Миф есть символ инобытия

Символические теории мифа

Эти теории опираются на идеалистические основания. Они исходят из того, что миф есть сокровенное свидетельство, проекция высшего мира в образах. Миф не выдумка, не человеческое произведение в своей основе. Миф – реальность, а не фантом человеческого сознания, «реальность иного порядка, чем реальность так называемой объективной эмпирической данности» (Н. А. Бердяев).

У истоков этого подхода – И. В. Гете, Ф. Шиллер, И. Винкельман, К. Ф. Мориц, К. А. Бёттингер, отождествлявшие миф, поэзию и истину. И. Г. Гердер замечал, что миф содержит символы и иероглифы божественного. Причина и природа мифа сверхчеловечны.

Понятию символа в пределах характеризуемой теории придается онтологический вес. Это не просто условный знак. Символ – сверхличный смысл. Символ – это явление бытийного абсолюта, явление бесконечного в конечном и чувственном образе, средство божественного откровения. Христианский мистик Дионисий Ареопагит говорил, что все зримое – символ незримой сокровенной и неопределимой сущности Бога. В отличие от знака, символ не просто представляет нечто, что не есть чистая условность, не есть он сам, но и участвует в символизируемой реальности, в ее смысле и действенной силе.

С. С. Аверинцев писал, что символ есть образ в аспекте своей знаковости и знак, наделенный неисчерпаемостью образа. Два полюса символа – предметный образ и глубинный смысл. Смысл просвечивает сквозь образ. Образ имеет смысловую глубину, перспективу.

Базисным центром культуры являются идеальный проект и его реализация. Это некое «задание», по определению философа С. Н. Булгакова, то задание, которое человек определяет для себя свободно, по своей доброй воле, исходя не из объективных предпосылок, а из субъективных мотиваций, имеющих насущную значимость и вовлекающих человека в культуротворческую активность, опредмечивающую деятельность духа в культурных формах. Выбранный проект становится «смысловой доминантой», определяющей значимость всех других смыслов и отношений. Это самопроектирование, трансцендирование человека, не связанное логикой внешней детерминации; поиск, определяемый горизонтом высших ценностей. Как замечал французский философ-персоналист.

Эммануэль Мунье, личность не есть бытие, она – движение бытия к бытию и обретает устойчивость благодаря бытию, к которому устремляется.

Трансценденция в сфере культурного творчества раскрывается в содержании основного проекта, который человек кладет в основание своей культуры. По своей сути это мобилизующий человеческие силы и средства, духовную и физическую энергию идеальный проект спасения от общего зла бытия (нужды, заботы, болезни, старости) и утверждения гармонии между собой и миром. В конечном счете речь должна идти о проекте победы над смертью и ее замещениями, достижения вечности. Содержанием такого проекта оказывается идеальный образ бытия, некий гармонический универсум на последней грани всякой наличной реальности. Он возникает на горизонте человеческого сознания из «ничто», из эдемской прапамяти и сориентированного на идеал воображения, а затем прилагаются усилия и делаются попытки его утвердить, реализовать, достичь и удержать, что и составляет содержание проективной (трансцендирующей) культуры.

Проективная культура не фиксирует наличность, она есть не пустое подобие и воспроизведение текущей жизни – но прорыв в иное, попытка в формах и актах здешней жизни выразить иную, неналичную истину или ценность, обозначить свою с нею связь. Вещный мир культуры приобретает, по логике проекта, не чисто утилитарное значение. Взятая в целом, культура ищет и воспроизводит иной, высший смысл, благой мир без порчи и зла, Эдем; иначе сказать – ищет и воспроизводит Бога. Она никогда не равна себе, держится грандиозным напряжением между реальностью и идеалом. В этом аспекте она, несомненно, символична, есть образ иной реальности, в которой человек избавляется от вызывающего страдание несовпадения с наличным бытием и обретает достоинство и блаженство. Проективная культура есть смыслотворчество и символотворчество. Символ появляется, чтобы открыть земле небо, миру дольнему – мир горний.

