Джонатан Педдер 5 страница

Некая молодая женщина пришла в группу из-за того, что страдала хронической депрессией. Она была старшей из двух детей в семье, где согласно традициям очень хотели иметь первенца-сына. Долгожданным сыном стал второй ребенок, появившийся тремя годами позже. Поэтому с ее стороны было вполне естественно испытывать жгучую ревность, вплоть до мыслей об убийстве. Возможно, в определенной мере ей удалось преодолеть эти чувства и даже оценить брата как компаньона. Но когда ему исполнилось 20 лет, он погиб в автокатастрофе. С тех пор женщина страдала хронической депрессией. Психодинамическое объяснение в данном случае состояло бы в том, что смерть брата пробудила в ней чувство вины за свою враждебность, испытываемую в детстве, заставив ощутить вину: будто бы каким-то магическим образом она накликала на него это несчастье. Но при первых же намеках на эту ситуацию она с негодованием отвергла их. Через несколько месяцев к группе присоединился молодой человек, немного моложе ее. Женщина нападала на него и безжалостно критиковала, что, по мнению всех остальных членов группы, было совершенно непропорционально реальным промахам несчастного новичка. Затем она поняла, что отнеслась к появлению новичка в группе с такой же враждебностью, как когда-то отнеслась к появлению нового ребенка в семье. Но только заново пережив давно подавленные чувства, пациентка смогла осознать их.

Явление переноса направлено на терапевта и на других участников терапевтического процесса, например, на членов группы. Так было в только что приведенном примере, где перенос создал восприятие группы как собственной семьи, а приход новичка был воспринят как рождение нежеланного младшего брата в прошлом. Вся окружающая обстановка — проводящий терапию специалист, помещение, длительность занятий, группа в целом, клиника — может оказаться насыщенной мощным зарядом чувств и фантазий, необходимым для того, чтобы по-новому взглянуть на собственные действия, которые ранее невозможно было истолковать без этой встряски. У многих пациентов образ клиники (или другого места, где проводится терапия) сливается с образом самого терапевта в том смысле, что они (и терапевт, и клиника) вызывают одинаковые чувства (Main, 1989, ch.9). Иногда, напротив, эти чувства резко различаются, особенно у высокотревожных, “пограничных” пациентов, которые делят персонал в соответствии с хорошими и дурными аспектами своей собственной личности и своими “внутренними объектами” (Main, 1989, ch.2). Если это проявляется по отношению к членам группы, то вызывает их сопротивление и протест, поскольку для исцеления необходимо ощущать признание окружающих.

Позитивный перенос затрудняет пациентам расставание с терапевтом и местом проведения занятий, особенно если они страдают хронической зависимостью. Но этот факт свидетельствует, что они получили достаточную поддержку. Расширенное и обобщенное явление переноса позволяет пациентам почувствовать защищенность благодаря тому, что они обрели место, куда всегда при необходимости могут обратиться за помощью.

До сих пор, рассуждая о переносе, мы говорили только о чувствах пациента к терапевту. А что терапевт чувствует по отношению к своему пациенту (на языке психотерапии это называется контрпереносом)? Иногда врач или сиделка даже испытывают вину, если пациент вызывает у них какие-то личные чувства. Но тем молодым людям, кто глух к чужим страданиям и бедам, противопоказана работа в сфере оказания помощи. Разумеется, бывают ситуации, например, катастрофы и стихийные бедствия, когда необходимо оказывать срочную помощь пострадавшим, и профессионал должен призвать на помощь всю свою выдержку и умение держать себя в руках, чтобы не грохнуться в обморок и не убежать прочь. Но стыдиться своих чувств совершенно не надо, в менее острых ситуациях они могут помочь нам узнать очень многое.

