Всякая всячина» и ее последователи 2 страница

В полемику журнал не вступал, но материалы сатирического ха­рактера, подчиненные осмыслению некоторых сторон российской жизни, на его страницах появлялись. Таковы «Письма Фомы Стародурова», поднимавшие вопросы домашнего воспитания. Высмеива­ние невежества поместных дворян сочетается в письмах с изображе­нием богача, скупящегося пригласить в дом учителей. Критике бездумного увлечения европейской модой была посвящена статья «О путешествиях в чужие край», явно основанная на реальных фак­тах российской действительности.

По своему тину «Полезное с приятным» в чем-то напоминал жур­нал «Праздное время, в пользу употребленное», издававшийся в сте­нах Сухопутного шляхетного корпуса предыдущим поколением его преподавателей. Устарелость подобного типа периодических изданий, сочетавших установку на иознавательность с дидактической направ­ленностью, на рубеже 1760-х годов была очевидной. Поэтому серьез­ным явлением в развитии журналистики этого периода такое издание стать не могло. К тому же в июне 1 769 г. умер один из издателей — И. Ф. Румянцев, что также способствовало прекращению издания.

К двум рассмотренным выше изданиям примыкал журнал «По­денщина», выходивший всего на протяжении месяца, с 1 марта по 4 апреля 1769 г., ежедневно в виде листков. Издателем его был «обер-офицер полевых полков» В. В. Тузов, в литературном мире никак себя не зарекомендовавший.

Это был, скорее, не журнал, а этнографический справочник, со­четавший в себе элементы пособия по медицине с дилетантскими разысканиями этимологического характера в духе тех, которыми за­нимался Сумароков в «Трудолюбивой пчеле». Содержание «Поден­щины» в основном сводилось к описаниям народного быта, искон­ных обычаев крестьянства и жизни русской провинции. Тузов решительно восстает против распространенной в литературе тен­денции рассматривать народные приметы, составлявшие неотъем­лемую часть русского сознания, как «суеверия». Он рассматривает их в контексте своеобразных форм развития медицины. Антизапад­ная и в чем-то антипросветительская направленность его образа мыслей очевидна: «...во всех, а особливо в восточных народах меж­ду непросвещенными людьми имя волшебника от лекарей неотъем­лемо; тем больше, что сии простолюдные лекари знание свое в силе трав и других лечебных вещей, по случаю или по научению от дру­гих им доставшееся, прикрывают всегда видом волшебства, дабы вящще чрез незнающих привесть к себе в порабощение».

То, что М. Д. Чулков в своем журнале «И то и сио» превращал «Поденщину» в объект насмешек и третировал ее издателя, было не случайным. В некотором роде «Поденщина» по существу дублиро­вала отдельные аспекты содержания чулковского журнала: его про-пагандирование народных обрядов, обычаев, приверженность к суе­вериям. Но вместо установки на развлекательность в расчете на невзыскательного демократического читателя, как это было в журна­ле Чулкова, издатель «Поденщины» подчинял содержание своих лист­ков сугубо познавательным целям. Он относился к обрядам и суеве­риям народа серьезно, раскрывая их тесную зависимость от условий жизни самого народа.

Интересовался Тузов и вопросами языка. Чулков, как профессио­нальный писатель, вырабатывал на страницах журнала свою пове­ствовательную манеру, опираясь прежде всего на богатство просто­народного языка. Прекрасно владея тонкостями этого языка, он щедро использовал неограниченные возможности его стихии для того, что­бы опять же развлечь читателя, повеселить, отвлечь от жизненных тягот. На этом фоне этимологические разыскания Тузова в последних листках «Поденщины» призваны были по-своему глубже проникнуть в мир русского слова; правда, его попытки объяснить происхожде­ние лексем условиями быта простонародья были весьма наивными. Например, слово счастье Тузов выводит из сочетания щи ясти, объясняя это следующим образом: «Может быть, в старые времена бедные люди говаривали о достаточных: так разбогател, до такого со­стояния дошел, что каждый день щи есть может». А вот как объяс­няется происхождение слова нищета: «От неимения денег нищета, что нечего щипать». Все это действительно напоминало разыскания Сумарокова в области этимологии. Тузов также сопоставлял русскую лексику с лексикой других языков, в основном восточных — персид­ского, арабского, татарского и др.