Поскольку культура в символическом аспекте имеет идеальное, смысловое измерение и являет собой символ иного, высшего бытия и образ потерянного рая, то ее объекты и артефакты (в этом идеальном измерении) не сводятся к простой наличности, к элементарной данности; их существование не замкнуто пределами здешней реальности. Они означают и нечто иное, нечто высшее. Культура своими символами из века в век апеллирует к высшей реальности, вступает в диалог с абсолютным источником и пределом всякого бытия, с Богом. Она в этом диалоге приобретает глубину, уходя в бесконечность и вневременность. Миф оказывается проявлением высшей реальности, которая, протекая через сознание, приобретает символическое выражение. Образ мифа есть символическая интуиция живой глубины бытия (В. Ильин). Он восходит к первоначалу. Данное в откровении знание о божестве полагается сообщенным самим Богом.

Явление идеала в культуре много скажет об ее своеобразии. В иерархии таких символов в культуре есть главные, самые смыслоемкие. Это основные символы Абсолюта. Для характеристики культуры важно также отметить как предпочтение одних символов другим, так и их конкретное осмысление, которое могло меняться, обогащаться или беднеть, от эпохи к эпохе. Время выводило на авансцену одни символы и отводило на задний план другие. Особенно большую значимость имеют в культуре символы религиозного характера, раскрывающие «измерение предельной реальности» и являющиеся символами Священного. Именно апелляцией к этому измерению определен основной подлежащий изучению смысловой состав русской культуры вплоть до XX века, f Символическое мышление в России было формой богомыслия. Это мышление в субстанциях противоположное мышлению в функциях, мышление устойчивыми представлениями, статичными образами, прочными моделями поведения.

Символическое измерение культуры имеет огромную смысловую емкость. Состав, ляющие его конкретные образы и умозрительные представления, восходящие к запредельному истоку жизни, оказались богатыми и разнообразными. Мир многоразлично свидетельствует о высшем бытии. Высшая реальность по-разному являла себя в религиозном мифе, легенде, поэзии, искусстве, философии, в политике и экономике, в повседневном быту и поведении человека/ Все символы, о которых может идти речь при осмыслении истории культуры, так или иначе, действенно и созерцательно, выражают человеческое знание о Боге и святых, а также о месте, где человек встречается с Богом (рай и его подобия, «теменосы»).

Продукт человеческой деятельности – мир культуры, вторая по отношению к естественной среде реальность. Богу принадлежит авторство первого творения, человек наделен способностью к самостоятельному творчеству. Его творение – имитация рая в формах, обеспечивающих реализацию блаженства. Миф является в этом контексте ярчайшим выражением стремления гармонизировать, оправдать и осмыслить мир, воссоздать утерянный рай.

Обычно символ противопоставляется аллегории. Аллегория – не прямое, но условное уподобление иному бытию, условное выражения проективной идеи. Аллегория изображает или то, что реально никогда не существовало в таком конкретном облике, или вовсе отвлеченное понятие. Здесь теряется достоверное соответствие между изображением и изображаемым. Миф не есть аллегория, так говорят сторонники символической теории. Миф – не шифр, не тайнопись, не какое-то сознательно закодированное сообщение; по Шеллингу, миф значит то, что он значит, а никак не является аллегорией. Символ требует интуитивно-рационалистического постижения. Символ постигается в значительной степени интуитивно. Смысл символа неотделим от структуры образа. Он не существует в виде рациональной формулы. Аллегория требует рассудочного расшифровывания. Античный философ Плотин противопоставлял знаковой системе алфавита символику египетского иероглифа, предлагающего нашей интуиции целостный и неразложимый смысл.

В «Диалектике мифа» и А. Ф. Лосев утверждает, что миф не аллегоричен; идея и образ здесь тождественны. «Непосредственная видимость и есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла, больше ничего; Нарцисс – подлинно реальный юноша Нарцисс...» Миф не отвлеченное понятие, а «наиболее яркая и самая подлинная действительность». А. Ф. Лосев говорил о самодостаточности мифа: если чем-то и отличается реальность мифа от фактической реальности, так это тем, что она «сильнее, часто несравненно более интенсивна и массивна, более реалистична и телесна». Это качество подлинности позволяет определить миф как чудо. В нем и посредством его происходит прорыв чудесного в мир и чудо творится непрерывно. Чудо есть совпадение наличности с первоидеей, первообразом, выражение и выполнение (хоть на минуту) первообраза целиком, насквозь. Есть явление Бога в мире.

В моменты духовного упадка ослабевает способность человека к символичеству, и на первый план в культуре выходят аллегорические образы. Дидактический аллегоризм – давний метод фиксации смысла в культуре. Сама по себе аллегория с точки зрения своей смысловой емкости может быть и не слишком богата. Но она является важным выразительным свидетельством о культуре эпохи, иногда она концентрирует в себе основное мифическое содержание эпохи и может раскрыть внутренние противоречия культуры.

Миф, таким образом, понимается как абсолютное подлинное знание. Он сообщает истину о божественном присутствии в мире. Но здесь возникает серьезная проблема. По логике теории, миф, его образы должны вроде бы обладать идеальным содержанием. В них не должно быть порчи, изъяна, несовершенства. Но это не всегда так. Рядом с прекрасным в мифе присутствует ужасное, уродливое. Причем и то, и другое выражено с предельной отчетливостью и объективизмом. Нередко трудно выявить какую-то шкалу предпочтений. Непрост вопрос и об этике мифа. Здесь есть выражение идей добра, справедливости, милосердия, любви. Но есть и внеморальная сфера. Знаток скандинавских мифов М. И. Стеблин-Каменский говорил, что персонажи этих мифов не выступают ни как моральные идеалы, ни как установители или блюстители морали. Они действуют, как правило, не из этических, а из эгоистических побуждений. Герой мифа подчас этически нейтрален или амбивалентен (т.е. совмещает в себе доброе и злое, разрушительное начала).

Символотворчество, производство и обращение символов, является одним из способов культурного самоопределения. Ноумен может быть выражен различно, что и происходит в разных культурах. Символ многозначащ, многосмыслен, прорезает все планы бытия. Символ позволяет раскрыться разным планам смысла. Символ раскрывает разные уровни реальности, актуализируя их на разных уровнях человеческой души. Иными словами, книга бытия может быть прочитана с разной мерой глубины в понимании ее смысла.

Иоанн Дамаскин дал знаменитое определение: символ – неподобное подобие. Фридрих Кройцер выделял два рода символов: мистический символ взрывает замкнутость формы для непосредственного выражения бесконечности. Пластический символ стремится вместить бесконечность в замкнутую форму. Культурная деятельность, по определению Вяч. Иванова, есть нисхождение. Николай Бердяев утверждал, что вся культура – нисхождение, объективация.

Символика обретает местное своеобразие и способность к сложной и богатой жизни. Эта жизнь знает свои вершины и низины. Ее развитие представляет собой неплавный, драматически взрывной процесс. Культура была включена в исторический процесс с его противоречиями, конфликтами и катастрофами. Человеческое в культуре соотносится с божественным, абсолютное и вечное – с преходящим и сиюминутным. И символический образ несет печать исторической, социальной конкретики. Глубина символа не всегда получает адекватное по форме выражение. Образ ограничен в своих возможностях отражения инобытия. Можно сказать, что в мифе, как во вселенной, есть все; и добро, и зло, и красота, и безобразие. И часто они присутствуют как нечто самодовлеющее, не подлежащее сторонней оценке, являют собой нечто абсолютное. Этот общеизвестный факт (сложность, пестрота мифа) в символических теориях получает различные объяснения, это и дает одно из оснований для классификации.

Дата добавления: 2014-12-16