Миф как имя сущего

Выше уже шла речь о том, что миф не тождественен культуре, а лишь является ее фундаментальным основанием и ее мировоз­зренческой рамкой. И, пожалуй, культура первобытного челове­ка является наиболее ярким подтверждением этого тезиса.

На всей без исключения жизни первобытного человека лежит выраженный отпечаток мифа. Миф выступает здесь в качестве высшей ценности и высшего источника всего того, что составляет порядок в природе и обществе, и в этом смысле миф в первобыт­ном обществе если не тождественен культуре, то, во всяком слу­чае, равновелик ей: каждый предмет, каждое явление этой куль­туры оказывается окутано своеобразным облаком мифа.

Мир мифа - это прежде всего мир имен, которые человек дает окружающему миру, которыми человек поименовывает окружа­ющий мир, через которые человек заявляет о субъективной зна­чимости для него вещей и событий окружающего его мира. Имя, которое человек дает предмету, - это уже есть миф, поскольку в самой природе предмета никакого имени не существует, а имя есть нечто, навязанное предмету человеком. Давая предмету имя, человек тем самым как бы заявляет: та или иная вещь существует не просто как объективная реальность, а как реальность, субъек­тивно значимая. Ведь человек дает имя только тому, с чем он

вступает в диалог. Он поименовал фрагмент мира - значит, он обозначил ареал своего существования в этом мире.

В каком-то смысле культурно-мифологическое поименование мира коррелирует с тем, как обегающий окрестности пес делает свои метки. Однако специфика культурно-мифологических ме­ток заключается в том, что они поименовывают все без исключе­ния фрагменты и предметы значимой для человека реальности, и мир этих имен чрезвычайно богат и разнообразен.

Вот как, к примеру, описывает, ссылаясь на наблюдателей, характерный для первобытного сознания мир имен Л.Леви-Брюль.

"В Новой Зеландии у маори каждая вещь имеет свое имя (соб­ственное). Их жилища, их челноки, их оружие, даже их одежда - все это получает особые имена... Их земли и дороги - все имеют свои названия, побережья всех островов, лошади, коровы, свиньи, даже деревья, скалы и источники. Пойдите куда вам угодно, заберитесь в самую, казалось бы, безлюдную пустыню и спроси­те, имеет ли это место имя, - в ответ любой туземец данной мест­ности сейчас же сообщит вам его название" ^:. "Они знают пол деревьев..., имеют разные имена для мужских и женских дере­вьев определенных видов. Они имеют различные имена для дере­вьев, листья которых меняют форму в разные моменты роста. Во многих случаях они имеют специальные имена для цветов дере­вьев и вообще растений, отдельные имена для еще не распустив­шихся листьев и для ягод... Птица коко или туи имеет четыре названия (два - для самца и два - для самки) в соответствии с временами года. У них имеются разные слова для хвоста птицы, животного, рыбы, три названия для крика попугая кака (для обычного крика, гневного и испуганного) и т.д." ³. В Южной Австралии "каждая горная цепь имеет свое имя, точно так же имеет свое название и каждая гора, так что туземцы всегда точно могут сказать, к какой горе или к какому холму они направля­ются" ⁴. "В области Замбези каждый холмик, каждая возвышен­ность, каждая гора, каждая вершина в горной цепи имеют свое название. То же для каждой речки, долины, равнины. На деле каждая часть страны, каждое изменение ее поверхности обозна­чается в таком количестве специальными названиями, что потре­бовалась бы целая человеческая жизнь для того, чтобы расшиф­ровать их смысл" ⁵.

Впрочем, то же самое относится не только к географическим названиям и не только к австралийским племенам. У туземцев племени бавенда в Южной Африке "существует специальное имя для каждого рода дождя. Даже геологические особенности почвы не ускользнули от их внимания: они имеют особые названия для каждого вида почвы, камней или скал... Нет такой разновиднос­ти деревьев, кустарников или растений, которая не имела бы имени в их языке. Они различают по именам даже каждую разновид­ность травы" °. "В Северной Америке индейцы имеют множество выражений, точность которых можно было бы почти назвать на­учной, для обычных форм облаков и для характерных черт: было

бы бесполезно искать равнозначные им термины в европейских языках. Оджибвеи, например, имеют особое название для солнца, сияющего среди туч..., для маленьких голубых просветов, кото­рые видны иногда на небе среди мрачных туч" '.

Такие примеры можно приводить сотнями, и они свидетельст­вуют об универсальности логики поименования, характеризую­щей специфику первобытного мышления. Впрочем, психологам и лингвистам хорошо известно, что точно так же работает и соз­нание ребенка, интегрированное в любую развитую культуру. Как точно замечают Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский, "тенденция рас­сматривать все слова языка как имена собственные, отождеств­ление познания с процессом номинации, специфическое пережи­вание пространства и времени... и ряд других совпадающих с наиболее характерными чертами мифологического сознания при­знаков позволяет говорить о детском сознании как о типично мифологическом. По-видимому, в мире ребенка на определенной стадии развития нет принципиальной разницы между собствен­ными и нарицательными именами..." ⁸. "Не менее показатель­но... обозначение в детской речи действия. Дойдя до места, где взрослый употребил бы глагол, ребенок может перейти на пара-лингвистическое изображение действия, сопровождаемое междо­метным словотворчеством. (...) В таком способе подачи глаголь­ных значений с особенной наглядностью проявляется мифологизм мышления, поскольку действие не абстрагировано от пред­мета, а интегрировано с носителем и может выступать как состо­яние собственного имени" ⁹.

В известном смысле можно было бы сказать, что всякий ребе­нок мифологически творит мир или творит свой индивидуальный миф о мире. Что это значит? Это значит, что он оставляет на всем окружающем его мире, на всем, что попадает в границы его всепредметного интереса свои субъективные метки, и эти субъектив­ные метки суть первоначальные авторские имена. Даже если имена, казалось бы, приходят из мира взрослых, и не сам ребе­нок является их изобретателем, он всякое имя нагружает своим собственным смыслом, и ставит на это, казалось бы уже укоре­ненное в культуре имя, свою абсолютно индивидуальную тайную метку, свое личное смысловое клеймо, метку своего личного представления о той или иной вещи, попавшей в орбиту его внима­ния. А нагружая окружающий его мир субъективными именами, ребенок как бы отграничивает пространство своего существова­ния в окружающем мире, проводит границу, отделяющую уже освоенный мир от еще неосвоенного. Казалось бы хаотическая и произвольная система имен, прилагаемых им к окружающему миру (в этом смысле все имена о мире, заявленные в детском сознании, - суть имена "прилагательные"), является для него первичным способом упорядочения этого всепредметного мира.

Но миф не просто поименовывает мир, включаемый в сферу культурного интереса. Само это поименование обладает - и для древнего человека, и для маленького ребенка - особым

ДЕМИУРГИЧЕСКИМ смыслом. Ведь в каком-то смысле поиме­новать - значит создать. Явить из не-бытия. Санкционировать право на существование. Поскольку лишь поименованный мир -культурно сущ. Тогда как мир не поименованный - это мир ли­шенный культурной и личной нагруженное™, культурных и лич­ных смыслов, а, значит, мир НЕ существующий в специфически культурном смысле.

Таким образом, миф воистину творит мир. Он культурно санк­ционирует существование природы и человека (не объясняет, а именно санкционирует!), и, следовательно, санкционирует лю­бые природные события и любые виды человеческой деятельнос­ти: охоту, собирательство, производство орудий, воспитание де­тей-, сексуальные взаимоотношения, устройство семьи, определен­ные способы взаимоотношений между людьми и их отношение к природе...

Нет ничего в жизни первобытного человека или ребенка, что не было бы санкционировано мифом. При этом количество ми­фов, передаваемых изустно, из поколения в поколение - неисчис­лимо. Все имеет свой миф, а значит все - и в прошлом, и в насто­ящем, и в будущем - имеет мифологическую санкцию на сущест­вование. А если чего-то не существует в мифе, это значит, что этого "чего-то" вообще не существует для человека.

При этом демиургическая сила мифа в жизни первобытного человека или маленького ребенка вовсе не иллюзорна и не услов­на, как может показаться. Культурно санкционируя тот или иной природный феномен, миф, вместе с тем, оказывается своеобраз­ным хранилищем информации об этом феномене, и, обращаясь к мифу, человек реконструирует в своем сознании особую, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНУЮ сущность этого феномена, реконструи­рует культурное его понимание. А понять - значит создать.

С помощью мифа как хранителя особой, смысловой инфор­мации о предмете происходит воссоздание накопленных за время культурного существования этого предмета его пониманий и вос­создание всей совокупности изобретенных человеком способов действия с этим предметом. А это значит, что миф не просто куль­турно санкционирует существование того или иного предмета, но и в свернутом виде несет в себе всю совокупность технологичес­кого опыта человечества (или индивидуального культурно-тех­нологического опыта, накопленного ребенком).

"Каждый предмет имеет свой миф", - подчеркивают исследо­ватели архаического мифа. А эта формула, в частности, означает то, что по отношению к каждому предмету миф разворачивает некую "историю", в которой оказывается представлена вся сово­купность придуманных и накопленных в культуре способов вза­имодействия с этим предметом.

Бесконечные мифологические истории, сплетающие ткань соз­нания архаического человека - это, конечно же, целиком и пол­ностью выдуманные истории; но они до предела насыщены раз­нообразнейшей культурно-значимой информацией, с опорой на

которую происходит целостное функционирование общественно­го организма. Скажем, культурно санкционируя тот или иной род человеческой деятельности, миф дает максимально полную информацию о технологии этой деятельности.

При этом каждый миф - это своеобразная тема с вариациями, которая ветвится, размножается и приобретает в конце концов весьма и весьма причудливые очертания, но никогда не имеет точки завершения, т.е. представляется поистине бескрайней. Со­держание такого разветвленного мифа не просто передается сле­дующему поколению в виде эпического сказания, но непрерывно проигрывается в сложных ритуальных действиях, в которых уча­ствуют, все без исключения взрослые члены общины, буквально вживаясь в образы тех или иных мифологических героев, как бы ни были те странны и страшны.

Дата добавления: 2014-11-29