настоящий, чуждый как религиозности, так инерелигиозности, человек, - если я ей дам то, что подобает ее существу; онани не хочет дать, ни не должна дать - дать вынужденно, против своей воли -она просто только даст, если я с своей стороны исполню все условия, прикоторых она может что-либо дать или, вернее, произвести; ибо природа не даетмне ничего, я должен все, - что, по крайней мере, не имеет непосредственноко мне отношения, - сам себе присвоить, и притом самым насильственнымобразом. Мы между собою, в силу разумных и эгоистических соображений,запрещаем убийство и воровство, но по отношению к другим существам, поотношению к природе, мы все убийцы и воры. Кто дает мне право на зайца? Лисаи коршун имеют такой же голод и такое же право существовать, как и я. Ктодает мне право на грушу? Она столько же принадлежит муравью, гусенице,птице, четвероногому. Итак, кому же она собственно принадлежит? Тому, кто ееберет. И

Дата добавления: 2014-10-23