КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Легенда о Фаусте
Фауст — герой немецкой средневековой легенды, ученый, заключивший союз с дьяволом Мефистофелем ради знаний, богатства и мирских наслаждений. Один из «вечных образов» мировой культуры и самый знаменитый персонаж эпохи Реформации и Просвещения, самый загадочный и противоречивый характер в европейской цивилизации: символ дерзания человеческого разума — и олицетворение сомнений в необходимости этого дерзания, памятник неукротимому стремлению к неизведанному — и постоянный «знак вопроса» о границах этого стремления, о пределах «дозволенного» при вторжении человека в жизнь Природы и Космоса. У этого героя, прочно вошедшего в наше представление об облике гётевского Фауста, были свои литературные предшественники и реальные прототипы. Из глубины столетий идет предание о человеке, который с помощью Сатаны (ангела, низвергнутого в ад из-за своей гордыни — главного библейского греха! — и желания равняться в могуществе с Создателем) также решил бросить вызов Господу, овладев тайнами мира и собственной судьбой. Он не пожалел за это даже бессмертной своей души, обещанной в уплату хозяину преисподней: апокриф о Симоне-маге, сказание о Феофиле (Теофиле), древнерусская повесть о Савве Грудцыне. Сохранились и некоторые исторические данные: записи в немецких церковных книгах, строки из писем, заметки путешественников свидетельствуют, что в городе Книтлингене (графство Вюртемберг) в 1480 году родился, а в городе Штауфере (Брайсгау) в 1536 или 1539 году умер некий доктор Фауст, который занимался магическими трюками, знахарством, учительствовал, составлял гороскопы. Он вел беспорядочный образ жизни, изгонялся из Нюрнберга и Ингольштадта, и в век Лютера, Гуттена и Парацельса неожиданно, будто призрак, появлялся то тут, то там, восхищая или возмущая немецкую публику. Еще при жизни вокруг этой странной личности стали роиться легенды, в которых наслоились старинные предания о магах, анекдоты о бродячих школярах и шарлатанах, мотивы раннехристианских житий, средневековой демонологической литературы и церковной учености. Народная молва с благодушием рассказывала о его проделках, например, таких: Выехал Фауст, держась за бока, Из Ауэрбаховского погребка, Сидя верхом на бочке с вином, И это видели все кругом. Постигнул черную магию он, И чертом за это был награжден.
Более сурово относились к нему клирики. Вот что сообщал в 1507 году придворному астрологу и математику курфюршества Пфальцского достославный аббат Шпонгеймского монастыря Иоганн Тритемий: «Человек, о котором ты мне пишешь... имеющий дерзать называть себя главой некромантов (любовь к мертвым)— бродяга, пустослов и мошенник... Так, он придумал себе подходящее, на его взгляд, звание «Магистр Георгий Сабелликус, Фауст младший, кладезь некромантии, астролог, преуспевающий маг, хиромант (гадание по руке), аэромант, пиромант и выдающийся гидромант...» рассказывали мне еще священники, что... он хвастался таким знанием всех наук и такой памятью, что если бы все труды Платона и Аристотеля и вся их философия были начисто забыты, то он... по памяти полностью восстановил бы их и даже в более изящном виде», а, явившись в Вюрцбург, он«не мeнеe самонадеянно говорил в большом собрании, что ничего достойного удивления в чудесах Христовых нет, что он сам берется в любое время и сколько угодно раз совершить все то, что совершил Спаситель». Имя Иоганна Фауста, бакалавра теологии, числится в списках Гейдельбергского университета за 1509 год: иногда он упоминается как Фауст, учившийся магии в Кракове, где в то время ее преподавали открыто. Сохранились и развалины замка на краю Виттенберга, которые до сих пор называют домом Фауста. Говорили, что он объявил себя «философом из философов», и что его всегда сопровождал «пес, под личиной которого скрывался дьявол». Во второй трети XVI века эти рассказы были записаны, и в 1587 году франкфуртский книгоиздатель И. Шпис выпустил первую из серии «народных книг» на данную тему — «Историю о докторе Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике». В ней говорилось о том, как ученый по имени Фауст заключил договор с дьяволом, ибо иначе не мог узнать, «что движет миром и на чем движется этот мир»; что при императорском дворе он вызывал образы древних, студентам показывал Елену Спартанскую, из-за которой разгорелась Троянская война и с которой впоследствии сам чародей вступил в любовную связь, что перед смертью он раскаялся в содеянном, но это не спасло Фауста от когтей дьявола, утащившего дерзкого в преисподнюю. Легенда о Фаусте — отважном строптивце и отчаянном экспериментаторе, эпикурейце и безбожнике, авантюристе и искателе знания в XVI — XVII веках, когда в умах людей и в общественной жизни разгорелась особенно острая борьба между диктатом догм и принципом свободы поиска, притягивала, как вкус запретного плода, всю Европу. Самый большой успех ждал «Трагическую историю доктора Фауста» Кристофера Марло — выдающегося английского драматурга и поэта XVI века, члена лондонского кружка философов, астрономов, математиков и географов, который друзья именовали «маленькой Академией», а врага — «школой атеизма», что звучало самым страшным обвинением. И хотя предсмертные мучения раскаявшегося Фауста - Марло были так ужасны, а ежеминутное ожидание им мига расплата описано так красноречиво, что герою нельзя было не сочувствовать, назидательное заключение автора воспринималось с пониманием: Нет Фауста. Его коней ужасный Пускай нас всех заставит убедиться, Как смелый ум бывает побежден. Когда небес преступит он закон.