Значительно более серьезным изданием, составившим наряду с «Трутнем» и «Адской почтой» оппозицию направлению «Всякой всячины», был журнал «Смесь». Журнал начал выходить 1 апреля 1769 г. еженедельно, и в течение года вышло 40 листов. Тираж со­ставлял 600 экземпляров. В журнале сотрудничали такие авторы, как В. И. Майков, Н. И. Новиков и Ф. А. Эмин, а также секретарь библио­теки графа Б. П. Шереметева поэт В. Вороблевский.

Как признается издатель в «Предуведомлении», он вздумал писать «Смесь», «набравшись чужих мыслей и видя много периодических сочинений». В этом признании кроется разгадка и избранного издате­лем журнала названия, которое он всячески отводит от уподобления «Всякой всячине», не говоря уже о родстве с ней. Свою «Смесь» он склонен рассматривать, скорее, «дочерью тех сочинений, коих видны в ней переводы». Журнал действительно на три четверти представлял собой подборку переводов из самых разных источников. В основном это были французские сатирико-нравоучительные журналы «Мизант­роп» («Misanthrope»), «Безделка» («La Bagatelle»), «Новый француз­ский зритель» («Nouveau Spectateur Franсais»), «Французский зри­тель» («Spectateur Francаis») Маривио и др. Собственно оригинальные материалы составляли всего треть текстового корпуса журнала, но именно здесь обозначилось лицо «Смеси», звучала полемика с линией «Всякой всячины» и поднимались животрепещущие вопросы тогдаш­ней российской общественной и литературной жизни.

Относительно издателя «Смеси» вопрос остается открытым. Выска­зывалось на этот счет несколько точек зрения. Одни исследователи счи­тали, что «Смесь» издавал Ф. А. Эмин, другие называли Н. И. Новико­ва. Существуют и иные гипотезы. Однако несомненно, что во главе «Смеси» стоял грамотный, эрудированный литератор, обладавший ясным умом и независимостью своей научной позиции.

В споре «Трутня» с «Всякой всячиной» о сущности и предназна-

чении сатиры издатель «Смеси» недвусмысленно заявил о своей со­лидарности с Новиковым. В 20-м листе журнала было помещено пись­мо к издателю «Трутня» за подписью Д. К., в котором неизвестный корреспондент брал под защиту сатирика от нападок «Всякой всячи­ны» и чулковского «И то и СИО»: «Вы выводите пороки без околично­стей, осмеиваете грубость нравов испорченных и тем показываете, что вы прямой друг истинного человечества. Пускай злоязычники проповедывают, что вы объявили себя неприятелем всего человече­ского рода; что злость вашего сердца видна в ваших сочинениях; что вы пишете только наглую брань, это не умаляет достойную вам по­хвалу, но умножает. Пусть Стозмей, изо всей мочи надседаяся, кри­чит, что вы обижаете целый корпус дворянства и что ваши ругатель­ства скоро уймутся. Безрассудный Стозмей! Разве думаешь ты, что все дворяне такие же, как ты, невежи? Нет, все знающие, благородные и беспристрастные дворяне не только чтобы досадовать, но еще и иохваляют такие сатиры, которые, осмеивая порочных, возвышают добродетельных дворян». Как видим, автор письма отнюдь не скры­вает своей принадлежности к правящему дворянскому сословию, но он полностью поддерживает обличительную направленность сатиры Новикова. И в этом состояло своеобразие русской просветительской журналистки 1769 г.. представленной такими изданиями, как «Тру­тень» и «Смесь».

