Кризис смысла

Парадокс, но чаще всего человек осознает то, что в жизни есть или должен быть смысл тогда, когда он его утрачивает. Когда тот предельный смысл, которого он не замечал, но который не­зримо присутствовал в его жизни, тайно санкционируя всю сис­тему его взаимоотношений с миром, вдруг по каким-то причинам приходит в негодность, исчезает - и человек осознает гнетущий ужас бессмысленной пустоты. Когда теряют прочность внутрен­ние опоры, и вдруг обнаруживается, что восстановление этих опор каким-то искусственным образом - дело трудное и непонятное. Когда эти опоры были - было естественно их не замечать, когда эти опоры исчезли - стало очевидно, что нет никакого алгоритма их восстановления.

Кризис смысла - это возрастной феномен. Он принципиально невозможен в раннем детском возрасте, поскольку здесь мифоло­гическое единство смысла обеспечивается божественной абсолют­ностью статуса взрослых в жизни ребенка. У ребенка нет нужды заниматься "поисками Бога", поскольку бог, тотально опреде-

ляющий смысл существования ребенка в мире, явлен этому ребенку de facto, в образах его ближайших родственников или вос­питателей. Для двухлетнего или трехлетнего ребенка его мама или папа, его дедушка или бабушка, а для ребенка из детского дома его любимая воспитательница - это и есть реальный бог, который являет собой высшую точку смыслового отсчета во взаи­моотношениях с окружающим миром. Вера в маму и авторитет мамы - это самое мощное и самое глубокое проявление религиоз­ного чувства, так или иначе знакомое каждому человеку, и это самое глубокое смыслонесущее основание всей человеческой жизни. Любая другая смыслообразующая вера - вера в учителя и авторитет учителя, или вера в Господа Бога и авторитет Господа Бога, или вера в науку и авторитет науки, или вера в любимого ^г писателя и авторитет любимого писателя - все это лишь слабые отголоски той фундаментальной и абсолютной веры в маму, ко­торую переживает любой ребенок на ранних этапах своего суще­ствования. Мама, или любое другое лицо, которое играет для двух-трехлетнего ребенка роль мамы - это подлинный авторитар­ный центр его вселенной, подлинное начало всех и всяческих смысловых иерархизаций, подлинный и безукоризненный Гос­подь Бог, подлинный носитель высшего смысла.

Естественно, что по мере взросления ребенка смысловые центры его личной вселенной меняются. Абсолютный и безусловный ав­торитет мамы может смениться авторитетом другого лица, или авторитетом книги, или авторитетом школы. Но еще долгое вре­мя ребенку будет казаться естественным, нормальным и доста­точным ориентироваться на некий внешний авторитет смысла и не замечать внешнего характера этой смысловой упорядоченно­сти. И лишь когда возникает кризис смысла, кризис доверия к каким бы то ни было внешним источникам смыслового порядка, кризис доверия к каким бы то ни было наличным авторитетам, к наличным иерархическим смысловым системам - а это, как пра­вило, возникает в экзистенциально-драматических ситуациях пере­напряжения - например, в ситуации первой влюбленности, - лишь тогда человек обращает внимание на существование феномена смысла. Иначе говоря, смысл обнаруживает себя именно тогда, когда он исчезает.

Осознание бессмысленности своего существования - это, по­жалуй, самое драматическое испытание, которое только может выпасть на долю человека. Это испытание, связанное с разочаро­ванием в каких бы то ни было авторитетах, в каких бы то ни было ценностных смысловых установках. Когда какие-то осно­вополагающие жизненные мифы рушатся, и человек зависает над некоей безликой и равнодушной бездной, для которой решитель­но все равно: любит он или ненавидит, совершает добрые поступ­ки или злые... Кризис смысла - это самый глубокий и самый безвыходный кризис, в который только может попасть человек. "Жизнь потеряла смысл" - это означает, что остается только один выход: самоубийство. И единственная альтернатива такому ис-

ходу - миф, создающий иллюзию смысла. А если такого смыслонесущего мифа у человека нет, жизнь для него превращается в проклятие. И тогда вся жизнь превращается в бесконечные ду­шевные терзания, в невозможность жить, когда душа заполнена "не тем".

Трагедия смыслоутраты - это самая страшная трагедия, кото­рую только может пережить человек и человечество. Человек не может найти себе покоя - страдает, мечется, дерется, грабит, ку­тит, спивается, плачет, - "...только бы не ощущать в душе эту бессмысленную дыру... "Смы-ы-ысл?!" - кричит душа. Ну, жи­вешь, ну, жрешь, ну, детей народишь, - а зачем? Обеспечили себя насущным, думали, что стали не хуже людей, а вышло-то, что насущным, низменным душу заполнили, и начинается: "Ро­диться бы мне ишо разок! А? Пусть это не считается - что про­жил..." ".

Точка смысла - это предельная точка отсчета для совершаемо­го человеком каждодневно того или иного выбора. Ведь что такое человеческая жизнь, как не череда ежеминутно и ежечасно совер­шаемых человеком выборов? И если точка смысла утеряна, воз­никает иррациональный страх перед бездной. Я теряю смысл жизни - стало быть, я теряю способность активно действовать в тех точках моей жизни, которые предполагают мой выбор.

Блестящий пример самоанализа в такого рода ситуации пред­лагает знаменитая "Исповедь" Л.Н.Толстого.

