О перевоплощении 3 страница

Глава третья ПО ЗАВЕТАМ ПРЕДКОВ 1.По словам одного из знатоков конфуцианства, "Лунь юй" - "лучшийисточник по учению Конфуция" (Н. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth.London 1951, р. 313). В частности, он обосновывает это тем, что в "Лунь юе"содержится немало такого, что позднейшие конфуцианцы вряд ли могли поместитьв книге а именно: ссоры между учениками Конфуция и его сомнительные вэтическом отношении поступки. Радуль-Затуловский считает "Лунь юй" даже"единственным источником, на основе которого приходится изучать Конфуция"(Я. Радуль-Затуловский. Конфуцианство и его распространение в Японии, 1947,с. 64). 2. Лунь юй, IX. 7. Пер. П. Попова. 3. Лунь юй, VII, 19. 4. "Я старше вас на один день",- говорит ученикам Конфуций (Лунь юй,XI, 25). 5. Лунь юй. VII, 1. 6. Чжун юн (Учение о Середине), XIII. 7. Лунь юи. V. 12. 8. Лунь юй, XVII. 9. 9. Лунь юй, XI. 11-12. 10. Лунь юй. 111. 11. 11. Лунь юй, 1, 9. 12. Лунь юй. 111, 17. 13. H. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 124. См. также: Л.С. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае, с. 107. 14. Цит. по: Шан Юэ. Очерки по истории Китая, с. 52. 15. Лунь юй. VII. 18. 16. Лунь юй, VII. 2. 17. Лунь юй, VII, 23. 18. Лунь юй. XVI. 13. 19. См.: Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии, с. 400; В. Рубин.Идеология и культура Китая, с. 74. 20. Лунь юй, II, 3. 21. Да сюэ (Великая Наука), IV. 22. Лунь юй. XV, 2. 23. Лунь юй, VII, 29. 24. Лунь юй, XII, 2; XV, 23. 25. Чжун юн, II, 2. 26. Лунь юй. Ill, 3. 27. Лунь юй. XIV. 36. 28. Вл. Соловьев. Китай и Европа, с. 129. 29. Лунь юй, XII, 11. 30. Да сюэ, II. 31. Лунь юй, XII, 17-18. 32. Лунь юй. I, 5; XII, 19. 33. H. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 310. 34. Лунь юй, III, 24. 35. Лунь юй. II, 21. 36. Лунь юй, IX, 16. 37. Лунь юй, XI, 9. 38. Лунь юй, VII, 34. 39. Мен-цзы, I, 4. 40. P. Do-Dinh, Confucius et l' humanisme chinois. Bourges, 1967: p.176-181. 41. H.G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 275. 42. В Китае получила начало особая ветвь буддизма - дзэн, доктрина ипрактика которого особенно близки к даосизму. Это учение впоследствиираспространилось в Японии и оказало большое влияние на западный мир (см. Е.Завадская. Восток и Запад. М. 1970: Г. Померанц. Традиция и неподвижность вбуддизме чань (дзэн). - Сб. "Роль традиции в истории и культуре Китая". М.,l972). Глава четвертая "ТАЙНОЕ УЧЕНИЕ" Индия около 800-600 гг. до н. э. Веди меня от нереального к реальному, Веди меня из тьмы к свету, Веди меня от смерти к бессмертию. Брихадараньяка-упанишада В ту эпоху, когда в Израиле пророк Илья боролся с Ваалом, а в ИонииГомер воспевал Троянскую войну, жизнь индийских государств стала уже вомногом походить на жизнь ближневосточных стран - Ассирии, Египта, Хетты. Этоявствует из великого эпоса Индии Махабхараты и жреческих писаний: гимнов,брахман, араньяк /1/. Они говорят об усилении раджей, междоусобицах, борьбесословий и странных обычаях, возникших под влиянием туземных верований.Перед нами проходят картины праздничных пиров, грабительских налетов и угонастад. Чудесная образность эпоса делает читателя как бы очевидцем воинскихсостязаний витязей, азартных игр, когда раджи, случалось, закладывали и своивладения, и свою семью. Но несмотря на сходство Индии с другими странами, в ней уже намечаютсяи первые черты своеобразия, которые сделают ее землей богоискателей. Влесах, окружающих города и селения, появляются толпы странных обитателей;почти обнаженные, прикрьггые лишь длинными космами спутанных волос, сисхудалыми лицами, новые насельники джунглей могут показаться леснымидухами, порождениями диковинных тропических чащ. Индийцы называют этих пустынников муни. Кто они? Уставшие от жизни старцы, ищущие покоя и уединия? Ведь в Индиисчитают, что человеку, если он создал семью, воспитал детей, принеспосильную пользу окружающим - лучше всего, удалившись от мира, предатьсямолитве и размышлениям /2/. Но напрасно мы стали бы прибегать к этому объяснению. Здесь, в лесныххижинах, престарелые люди не только не преобладают, но их меньшинство. Людисреднего возраста и молодежь вот кто скрывается в пещерах и дебрях Индии.