Например, студент-медик, долго беседовавший с глухо замкнутым в себе шизоидным больным, с огорчением признал, что не сумел ничего вытянуть из него. Это могло произойти из-за того, что студент не владел искусством вести собеседование (как ему и показалось), а могло оказаться и вполне естественным ощущением, которое возникло бы у любого при общении с таким некоммуникабельным типом. Способность ведущего беседу с больным понять его чувства и мысли издавна считалась в психиатрической практике одним из ключевых моментов при диагностировании шизофрении (Mayer-Gross et al., 1977). Если мы уверены, что у нас достаточно чувства юмора, что мы не слишком погружены в собственные проблемы и на нас не давит плохая организация работы, то чувства, возникающие у нас по отношению к пациенту, могут быть в высшей степени поучительными. Хилл (1956), например, говорил, что если пациент вызывает раздражение у врача, можно с высокой вероятностью предположить, что пациент страдает истерией. Очевидно, что подобная концепция не может претендовать на универсальность, поскольку реакции людей различны в зависимости от множества причин: если врач встал с постели не с той ноги, все пациенты, которых он примет в этот день, могут быть на основании такой концепции зачислены в истерики. Но отслеживать собственные чувства, размышлять над причиной их появления и при этом не позволять себе немедленно действовать, выставляя пациента вон из кабинета, очень полезно.

В специальных областях психотерапии понятие контрпереноса имеет многообразные значения, мы остановимся на двух достаточно широких различиях. Как и в случае переноса, контрперенос сначала был воспринят как помеха. Любое выраженное чувство по отношению к пациенту рассматривалось как отражение его собственных неразрешенных конфликтов и проблем в прошлом и настоящем, переносимых на пациента. Поэтому считалось желательным, чтобы врач, прежде чем вести психотерапию, сначала сам прошел курс психотерапевтического лечения.

В том случае, когда терапевт, работая с пациентом, свободен от погруженности в личные проблемы и способен проявлять “свободный поток внимания”, “слушать третьим ухом”, чтобы уловить то, что стоит за поверхностным слоем общения, его собственные чувства, бессознательно “подстраивающиеся” под пациента, могут дать ключ к пониманию проблемы. На этот аспект контрпереноса, превращающий его в весьма ценный инструмент психотерапии, одной из первых обратила внимание Хейманн (Heimann, 1950, предположившая, что бессознательное в аналитике понимает бессознательное в пациенте и задача аналитика — вытащить это ощущение с глубинного уровня и использовать его как источник проникновения в проблемы пациента.

Примерно в то же время Литл (1951) высказывала похожие идеи, работая с серьезно психически травмированными пациентами, которые часто оказывались чрезвычайно чувствительными к контрпереносу и воспринимали его как предвзятое отношение. Такие ситуации требовали от аналитика умения разобраться с возни­кающей напряженностью в их отношениях (Little, 1957). Винни­котт (1947) описывал способность пациентов возбуждать к се­бе ненависть со стороны тех, кто оказывает им помощь. Он ввел полезное различие такого “объективного” контрпереноса и “субъективных” аспектов, возникающих, скорее, из ситуации и даже из внутренних проблем самого терапевта. Эти работы о контрпереносе были первыми, а затем было написано еще множество исследований (Sandler, 1976; Brown, 1977; Epstein and Feiner, 1979; Searles, 1979).

По удачному выражению Майкла и Энид Балинтов (1961), ощущения, которые врач испытывает по отношению к пациенту, являются частью болезни пациента. Другими словами, то, что испытывает терапевт, может оказаться частью коммуникации пациента (как осознанной, так и бессознательной). Пациент может испытывать страх перед собственными чувствами, от которых он пытается отгородиться, а у терапевта таких ограничений не существует, и он может воспринять этот неосознанный пациентом посыл. Пытаясь проникнуться сопереживанием и ощутить себя в чужой шкуре, терапевт в то же время позволяет себе испытать те чувства, в которых пациент не осмеливается или не желает признаться самому себе. Терапевт испытывает чувства, которые бы мог испытывать человек, каким представляет его пациент, переносящий на него свои былые чувства и отношения, например, защищающий или отвергающий родитель. Иными словами, чувства, связанные у терапевта с контрпереносом, представляют собой отражение чувств и поступков пациента по отношению к терапевту.