Эту пьесу, сразу ставшую популярной, в Англии, играли и по всей Германии бродячие актерские труппы. А после того, как в результате театральной реформы ревностного поборника ясности и правдоподобия в искусстве классициста Иоганна Кристофа Готшеда появление подобных персонажей на «больших» немецких подмостках стало невозможным, трагедия о Фаусте сделалась «гвоздем» репертуара кукольных театров. Именно такая кукольная пьеса в ранние годы «на все лады звучала и звенела во мне», вспоминал впоследствии Гёте. В юности он начинает работу над своей знаменитой трагедией «Фауст». Ее первая часть подсказана ему и другим событием, свидетелем которого был Гёте; осуждением на казнь Сусанны Маргареты Брандт, незамужней служанки, убившей своего новорожденного ребенка из страха перед общественным презрением, а оно сопровождалось в те жестокие времена и позорным публичным ритуалом. Бедная женщина искренне считала перед смертью, что она, поддавшись греху по наущению дьявола, действительно стала ведьмой. Отчаянное положение таких несчастных стало темой ряда пьес «Бури и натиска». Дерзновение Фауста также не могло не волновать «бурных гениев» с их культом неповторимой индивидуальности, вырывающейся из оков общепринятого: «Жизнь и смерть доктора Фауста» Ф.Мюллера. «Адские судьи» Я.М.Р.Ленца, «Жизнь Фауста, его деяния и гибель в аду» Ф.М. Клингера. В последнем романе, долго запрещавшемся из-за «бунтарского духа», выпадов против церкви и монашества, Фауст отождествлен с одним из первопечатников Иоганном Фаустом (Фустом), помощником и соперником И.Гутенберга. А книга — высший дар Просвещения — трактуется в нем не только как инструмент познания истины, но и как орудие ее искажения в угоду корысти и тщеславию — «дьявольскому» в человеке.
... Первая часть гётевского Фауста, опубликованная полностью в 1808 году, так хорошо известная нам трагедия гибели соблазненной Маргариты, - это тоже «штюрмерский» вызов бескрылости предначертанного существования, муравьиного усердия, воплощением которого стал ученый Вагнер; это сбрасывание с себя, в стремлении к радостному ощущению полноты бытия, ветхих одежд старости, апатии, ложных традиций, запретов и предрассудков, кабинетной учености («Теория, мой друг, сера. Но вечно зелено древо жизни»). Сбрасывание такое веселое, яркого, полное игры и молодых сил — даром что с помощью Мефистофеля, который здесь не столько соблазнитель, сколько исполнитель желаний, товарищ по проделкам, помощник в похождениях... Но это — и трагедия самоосуществления личности в ее столкновении с тем, кто может оказаться жертвой наших желаний, вечная проблема естественных границ, поставленных совестью перед ненасытностью наших стремлений... Итог первой части: «спасена» небесами душа доверчивой Гретхен, невольно согрешившей в порыве, безоглядной, нерасчетливой любви, — и подавлен неизбывным грузом вины экспериментирующий с жизнью Фауст. Но именно это чувство вины, эти муки раскаяния из-за зла, которое он причинил другому, а не печаль о собственной судьбе, и есть то принципиально важное, что отличает гётевского Фауста и от бестрепетного, скептически-насмешливого Мефистофеля, и от длинного ряда фольклорно-литературных предшественников героя (в том числе и Фауста Марло). Однако автор великой трагедии не ставит здесь точку неизбежного возврата раскаявшегося Фауста к состоянию покоя, к смирению, прерывающему полет человеческих стремлений. Сын века Просвещения, он, как и несколько ранее Лессинг в своих драматических фрагментах на фаустовскую тему, не может признать ложными, преступными или «противными Богу» искания души и разума, данных человеку - от Бога». Все дело, видимо, в цели этих исканий. Что, собственно, Гёте и разъясняет в Прологе на небесах, предваряющем трагедию. Там Господь не без снисходительного добродушия выслушивает мнение «плута и весельчака» Мефистофеля о том, что он, Создатель, напрасно вызвал человека из тьмы небытия и одарил его божественной искрой — разумом, предпосылкой