Вслед за процитированным письмом к издателю «Трутня» в том же номере журнала был помещен материал сатирического характера — острые зарисовки двух судей, Сребролюбова и Глуиоделова, — весь­ма неприглядные свидетельства коррупции и неупорядоченности оте­чественного судопроизводства.

Еще более примечательным было участие «Смеси» в обсуждении вопроса о взяточничестве подьячих. Полемика началась также в свя­зи с позицией, занятой «Всякой всячиной». В 60-м номере этого жур­нала было опубликовано письмо, подписанное: Занапрасно ободран­ный (не исключено, что автором был Сумароков), в котором содержалась просьба к издателям найти «такой эксперимент, коим бы можно перевести подьячих». Вынужденная отвечать «Всякая вся­чина» взяла, по существу, подьячих иод защиту: «Подьячих не можно и не должно перевести... Они менее других исключены из послови­цы, которая говорит, что нет рода без урода, для того, что они более многих подвержены искушению. Подлежит еще и то вопросу: если бы менее было около них искушателей, не умалилася бы тогда и на них жалоба». Итак, по мнению печатного органа императрицы, во всем были виноваты просящие. Между журналами завязался спор.

Именно на страницах журнала «Смесь» прозвучала наиболее ре­шительная отповедь позиции, занятой «Всякой всячиной». При этом неизвестный корреспондент, приславший письмо в журнал, прибегает к принятой самой Екатериной форме обращения со своими оппонен­тами: «Бабушка в добрый час намеряется исправлять пороки, а в блаж­ной дает им послабление; она говорит, что подьячих искушают и для того они берут взятки; а это так на правду походит, как то, что черт искушает людей и велит им делать злое. Право, подьячие без всякого искушения сами просят за работу». Письмо было подписано М***.

Другим оппонентом «Всякой всячины» по этому вопросу высту­пил новиковский «Трутень», поместивший в листе XV письмо отстав­ного чиновника к своему племяннику, в котором старый взяточник признавался: «Мы бренное сотворение, сосуд скудельный; как воз­можем остеречься от искушения, когда бы не было искушающих, тог­да кто ведает, может быть, не было бы и искушаемых». Как видим, софистические отговорки «Всякой всячины» вызвали заслуженный отпор просветительски настроенных журналов.

На страницах «Смеси» периодически печатались материалы, вы­смеивавшие мелочность сатиры «Всякой всячины» и ее претензии играть руководящую роль среди других журналов.

Принципиальным можно считать опубликование в «Смеси» сати­рического памфлета в защиту достоинства крестьян-тружеников пол названием «Речь о существе простого народа». Содержание памфле­та сводилось к опровержению тезиса, что простой народ вряд ли об­ладает разумом и более походит на животных, нежели на людей, при­чиной чего является постоянный труд и неприхотливость в образе жизни. Но автор памфлета обращает эти аргументы против неоправ­данной кичливости дворян. Некий искусный анатомист, исследовав голову крестьянина и голову благородного, увидел, что «крестьянин умел мыслить основательно о многих полезных вещах. Но в знатной голове нашел весьма неосновательные размышления: требования чести без малейших заслуг, высокомерие, смешанное с подлостью, любовные мечтания, худое понятие о дружбе и пустую родослов­ную». Подобный демократизм издателя «Смеси» также роднит его позицию с той, которую будет утверждать на страницах «Трутня» Новиков.