В процессе лечения одной молодой женщины, пытавшейся освободиться от деструктивно критикующей и давящей матери, терапевт, будучи сама женщиной, обнаружила, что испытывает по отношению к пациентке настрой на критику и желание диктовать. Осознав это, врач сумела объяснить пациентке, что та сама провоцирует окружающих, в том числе и мать, на возникновение такого отношения к себе.

Это пример явления, которое Рэкер (1968) называет “ комплементарным контрпереносом”; реакции терапевта находятся в соответствии с ожиданиями пациента (в данном случае он оказывается на месте матери, втянутый в бессознательную провокацию со стороны пациента). Сам пациент чувствует себя обиженным и страдающим ребенком. Задача терапевта разобраться и не позволить себе поддаться на провокацию, настроить себя на ощущения, которые испытывает обиженный ребенок (Рэкер называл это “ согласующимся контрпереносом”). Все это позволило врачу и пациенту “проиграть” жизненную патогенную ситуацию отношений, сложившихся у пациентки с матерью еще в раннем возрасте.

Рассматривая явление переноса, мы старались связать его с другими проявлениями жизненного опыта, чтобы показать, что он не является чем-то специфическим лишь для психотерапии. Относится ли это замечание к контрпереносу? Порой может показаться мистическим предположение, что терапевт обнаруживает чувства, в которых пациент не отдает себе отчета. Но, как доказывал Дарвин (1872) в работе “Выражение эмоций у человека и животных”, у млекопитающих одной из основных является способность воспринимать невербальные посылы об эмоциональном состоянии других живых существ: чтобы понять, враг это или друг. А повседневным прототипом деятельности терапевта в процессе анализа чувств пациента, безусловно, является общение матери с младенцем, еще не умеющим говорить.

Сначала младенец полностью зависим от матери, которая должна обладать способностью понимать, что тревожит ребенка, и вовремя принять меры. Чуть позже мать начинает называть ребенку испытываемые им ощущения, чтобы тот мог про себя определять их. Все младенцы проходят через довербальную стадию алекситимии — стадию неспособности выразить чувства словами. Подобное явление очень резко выражено у пациентов с психосоматическими расстройствами. Как мать помогает младенцу познакомиться с его собственными чувствами и постепенно научиться выражать их жестами и словами, так и психотерапевт помогает пациенту добиться того же, используя для этого контрперенос.

Умение различать рабочий альянс, перенос и контрперенос поможет яснее разобраться в различных терапевтических методах, описанных во второй части.

Часть 2.

ПРАКТИКА ПСИХОДИНАМИКИ

Введение в практику психодинамики

В первой части мы доказывали, что люди могут болеть, и потенциальным помощникам, например, врачам, будет нелегко справиться с их болезнями, если причина коренится в конфликте из-за неприемлемых и часто бессознательных аспектов собственной личности, очень часто являющихся результатом травмирующих событий и обстоятельств в раннем детстве. Основой динамической психотерапии является создание установки, благодаря которой человек осознает аспекты собственной личности и корни создавшейся проблемы. По сути, главным в этом процессе являются отношения с терапевтом, без чего никакой психотерапии просто быть не может.

Со времен Гиппократа считалось, что отношения врача и пациента должны быть основаны на доверии и конфиденциальности, иначе врач не может эффективно исцелять своих пациентов. В нашем веке, следуя Фрейду, психоаналитики и психотерапевты создали потенциал доверия и конфиденциальности своих консультаций, причем отношения построены не на основе активной работы врача с инертным пациентом, а в форме общего пространства, где и врач, и пациент вместе заняты изучением и разрешением патогенного конфликта и ликвидацией последствий травм и неудач раннего возраста.

