Право на иск 3 страница

Следовательно, право на принудительное осуществление нарушенного гражданского права (право на иск) — это не неотъемлемое свойство, «боевое» состояние субъективного гражданского права, без способности переходить в которое последнее якобы не может существовать, а это лишь одна из существующих форм принудительной охраны субъективных прав, это средство, которое в виде особого, отличного от материального права правомочия на получение судебной защиты предоставляется государством заинтересованным лицам. И основанием возникновения данного правомочия является поэтому не само субъективное материальное право (государство может избрать для охраны того или иного субъективного права и не гражданско-правовую форму), а специально предусмотренные законом условия возникновения права на получение судебной защиты, которые, как было установлено, относятся: одно — к области материального права, другое — к области процессуального права.

Поэтому, нам кажется, и истечение исковой давности погашает не материальное право, а лишь право на его защиту, право на удовлетворение иска. В охране добровольного осуществления задавненного права государство не отказывает (ст. 47, 401 ГК). Есть и иные субъективные права, которые государство считает нецелесообразным обеспечивать предоставлением правомочия на их принудительное осуществление и охраняет лишь их добровольное осуществление[92].

Таким образом, если право на предъявление иска, на разрешение спора — это только категория процессуального права, если спорное право или интерес (предмет иска) — категория только материального права, то право на удовлетворение иска — это тот мостик, который связывает материальное право с процессом.

4. Право на иск по чужим правоотношениям. Рассмотренное выше соотношение права на иск с субъективным материальным правом дает, нам кажется, возможность решить вопрос о принципиальной допустимости и условиях осуществления права на иск посторонними для спорного правоотношения лицами (прокурором, другими органами и даже отдельными гражданами).

Поскольку, право на иск (в составе своих двух правомочий) — это правомочие, хотя и связанное с материальным правом, но не само материальное право, постольку осуществление права на иск не означает осуществления материального права и может быть произведено независимо от осуществления материального права. Поэтому принципиально допустимой является возможность использования права на иск не только обладателем материального права, но и иным лицом.

Нельзя ввиду этого согласиться с мнением, что диспозитивный характер гражданских прав предопределяет и делает неизбежным столь же диспозитивный путь к их защите[93]. Осуществление права на иск, например, прокурором — получение судебного решения об удовлетворении иска — ничуть не затрагивает материальное право заинтересованного лица, право распоряжения: заинтересованное лицо полностью сохраняет возможность отказаться от получения присужденного.

Каковы же условия, при наличии которых у прокурора или других лиц, уполномоченных законом на предъявление исков по чужим правоотношениям, возникает право на обращение в суд[94]?

Поскольку право на иск — это правомочие, связанное с материальным правом, являющееся средством защиты материального права, постольку, очевидно, право на иск может быть осуществлено как самим заинтересованным лицом, так и лицом, посторонним для спорного правоотношения лишь тогда, когда существует возможность и допустимость получения судебной защиты материального права. А возможность и допустимость судебной защиты определяется рассмотренными ранее предпосылками права на предъявление иска и права на удовлетворение иска.

Поэтому, очевидно, право на возбуждение и поддержание процесса имеется у прокурора или других посторонних для дела лиц только тогда, когда право на данный иск имеется у лица, в интересах которого иск предъявляется. В пользу этого вывода говорит и другое соображение. Лица, предъявляющие иски по чужим правоотношениям, не являются сторонами процесса. Например, при предъявлении иска прокурором сторонами процесса будет не прокурор и ответчик, а лицо, в интересах которого предъявляется иск, и ответчик. Поэтому, если у заинтересованного лица отсутствует право на предъявление иска, например, в силу ст. 29 КЗоБСО или ввиду состоявшегося уже решения по тождественному иску и т. д., то право на предъявление данного иска должно отсутствовать и у прокурора (всех иных лиц), в противном случае прокурор (или другие лица) могли бы своим усмотрением предоставить право стороны лицу, лишенному законом этого права.

Предоставленное ст. 2 ГПК прокурору право предъявлять любые иски означает право предъявлять лишь те иски, правомочие на предъявление которых имеется у самой заинтересованной стороны. Вследствие этого условия наличия права на предъявление иска по гражданскому спору одинаковы как для стороны этого спора, так и для иных уполномоченных законом на предъявление иска лиц. Имеющийся в теории противоположный взгляд на право на предъявление иска прокурором нельзя признать обоснованным.

Возникает другой вопрос, если право прокурора предъявлять любые иски не шире соответствующих прав сторон гражданских правоотношений, то не является ли оно, с другой стороны, более узким правом? Ведь иные лица, уполномоченные законом на предъявление исков по чужим правоотношениям, могут возбуждать не все дела, а лишь специально в законе указанные (ст. 2-а ГПК и пр.)?