В вопросах литературной полемики «Смесь» также находится в одном лагере с «Трутнем». У них одни противники и общие объекты для сатиры. Это видно, например, из содержания письма к Издателю, опубликованного в 24-м листе за подписью Правосуд. Перипетии литературной борьбы тут очевидны, и главным предметом обличения выступает самохвальство «рифмачей»: «Вы, г. издатель, может быть, мне не поверите, что я знаю много таких самохвалов: один, переломав Виргилиеву Энеиду и испортя прекрасный слог сего пи­сателя, думает, что заслужил бессмертную славу. Другой из нежного Овидия сделал несносного враля. Третий превратил Анакреона в глу­пого украинца. Четвертый, видя, что делают пьяные на улице, воспел сие мерзкими стихами И равняет себя с Виргилием и Гомером». Не­трудно увидеть здесь намеки на поэта В. П. Петрова, переводчика «Энеиды», на В. Г. Рубана, переводившего «Метаморфозы» Овидия, на М. Д. Чулкова, писавшего бурлескные поэмы в античном духе. Примечательна для журнальной полемики тех лет сатирическая «Эпи­тафия», помещенная в 17-м листе «Смеси», — отклик на прекраще­ние существования журнала Рубана «Ни то ни сио»:

Не много времени Ни То ни Се трудилось. В исходе февраля родившися на свет: Вся жизнь его была единой только бред. И в блоху наконец в июле прероднлась, Л сею тварию презренна быв везде Исчезло во своем убогоньком гнезде.

В последних листах «Смеси» пафос сатирической обличительности выглядит сильно ослабленным. Они почти сплошь переводные и посвящены в основном осмеянию бытовых слабостей — кокетства, щегольства, женской неверности и т. п. Впрочем, отдельные зарисов­ки не лишены социальной заостренности, как, например, «Задача», опубликованная в последнем листе журнала: «Кто полезней обще­ству, простой ли мешанин, у которого работают на фабрике около двухсот человек и, получая за то деньги, исправляют свои надобно­сти. Или превосходительный Надме, коего все достоинства в том только состоят, что на своем веку застрелил 6 диких уток и затра­вил 120 зайцев».

В целом среди сатирических журналов 1769 г. «Смесь», наряду с «Трутнем», наиболее отвечала задачам просветительской критики, со­ставлявшей специфику этого направления отечественной периодики.

Последним из группы сатирических изданий 1769 г. был журнал писателя Ф. А. Эмина «Адская почта, ИЛИ Переписка хромоногого беса с кривым», «ежемесячное издание». Первая книжка журнала вышла из печати в июле, и до конца года появилось шесть книжек. Сведений О тираже этого издания не сохранилось.

Замысел журнала возник у Эмина еще в апреле, о чем можно су­ли 1 ь, исходя из материалов «Всякой всячины» за этот месяц и ИЗ предварявшего издание обращения к издателю «Всякой всячины». Жур­налом «Адскую почту» назвать трудно, поскольку это сочинение, принадлежавшее одному автору и лишь по характеру своего издания могущее считаться периодикой. Эмин использовал при этом тради­цию жанра философско-сатирической переписки, весьма распрост­раненной в литературе французского Просвещения XV в. Достаточ­но вспомнить «Персидские письма» L1I. Монтескье или цикл эпистолярно-философских сочинений просветительского публици­ста маркиза Ж.-Б. Де Буайе д'Аржанса «Кабалистические письма», «Европейские письма», «Китайские письма», представлявшие собой обсуждение политического состояния Франции того времени и акту­альных философских идеологических проблем в форме переписки корреспондентов, отражающих точки зрения, не укладывающиеся в общепринятые нормы мировосприятия. Именно такой принцип ос­вещения действительности попытался реализовать в своем журнале Эмин. Согласно разысканиям современного исследователя, непо­средственный источник сюжетной структуры «Адской почты», ра­зумеется, кардинально адаптированный применительно к русским условиям, — это сатирические памфлеты французского писателя Э. Ленобля, имевшие форму разговоров между Хромым и Кривым бесами, гуляющими но Парижу и обменивающимися своими впе­чатлениями о жизни французов.