"...Со мною стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. (...) Потом эти минуты недоумения стали по­вторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти останов­ки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом? Сначала мне казалось, что это так - бесцельные, неуместные вопросы. Мне казалось, что это все известно и что если я когда захочу заняться их разрешением, это не будет сто­ить мне труда..., когда вздумаю, тогда и найду ответы. Но чаще и чаще стали повторяться вопросы, настоятельнее и настоятельнее требовались ответы, и как точки, падая все на одно место, сплоти­лись эти вопросы без ответов в одно черное пятно" ^|8. "Я понял, что это - не случайное недомогание, а что-то очень важное, и что если повторяются все те же вопросы, то надо ответить на них. (...) Вопросы казались такими глупыми, простыми, детскими вопросами. Но только что я тронул их и попытался разрешить, я тотчас же убедился, во-первых, в том, что это не детские и глу­пые вопросы, а самые важные и глубокие вопросы в жизни, и, во-вторых, в том, что я не могу, и не могу сколько бы я ни думал, разрешить их. Прежде чем заняться самарским имением, воспи­танием сына, писанием книги, надо знать, зачем я буду это делать. Пока я не знаю - зачем, я не могу ничего делать....Мне вдруг приходил в голову вопрос: "Ну хорошо, у тебя будет 6000 деся­тин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, а потом?.." И я

совершенно опешивал н не знал, что думать дальше. Или, начинал думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: "Зачем?" Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: "А мне что за дело?" Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: "Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, - ну и что ж!..." И я ничего и, ничего не мог ответить". "Я как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы не видать, что ничего нет впереди кроме обмана жизни..." ²⁰. "Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Все это так давно всем известно. Не нынче-завтра придут болезни, смерть... на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся - раньше, позднее, да и меня не бу­дет. Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить - вот что удивительно! Можно жить только покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это - обман, и глупый обман! Вот именно, что ничего даже нет смешного и остроумного, а просто - жестоко и глупо" ²¹. "Искус­ство, поэзия?.. Долго под влиянием успеха похвалы людской я уверял себя, что это - дело, которое можно делать, несмотря на то, что придет смерть, которая уничтожит все - и меня, и мои, дела, и память о них; но скоро я увидал, что и это - обман. (...) Пока я не жил своею жизнью, а чужая жизнь несла меня на своих волнах, пока я верил, что жизнь имеет смысл, хотя я и не умею выразить его, - отражения жизни всякого рода в поэзии и искусстве доставляли мне радость, мне весело было смотреть на жизнь в это зеркальце искусства; но когда я стал отыскивать смысл жизни, когда я почувствовал необходимость самому жить, - зеркальце это стало мне или ненужно, излишне и смешно, или мучительно. Мне нельзя уже было утешаться тем, что я в зер­кальце вижу, что положение мое глупо и отчаянно. Хорошо мне было радоваться этому, когда в глубине души я верил, что жизнь моя имеет смысл. Тогда эта игра светов и теней - комического, трагического, трогательного, прекрасного, ужасного в жизни -потешала меня. Но когда я знал, что жизнь бессмысленна и ужас­на, - игра в зеркальце не могла уже забавлять меня..." ²².

Что же возобновило в великом писателе способность жить, когда он оказался в столь безвыходном положении? Возобновле­ние мифа.

Именно в мифе, в который нужно просто верить и ни в коем случае не превращать в предмет для размышлений, великий пи­сатель обнаруживает самое прочное основание своего существо­вания в мире. И, подводя итог своим поискам, он рассказывает некий приснившийся ему метафорический сон.

"Сон этот выразил для меня в сжатом образе все то, что я пережил и описал, и потому, думаю, что и для тех, которые по-

няли меня, описание этого сна освежит, уяснит и соберет в одно все то, что так длинно рассказано на этих страницах" ²³.

А суть сна такова.

Будто лежит его герой в постели, и вроде бы ему покойно и удобно, но отчего-то вдруг становится жутко. Он начинает огля­дывать себя, и обнаруживает... что постель его ни на чем не дер­жится, и внизу под ней - бездонная пропасть. И его охватывает ужас и страх.

"Сердце сжимается, и я испытываю ужас. Смотреть туда ужас­но. (...) Я не смотрю, но не смотреть еще хуже, потому что я думаю о том, что будет со мной сейчас, когда я сорвусь с послед­них помочей. И я чувствую, что от ужаса я теряю последнюю державу и медленно скольжу по спине все ниже и ниже. (...) Что же делать, что же делать? - спрашиваю я себя, и взглядываю вверх. Вверху тоже бездна. Я смотрю в эту бездну неба и стара­юсь забыть о бездне внизу, и, действительно, забываю. Бесконеч­ность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня....Я смотрю только вверх, и страх мой проходит....И я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь... и вспоминаю, как это все случилось: как я шевелил ногами, как я повис, как я ужас­нулся и как спасся от ужаса тем, что стал глядеть вверх. (...) И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. Я во сне даже удивляюсь, как я не понимал этого раньше. Оказывается, что в головах у меня стоит столб, и твердость этого столба, не подлежит никакому сомнению, несмотря на то, что стоять этому тонкому столбу не на чем. (...) И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни. И я проснулся" ^и.

Таким образом, выясняется, что трагические метания в поис­ках смысла жизни, трагедия смыслоутраты, пережитая великим писателем и переживаемая многими и многими миллионами "обык­новенных" людей, имеет только один способ действительно эффективного разрешения: миф, дарующий смысл.

Бесконечность неба. Некий иллюзорный столб в изголовье _; кровати. И, вместе с тем, самое прочное основание жизни, какое только возможно: миф под названием смысл.

Дата добавления: 2014-11-29