духовности, ибо и с ней, уверяет посланец ада, даже лучший из людей «cкот скотом живет», подчиняясь своему необоримому эгоистическому инстинкту, готовый за миг земных удовольствий отказаться и от вечного движения «вперед и ввысь», и от бессмертия души на небесах, вернувшись к «добожественному» своему состоянию - «животности» и мраку преисподней. Господь, для которого (как и для Гете) дьявольское - тоже непременная составная часть мироздания, посылает Мефистофеля («часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла») «взбудоражить» все постигшего и разочарованного ученого Фауста («из лени человек впадает я спячку, ступай, расшевели его застой») и подобно просветителям, уверенный в доброй сути одухотворенного им создания, утверждает, что, несмотря на все дьявольские соблазны, человек «сам, по собственной охоте» «вырвется из тупика» недостойного существования. Во второй части (писавшейся, за исключением отдельных эпизодов, в 1826-1831 годы) зрелый Фауст продолжает скитаться в поисках того мига высшего удовлетворения бытием, когда ему захочется воскликнуть: «Остановись, мгновенье, тыпрекрасно!» - и тем самым, следуя своему договору с Мефистофелем, отдать душу Сатане и погибнуть физически и духовно. (Не правда ли, непривычно это условие пакта с дьяволом? Ведь для всех предшествующих Фаустов час расплаты был и часом разочарования - ни один не уходил в ад с ощущением счастливо прожитой жизни). И вот уже гётевский Фауст выведен из городских стен, ученых кабинетов, общества буршей и бюргеров в безграничность человеческой истории, в игру времени и пространства, в смешение эпох и цивилизаций. В отличие от первой части с ее полнокровными фольклорными образами, сочным народным стихом, грубоватыми анекдотами, сплетенными с трогательной мелодрамой мещанского романа, свободно льющимися монологами, пестротой уличных реплик, с ее терпким вкусом, крепкими запахами и яркими красками, здесь нет потока реальной жизни средневекового города, сплавляющей воедино скромные бюргерские будни, незатейливую веру и фантастические суеверия. Но зато есть мистерия, где арена действия — весь мир, а движитель — не натиск нетерпения, а исследовательский дух человека, где царят метафора, аллегория, символ. Трудно подчинить многообразие второй части, каждая из сцен которой — уже самостоятельная драма единой сюжетной линии. Роман Фауста с Еленой Прекрасной, вызванной из глубины веков, рождение и символическая смерть их сына Эвфориона... Фауст в роли Плутоса — бога богатства, разбрасывающий бумажные деньги — замену золоту, знак наступающей утраты естественных свойств предмета... Сожжение хижины Филемона и Бавкиды, помешавшей строительным планам Фауста, — метафора гибели патриархального идиллического мира под натиском цивилизации... Размышления о природе и искусстве, встреча христианства и античности, историческая ностальгия и капитализация общества, цена прогресса и стремление к Абсолюту, сталкивающееся с Частным, проблемы индустриального труда и социальные перспективы — это и многое другое затронуто гением Гёте во второй части «Фауста» и до сих пор питает философскую и эстетическую мысль сынов европейской культуры... А главный итог трагедии — в приговоре Господа, спасшего от дьявола душу Фауста тогда, когда тот, казалось бы, уже проиграл Мефистофелю свое пари. Ибо высшее удовлетворение он переживает не в минуту личной славы или наслаждения, но в созерцании «народа свободного на земле свободной», счастливого на отвоеванном им, Фаустом, у моря пространстве. Однако Забота уже ослепила старца Фауста, и за созидательный шум строителей он принимает стук лопат своих могильщиков (что дает повод порассуждать об утопичности или преждевременности мечтаний гётевского героя). Но все равно его прозрение волнующе-прекрасно, оно определяет высокую конечную цель бытия человека как любовь к ближнему и служение ему. Не случайно поэтому многие, в том числе современные исследователи, трактуют «Фауста» как трагедию «христианскую».
