Ухтомский 2002 – Ухтомский А.А. Доминанта как фактор поведения // Ухтомский А.А. Доминанта. – СПб, 2002. 1 страница

Как уже отмечалось, необходимым этапом перцептивной деятельности индивида является процедура целевого понимания поведения, в качестве своего итога предписывающая индивиду определенную программу действий для воплощения своего намерения. Именно в этом контексте мы будем рассматривать определение целевого понимания, данное в [Там же: 250]. «Целевое понимание поведения, – пишет А.А. Ивин, – предполагает раскрытие связи между мотивами (целями, ценностями), которыми руководствуется человек, и его поступками». Например, адвокат, учтя соображения обвинения о мере наказания, намеревается их оспорить. Для этого он должен продумать ответные речевые шаги. Итогом подобной деятельности станет применение определенных действий, способствующих, по мнению адвоката, реализации намерения.

Логической формой целевого понимания поведения является практический силлогизм, т.е. силлогизм, который, по определению Аристотеля, подводит к необходимости совершения определенного действия:

Некто намеревается (желает, стремится) получить результат μ.

Для получения результата μ нужно совершить действия a_μ, b_μ, c_μ,…n_μ.

Следовательно, некто должен совершить действия a_μ, b_μ, c_μ,…n_μ.

Первая посылка фиксирует цель, которую ставит перед собой действующий субъект. Вторая посылка описывает его представления о средствах, необходимых для достижения цели. В заключении предписывается то конкретное действие, которое субъект должен совершить.

Каждая из указанных логических схем понимания поведения наглядно демонстрирует особую роль предпосылочного знания при осуществлении формирующего и реализующего этапов смыслового восприятия речи. В случае рационального понимания предпосылочное знание необходимо для идентификации намерения продуцента, в случае целевого понимания – для реализации намерения реципиента, продумывающего тот или иной вариант ответного (реактивного) речевого действия. Это, в свою очередь, наталкивает на мысль о том, что индивид, обладающий значительным коммуникативным опытом (предпосылочным знанием), не только лучше понимает текст [Солсо 1997: 335], но и принимает оптимальные решения относительно дальнейших речевых действий.

2.1.3. Контекстуальная модель понимания речевого акта. Определенным этапом в развитии идей риторической герменевтики явилось создание контекстуальной модели понимания речевого акта [Бахтин 1997; Волошинов 1998; Дейк 1989а, б; Новое в зарубежной лингвистике XVII 1986], согласно которой интерпретация речевого намерения (мотива, цели) предполагает учет как языковых средств, так и других значимых элементов речевого контекста.

В частности, утверждая, что «прагматическое понимание представляет собой последовательность процессов, содержанием которых является приписывание высказываниям участниками коммуникации особых сущностей – иллокутивных сил[3]» [Дейк 1989а: 15], Т. А. ван Дейк задается вопросом: «Какая же информация необходима слушающему для идентификации речевых актов?». Ответом на данный вопрос, по мнению исследователя, будет перечень следующих факторов успешного понимания речевого акта:

1) свойства грамматической структуры высказывания;

2) такие характеристики, как темп речи, ударение, интонация, высота тона, жесты, мимика, движение тела и т.д.;

3) наблюдение / восприятие коммуникативной ситуации в целом (присутствие и свойства находящихся в поле зрения объектов, людей и т.д.);

4) хранящие в памяти знания / мнения о говорящем и его свойствах;

5) знания / мнения относительно характера происходящего взаимодействия и о структуре предшествующих коммуникативных ситуаций;

6) знания / мнения, полученные из предшествующих речевых актов, т.е. из предшествующего дискурса;

7) знания общего характера (прежде всего социально значимые) о (взаимо)действии, о правилах, главным образом прагматических;

8) другие разновидности знаний о мире, имеющих общий характер [Там же: 15].

Все эти элементы, какими бы разнородными они ни были, объединяются в акте прагматического понимания и свидетельствуют о том, что для определения коммуникативной направленности высказывания не достаточно знания его лингвистических составляющих. Таким образом, для прагматического понимания существенную роль играют не только чисто лингвистические данные (знание значения слов, грамматики и т.д.), но и комплекс других знаний, полученных в ходе жизненной активности индивида, а также при оценке предшествующих этапов взаимодействия.

Вспомните последние кадры фильма «Где находится нофелет?». Там главный герой, набравшись смелости, подходит к давно понравившейся ему незнакомке и для того, чтобы завязались столь желанные отношения, с усилием произносит сокровенную фразу, которой его научил опытный по части флирта человек: «Извините… скажите… пожалуйста… где находится нофелет» (т.е. слово «телефон» было исполнено наоборот). На что последовал такой ответ: «Как хорошо, что Вы сами подошли. Я бы ни за что сама не решилась!» Лингвистический парадокс этого диалога состоит в том, что его участники хорошо понимают друг друга, несмотря на всю косвенность начальной реплики. Что помогает героине адекватно идентифицировать речевой акт знакомства? Очевидно, что лингвистические составляющие фразы, взятые сами по себе, придают реплике неопределенность (вопросительная форма окончания стимульной фразы в равной мере отсылает и к акту запроса необходимой информации, и к ситуации знакомства, а лексема «нофелет» вообще призвана запутать адресата). Даже тот факт, что вопросительная тональность была присуща человеку, никогда до этого момента не общавшемуся с адресатом, не снимает нечеткости в намерениях инициатора. Но голос уже выдает волнение и нерешительность – свидетельства неравнодушия к адресату. Думается, решающим фактором в адекватной идентификации начальной реплики является то, что наши герои долгое время ездили на работу в одном и том же автобусе и поочередно смотрели друг на друга; следовательно, ответ незнакомки обусловлен регулярным наблюдением, в течение которого у нее и главного героя уже установилась симпатия. Примечательно и то, что автор начальной реплики в этот раз вышел не на своей остановке (информацию о том, что герой обычно выходит позже, реципиент могла без труда извлечь из долговременной памяти). Итак, даже этот столь поверхностный анализ демонстрирует всю комплексность знаний, на которые опирается при идентификации речевого акта реципиент. В нашем случае оказались задействованными такие факторы, как интонация, хранящиеся в памяти знания о говорящем (хотя по необходимости можно выявить и другие аспекты, по которым было осуществлено прагматическое понимание).

В плане установления контекстуальных (долингвистических) индикаторов, раскрывающих намерение говорящего, показателен предложенный Т.А. ван Дейком анализ речевого акта требования [Там же: 26-27]. Согласно исследователю, опознание требования, произносимого контролером при проверке билетов в поезде или вообще в общественном транспорте (ср.: «Покажите, пожалуйста, ваш билет»), возможно благодаря тому, что реципиент учитывает:

	I. Тип социальной ситуации:	формальная, публичная
	Социальный институт:	общественный транспорт
	Типовую ситуацию:	проверка билетов
	а) структуру типовой ситуации
	i) место:	поезд, находящийся в движении
	ii) функции:	билетный контролер (x) пассажир (y)
	iii) свойства:	х имеет знаки отличия, по которым в нем можно узнать представителя железнодорожной инспекции; х идентифицирует себя как билетного контролера; х действительно выполняет функции билетного контролера; у должен иметь билет, т.е. он не является, например, ребенком
	iv) отношения:	у подчинен х
	v) позиции:	х проверяет у
	б) правила поведения, которых должны придерживаться в типовой ситуации или х, или у
	i) наличие билета:	каждый пассажир, пользующийся общественным транспортом, должен иметь билет или другой проездной документ
	ii) предъявление билета:	каждый пассажир должен предъявить билет по требованию служащих железнодорожной компании
	iii) оплата штрафа:	пассажир, не имеющий билета или другого проездного документа, должен заплатить штраф
	iv) обязанности контролера:	в обязанности билетного контролера входит проверка билетов ….
II. Собственные предшествующие действия:
	у пошел на вокзал
	у купил билет
	у вошел в вагон
	у видит (смотрит на, слышит голос) контролера
	у начинает искать свой билет
III. Предшествующие действия продуцента:
	х пошел на вокзал
	х проверяет билеты у пассажиров
	х видит у
	х подходит к у

Следовательно, идентификация по долингвистическим показателям речевого акта требования может быть формализована с помощью следующей логической схемы:

Должно быть так, что если говорящий действует в формальной, публичной ситуации, в общественном транспорте, проверяя билеты согласно своим обязанностям и совершая ряд необходимых предшествующих действий, а слушающий действует в той же ситуации, в том же месте, принимая во внимание правила поведения пассажира и совершая собственные необходимые предшествующие действия, то говорящий требует предъявления билета.

В данном случае говорящий действует в формальной, публичной ситуации, в общественном транспорте, проверяя билеты согласно своим обязанностям и совершая ряд предшествующих действий, а слушающий действует в той же ситуации, в том же месте, принимая во внимание правила поведения пассажира и совершая собственные предшествующие действия.

Значит, должно быть так, что данный говорящий требует предъявления билета.

Такая ориентация на коммуникативный контекст наглядно демонстрирует то, что многие речевые акты рассчитаны не на понимание содержания, могущего стоять за передаваемым высказыванием, а на успешное распознание ритуала, частью которого исполняемая реплика является. Это означает, что жесткая структура ритуала, требующая от участников коммуникации обязательного соблюдения определенного поведенческого сценария в определенном месте при прочих сопутствующих условиях, может привести к тому, что становится решающим не то, что говорится, а то, при каких обстоятельствах высказывание произносится. (Подумайте, что выступает на первый план в ситуациях коммуникативного взаимодействия типа «–Здравствуйте, Иван Иванович! –Здрасте, Мария Петровна!», «–Как дела, Иван Иванович? –Ничего, помаленьку, Николай Степанович!»: сообщаемая информация или то, при каких условиях такое общение возможно.)

Однако нельзя забывать и о том, что в намерения говорящего может входить передача информации, содержащейся в самом тексте, а присоединение к точке зрения адресанта зачастую происходит благодаря оценке тех идей, которые доводятся до сведения реципиента. Для актов понимания в этом случае существенное значение будут иметь процедуры, обеспечивающие как выведение намерений говорящего из смысла самого текста, так и осмысление текстовой информации.

2.1.4. Макростратегическая модель понимания сообщения. Важную роль в организации смыслового восприятия текстовой информации – в ее осмыслении и упрощении (ср. 3 и 4 фазы формирующего уровня) – играют макростратегии, т.е. такие перцептивные процессы, за счет которых вырабатываются, с одной стороны, контекстуально обусловленные ожидания относительно возможной структуры будущего коммуникативного взаимодействия и его тем, а с другой – навеянные «интерпретационно (прагматически) отмеченными» [Дридзе 1976: 34] свойствами самого текста предвосхищения относительно того, что будет сказано в дальнейшем, и того, как текущую информацию можно представить в общем виде. Действие макростратегий при восприятии сообщений можно объяснить на двух простых примерах.

Пример первый. Если к нам в общественном транспорте подходит незнакомый человек и начинает с нами разговаривать, то мы, как правило, не удивляемся данному факту, поскольку заранее способны предположить, по какому поводу к нам могут обратиться в автобусе. За формирование данных ожиданий, возникающих параллельно с тем, как мы попадаем в ту или иную социокультурную ситуацию, отвечают макростратегии.

Пример второй. Если нам говорят: «Х вышел из автобуса. Х направляется в сторону аэропорта. Х достает пассажирские билеты…» Мы, уже не слушая далее, можем заключить: «Очевидно, Х полетит на самолете». Что нам помогает быстро сделать такой вывод? Появившаяся в сознании по мере слушания общая схема действий Х, которая прогнозирует в качестве дальнейших шагов посадку на самолет, пристегивание ремней безопасности и т.д. (с одной стороны) и организует все эти ходы в одно общее понятие «лететь самолетом» (с другой). За домысливание и формирование такого заключения тоже отвечают макростратегии.

Именно благодаря тому, что реципиент способен разобраться в текстовых и дотекстовых свойствах поступающего сообщения и на их основе сделать глобальное заключение в отношении переданной (передаваемой) информации, можно утверждать, что речевой акт представляет собой «механизм, который управляет процессом понимания», но это утверждение должно быть скорректировано в связи с тем, что и сам речемыслительный опыт каждого отдельного человека влияет на восприятие намерений продуцента [Брудный 1998: 145-146].

Для объяснения роли макростратегий в организации понимания приведем данные экспериментов, описанных в [Там же: 146]. Согласно этим экспериментальным наблюдениям, испытуемые могли весьма удовлетворительно воспроизводить по памяти значительные по объему тексты, повествующие об исторических событиях, и, что самое важное, были способны самостоятельно характеризовать смысловую сторону излагаемых событий, т.е. делать выводы относительно того, кто был фактическим участником происходившего и какова его роль в свершившемся и т.д. (иными словами, испытуемые могли на основе предъявляемых сведений успешно строить обобщения относительно того, где и когда это произошло, что случилось, кто был участником событий и какова его роль; а согласно определению, данному выше, в этом состоит одна из ведущих функций макростратегий). Напротив, суждения и умозаключения, не обладающие заметной сложностью, испытуемые воспроизводили с ошибками, а частично забывали совсем и, кроме того, на место выводов, содержащихся в тексте, который они прочли, подставляли свои, и, что очень интересно, сами не замечали этого. Результативность применения макростратегий, заключает А.А. Брудный, «зависит и от структуры самого понимания» [Там же], т.е. от того, насколько человеком усвоен тот или иной способ выведения обобщающих знаний. То, что из набора предложений, составляющих рассказ, легче вывести обобщение, – факт очевидный: большая часть нашего общения протекает в режиме восприятия повествовательных текстов, основанных на типичных представлениях о последовательности разворачивающихся в реальности событий (т.е. если говорящий скажет: «Вчера был жаркий день. Мы давно не были на пляже…», то слушающий, предвосхищая дальнейшую фразу, про себя сделает примерно следующий вывод: «И они пошли на пляж»). Однако заслуживает особого внимания момент, касающийся трудностей в понимании (а с точки зрения макростратегий – предвосхищении и обобщении-перекодировании) текста-рассуждения, поскольку, к примеру, основу современной судебной речи составляет юридический анализ дела, представляющий собой цепочку умозаключений. На какого адресата такая речь по преимуществу рассчитана? Очевидно, что на человека, подготовленного к восприятию судебного разбирательства и, более того, осведомленного в обстоятельствах рассматриваемого казуса... Не становятся ли судебные прения от этого простой формальностью, ритуалом, не требующим проникновения в отстаиваемую оратором позицию? …Опыт русских ораторов XIX века, сознательно избегавших в своих речах явно выраженной логизированности, провоцирует, к сожалению, на положительный ответ.

Итак, макростратегии являются важнейшими механизмами в понимании речи, поскольку помогают выстраивать гипотезы относительно смысла ожидаемого сообщения и обеспечивают перевод информации, поступающей по перцептивным каналам, в целую, нерасчлененную единицу понимания – общий смысл.

По мнению Т. А. ван Дейка и В. Кинча, макростратегии можно подразделить на два типа – на контекстуальные и текстовые [Дейк, Кинч 1989: 50-66]. Иными словами, для того чтобы понять общий смысл сообщения, необходимо не только сделать правильное предположение относительно того, о чем пойдет речь, но и успешно сориентироваться в структуре поступающей информации, а это становится возможным тогда, когда для выработки гипотезы используется вся значимая (текстовая и дотекстовая) информация.

С точки зрения контекстуальных макростратегий, реципиент формирует свои жанрово-тематические ожидания («вероятно, сейчас говорящий будет стремиться к тому, чтобы сделать нечто, и скажет нечто вроде того-то и того-то») под влиянием контекстуальной информации. Согласно Т.А. ван Дейку и В. Кинчу, к составляющим контекста, которые предопределяют гипотезу относительно жанрово-тематического репертуара воспринимаемого сообщения, следует отнести:

1. Общекультурные знания

а) обычные для данной группы виды деятельности и цели

б) характерные события или действия (напр., ритуалы)

в) специфические биофизические обстоятельства (напр., климат, ландшафт, животные, растения)

г) конкретные объекты (напр., промышленные инструменты)

2. Социокультурную ситуацию

а) типы ситуаций (напр., завтрак, поездка в автобусе, визит, судебное разбирательство, бракосочетание)

б) категории участников

- функции (водитель автобуса, судья, врач)

- роли (мать, друг)

- социальные характеристики (половые, возрастные и т.д.)

- индивидуальные характеристики (характер, интересы, цели)

в) типичные события и взаимодействия (помогать, консультировать, платить)

г) конвенции (законы, правила, привычки)

3. Коммуникативную ситуацию

а) общие цели коммуникативного взаимодействия

б) весь речевой акт или его части

в) актуальный референциальный контекст (присутствие людей, объектов) [Там же: 55].

Таким образом, чтобы понять сообщение (или – в минимуме – предположить, о чем пойдет речь), слушающий / читающий должен быть способен вычленить на базеобщекультурных знаний и социокультурной ситуации, а также за счет анализа коммуникативной ситуации вероятный жанрово-тематический фон. При этом чем непривычней контекст, тем сложнее прогнозировать тему поступающего сообщения, тем больше знаний требуется реципиенту при построении гипотезы и, следовательно, тем выше вероятность неадекватного понимания. Непривычность контекста может быть связана с тем, что реципиент принадлежит другой этно- и социокультурной группе, а также характеризуется закрытостью своей познавательной позиции, что и создает предпосылки для коммуникативных неудач.

Так, неосведомленный реципиент (например, турист-иностранец), наблюдая за тем, как гималайские шерпы исполняют ритуал «вышучивания на пирах», покрывая друг друга словесной бранью, может сделать ложное заключение относительно грубости этого этноса. Однако предварительная ориентация в текущем контексте требует от наблюдателя привлечения специфических знаний, затрагивающих самые основы «мировидения» данного этноса. Иначе говоря, реципиент, настраиваясь на восприятие данного обряда должен учитывать то, что: а) шерпы – последователи буддизма; б) будучи буддистами, шерпы исповедуют неприемлемость любых форм проявления насилия; в) словесная агрессия в иерархии насилия стоит ниже, чем физическое насилие (т.е. словесная агрессия является менее серьезной по своим последствиям и запрет на нее постоянно нарушается); г) как менее опасная, словесная агрессия может компенсировать проявления физического насилия; д) формой узаконивания, окультуривания определенных действий является ритуал; е) для того чтобы словесной агрессии придать формальный характер, используется «вышучивание на пирах». Таким образом, открытость познавательной позиции реципиента требует от него такой интерпретации происходящего, при которой принимаются во внимание и речевые формы (т.е. составляющие коммуникативной ситуации в понимании Т.А. ван Дейка и В. Кинча), и ритуальный характер поведения (элементы социокультурной ситуации), и религиозные традиции народности (компоненты общекультурных знаний).

Другой пример. Нередко приходится сталкиваться с такой интерпретацией тематического своеобразия судебной речи, согласно которой «конечная цель юридической аргументации – сведение данных под такую общую оценку – невменяемости, смягчающих или отягчающих обстоятельств, отсутствия вины, отвода обвинения, помилования и пр.». Тот факт, что подобные умозаключения делаются филологами (составителями риторических руководств), объясняет, пожалуй, неточность в идентификации (как предварительной, так и окончательной) общего смысла судебной речи. Для более верного определения темы судебной речи, ее главной мысли, требуется привлечение специальных юридических знаний, согласно которым оценка казуса производится не посредством подведения факта под ту или иную юридическую квалификацию, а на основе признания юридической состоятельности факта. Другими словами, то, что действия подсудимого определяются (квалифицируется) с точки зрения «вменяемости / невменяемости», «смягчающих / отягчающих обстоятельств», «наличия / отсутствия вины» еще не показатель юридической оценки; такой оценкой может являться предлагаемая юридическая санкция, вытекающая из юридической категоризации факта (т.е. из подведения факта под норму). Следовательно, в процитированном выше фрагменте только понятие «помилование» отражает один из возможных тематических вариантов судебной речи, поскольку только оно выводится из юридической квалификации и, как следствие, может участвовать в формулировании главной мысли высказывания (ср. «На основании смягчающих обстоятельств прошу о помиловании моего подзащитного»).

Для того, чтобы минимизировать неудачи, могущие возникнуть при формировании гипотезы о жанрово-тематическом фоне воспринимаемого сообщения, Т.А. ван Дейк и В. Кинч предлагают придерживаться следующего стратегического алгоритма:

Контекстуальная макростратегия I «Зависимость от общего контекста»: ограничивайте поиск возможного содержания воспринимаемого сообщения общим культурным контекстом продуцента (о чем могут сообщать своими речевыми поступками люди данной этнической и / или социальной общности?)

Контекстуальная макростратегия II «Зависимость от текущей ситуации»: ограничивайте поиск возможной темы общими характеристиками текущей ситуации (иначе говоря, чтобы сориентироваться в теме, реципиент должен задаться вопросами типа «где я нахожусь? что представляет собой адресант? и т.д.»);

Контекстуальная макростратегия III «Зависимость от коммуникативного взаимодействия»: определите, какие темы непосредственно задействованы в осуществлении коммуникативных целей продуцента (о чем до настоящего момента сообщал адресант, как себя вел?);

Контекстуальная макростратегия IV «Зависимость от речевого акта»: определите, какие темы, объекты или события возможны для речевого акта, характерного для рассматриваемого коммуникативного контекста (каких тем данное сообщение может касаться? какие объекты могут быть затронуты адресантом?) [Там же: 57-58].

О том, насколько сильна роль контекста в формировании тематических ожиданий, свидетельствует эксперимент, проведенный одним лингвистом. По состоянию здоровья он оказался в больнице и, чтобы скоротать как-то время, стал изучать тематику тех разговоров, которые вели его соседи по больничной койке (мужчины). В начале наблюдения его общий культурный опыт (ориентировка в ситуации общения) спровоцировал на такую рабочую гипотезу (ожидания относительно жанрово-тематического фона), согласно которой наиболее частотными в ситуации неформального однородного общения будут рассказы о женщинах, машинах, работе. Однако, подводя итоги, он отметил, что ситуация, в которой он находился (состояние здоровья, больничный режим, культурный уровень общающихся), все-таки внесла коррективы в текущую иерархию ценностей, обсуждаемых в мужском коллективе. Лидирующие позиции заняла тема спиртных напитков.

Но контекстуальные макростратегии не действуют изолированно от текстовых макростратегий: именно сам текст зачастую предопределяет окончательное решение относительно текущих тем и общего содержания сообщения. Таким образом, текстовые макростратегии дают основания для выведения темы, актуальной для текущего высказывания. При этом значима следующая закономерность: «если контекстная макростратегия выявляет очень конкретно тему, как в случае стереотипных ситуаций, то задача текстовых макростратегий обычно значительно легче. Эта зависимость может быть даже такой сильной, что если текст и контекст не совпадают в тематическом плане, то слушающий может неправильно понять текущую тему» [Там же: 58]. Вместе с тем, основное назначение текстовых макростратегий состоит в поиске текстовых ключей, позволяющих строить смысловой прогноз и делать обобщения относительно текущей информации, т.е. применение текстовых макростратегий уже предполагает существование у нас представлений о том, как устроен текст. Следовательно, как для актуализации, так и для реализации макростратегий требуются:

1) четко выраженные «сильные» позиции текста;

2) показатели смены темы, представленные в частях целого текста;

3) некоторые синтаксические свойства предложений;

4) смысловая информативность предложений;

5) каноническая (или же предсказуемая) композиционная структура текста.

Текстовая макростратегия I «Сильные позиции текста»: пытаясь разобраться в тематике сообщения, обращайте внимание на начало и / или конец текста, а также на начало и / или конец эпизодов или абзацев текста.

Комментарий. Такая фокусировка внимания, поддержанная наличием в этих позициях ключевых сигналов (тем), во многом облегчает восприятие текущей информации. Ключевой сигнал, расположенный в начале сообщения или его эпизода, помогает слушающему сформировать гипотезу относительно темы, с тем чтобы последние предложения могли быть интерпретированы по отношению к ключевому сигналу сверху вниз. Тематические выражения, находящиеся в конце сообщения, служат для проверки, припоминания и коррекции общего смысла текущего фрагмента.

Показателями темы в таких случаях выступают:

1) маркеры ввода темы: Рассказывал ли я тебе о…, Знаешь ли ты, что…;

2) маркеры смены темы (см. ниже);

3) слова, указывающие на резюмирующий статус текстового фрагмента: итак, следовательно, таким образом, подводя итог сказанному, отметим …;

4) ситуативно употребленные слова (окказионализмы);

5) обобщающие слова вроде Обращают на себя внимание три обстоятельства …, К этим элементам относятся…;

6) специальные композиционные элементы такие, как теза, разделение и рекапитуляция (о них см. [Волков 1996: 202-208, 259-267]);

7) графические (напр., смена шрифта, курсив) и интонационные (логическое ударение, пауза) средства.

Макростратегическую роль тематических выражений в организации смыслового восприятия сообщения продемонстрируем на примере одного окказионального употребления. Во фрагменте Авторы фильма назвали акварельную повесть трагической. Действительно, она потрясает судьбой целой плеяды прекрасных людей, мужеством Бестужева, который создал серию акварелей, изображающих ссыльных декабристов и их жен, в кандалах, стремясь сохранить для потомков образы своих товарищей. Именно в акварельной повести и наступает разгадка прошлого поэзией. Авторы не просто показали акварели, а заставили вглядеться в лица ушедших навечно и прожить на экране их гордыми и прекрасными чувствами… включенное в первое предложение словосочетание «акварельная повесть» окказионально, т.е. создано к текущему случаю и не нацелено на то, чтобы реципиент мог сразу четко представить его содержание. Именно благодаря своей смысловой неопределенности (ср. предварительную гипотезу «повесть как-то связана с акварелями») данное выражение становится удобным средством для охвата возможных ситуаций эпизода. Читая фрагмент далее, реципиент лишь детализирует свои ожидания и устанавливает, что фильм – «повесть» – рассказывает об акварелях Бестужева, в акварелях изображены декабристы, авторы фильма посредством акварелей пытаются донести до зрителей образы декабристов и идею гражданского подвига самого Бестужева [Катышев 1997: 46-49].

Дата добавления: 2014-10-31