Символический эволюционизм

Представители этого направления – Хр. Гейне, Ф. Шлегель, Я. Гримм, В. Шмидт. Согласно этой версии, первично самое возвышенное и чистое богопознание, чистая религия. Бог давался человеку в откровении. Человек изначально видел Бога без искажений. В древности боговедение было естественным, любой опыт воспринимался! как божественный и был таковым. Бог сходил в мир, и мир трепетал божественной жизнью. Всё в нем жило. Ф. Кройцер отмечал, что слово и образ мифа суть символы, которых воплотилась праисторическая мудрость человечества.

Постепенно бытие отчужденно замолчало и омертвело, ныне оно кажется подчас бездушным. С течением времени это высокое богопознание начинает осложняться забыванием и произвольными выдумками. Это в итоге и создает полярную подчас картину, в которой высшие интуиции сочетаются с нелепыми предрассудками.

Миф – это скорее набор заблуждений плутающей в потемках интуиции, результат отделения от Бога и забывания Его. Так, Г. Э. Лессинг в XVIII веке формулировал: «Если первый человек и был тотчас наделен понятием единого Бога, то это сообщенное, а не обретенное в опыте понятие не могло долго оставаться в чистоте. Будучи предоставлен самому себе, разум начал обрабатывать его, он разложил Единого неизмеримого на множество измеримых и каждой из частей придал особенный признак – так, естественным путем, возникло многобожие и кумирослуженией Примерно так же видел процесс сложения мифов Кройцер. Праисторическая мудрость как форма божественного откровения отмирает, увядает. Искажения в понимании сущности Бога возникают, по его мнению, у древних греков из-за разгула фантазии и из-за упрощений, вынужденных, для облегчения понимания народом содержания мифов. Вильгельм Шмидт и другие религиозно ориентированные ученые говорили, что миф загрязняет чистоту истины своими причудами и выдумками, в мифах немало наростов на извечном Знании.

Образную характеристику этого процесса можно найти у священника и философа Павла Флоренского. «Первая трещина в феургии – это рождение мифа. Поясним поэтому это событие. Отношение мифа к святыне мне представляется таким образом: как цепкий плющ вьется около дерева, так обвивает святыню миф. И как плющ, завивши своими гибкими плетями весь ствол, затем иссушает и душит его, сам занимая его место, так и миф, опутав собою святыню, скрывает и уничтожает ее. Миф делает восприятие святыни опосредованным. И она от этого теряет собственную жизнь, теряет смысл сама по себе, выделив свой смысл, объективировав его в мифе. Святыня истлевает под придушившим ее, заласкавшим ее мифом, всё разрастающимся, и гибнет, губя с собою и миф, отныне лишенный соков жизни. Но как в лесу на прахе деревья растут плющи и на прахе упадших, без поддержки деревьев, плющей – дерева, так и в религии: мифы, лишенные опоры, сами падают, истлевают, обращаются в почву новых святынь. На прахе святынь – мифы, на прахе мифов – святыни».

Утрата возможности общения с Богом оставляет человека наедине с его несовершенными возможностями припоминания истины, постижения высшей реальности. В работе «Общечеловеческие корни идеализма» Флоренский писал: «Все-все, что ни видит взор,– все имеет свое тайное значение, двойное существование и иную, заэмпирическую сущность. Все причастно иному миру; во всем иной мир отображает свой оттиск (...) Все просто и не просто; все житейско и не житейско. Океан неведомого бьет волнами в обиход (...) Таинственное врастает в обиход, обиход делается частью таинственного». Но тайна отображается в мифе неадекватно.

Так появляются, по определению П. Флоренского, «случайно подвернувшиеся Мифы». Откуда кочки? – Черт блевал... Откуда нечистая сила? – Адам народил много детей и постыдился показать их Богу. Тогда они и обратились в нечистую силу...

Иногда возникает предположение, что человек, каким его застает наука, обладает двумя верами. Одна вера – в высшее начало, которое не вмещается в человеческий опыт, не поддается истолкованию. Другая вера – человеческие выдумки, созданные по мерке человеческих возможностей и понятий; это и есть мифы. Впервые такую теорию выдвинул еще Ксенофан Колофонский в VI веке до н.э. Он первым говорил, что олимпийские боги измышлены Гомером и Гесиодом «по своему образу и подобию», что животные, умей они рисовать, изобразили бы богов в своем виде. По Ксенофану, существует только один бог, не схожий с людьми ни по виду, ни по мысли. Он – весь зрение, мысль и слух. Он всем правит силой ума без усилий и пребывает в неподвижности. О нем не может быть никакого знания, лишь мнение. В XIX веке близкие идеи развивал Эндрю Лэнг.

В сущности, идея о двух верах опирается на довольно распространенное в религиозной культуре явление, когда вера элиты и вера простонародья разительно не совпадают в своем содержании.

Так объясняется, почему совершенное в мифе совершенно в разной степени. И вот причина казусов, причуд, уродств в мире мифа. Заметим, что и ужасное здесь является в своей самодостаточности для того, чтобы выразить идею непостижимости абсолютного бытия, невыразимости божества. Потому так причудливы боги Индии – в отличие от божеств Эллады, часто упрощенных в своей сокровенной природе, приближенных к уровню человеческого разумения.

Символ не навязан человеку извне, не есть только некая самодостаточная форма становления «абсолютного духа». Символ становится символом при участии человека, в процессе его творческой активности, как опыт его прорыва в вечность. Вникание в суть исторически закрепившегося в народной памяти и вере, раскрывающегося в человеческой жизни символа, ставшего неотъемлемой частью культуры, – это средство постижения духовного опыта, отобранного и накопленного человеком и обществом. Уточним еще раз: речь идет не о Боге и не о высшем бытии как таковом, а о том, каким представлялось оно людям.

Дата добавления: 2014-12-16