В первой части «Фауста» предпочтение отдается «живой жизни» («действию»), а не книжной премудрости («слову»). Во второй части доказывается, что альтруистически-благородное — все же главное в «двойственной» человеческой натуре, созданной и Богом («светом», «духом»), и дьяволом («тьмой», «материей»), и устами Господа земное существо благ ославляется на самостоятельный поиск («Чья жизнь в стремлениях прошла, того спасти мы можем»). Отсвет гётевского Фауста будет лежать отныне почти на всех героях многотомной разноязыкой фаустианы XJX—XX веков, куда вписали строки романов, повестей, рассказов, драм, стихотворений, эссе в числе многих и многих А.Шамиссо и Г.Гейне, Ф.Гарема Лорка и Г.Гауптман, Г.Гессе и наш Пушкин, выразивший в духе мятежного романтизма начала прошлого века «байроническую» неудовлетворенность однообразием скучных филистерских дней в своих «Сценах из «Фауста». Такой же герой — в своих бурных страстях, поисках или раскаянии — отображен и в сотнях творений художников и музыкантов (опера Шарля Гуно «Фауст», кантата Альфреда Шнитке «История доктора Иоганна Фауста» — яркие тому примеры), он не сходит с театральных и эстрадных подмостков, он явился на экраны кино и телевизоров, его голос не смолкает в радиопередачах. Однако XX век, вполне показавший могущество человеческого разума и стремления к действию, заставил и усомниться в их безусловной ценности. В ЗО-е годы появляется пугающий коричневый мутант — Фауст в нацистской интерпретации — «сверхчеловек», «истинно немецкий» герой, носитель идеи группового эгоизма. Из чувства протеста перед его наступательно-безжалостной агрессией рождается изысканный герой незаконченной драматической поэмы Поля Валери («последнего классика французской литературы», как называли его любители изящного) «Мой Фауст» (опубл.1941), которыйпытается как раз не действовать, а уйти от «мерзости» бытия в «игру интеллекта» и «чистое искусство». Однако несколькими годами позднее Томас Манн в знаменитом романе «Доктор Фаустус» (1947), вернувшись к теме безграничного индивидуализма «допросветительского», «догегевского» Фауста, на примере своего главного героя — композитора, готового пожертвовать всем многоцветием и теплом бытия и собственной душой во имя обладания сверхчеловеческой творческой мощью, — показывает крах подобной попытки, «дьявольский» тупик вселенского одиночества в конце такого пути не в мир, но от мира. Когда же во второй половине XX века на волне небывалых достижений научно-технического прогресса, вполне обнаружившего свою разрушительную силу, в европейской и американской литературах рождается Фауст отречения, Фауст отказа от дерзновенного проникновения в тайны природы, то в культурологии все отчетливее начинают раздаваться настойчивые голоса о конце «фаустовской эры», эры просветительского стремления человека к овладению тайнами бытия. А между тем «русский «фаустизм», еще со времени влюбленного в гётевского героя И.С.Тургенева (повесть «Фауст»), страдающий обостренно-гамлетовским комплексом сомнений и мук совести, окрашенный мечтами отечественных символистов рубежа веков о вечных идеалах и пытающийся примирить «вождя» и «массу» в драме-утопии А.В. Луначарского «Фауст и город» (1916), где Фауст-строитель прогоняет Мефистофеля и ратует за народоправство, уже в ЗО-е годы пророчески готовит к выходу на арену мировой культуры нового Фауста, движимого не Разумом, но Сердцем. Речь идет о герое романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» (1929—1940, опубл. 1965), именно Фаустом долго звавшегося в авторских черновиках, некоей современной ипостаси Христа, свято верящего в доброе Слово, в «рукописи, которые не горят», — и боящегося действия, всегда кого-то стесняющего и подчиняющего, всегда кого-то ограничивающего. Слишком боящегося настолько, что действует вместо него и за него его верная Маргарита, а сам Мастер на небесах заслуживает (в отличие от гётевского Фауста) не «свет», но всего лишь «покой». Однако обращение булгаковского героя к неизменно-альтруистическому нравственному императиву человека знаменательно для нашего прагматичного века, и, может быть, именно отсюда берет свое начало новая глава нескончаемых путешествий по мировой истории этого вечного вопрошателя о смысле человеческой жизни, неугомонного доктора Фауста?
И.-В. Гете "Фауст" 1. Зачем в трагедии нужно "Театральное вступление"? Прокомментируйте монолог поэта Ступай, другого поищи раба! Но над поэтом власть твоя слаба... 2. Как связаны между собой и с трагедией "Театральное вступление" и "Пролог на небе"? 3. Почему Мефистофель не дает Фаусту остаться с Маргаритой? Иди за мною, или я уйду. Мое ведь дело, знаешь, сторона. ... Она Осуждена на муки! ... Скорей за мною! 4. Почему Дух на слова Фауста О деятельный гений бытия, Прообраз мой!
отвечает: О нет, с тобою схож Лишь дух, который сам ты познаешь, — Не я! 5. Есть ли противоречие в решении финала "Фауста" Гете?
Дата добавления: 2014-10-31; Просмотров: 6544; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |