Детский взрослый миф

Итак, существует естественное детское отношение к миру как к вероятностному - как к такому, о котором можно только дога­дываться. И потому это не вышколенное логикой мышление ре­бенка-дошкольника можно было бы назвать вероятностным мыш­лением. А анализ структур вероятностного мышления ребенка позволяет понять нечто существенное в природе того мифа, кото­рый организует горизонт видения первобытного человека.

Дело в том, что тотальность, всеобщность феномена мифоло­гического мышления в первобытном обществе можно понять и истолковать как своеобразное сохранение во взрослом состоянии некоторых структур интеллектуальной инфантильности, т.е. тех структур вероятностного мышления, которые в норме характери­зуют сознание ребенка-дошкольника. И если принять эту гипоте­зу, то многое в феномене первобытного мифологического мышле­ния станет понятным.

В какой-то мере суть тех обществ, которые мы называем пер­вобытными, в том и состоит, что это те общества, в которых не найден выход за границы вероятностного способа мышления и вероятностный способ мышления является не только способом мышления детей, но и способом мышления взрослых. Отличие "взрослого" от "детского" проявляется при этом лишь в появле­нии специфически взрослых реалий.

Так, именно по логике мифа, а вовсе не по логике рациональ­ности происходит вхождение ребенка в пубертатный период. Это значит, что человек, пересекший черту физиологической взрос­лости, продолжает мыслить в принципиально допонятийных мыслительных схемах, продолжает мыслить по законам ирраци­онального, вероятностного мышления. Однако в центр этого -остающегося принципиально детским! - мышления выходит со­вершенно новая, а именно - сексуальная проблематика, и именно, эта проблематика определяет содержание подросткового корпуса мифов.

В современном обществе переход в подростковое состояние -это не только физиологическая революция, но и революция ин­теллектуальная. Именно в этом возрасте происходит смена схе­мы мышления: от мышления в комплексах (принципиально мифологического типа мышления) ребенок переходит к формаль­но-операционному мышлению или мышлению в понятиях. Что - же касается первобытного общества, то там перехода к формаль­но-операционной схеме мышления вообще не происходит, а мыш­ление застревает на вероятностной стадии, на стадии комплек­сов. Меняется только содержание мифов: подросток, прошедший суровый обряд инициации, обряд посвящения во взрослое состояние, посвящается в особую, эзотеричную группу взрослых ми­фов, густо замешанных на сексуальной проблематике.

Ознакомление инициируемых подростков с эзотерическим корпусом племенной мифологии, освященное жестокими и изо­щренными обрядами перехода, составляет суть той границы, ко-

торая в первобытном обществе отделяет взрослое состояние от детского. Эзотерическая информация (мифологически оформлен­ная и преподносимая в процессе сложного ритуального действа) плюс обряд инициации - это то, что в первобытных представле­ниях делает ребенка взрослым. И, вместе с тем, этот процесс пере­хода из детского состояния во взрослое ни в коей мере не связан с изменением самого способа мышления, способа интеллектуаль­ного отношения к действительности. Взрослый представитель племени мыслит так же, как и ребенок - в том смысле, что он пользуется принципиально теми же самыми мыслительными схе­мами - теми, которые были описаны выше как вероятностные. Это мышление акаузальное (равнодушное к причинно-следствен­ным связям), алогичное; и некий вывод совершается в простран­стве этого мышления не с жесткой необходимостью, а лишь с известной долей вероятности.

Понятно, что это принципиально отличает мир первобытнос­ти от знакомого нам, где различие между двумя состояниями -детским и взрослым - не просто информационное, не просто по параметру посвященности или социальной ответственности, но и по параметру лежащих в основании этих двух типов мышления мыслительных схем, мыслительных матриц. Иначе говоря, в на­шем мире сама логика детского мышления фундаментально не совпадает с логикой мышления взрослых.

Что является основой этого принципиального разрыва двух ' мыслительных схем (детской и взрослой, вероятностной и поня­тийной), характерного для всех исторических (т.е. постперво­бытных) обществ? Разумеется, институт школы, институт обра­зования, на фундаменте которого строит себя человеческое обще­ство, начиная с эпохи ранних цивилизаций.

Первобытное общество - это общество, которое принципиаль­но не знает института образования, института школы как некоего особого периода человеческой жизни, отделенного от всей про­чей жизни достаточно жесткой чертой. Там есть только одна "шко­ла" - школа мифа, и эта школа менее всего озабочена сменой умственных схем, в которых мыслит ребенок. Поэтому переход во взрослое состояние в том обществе не предполагает никакого интеллектуального переворота, а обозначен чертой инициационных обрядов, отмечаемых физическим насилием над телом, когда само тело становится знаком свершившегося перехода. Интел­лектуальная разница взрослого и ребенка здесь состоит не в спо­собе мышления, а в содержании мифов, которые задают этому мышлению рамки. Таким образом, взрослые и дети говорят здесь о разном, но зато на одном языке. А сам переход из детского во взрослое здесь менее всего связан с изменением структур мышле­ния. Таким образом, взрослый человек в первобытном обществе -это человек, посвященный в реалии взрослой жизни, но продол­жающий мыслить мифологически. Он инициирован, он прини­мает на себя важную долю социальной ответственности и готов служить не своему личному "я", но социальному иному, т.е. внеш-

нему по отношению к его "я" культурному сообществу, и риту­альные рубцы и татуировки его тела свидетельствуют о свершив­шемся обряде перехода. Однако при этом он продолжает мыс­лить в тех же самых структурах мышления, в которых мыслил, будучи ребенком. И, поскольку ребенок в этом обществе не полу­чает интеллектуальную травму образованием (коль скоро там отсутствует институт образования как таковой, т.е. школа как инструмент передачи отчужденного от человека знания), постольку у него не возникают базовые структуры рефлексивности. Он ми­фологически залипает с той информацией, которую он получает об окружающем мире, оказывается не способен вступить в диалог с этой информацией, оказывается не способен на диалог с пози­цией другого. В этом и состоит его тотальная мифологичность.

Что же касается всех постпервобытных обществ, то они бази­руются на особом институте образования, институте школы, осу­ществляющем вмешательство в сам вероятностный сценарий ком­плексного мышления и переводящем ребенка на рельсы понятий­ного, формально-операционного мышления. А в результате у ре­бенка происходит неизбежная интеллектуальная травма (и пото­му человек цивилизации - это всегда интеллектуально травматизированный человек), когда ребенок, еще вчера открытый всему миру в непосредственном мифологическом пафосе, начинает фор­мировать структуры рефлексивной опосредованности и рациональ­ности. И потому между взрослым и ребенком во всех постперво­бытных обществах существует глубокая разница: они фундамен­тально по-разному мыслят и говорят на разных языках. У одного - непосредственный язык мифа. У другого - рефлексивно опосре­дованный язык понятий и формально-логических структур. В изменении структур мышления заключается сама суть происхо­дящего здесь перехода.

И когда я говорю о похожести мифологического способа мыш­ления, характеризующего первобытные сообщества, на мышле­ние современных детей-дошкольников, на мышление ребенка, я имею в виду не столько то, что первобытность - это детство чело­вечества, сколько то, что первобытное мышление - это не про­шедшее этап рационализации и социального отчуждения мышле­ние ребенка, но при том мышление ребенка, поразительным об­разом обретшее взрослый статус. Это мышление, в котором все взрослые реалии - сексуальная жизнь, социальная ответствен­ность, необходимость создавать семью и воспитывать детей - вос­принимаются в границах того, что было охарактеризовано выше как вероятностное отношение к миру.

Впрочем, в отличие от детского мышления вероятностно-ми­фологическое мышление взрослого первобытного человека ока­зывается крайне консервативным и малоподвижным. И связано это с тем, что оно вынуждено выполнять особую социальную роль - роль хранилища информации. Принципиально воспроиз­водя структуры детского мышления, вероятностно открытые в будущее, оно оказывается информационно перегружено про-

шлым, что и делает его феноменом малоподвижным и косным. Живущие в первобытном мире взрослые вынуждены уделять огромную часть своих сил и времени не столько производству новых возможностей, сколько удержанию, накоплению и сохра­нению старых. Взрослые становятся заложниками накопленных за тысячелетия культурных ценностей и обслуживающей эти ценности мифологии, которая транслируется из поколения в поколение в устной форме. И это порождает один из самых уди­вительных парадоксов. Практически совпадая с детским веро­ятностным сознанием в своих базовых структурах, мифологи­ческое сознание первобытного человека принципиально отлича­ется от детского вероятностного сознания в своих взаимоотно­шениях со временем.

Если ребенок долгое время остается практически равнодушен к своему прошлому и весь обращен в будущее (что и продуцирует в нем, в частности, вероятностный тип мышления), то миф как мыслительный горизонт первобытного общества оказывается весь обращен в прошлое. Он субституирует свой высший социальный смысл как смысл поддержания традиции, как смысл трансляции будущим поколениям ценностей прошлого. Сохраняя вероятност­ную природу детского мышления, он использует ее в целях удер­жания прошлого и демонстрирует тем самым, что мышление, орга­низованное на вероятностной основе, может прекрасно служить делу накопления и хранения информации. В каком-то смысле взрослые формы первобытного мышления вообще не являются способом мышления о мире, а служат исключительно способом сохранения уже созданного культурного мира.

Дата добавления: 2014-11-29