Хотя такой специальный тип отношений формализован именно в психоанализе и психотерапии, любой хороший врач всегда должен уметь внимательно слушать больного. В 1850 году американский романист Натаниэль Готторн живо описывал подобное явление:

“Если же последний (врач) обладает прирожденной мудростью и еще чем-то, чему трудно найти точное название — назовем это интуицией; если он не впадает в самовлюбленные поучения и не важничает чересчур, если у него есть способность, которая может быть только врожденным даром, — способность настраивать свой мозг на волну пациента настолько, что тот невольно проговаривается о том, что живет у него только в глубоко спрятанных мыслях; если такие откровения будут приняты с изумительной тонкостью и сочувственным пониманием, которое проявляется без слов, тональностью молчания, легкого как дыхание, осторожно вставленным словом, подтверждающим, что все понято; если к такой высокой квалификации исповедника присоединяется еще и искусство врача-терапевта, тогда неизбежно наступит момент, когда душа страдальца сумеет излиться с облегчением потоком темных и в то же время прозрачных рассказов, проливающих свет на все тайны и секреты”.

(“Алая буква”, 1850).

Способность к сопереживанию, умение почувствовать себя на месте другого, эмоционально идентифицировать себя с ним, ощутить его затруднения, совершенно очевидно, присущи не одним психотерапевтам, врачам и подобным специалистам. Можно усомниться, что эта способность целиком и полностью врожденная, как полагал Готорн, и не зависит от опыта ранних лет или профессионального обучения. Более того, существенно, чтобы эта интуитивная способность была сбалансирована умением объективно наблюдать и самого страждущего, и нашу реакцию. С такими уточнениями отрывок из романа Готорна можно считать прекрасным описанием роли психотерапевта как фасилитатора. Присутствие того, кто пытается понять, а не судить или управлять, создает ощущение защищенности и рождает атмосферу, в которой можно быть самим собой. Тогда человек, попавший в беду, чувствует, что может безопасно поделиться своими проблемами и исследовать то, о чем раньше не осмеливался думать и говорить.

Психотерапевтическое выслушивание не является пассивным, “а предполагает живое и сочувственное участие в том, что беспокоит пациента” (Bruch, 1974). В этом смысле психотерапия — это беседа, но ни в коем случае не поверхностная болтовня — она не ставит своей задачей достижение быстрого, кратковременного облегчения благодаря поддакиванию и утешениям. Она предполагает честный разговор, все более доверительный и задушевный, который ведут люди, равно заинтересованные в том, чтобы понять страждущего, его проблемы и найти их решение.

Далее будут поочередно рассмотрены основные терапевтические элементы психотерапии, различные уровни психотерапии и различные типы динамической психотерапии, представленные сегодня в многообразии психотерапевтической практики. В нашем веке появилось несколько четко различимых форм лечения. Мы отчасти проследили их эволюцию (см. “родовое древо” на рис. 10). Психоанализ, родившийся на заре века в практике сначала немногочисленных частных консультантов, остается основной формой интенсивной терапии, но по-прежнему доступен весьма ограниченному кругу лиц. В 20—30-е годы появился детский психоанализ, первоначально возникший в детских клиниках и включавший в себя игровые элементы, будящие воображение ребенка и способствующие развитию коммуникации. Социальные последствия первой мировой войны выразились и в том, что широкий круг людей стал нуждаться в помощи, которую невозможно было в таких масштабах организовать по привычной схеме работы психоаналитика — один на один с пациентом. Однако игнорировать потребность в помощи тоже было нельзя. Появились специальные нестационарные отделения при обычных больницах общего типа, куда приходили такие пациенты. Эти отделения получили название отделений психологической медицины, чтобы пациенты не опасались клейма психически больных. Человек, нуждавшийся в подобной помощи для решения своих эмоциональных проблем, мог теперь не опасаться, что его будут лечить наравне с сумасшедшими. В 40—50-е годы, частично в результате еще более широкомасштабных последствий второй мировой войны, получило развитие новое направление — групповая психотерапия, которая занималась проблемами невротического и личностного характера. Этот метод сумел раскрыть новый терапевтический потенциал и оказать помощь значительно более широкому кругу нуждающихся. Позднее выделились еще два отдельных направления: семейная терапия и терапия супружеских пар, а также социальная терапия. В настоящее время развиваются и новые методы, например, группы встреч, призванные освободить “нормальных” людей от ощущения социальной отчужденности, имеются формы консультаций и самопомощи для решения и предупреждения различных проблем. Теперь лицам, нуждающимся в помощи такого рода, не грозит клеймо психического больного. Обзор психотерапевтической практики будет закончен рассмотрением проблемы выбора наиболее подходящего для конкретного пациента подхода.