Рассмотрим этот вопрос в отношении отличающихся большой своеобразностью исков о расторжении брака. По мнению С.Н. Абрамова, право на предъявление иска о расторжении брака принадлежит только супругам[95]. Можно утверждать и иное — такое право принадлежит и прокурору. Вопрос этот не лишен практического значения. Встречаются, например, случаи необходимости предъявления прокурором иска о расторжении брака в защиту интересов душевнобольного супруга[96]. Такая необходимость может иметь место в местностях, где еще не преодолены национальные пережитки, и женщина иногда не может набраться решимости, чтобы обратиться с иском о расторжении брака, противоречащего принципам коммунистической нравственности.

Так, Юсупов допускал в отношении своей жены Абдурашитовой систематическое жестокое обращение, побои, издевательства, запретил вступать в комсомол, учиться в педагогическом училище, приказывал носить паранджу, однако Абдурашитова, несмотря на невыносимые условия жизни, не потребовала расторжения неудавшегося брака, а предпочла покончить жизнь самоубийством[97].

На первый взгляд, из ст. 24 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г. косвенно, а из ст. 18 КЗоБСО, Инструкции НКЮ СССР от 27 ноября 1944 г. прямо можно сделать вывод, что дела о расторжении брака возбуждаются только по заявлению супруга. Так, в ст. 1 Инструкции 1944 г. сказано: «Народный суд рассматривает дела о расторжении брака по совместному заявлению супругов или по желанию одного из них». Таким образом, получается, что постановленное ст. 2 ГПК право прокурора предъявить иск по любому делу Указом от 8 июля 1944 г. ограничено в отношении дел о расторжении брака. Но такой вывод, нам кажется, неверен. Вопрос о коллизии между ст. 2 ГПК, с одной стороны, и Указом от 8 июля 1944 г., с другой, может быть правильно решен не на основе одного буквального толкования текстов этих нормативных актов, а исходя из смысла закона — ст. 2 ГПК, во-первых, Указа от 8 июля 1944 г., во-вторых.

В ст. 2 ГПК воплощена идея государственного контроля и вмешательства в необходимых случаях в гражданские правоотношения. Ввиду этого трудно допустить, чтобы Указ от 8 июля 1944 г. имел своей целью обособить от такого вмешательства государства брачные правоотношения, ограничив это вмешательство лишь правом суда контролировать действия супругов по расторжению брака. Брачные правоотношения в силу своего характера могут диктовать лишь соблюдение известного такта при вмешательстве в их протекание, но не являются в советском обществе отношениями, вообще не нуждающимся во вмешательстве государства. Приведенный пример свидетельствует об обратном, о том, что встречаются случаи, когда вмешательство государства в лице прокуратуры в брачные отношения может стать практически необходимым.

Не случайно поэтому, что смысл Указа от 8 июля 1944 г. не в ослаблении вмешательства государства в брачные отношения, а в усилении — в установлении активного контроля суда над прекращением брачных отношений.

Не противоречит сказанному и установленный Указом от 8 июля 1944 г. институт примирения супругов. Неверно, нам кажется, рассматривать идею склонения супругов к миру, как поступают многие юристы[98], в виде примирения ради самого примирения, примирения независимо от его условий. Нельзя думать, чтобы закон, устанавливая обязанность суда склонять супругов к миру и прекращать дело о расторжении брака в случае примирения, имел в виду санкционировать и такое «примирение», которое может привести к закабалению женщин, к пресечению ее передовых стремлений, к превращению в отсталого человека. Примирение супругов на условиях, противоречащих принципам коммунистической морали, не может быть санкционировано судом, не может оно служить и препятствием для требования прокурора о расторжении брака. Если исходить из смысла ст. 2 ГПК и Указа от 8 июля 1944 г., между ними нет коллизии. Вывод о праве прокурора возбуждать любое гражданское дело, в том числе и дело о расторжении брака, находит подтверждение и в ст. 23 «Положения о прокурорском надзоре в СССР» 1955 г., в которой не указано каких-либо ограничений в этом отношении[99].

Естественно, вопрос о праве прокурора возбуждать гражданские дела не следует смешивать с вопросом о целесообразности предъявления иска в том или другом конкретном случае. Прокурор имеет право возбуждать дела о расторжении брака, но это не значит, что он должен предъявлять иски о разводе, не считаясь с волей супругов. Право предъявления указанных исков предоставлено прокурору, чтобы можно было прийти на помощь слабой воле.

Следовательно, право на предъявление иска у прокурора есть всегда, когда такое право есть у лица, в интересах которого предъявляется иск.

Приложение

СХЕМА

Дата добавления: 2014-10-31