Будущее науки

Отбор по генотипам

Лем предвидит, что в будущем «компьютерные свахи» будут предлагать выбор партнера не только по психосоматическим характеристикам, но и по генотипу (это произойдет после подлинной «расшифровки генома», когда для каждого гена будут установлены его функции, а не просто структура кодируемого белка – Авт.). Что самым серьезным образом скажется на эволюции вида. И поставит интересные моральные вопросы во взаимоотношениях отцов и детей. Если сейчас врожденные качества рассматриваются по принципу «что Бог дал», то при сознательном генетическом отборе ответственность за фенотип детей ляжет на родителей. И каждая барышня раннеменструального периода сможет бросить матери: «Не могла мне нос прямее (грудь побольше, глаза другого цвета, волосы кудрявые [вместо прямых] или прямые [вместо кудрявых]) подобрать?!!» – Авт.

Лем указывает (без ссылок), что на год выхода книги (1966) в мире выпускалось 100 тыс. научных журналов, и при тех же темпах прироста к 2000 г. их число составило бы миллион. А также, если бы даже в мире остались только вузы США и в них – только физические факультеты, при существующих на 1966 г. тепах прироста к 2000 г. физическое образование там получил бы каждый житель Земли. Самым первым ограничением на темп развития науки будет (и уже явилось) ограничение по человеческим ресурсам. В связи с этим мы, видимо, уже сейчас вынуждены выбирать, какие исследования проводить, а какие направления забросить. Но этот выбор может быть неверным, ибо исторически проверено – невозможно предсказать, из какой табакерки выскочит чертик великого открытия. Конечно, вопрос, что изучать, а что нет, решался всегда – если и не на уровне распределения финансирования, то на уровне вкусов отдельных ученых – ибо количество возможных вопросов всегда в неисчислимое количество раз превышало число исследователей. Однако, поскольку рост числа исследований замедлился, риски пропустить нечто важное, очевидно, возросли. Вместе с тем овладение знаниями, ведущими к некоторым новым технологиям – например, энергетическим – может быть критически важным. Если бы запасы углеводородов на Земле иссякли к началу XIX в., была бы создана ядерная энергетика? А ведь еще в начале XX в. она не считалась возможной (вспомним Резерфорда: «Атомная энергия никогда не будет получена в масштабах, пригодных для практического применения»), и интерес к физике ядра был чисто академическим. Если бы ученых не хватало уже тогда, и было бы принято решение не развивать это направление? А термояд, обещанный когда-то к 1960-м, ныне обещают к 2060-м. Одним словом, ошибка в том, какие области науки стоит, а какие не стоит развивать, может дорого обойтись. Лем говорит (гл. 7, вступление), что в таких условиях есть запрос на стратегию развития науки, на способы отличать самые перспективные направления от менее перспективных, каковых способов пока не выработано. Лем предвидит также создание ученых-роботов, берущих на себя если и не все научные исследования, то, по крайней мере, наиболее рутинную их часть. Но и это только отсрочка, ибо и их суммарную мощность нельзя увеличивать до бесконечности. Отметим, что, кроме голов, на все области науки не будет хватать и материальных ресурсов, как это описано у Стругацких в «Далекой Радуге». А поскольку в физике продвижение вперед требует все больших материальных затрат, со временем положение будет только ухудшаться – Авт. Цивилизация либо кардинально и неизвестным пока образом перестроит всю схему науки, либо будет обречена на все большее сужение горизонта исследований. Лем предвидит множество цивилизаций, различающихся тем, какие ветви науки они развивают, а какие оставляют в запустении. Такое разнообразие возможных научных путей он привлекает как возможное объяснение отсутствия астроинженерной деятельности.

Лем также касается вопроса об избытке научной информации. Ученый не в состоянии читать всю выходящую литературу, ему приходится выискивать интересные публикации в информационном потоке. Лем предсказывает, что никакие алгоритмические методы (поиск по ключевым словам и т.п.) не помогут эффективно автоматизировать эту процедуру, и единственным настоящим решением здесь стало бы создание полноценного ИИ. Ему представляется вероятным, что в будущем будут введены более строгие критерии приема работы к публикации, чтобы снизить «уровень шума». Скорее, будет выстроена более четкая иерархия изданий по престижности: респектабельные издания типа АЖ будут вести себя как «Nature» – «мы не принимаем такие рядовые работы», и поток проходных статей сместится в легион изданий попроще. Впрочем, здесь мы вслед за Лемом исходим из предположения, что научная информация будет по-прежнему организована в систему «журнал-статья». Это маловероятно – Авт.

Между двумя конкурирующими теориями одного явления Лем предлагает выбирать «содержащую больше информации», поскольку «количество информации мы умеем измерять». Что он при этом имеет в виду – неясно, ибо, как он и сам неоднократно указывает выше, количество бит в информационном сообщении не имеет никакого отношения к его значению. «Количество информации» в тексте, как оно нами измеряется, для фиксированной кодировки определяется только числом знаков. Поэтому сообщение «сила равна произведению массы на ускорение» содержит столько же «информации» (бит), как и «ааааааа ааааааа ааааааа ааааааа ааааааа ааа» (те же сорок два символа). Чтобы пользоваться количеством информации как мерилом важности теорий, необходимо, как минимум, создать единый формализованный язык, адекватно их описывающий. Но и здесь запросто могут вылезти подводные камни – так, уравнение из семи членов может быть признано «содержащим больше информации», чем уравнение из трех, хотя это явно противоречит принципу Оккама. Да и вообще, если говорить о критериях выбора теории, то здесь Лем ломится в открытые двери – уже давно каждому ежу понятно, что предпочтительна теория, имеющая больше проверяемых следствий – Авт.

Дата добавления: 2014-12-07