Из этого очерка можно будет почерпнуть представления об исторической последовательности развития основных форм психотерапии в Великобритании. Подробнее такое представление дают
публикации в специальных журналах: в “Международном журна-ле по психоанализу”, который был основан Эрнстом Джонсом в 1919 г. одновременно с образованием Британского психоаналитического общества; в “Британском журнале медицинской психологии”, основанном в 1920 г. при медицинской секции Британского психологического общества; в журнале “Человеческие отношения”, издаваемом Тэвистокским институтом человеческих отношений с 1947 г.; “Журнале детской психотерапии”, выпускаемом Ассоциацией детских психотерапевтов с 1963 г.; в журнале “Групп-анализ”, издаваемом лондонским Обществом групп-анализа с 1969 г.; в “Журнале семейной терапии”, органе Ассоциации специалистов по семейной терапии, издаваемом с 1979 г.; в “Международном журнале терапевтических сообществ”, появившемся в 1980 г. Позднее, в середине 80-х, почти одновременно появились еще три журнала — “Психоаналитическая психотерапия”, “Бри-танский психотерапевтический журнал” и “Свободные ассоциации”.

Элементы психотерапии

У личности, как и у тела, имеется природное стремление к исцелению и развитию. Фундаментальная задача психотерапии, как и других областей медицины, состоит в том, чтобы облегчить этот процесс. Отторжение и подавление каких-либо аспектов собственной личности происходит потому, что они кажутся пугающими и причиняют боль. Процесс психотерапии состоит в обнаружении подобных чувств, в помощи пациенту при осознании этих чувств и в преобразовании их таким образом, чтобы они перестали играть деструктивную роль.

На рис. 7 показано, как установки, заданные в процессе психотерапии, взаимодействуют с динамическими процессами, происходящими в пациенте. Словесное общение помогает установить отношения доверия, способствует осознанию и интеграции аспектов собственной личности и отношений с другими людьми — отношений, в которых пациент прежде не отдавал себе отчета.

Рис. 7.

См. PDF-файл

Отношения доверия

Необходимость обращаться за помощью к чужому человеку вызывает неприятное напряжение и чревато новыми конфликтами, помимо тех, которые уже мешают данному человеку. Что это за человек, к которому я попал? Поймет ли он меня? Сумеет ли помочь? Захочет ли мне помочь? Не сочтет ли, что даром тратит на меня время? Не осудит ли меня слишком сурово, посчитав слишком дурным или слишком безумным и потому не заслуживающим помощи? Желание пациента защитить себя от этих и тому подобных опасений может помешать ему быть честным и откровенным. Сопротивление и недоверие, возникающее во время беседы, существуют помимо неизбежно проявляющихся бессознательных механизмов защиты. От того, как терапевт встретит пациента и чем ответит на его невольные опасения, зависит, насколько искренним будет пациент.

Для того чтобы установить доверительные отношения, терапевт должен вести себя уважительно и воздерживаться от вынесения каких бы то ни было оценок. Давая пациенту ощутить, что понимает его тревоги и проблемы, терапевт помогает пациенту расслабиться и говорить откровеннее. Сознавая, что пациент может излагать свои тревоги каким-то косвенным способом, терапевту следует расширить поле беседы, спросив: “Как дела дома?” или “Не тревожат ли вас еще какие-нибудь проблемы?” Только когда пациент убедится, что врачу можно доверять, что врач на его стороне, будет заложена основа рабочего альянса. Это не всегда получается легко и просто. Для пациента может быть удобнее дистанцироваться от реальных проблем, например, считать их относящимися к физическим причинам, а не к проблемам человеческого общения. Иногда только установив контакт и убедившись, что границы доверия возможно расширить, врач осторожно переходит к исследованию реальных проблем. Иногда требуются месяцы, а то и годы, чтобы почувствовать достаточное доверие и позволить себе избавиться от груза гнетущих проблем.