Для понимания идейной позиции издателя «Адской почты» очень важно то, что вступлением к журналу стало обращение к «Всякой всячи­не». По-видимому, без санкций со стороны ее издателей журнал не мог бы появиться в свет. Об этом же можно судить и по содержанию одного из первых писем уже в июльском номере, где издатель по-своему опре­деляет место «Адской почты» в журнальном мире, а заодно формирует свое творческое кредо как журналиста: «Теперь тебя только в том уве­домлю, что есть надежда и нам писать повольнее, когда пишутся „Тру­тень" и „Смесь". Ничего „Всякая всячина" лучше сего затеять не могла, как сделаться начинщицей журналов...» И ниже, сославшись на обозна­чившиеся разногласия между журналами, выразил мнение о тактике своего издания: «Нам, друг, должно писать поосторожнее, и никого в лицо не трогать, а описывать погрешности, поправления требующие». Эта осторожность позиции Эмина носила, по-видимому, принципиаль­ный характер, о чем можно судить по содержанию последнего номера журнала, где в письме бесов к издателю подчеркивалось: «Знатных и в правлении великие места имеющих людей мы никогда в лицо не трогали нашими критическими рассуждениями...»

Для понимания Эминым задач сатиры программным и по-своему итоговым можно считать помещенное в декабрьском номере пись­мо к Правдолюбову (единственное в журнале не от имени бесов), где он разъясняет свой взгляд на предназначение сатиры: «Ведаю и то, что родилось в свете такое человеколюбие, которое не только о паде­нии пороков обильные проливает слезы, но еще и о участниках оных соболезнует. Славный у многих автор, написавший должно ненави­деть пороки, а сожалеть о порочных, есть толь великий упомянуто­го человеколюбия подкрепитель, что множество людей, и довольно просвещенных, на свою обратил сторону. Но я сказать отважусь, что сне странное человеколюбие, сию нынешнего света добродетель про­извела в свет привычка видеть часто людей порочных... а иногда с ними и обращаться...» Скрытая отсылка к рассмотренной выше по­лемике о сатире между «Всякой всячиной» и «Трутнем» здесь не­сомненна. Но как видим, Эмин занимает двойственную позицию. Его положение как писателя и как журналиста было в чем-то близко к положению М. Д. Чулкова, издателя журнала «И то и сио», чей соци­альный статус заставлял признавать свое бессилие исправить что-либо в лом мире и не трогать богатых. Так же смотрел на вещи и Эмин: «Если в моих критических писаниях. — писал он в заключение пись­ма, — сыщется что-нибудь нравоучительное, то я сие пишу для тех, коим писания мои не противны, для моего препровождения времени и для пропитания, которое единственно от пера, а часто и нещастно-го, имею».

Сказанным определяется содержание «Адской почты». Переписка бесов — всего лишь удобная форма для изображения отдельных сто­рон российской действительности под сатирическим углом зрения. Впрочем, острых проблем Эмин старается не касаться. Ни о положе­нии крестьянства, ни о злоупотреблениях власти, ни о беззакониях в судах в материалах «Адской почты» не говорится ни слова. Журнал весь состоит из своеобразных беллетризованных нравоописательных эссе — сатирических зарисовок характеров, дополняемых иногда те­оретическими рассуждениями. Никаких других форм журнальной публицистики или сатиры Эмин в «Адской почте» не использует. В журнале совершенно отсутствует стихотворный отдел. Правда, в не­которых номерах имеется отдел «Адские ведомости». Содержание его в значительном мере посвящено не столько обсуждению живо­трепещущих вопросов русской жизни, сколько информации о собы­тиях европейской политики и русско-турецкой войны. Социальная сатира в журнале Эмина подменяется зачастую «хроникой сканда­лов», в основном касающихся светской жизни столицы.

В то же время очень обильно представлена в бесовской переписке литературная жизнь Петербурга: обсуждение литературных новостей, высказывания о творчестве отдельных писателей, как живых, так и умерших, отклики на литературную полемику. В писательских кругах у Эмина было много противников, и он активно использовал свой журнал в качестве трибуны для борьбы с ними. Объектами его на­палок выступали А. Сумароков, В. Лукин, Б. Рубан, М. Чулков, поэт В. Петров и др. Впрочем, к признанным корифеям российского Пар­наса, таким как М. В. Ломоносов, «Адская почта» сохраняла уважи­тельность и почтение. Обсуждению достоинств его поэзии в сравне­нии с наследием Сумарокова посвящено в ноябрьском номере специальное письмо.

Таким образом, между «Трутнем» и «Всякой всячиной» журнал Эмина занимал в известной мере промежуточную позицию.

Caтирические журналы И. И. Новикова («Трутень», «Пустомеля», «Живописец», «Кошелек»)

Особое место среди периодических изданий конца 1760-х — нача­ла 1770-х годов занимали журналы Николая Ивановича Новикова. Именно благодаря активности этого писателя в полемике с офици­альной линией «Всякой всячины» и безотносительно к ней сформи­ровались реальные предпосылки того направления в журналистике и шире — в русской литературе XVIII в., которое составило нацио­нальную модификацию дворянского просветительства этого столетия. К данному направлению примыкали Л. П. Сумароков и Д. И. Фонви­зин, позднее к нему примкнет молодой А. И. Радищев. Вокруг новя-ковских журналов сплачивался круг авторов, критически восприни­мавших отдельные аспекты внутренней политики Екатерины II, и не исключено, что сама идея организовать свои издания возникла у Но­викова после того, как ему и его единомышленникам стало окон­чательно ясно, кто стоит за изданием «Всякой всячины».

Первый журнал Новикова «Трутень» начал выходить 1 мая 1769 г., и вплоть до 27 апреля 1 770 г. петербургские читатели могли каждую неделю получать листы этого журнала. Печатался «Трутень» в ти­пографии Академии наук, и на первых норах, в 1769 г., тираж его превышал 1200 экземпляров. В 1770 г. тираж несколько снизился — до 750 экземпляров. И тем не менее журнал пользовался огромным успехом у читателей. Не случайно позднее лучшие статьи «Трутня» Новиков включил в третье и четвертое издания другого своего жур­нала — «Живописец» (1775 и 1781 гг.).

Новикову удалось объединить на страницах «Трутня» известных в тo время русских писателей. В числе его сотрудников были Д. И. Фонви­зин, Ф. Л. Эмин, А. О. Аблесимов, М. И. Попов, В. И. Майков, А. Л. Леон­тьев, возможно, М. В. Храповицкая-Сушкова и др. Есть серьезные основания утверждать об участии в журнале А. П. Сумарокова, имя которого становится своего рода идейным знаменем нового издания. Эпиграфами для первых номеров «Трутня» на каждый год Новиков избирает цитаты из притч Сумарокова: «Они работают, а вы их труд идите...» (из притчи «Жуки и пчелы») и «Опасно наставленье строго, Где зверства и безумства много» (финал притчи «Сатир и гнусные люди»). На пример Сумарокова, в частности на его комедию «Лихо-имен», ссылается Новиков, отстаивая свою позицию в споре со «Вся­кой всячиной» о предназначении сатиры и о допустимости «критики, писанной на лицо». Имя Сумарокова фигурирует в материалах «Трутня», посвященных вопросам литературной борьбы тех лет. «Славной российской стихотворец», «сравнившийся в баснях с Лафонтеном, в эклогах с Вергилием, в трагедиях с Расином и Вольте­ром» — подобными эпитетами сопровождается всякий раз упоми­нание имени Сумарокова в журнале.

Другой писатель, чьи сочинения с похвалой отмечаются в «Трут­не» и чье участие в издании журнала не подлежит сомнению, — это Д. И. Фонвизин. Так, в двух номерах журнала им были опубликованы два письма некоего дяди к племяннику. В обоих письмах нажившийся на взятках на воеводстве дядя уговаривает своего племянника Ивана покинуть деревню и вступить в приказную службу, красочно описы­вая те блага, которые может принести ему «судейская наука». Он готов помочь молодому человеку в овладении необходимыми навы­ками. В контексте сатирической прозы Фонвизина самоуверенные рассуждения дяди по-своему предвосхищают блестящие откровения другого дяди — Ермолая Трифоновича из цикла писем родных к Фалалею, опубликованных позднее в журнале «Живописец».

Но основной вклад в наполнение журнала сатирическими матери­алами принадлежит самому Новикову. «Трутень» отличается от дру­гих журналов необычайным многообразием представленных в нем жанров прозаической сатиры. Помимо нравоописательных очерков и форм сатирической эпистолярии Новиков почти в каждом номере журнала помещает рубрику пародийных «Ведомостей», печатает острые сатирические «рецепты», в которых дает портреты господ-самодуров или тщеславных пустоголовых щеголей и кокеток. Здесь он продолжает традиции пародийных курантов и юмористических лечебников XVII в. Параллельно к этим материалам в новиковском журнале публикуются мастерские мистификации, поразительные по своей жизненной достоверности и художественной выразительности, создающие ощущение подлинных документов. Таковы, например, «Копии с отписок крестьян к своему помещику» и ответная «Копия помещичьего указа крестьянам».

Из номера в номер в «Трутне» ведется раздел «Ведомости», со­держащий известия, якобы поступившие из разных городов России, а также различного рода объявления вроде сообщений о подрядах, куп­ле и продаже, приезжающих и отъезжающих и т.п. Вот образец подоб­ного рода материалов: «Из Кронштата. На сих днях прибыли в здеш­ний порт корабли: 1. Trompeur из Руана в 18 дней; Vettilles из Марсельи в 23 дни. На них следующие нужные нам привезены товары: шпаги французские разных сортов, табакерки черепаховые, бумажные, сур­гучные, кружевы, блонды, бахромки, манжеты, ленты, чулки, шляпы, шпонки и всякие так называемые галантерейные вещи; перья голланд­ские в пучках чиненные и нечиненные, булавки разных сортов и про­чие модные мелочные товары, а из петербургского порта на те ко­рабли грузить будут разные домашние наши безделицы, как то: пеньку, железо, юфть, сало, свечи, полотны и проч. Многие наши молодые дворяне смеются глупости господ французов, что они ездят так далеко и меняют модные свои товары на наши безделицы». Бес­пристрастный тон сообщения, имитирующего газетную информа­цию, придает сообщаемому факту видимость серьезности. Но уже фран­цузские названия кораблей, (Trompeur — «обманщик», Vettilles — «безделицы, побрякушки») служат первым сигналом, указывающим на пародийную установку сообщения. Полная скрытой иронии за­ключительная фраза не оставляет сомнений в позиции автора. Это едкая сатира на порядок ведения торговых дел, когда богатства стра­ны, созданные трудом народа, обмениваются на модные безделуш­ки, служащие удовлетворению прихоти пресыщенных бездельников и щеголей благородного сословия. А вот пример пародийного объяв­ления о «подрядах»: «В некоторое судебное место потребно право­судия до 10 иуд; желающие в поставке оного подрядиться могут явиться в оном месте».

Если обратиться к другой форме сатирических обличений, исполь­зуемой Новиковым в «Трутне», — форме рецептов пародийного ле­чебника, то здесь демократизм позиции автора имеет прямую поле­мическую направленность против методов сатиры, насаждавшихся «Всякой всячиной». Журнал Екатерины тоже занимался выдачей рецеп­тов своим читателям, рекомендуя либо лекарство от бессонницы — читать «Тилемахиду» Тредиаковского, либо средство от неверности жены — изменять самому. Демократизм Новикова питается горячим сочувствием к судьбам тружеников, оказывающихся жертвами при­хотей и своеволия господ. В «рецептах» «Трутня» раскрывается страшный облик закоснелых в своей бесчеловечности крепостников, таких, например, как Безрассуд, который «болен мнением, что кресть­яне не суть человеки, но крестьяне, а что такое крестьяне, о том знает он только потому, что они крепостные его рабы». Рецепт, выдавае­мый Безрассуду, таков: «Безрассуд должен всякой день по два раза рассматривать кости господские и крестьянские до сих пор, покуда найдет он различие между господином и крестьянином».

Галерею «больных» дополняет его превосходительство г. Недоум — вельможа, который «ежедневную имеет горячку величаться своею породою... Он желает, чтобы на всем земном шаре не было других тварей, кроме благородных, и чтоб простой народ совсем был ис­треблен...» Вот рецепт, который издатель «Трутня» дает кичливому Недоуму: «Надлежит больному довольную меру здравого привить рассудка и человеколюбия, что истребит из него пустую кичливость и высокомерное презрение к другим людям... Мнится, что похваль­нее бедным быть дворянином или мещанином и полезным государ­ству членом, нежели знатной породы тунеядцем, известным только по глупости, дому, экипажам и ливреям».

Поразительны по силе обличительного пафоса «письма», печатав­шиеся на страницах «Трутня», и материалы, ими тировавшие подлин­ные документы. Таковы упоминавшиеся выше «Копии с отписок кре­стьян своему помещику» и «Копия помещичьего указа крестьянам», содержание которых было посвящено теме отношений помещиков с крестьянами. Смелость и новаторство Новикова проявились в том, что это был первый случай, когда голос угнетенного крестьянства зазвучал на страницах периодического печатного органа в такой, на­пример, форме: «...да послано к тебе, государь, прошлой трети недоборных денег с сельских и деревенских сорок три рубли двадцать ко­пеек, а больше собрать не могли: крестьяне скудны, взять неце. нынешним годом хлеб не родился, насилу могли семена в гумны со­брать. Да Бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся пова­лилась; а которая и осталась, гак и ту кормить нечем, сена были ху­дые, да и соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру».

Из приведенного отрывка вырисовывается картина бедственного положения крестьян. И полным контрастом звучат слова помещичь­его указа: «Человеку нашему Семену Григорьевичу. Ехать тебе в **** наши деревни, и по приезде исправить следующее: 1. Проезд отсюда до деревень наших и обратно иметь на щет старосты Андрея Лазарева. 2. Приехав туда, старосту при собрании всех крестьян высечь не­щадно за то, что он за крестьянами имел худое смотрение и запускал оброк в недоимку, и после из старост его сменить, а сверх того взыс­кать с него штрафу сто рублей...» Язык господского указа имитиро­вал стиль официальных постановлении, что придавало частному фак­ту помещичьего произвола широкий обобщающий смысл. Подобная сатира граничила по своим художественным приемам с публицисти­ческим документальным жанром. Не случайно Н. А. Добролюбов в статье «Русская сатира екатерининского времени» сопроводил ана­лиз «отписок» следующим замечанием: «Эти документы так хорошо написаны, что иногда думается: не подлинные ли это».

Таковы основные, наиболее яркие и новаторские формы журналь­ной прозаической сатиры, использованные Новиковым на страницах «Трутня», хотя ими далеко не исчерпывается все богатое содержание журнала. «Трутень» продолжал выходить до апреля 1770 г. Прекра­щение издания произошло, по-видимому, не без административного воздействия. О препятствиях, которые чинили «Трутню», можно су­дить по характерному объявлению, помещенному в сатирических «Ведомостях» листа XVIII от 25 августа: «Издателю Трутня для напол­нения еженедельных листов потребно простонародных сказок и ба­сен: ибо из присылаемых к нему сатирических и критических пиес многие не печатают; а напечатанные без всякого стыда многие при­нимают на свой счет, и его злословят за то повсеместно».

Дата добавления: 2014-12-24