Некая женщина тридцати с небольшим лет, живущая с мужчиной и родившая от него двоих детей и вновь беременная, постоянно посещала психотерапевта и уже в течение двух лет жаловалась на головные боли, которым не находилось никаких органических причин. Внезапно она призналась, что этот мужчина бьет ее и она фактически чувствует себя узницей в его доме. Проработав данную проблему и дав выход своему подавляемому гневу, она испытала облегчение и увидела возможность изменить ситуацию в семье.

Кстати, это была семья индейцев, но нельзя утверждать, что столь долгое откладывание признания явилось проявлением национального характера. Вообще недоверие, тормозящее откровенность, необходимую для излечения, очень распространено среди любых возрастных, национальных и социальных групп. Предрассудки настолько глубоко въелись в сознание людей (Ashurst and Hall, 1989; Littlewood and Lipsedge, 1989), что пришлось изобретать новые подходы в психотерапии, предназначенные специально для женщин и для представителей этнических меньшинств. В Лондоне существует Центр женской терапии и Межкультурный психотерапевтический центр, куда могут обратиться желающие получить помощь именно от представителей своего пола или своей этниче­ской группы.

Для терапевта встреча с незнакомым пациентом также вызывает тревогу и волнение, особенно у новичка, которому важно убедиться самому и доказать пациенту, что он способен оказать эффективную помощь. Терапевту важно четко осознавать все эти моменты, чтобы суметь наладить отношения с пациентом. Кроме того, развитие терапевтической легкости и искусности включает в себя умение доверять своим реакциям и интуиции, поэтому в специальном обучении динамической терапии такое значение придают этой стороне подготовки психотерапевта и ее обязательному дальнейшему развитию.

Если препятствия на пути установления доверия преодолены, можно начинать терапию. Стоит вспомнить, что, по Эриксону, индивидуальное развитие требует установления основополагающего доверия на самой ранней стадии отношений “мать-дитя”. Конечно, не всем повезло в детстве, и недоверие может присутствовать в любых отношениях с потенциальным помощником. Отвержение помощи — крайняя форма защиты от мира, к которому относятся как к миру, полному предательств. Но доказательство того, что на терапевта можно положиться, будет важным опытом, несущим изменение установки на ожидание предательства.

Стоит отметить, что первоначальное значение, английского слова “сознательный”, восходящее к XVII веку, — “знающий вместе с другими”. Трудно открыть какое-то новое знание о себе, если в этом процессе не участвует кто-то другой. Самоанализ Фрейда — героическое предприятие, он блуждал во тьме один, без спутника, способного оказать поддержку. Тем не менее, вызывает сомнение мысль, удалось ли бы ему справиться, не имей он отличных друзей и не веди он переписки (Jones, 1953). Понять и принять аспекты собственной личности, остававшиеся неосознанными, куда легче, если их поймет и примет кто-то еще. Терапевтические отношения создают надежное пространство, где можно доверять и доверяться. Вместе с другим человеком удается постичь что-то глубоко личное и неизвестное. Появляется возможность исследовать и оценить это новое с точки зрения объективного и субъективного опыта. Терапевт становится зеркалом, с помощью которого пациент видит себя по-новому и может понять, как видит других. Опыт совместной рефлексии в процессе терапевтических отношений усиливает способность пациента к рефлексивному мышлению.

Словесная коммуникация

Излагая словами ту или иную проблему, мы вносим ясность, делаем вещи понятными. Для этого нам необходима готовность к общению, но пациент может и не быть склонным проявить такую готовность, пока не убедится в том, что врач отзывчив к его проблемам, особенно к тем, которые он ощущает крайне болезненно. Терапевту следует овладеть искусством “чтения между строк”, чтобы верно определить момент, когда пора намекнуть пациенту: нам есть что обсудить. Тактичный вопрос может помочь начать разговор на трудную тему, подсказав нужные в данном случае слова.

Однако первоначальное общение между врачом и пациентом, определяющее, удастся ли установить доверительные отношения, может быть невербальным — манера обращения, выражение лица, жест, поза (Argyle, 1972; Fraser, 1976).

Интерес, уважение, надежность выражаются не только словами. Но обретение общего языка в психотерапии производит столь же разительные перемены, как и то, что вносит речь в развитие ребенка. Речь делает общение неизмеримо богаче, тоньше и точнее. Слова развиваются как символы идей, оттенков чувств, моральной оценки. Тот факт, что слова могут служить и сокрытию правды, лишь подтверждает их силу. Чем меньше разрыв между тем, что говорится, и тем, как говорится, тем искреннее общение, а именно к этому и стремятся обе стороны при установлении отношений “пациент-терапевт”.

Психотерапия — это путешествие в поисках открытий. Пациент пытается облечь свои впечатления в слова и поделиться ими со своим спутником, терапевтом. Одна пациентка называла своего терапевта Санчо Панса, она не отважилась бы пуститься в это пугающее путешествие по внутреннему миру без его успокоительного сопровождения. Сказка братьев Гримм о Румпельштильцкине показывает, какое облегчение может принести называние угрозы по имени (Rowley, 1951).

Процесс перехода от неосознанного, примитивного процесса мышления, свойственного уровню “Оно”, к словесному выражению представлений о себе и отношениях с окружающими, свойственному уровню “Я”, можно проиллюстрировать уже упоминавшейся ситуацией, когда молодая женщина испытывала отвращение к собственному носу. Только проникшись доверием к своему врачу, она поделилась своими опасениями по поводу склонности к лесбиянству и сумела осознать связь между этими своими страхами и беспричинным отвращением к ни в чем не повинному носу. Как правило, столь доверительные отношения устанавливаются не сразу. Переход к ясному словесному выражению от недомолвок и метафор может быть очень медленным.

Молодую женщину настолько преследовал страх перед растущей независимостью и сексуальностью, что в течение нескольких лет она морила себя голодом. После клинического лечения женщина продолжала ежедневно чистить себя, принимая большие дозы слабительного. Лишь после года занятий в группе она постепенно сумела преодолеть свое недоверие к психотерапевту и опасение, что он ее недолюбливает. Тогда ей удалось понять связь между своими страхами и проявлениями болезни, до которой она сама себя и довела. Пациентке удалось даже раскопать корни этих страхов и комплекса вины, связанные со сложными чувствами, которые она испытывала к своей матери, особенно после рождения младшего брата. Женщина поверила в групповую интерпретацию своей проблемы, связавшую ее комплекс вины с тягой к слабительному. Разобравшись, она с удивлением обнаружила, что не нуждается в очищении организма — ни в прямом, ни в переносном смысле.

Беседа — не самоцель. Если она превращается в самоцель, значит, ее используют как защиту от настоящего общения, как это порой случается в парламенте (Langs, 1979a). При творческом подходе беседа служит тем каналом, по которому пациент направляет свои открытия, чтобы терапевт оценил их вместе с ним.

Этот упор на беседу берет свое начало в психоанализе, когда требуется отыскать значение того, что неизвестно или непонятно. Фрейд открыл, что глубинные страхи являются причиной избегания определенных мыслей и желаний, их следует осознать и преодолеть. В последнее время многие направления психотерапии (например, группы встреч, психодрама, гештальт, биоэнергетика) пытались избежать необходимости беседы, заменяя ее прямым контактом, столкновениями, физическим выражением чувств и отношений. Эти методы, основанные на действии катарсиса, прикосновения, изображения движениями, часто дают весьма сильные ощущения и требуют значительно более активной направляющей роли терапевта. Иногда они могут оказаться особенно эффективными для людей, которым нелегко дается словесное общение или которые умышленно используют слова, чтобы спрятаться за ними. Такие методы противопоставляют поступки словам, чтобы избежать словесной защитной завесы, но создают риск появления защитных поступков и ощущений. Как чувства, так и слова необходимы для полноты выражения. Шекспир в “Макбете” словами Малькольма, обращенными к Макдуффу, узнавшему о гибели жены и детей, советует: “Излей словами горе. Ведь печаль безмолвная овладевает сердцем и разбивает вдребезги его”.

Дата добавления: 2014-10-31