Мало того, с каждым днем все новые и новые юноши приходят в тихие монашескиеколонии. Для чего эти полные энергии и сил существа избрали такую жизнь? Ведь ихместо на конских ристалищах и на полях сражений: ведь многие из них --мастера всадить несколько стрел в одну цель, многим из них улыбались девушкина турнирах, многие из них обладатели земель, дворцов и стад; и все-таки ониздесь. Они стали муни, отказавшись от всех тех благ, ради которых человекживет, трудится, возносит молитвы богам. Это нечто неслыханное oт века!Повернуться спиной к тому, чем красна жизнь даже самою незаметногоземледельца, бросить города и, подобно орангутангам, скрываться взарослях!.. Объяснить столь необычное явление можно лишь одним. Прежняяжизнь перестала удовлетворять этих людей: в них пробудилось стремление кчему-то иному, высшему, пока еще не до конца осознанному. Они искателиправды, которые не нашли ответа на свои вопросы в обычаях и религииокружающего их общества. Причины этого разочарования станут яснее, если бросить взгляд надуховное состояние Индии в ту эпоху.В предыдущей книге мы уже рассказали о том, как завершилась борьбаарьев с дасью, аборигенами Индии, и как религия завоевателей стала походитьна религию побежденных*. Вслед за этим вспыхнули распри среди самих арьев, вчастности между военным сословием кшатриев и кастой брахманов. Первыеодержали верх, но авторитет брахманов осталс незыблем /3/. Из их средывыходили жрецы, носители древнейшей духовной традиции народа. Им удалосьсохранить кое-что от тех времен, когда арьи еще исповедовали первобытнуюверу в небесного Отца Дьяушпитара. Однако к религии масс, зараженнойязычеством дравидов, брахманы относились более чем терпимо. Сознательно онине насаждали суеверий, но их попустительство косвенно способствовалорелигиозному вырождению. ------------------------------------------------------------ * См. т. 2,, гл. IX. В Индии постепенно воцарялось самое грубое идолопоклонство: надалтарями стали воздвигать устрашающих кумиров, творцами которых руководилоболезненное воображение. Если в эпоху Риг-Веды кровавые жертвы были редки, то теперь человеку,который дарил богам негодных коров, грозили адом /4/. Вознося жертву наалтарь, человек обращался к божеству со словами:, и таким образом онзаключал с потусторонними силами. Жертвоприношения стали больным местоминдийской религии. Обряд мог и /5/. Он требовал невероятных тонкостей иизощренности. О том, чтобы простой человек сам мог принести жертву, нечегобыло думать. Культ превратился в сложнейшее искусство: божество умел толькоособый жрец, прославить бога в гимне - только специальный жрец-песенник, авозложить жертву по уставу мог лишь. Все эти колдуны произносили множество молитв и заклятий, которых ужепочти никто не понимал, так как они были сложены на древнем языке. Но в силуэтих непонятных слов верили беспредельно /6/. Думали, что произнесениеммантр можно насылать беды и излечивать от болезней. На Риг-Веду стали смотреть с суеверным страхом, как на слова самихбогов; каждый звук их почитался священным. Из-за этого ведические песнопениядолгое время не решались записывать. Наряду с ними к числу Вед были отнесенысборники культовых формул, необходимых для церемоний. В некоторых из нихсохранились подлинные жемчужины поэзии и дух живого благочестия, но главноесодержание Яджур-Веды и Атхарва-Веды составляли плоды магического суеверия ибезропотной покорности ритуальной машине /7/. Это была болезнь, свойственная, как мы видели, всем древним религиям.Но в одних случаях мертвящий магизм навсегда погребал родник духа подпирамидой обрядов, в других же - жажда истины вновь прорывалась через всенаслоения. Эта жажда и привела в джунгли молодых индийских отшельников.С общепринятой религией муни не порывали, открыто культа не осуждали;так же, как и все, они смиренно несли дрова к жертвенникам, придерживаяськастового закона, чтили авторитет божественных Вед/8/. Они никого необличали, ничего не зачеркивали, оставаясь верными прошлому своего народа. Ивсе же их бегство из мира говорило о протесте, о недостаточности для нихведической веры. Началось какое-то настоящее: сотни людей покидали свои дома и семьи,скитались по лесам в поисках мудрецов, которые помогли бы им обрестиистинную жизнь. К шалашам отшельников бесконечной вереницей текли ученики, издесь, вдали от страстей и шума, в сказочном царстве тропических чащ, гурувели долгие беседы с юными богоискателями. Правда, поначалу они сообщали свои тайны весьма неохотно, заставлучеников проходить множество испытаний. Нередко они надолго отсылали их,чтобы те пасли стада в одиночестве, готовя себя к высшему познанию /9/. Нотот, кто выдерживал искус, бывал награжден сторицей. Среди пустынников и их слушателей были и брахманы, и кшатрии,встречались люди для своего времени высокообразованные. Так. один из пришедших к наставнику говорил: /10/. И мудрец содобрением согласился, что познание Атмана есть нечто большее, чем все то,что здесь было перечислено. Что же такое Атман, постижение которого избавляет от печали, и в чемзаключается его познание? В чем сущность мудрости муни, ради которой ученикиоставляют светскую жизнь и ее удовольствия? Мы никогда не узнали бы об этом, если бы индийские гуру не сохранилизаписей своих бесед, размышлений, притч, мистических поэм. Они быливпоследствии включены в Веды под общим названием Упинишад. Слово это означает (имеется в виду сидение слушателей вокруг учителя),но издавна термину присваивалось значение тайной эсотерическои доктрины/11/.Это толкование верно отражает стремление окружить свою философию завесойтайны. У нас нет оснований приписывать творцам Упанишад неискренность илисклонность к дешевой мистификации. Их эсоте-ризм вполне понятен и обоснован.В своих беседах они поднимали столь глубокие вопросы, касались предметовстоль святых и возвышенных, что выносить их обсуждение было бы почтиравносильно профанации. Поэтому они ограничивались лишь избранными, людьми,прошедшими известную подготовку. Быть может, порой к этому примешивалось ичувство горделивого превосходства знающих над невеждами; известно, чтонекоторые брахманы считали, будто овладение высшими метафизическими истинамидает в руки власть над миром, однако это не лишает силы главный мотивбрахманского эсотеризма - боязнь оскорбить великое и священное. Авторы Упанишад, хотя и признавали значение старых Вед. все же называлиих.В Катхе-упанишаде прямо говорится, что Высшее нельз постичь ни припомощи Вед, ни при помощи обычной человеческой мудрости. Таким образом,Упанишады обещают путь к высочайшему, единственно истинному знанию.Когда приступаешь к чтению этих удивительных книг, начинает казаться,что входишь в какой-то темный неведомый храм: не сразу привыкает глаз к егополумраку; странное чувство, в котором благоговение смешано с недоумением,не покидает ни на минуту; постепенно начинаешь различать огромные изваяния,отсвечивающие позолотой, затянутые синим дымом курений. Все представляетснепривычным, волнующим и одновременно жутким... В Европе, которая познакомилась с Упанишадами в XVIII в., они встретиливосторженный прием; многие сочли их наиболее возвышенными из священных книгВостока.. Впрочем, находились и хулители, которые видели в них толькомешанину из азиатских суеверий. Трудно согласиться с обеими крайностями. Упанишады, вне всякогосомнения, представляют собой высокий взлет человеческого духа. Но если правыте, кто, исправляя старую ошибку, начинают теперь историю философии не сГреции, а с Индии, то говорить о превосходстве Упанишад над западной мысльюпо меньшей мере рискованно. Дело в том, что Упанишады отнюдь не ограничиваются религиозной сферой;они содержат метафизические системы, элементы натурфилософии, социологии иэтики. Но именно эта попытка дать цельное миросозерцание уводит Упанишадыдальше всего от цельности. Мы сравнивали их с храмом. Их можно сравнить и с баньяном, индийскойсмоковницей. При первом взгляде на баньян не всякий сможет догадаться, чтоэто одно дерево, а не целая роща. Длинные ветви смоковницы, свиса до земли,пускают в нее корни, и таким образом вокруг материнского ствола образуетсяцелый лабиринт - тенистый зеленый дворец с фантастическими галереями,гротами и залами. Таковы и Упанишады. Старое живет в них по соседству сновым, все спутано, перевито в этом причудливо разросшемся организме: грубыемифологические представления, язычество, элементы материализма и магииуживаются здесь с утонченным пантеизмом, глубокими философскими мыслями/12/. Язык Упанишад, как правило, настолько туманен, термины настолькотекучи, что ставить их философию выше, например, платонизма нет никакихоснований. Претендуя на познание всех тайн природы и человека, авторы Упанишадслишком пренебрегали разумом. Сколь бы ни была глубока сила интуиции, онавсегда нуждается в помощи разума как начала кристаллизующего и дополняющегото, что открыто созерцанием. Лишь трудами средневековых индийских комментаторов и позднейшихевропейских (или европеизированных) философов удалось из нестрой тканиУпанишад извлечь определенную систему миросозерцания./13/. Что касается религиозной ценности их, то мы сможем говорить об этом,лишь обозрев брахманское учение в целом. Пока же должно сказать одно: привсем различии в стиле и характере Упанишад они совершенно очевидносоставляют одну духовную традицию. Наиболее ранние из них записаны между VIII и VI веками до н.э., и,следовательно, авторов их нужно отнести к тому потоку религиозной истории,который шел наперекор древнему магическому миросозерцанию/14/. О создателях Упанишад: Яджнявалкье, Уддалаке, Катхе и других кроме именпочти ничего не известно, но они безусловно принадлежат к числу величайшихмудрецов Индии и всего человечества. Не архаические наслоения или отголоскимифов и образов, а порыв духа к Запредельному составляет самую суть, ядроУпанишад. И именно это стремление дает право говорить о как о целом. Подходяк нему с таким критерием, мы постараемся теперь сквозь причудливоемифологическое убранство разглядеть контуры, которое влекло к себеотшельников Индии. Исходной точкой нам послужит легенда о юноше, спустившемся в царствоСмерти в поисках истины.Один человек, повествует Катха-упанишада, решил принести в жертву все,чем обладал, надеясь заслужить этим награду от богов/15/.У него был сын поимени Начикет, который, одобряя намерение отца, решил, что неполна жертва неимеет цены. Если человек не захотел расстаться хоть с чем-то, ему нечегонадеяться на милости богов. Размышляя так, юноша понял, что он сам -наибольшая жертва для отца. и стал настойчиво допытываться, какому богу онпосвятит его. Отец втайне, видимо, сознавал правоту Начикета, но не хотелразлучаться с ним. Он молчал, отгоняя от себя мысль о такой жертве, ноупорство сына раздражило его, и в конце концов он неосторожно воскликнул: Фатальное слово было произнесено, и путь к отступлению оказалсяотрезанным, Начикета уже нельзя было просто посвятить богам и жрецам; отецсвязал себ обетом и не мог его не выполнить. Утешая отца, которого тяготила клятва, вырвавшаяся в пылу гнева, юношасказал ему:. Не случайно имя Начикет означает: молодого брахмана манила вековечнаязагадка смерти, и он надеялся разрешить ее в царстве Ямы, владыки усопших. В этом рассказе, который чем-то напоминает историю жертвоприношениАвраама, отец и сын как бы олицетворяют два аспекта индийской религиознойжизни. Брахман-отец полагает свою главную цель в награде богов, Начикет жеоказался выше этих простодушных расчетов; для него на первом месте стоитистина, обрести которую он надеется в загробном мире. Юноша спускается в обитель Ямы. Как он проник туда, Упанишада неговорит, но, поскольку он пришел к Смерти сам, а не по ее зову, он застаетЯму врасплох: властелин преисподней три ночи отсутствует неведомо где. Когдаже он возвращается, Начикет напоминает ему, что над негостеприимным хозяиноммогут сбытьс все недобрые пожелания обиженных посетителей. Смущенный Ямаготов искупить свою вину: он предлагает смелому юноше три дара по еговыбору. Начикет не задумываясь называет свои пожелания. Два первых Смертьохотно удовлетворяет: царь преисподней обещает гостю, что по возвращении вмир живых отец встретит его с радостью, и объясняет, какое нужно совершитьприношение, чтобы стать угодным богам. Но третий дар - главный:. Это поистине вопрос вопросов, и он касается не только загробной участичеловека, но и самой сущности бытия. Загадка жизни разрешится не раньше, чембудет дан ответ на загадку смерти: правда ли, как говорят иные, что человекавпереди ждет, правда ли, что смерть - это, в конце концов, лишьстремительное падение во тьму небытия? Для современного европейского читателя этот вопрос Начикета, обращенныйк Яме, звучит почти как абсурд; в самом деле: может ли человек сомневаться втом, что со смертью не все кончается, если он мыслит и говорит, находясь впотустороннем царстве? Но не будем слишком требовательны к притче, тем болеечто для ее составителя основное - это не столько судьба индивидуальной души,сколько существование последнего и глубочайшего смысла вещей. Словаотносятся не просто к пос-мертию, но и к центральной Сущности мира. Яма не сразу соглашается посвятить юношу в эту тайну. - Даже боги, - говорит он, - до сих пор сомневаются здесь, ибо нелегкораспознать это тонкое рассуждение. Выбери себе другой дар, Начикет, необременяй меня, освободи меня от этого. - Даже боги, - отвечает упрямый брахман, - и то сомневаются здесь, иты, бог Смерти, сказал, что это нелегко распознать. Не найти мне другогонаставника в этом, равного тебе. Нет никакого другого дара, равного этому. - Выбери себе, - продолжает настаивать Яма. - сыновей и внуков, чтопроживут сотню лет; множество скота, слонов, золото, коней; выбери себеобширные угодья на земле и живи сам столько осеней, сколько хочешь. Если тысчитаешь это равным даром, выбирай себе богатство и долгую жизнь; процветай,Начикет, на великой земле, я сделаю тебя обладателем всего желанного. Какиени бывают труднодостижимые желания в мире смертных - проси себе вволю все,что желаешь. Вот красавицы на колесницах, сопровождаемые музыкой, такиенедоступные людям. Пусть, подаренные мною, они служат тебе, Начикет, - неспрашивай только о смерти. Казалось бы, теперь пришло время Начикету согласиться: ведь ему обещановсе, о чем может мечтать человек. Но нет, оказывается, он уже перерос этимечты; он хочет высшего знания, потому что ничто временное не может утолитьего жажды. - Преходящи эти удовольствия у смертного, о Антака*, - говорит он, онииссушают силу всех чувств, да и жизнь-то вся коротка. Пусть же остаются утебя повозки, танцы, пение. Не должен человек радоваться богатству: развесможем мы владеть богатством, если увидим тебя? Будем ли мы жить, пока тыправишь? Лишь этот дар следует избрать. -------------------------------------------------------- * - один из эпитетов Ямы. Начикет уже ясно понял, что раз всякая жизнь оканчивается умиранием,значит, единственная реальность - это смерть, и на ней нужно сосредоточитьвсе свои размышления. Лишь тогда, когда Яма посвятит его в свою тайну,тревожное сердце успокоится и насытится пытливый ум. В других Упанишадах мотив бренности земного звучит с огромной силой,окрашиваясь порой настоящей ненавистью к обманчивому и тленному. Сама плотьначинает внушать отвращение: Итак, человек пришел к четкому сознанию: все, что было вожделенной иединственной целью его предков - земля и ее дары, жизнь и ее утехи, - всеэто суета, не заслуживающая серьезных усилий и трудов. Все преходящееулетучивается, а разум отказывается бежать за призраком. Что толку в цветке,если он вянет в руках? Человек ищет опоры в непреходящем, ищет постоянного,вечного. И поэтому он с таким упорством пытается проникнуть за завесусмерти. /16/. И в конце концов человек побеждает: Смерть согласна посвятить его ввеликую тайну. Оказывается, все сопротивление Ямы было лишь испытаниембрахмана, и теперь царь преисподней одобряет юношу за то, что он предпочелпознание всем земным соблазнам. Здесь мы присутствуем при одном из великихповоротов в истории духа, переоценке всех прежних ценностей. Новый взгляд нажизнь автор Упанишады влагает в уста царя-Смерти: Различны поистине благо и удовольствие. Оба они связывают человека, имея различные цели. Хорошо будет тому, кто из них обоих берет себе благо. Но если же кто-либо выберет себе удовольствие, его цели не будутдостигнуты. Благо и удовольствие приходят к человеку. Мудрый различает их, Ибо мудрый выбирает благо, предпочитая его удовольствию. Глупый же выбирает удовольствие ради земных благ. Поистине, поразмыслив, отказался ты. Начикет, Желать приятное или кажущееся приятным: Ты не искал пути к богатству, На котором пали многие люди. Различны и ведут в разные стороны Незнание и то, что известно как знание. Я полагаю, о Начикет, что ты стремишься к знанию, Многочисленные желания не отвлекли тебя. Погрязшие в незнании, Но полагающие себя мудрыми и сведущими, Глупцы, по извилистым пугям блуждающие, Подобны слепым, имеющим слепого поводыря. То, что за пределами этого мира, неясно глупцу. Безучастному, обманутому блеском богатства, Думающему: - Он непрестанно подпадает под мою власть/17/. В этой замечательной речи уже видно направление пути, по которомусобираются повести нас Упанишады. Это - путь в мир незримый, путь к вечному,неумирающему. Они провозглашают, что служение земным кумирам заканчиваетсгибелью. Нужно искать /18/. Он есть /19/. Но где же Он, скрытый от взоровнепосвященного Родник мироздания? Как найти Его? Ответ на этот вопрос - главное, о чем пытаются сказать миру Упанишады.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава четвертая 1. См. об этой эпохе обзорную книгу индийскою исследователя Б. Лупи(М., 1969. с. 59-93). 2. Этот индийский жизненный идеал (ашрама) делился на четыре ступени:ученичество. общественное служение, религиозные размышления и. наконец,полное 6eccтpaстиe бездомного. См.: Mахабхарата. Мокша-Дхарма. 191 (пер. Б.Смирнова). 3. См.: Mахабхарата. Адипарва. Л., 1950. с. 24, 170. Пер. В. Кальянова.К середине VII в. борьба заканчивается упрочением кшатрийской династии водном из главных царсгв Индии - Магадхе. 4. Катха-упанишада. I, 3: Ахтарваведа. 12. 4. 36. В одном из текстовэтого времени совершителям жертвоприношений обещается блаженство в обителибога Агни. (Шатапатха-брахмана, II, 6, 2, 5). 5. Шатапатха-брахмана 12, 7, 3. 6. См.: А. Барт. Религии в Индии, с. 53. 7. Характеризуя эту эпоху в плане религиозном, Радхакришнан называет ее(С. Радхакришнан, Индийская философия, т. I. М., 1956. с. 102). 8. О роли культа и мифа в Упанишадах см.: А. Сыркин. Некоторые проблемыизучения Упанишад. М.. 1971, с. 123. 229. 9. Чхандогья-yпaнишaдa, VII, 10; IV, 4, 5. Некоторые учители-брахманыбрали за обучение плату, в частности, в виде коров(Брихадараньяка-упанишада, IV, 3, 6). 10. Чхандогья-yпaнишaдa. VII, 1, 2-5: IV, 9. Любопытно, что вУпанишадах в качестве учеников иногда фигурируют боги (Чхандогья, VIII, 7). 11. См.: А. Сыркин. Ук. соч., с. 10; Н. Gomperz. Die IndischeTheosophie, Jena. 1925. S. 84. 12. Историки философии обычно выделяют пять или шесть мировоззренческихслоев в Упанишадах. См.: А. Введенский. Религиозное сознание язычества. Т.I. Религии Индии, с. 432. 13. См.: С. Чаттерджи и Д. Датта. Введение в индийскую философию. М..1955: С. Радхакришнан. Индийская философия, т. I; Т. Буткевич, УпанишадыВед, 1898: М. Mюллеp. Философия Веданты. М.. 1912: Р. Deussen. ThePhilosophy of the Upanishads. 1919. 14. Самыми ранними считаются Чхандогья и Брихадараньяка упанишады (Н.Oldenberg. Die Lehre der Upanisad, 1923, S. 249; Dusgupta. A History ofIndian Philosophy. Cambridge. 1922, v. I. p. 39). 15. Катха-упанишада является одной из старейших упанишад среди тех,которые написаны стихами. Ее приписывают поэту Катхе. (См.: А. Сыркин. Ук.соч., с. 31). 16. Катха-упанишада. I, 21-29. Пер. А. Сыркина. 17. Катха-упанишада, II, 1-6. Пер. В. Шеворшкина. 18. Катха-упанишада. II, 7. Пер. В. Шеворшкина. 19.Мундака-упанишада. I. 1.6. Пер. М. Хельзиг. Глава пятая ЗАГАДКА ВЫСШЕГО "Я" Здесь мы видим себя вдруг у преде- лов человеческой мысли и далеко за границей разума. Тут необыкновенно холодно, тут необыкновенно темно, ме жду тем вы не найдете здесь ничего другого, кроме света и пламени. М. Метерлинк Страницы Упанишад пестрят вопросами, их несметное число, одни порождаютдругие. Порой кажется, что это голос самого человечества, вопрошающего ииспытующего, для которого весь мир - загадка. И действительно, развеВселенная и мы сами не вызываем такого чувства? Правда, в наши дни егонередко заглушает сознание человеческих достижений, создавая иллюзию, будтотайн уже нет. Философ, уверенно классифицирующий элементы познания, ученый,расчленяющий мертвое тело, практик, заслоняющий временными задачамиподлинные глубины жизни, - как много ложных семян посеяли они в нашем мозгу,как далеко увели от того изумления перед фактом бытия, которое являетсяначалом истинной философии! Лишь очень редко приходят мгновения, когда всяэта накипь теорий и малых знаний внезапно осыпается и ощущение тайны сновавозвращается к нам... Откуда я пришел? Как оказался в этом мире среди звукови блеска красок, боли и радости, среди сумятицы слов и обликов? Куда я иду?Почему и для чего? Есть ли какой-то смысл в том, что я попал в эту жизнь,или же все бесцельно несется неведомо куда, как облака в небе? Странное эточувство, но если оно пробудилось, от него не так просто уйти. У него естьверный союзник, который напоминает о себе, когда мы пытаемся оттеснить своевопрошающее "я" в темноту и отдаться течению внешнего мира. Этот союзник -мысль о конце, о пределе жизни. Он-то и заставляет нас вновь обращаться кнашему "я", когда его охватывает тоска на рубеже Неведомого. И тогда снова,на этот раз почти в отчаянии, спрашивает себя человек: куда я иду? Что будетсо мною? Вот почему индийский юноша Начикет не пожелал ни слонов, ни золота,а предпочел найти решение самой важной из мировых загадок. Вот почему завсеми вопросами Упанишад кроется один, который и тревожит более всего: естьли смысл в человеческом существовании? Как связан тленный с Нетленным, сВечностью? Ведь только через эту связь человек приобщается к подлиннойжизни. На этот вопрос мудрецы-брахманы отвечают, на первый взгляд, просто:наша гибель в авидъи, в неведении. Человеку нужно лишь осознать, насколькоглубоко он сам укоренен в Бессмертном. Но его беда в том, что он не замечаетэтого, а, следовательно, остается во власти Смерти. Высшее знание заключаетв себе возможность освобождения от распада. Блажен тот, кто удостоилсяоткрыть в себе всеобщий Дух. Напрасно люди ищут это высочайшее знание в старых книгах. Они неоткроют путь к бессмертию. Чхандогья осуждает тех, кто, изучив Веды,воображает себя всезнающим, а Мундака с презрением говорит об обрядах как одырявом судне/1/. Древние ритуалы не могут открыть человеку Непреходящее. "Для того, кто не знал этого Непреходящего, - говорит Брихадараньяка, -кто совершает возлияния и жертвоприношения в этом мире, предаетсявоздержанию в течение многих лет, все это становится конечным. Поистинежалок тот, кто, не зная Непреходящего, покидает мир"/2/. Поэтому ученик с мольбой взывает к своему гуру: "Веди меня отнереального к реальному, веди меня из тьмы к свету, веди меня от смерти кбессмертию"/3/. Древние обращались с надеждой к зримому миру, боготворили Солнце,пьянящий напиток Сому, чтили сотни богов, которые, как им казалось,наполняли пространство, горы, джунгли и дома. Теперь человек отвращается отзавораживающей панорамы и пытается пробить дорогу к Сат Экам, ЕдиномуСущему/4/. Когда Яджнявалкью спросили, сколько существует богов, он сначала назвалканоническую цифру ведийской мифологии: три тысячи триста три. Но потом,когда ученик, чувствуя, что наставник не сказал ему всей правды, продолжалспрашивать, Яджнявалкья ответил: это - только проявления, богов же -тридцать три. А в конце концов, уступая настойчивым просьбам, он признал,что в сущности Бог только один/5/. Если боги и существуют, то они - лишь отдельные волны единого моряБожества. "Он - единственный, не имеющий цвета, многоразлично прилагающийсвою силу, создающий много цветов для скрытой цели, в нем в конце и в началерастворена Вселенная, он - Бог; пусть одарит он нас чистым восприятием. Онпоистине Агни, он - Адитья, он - Ваю, он - луна, он - поистине чистое"/6/. Но где найти это Единое, где оно скрыто? Упанишады поясняют этонаглядным примером/7/. - Принеси мне плод смоковницы,- говорит отшельник сыну. - Вот он, господин. - Разломи его. - Я разломил его, господин. - Что видишь ты в нем? - Нежные зерна, господин. - Разломи одно из них. Что ты видишь в нем? - Ровно ничего, господин. - Это тонкая часть, которой ты, дорогой мой, не замечаешь. Из нее,дорогой мой, из этой тонкой части возникла вся большая смоковница. Верь мне,дорогой мой, эта тончайшая сущность есть во всем мире. Это - истина; этоесть во мне и в тебе. Искомое близко! Через свой атман, через свое "я", человек приближаетсяк мировому Атману, который есть внутренняя субстанция, принцип единства,сокровенное "Я" Вселенной/8/. Пока мы опирались на внешний опыт, мы незамечали входа, который был рядом с нами. Именно наше "я" соприкасается скосмическим Атманом. Нужно войти в себя, чтобы познать Его... "Когда солнце зашло, когда луна зашла, когда огонь погас, когда речьумолкла, что есть свет для этого человека? Атман становится светом длянего"/9/. Земной свет был лишь помехой истинному знанию, которое открывается впредельной самоуглубленности духа.Но не всякий может беспрепятственно проходить через ворота. "Этот Атманвнутри тела, состоящий из света и чистоты, достигается истиной, тапасом,правильным знанием и постоянной воздержанностью. Его видят люди, владеющиесобой, освободившиеся от пороков"/10/. Постичь Атмана способен лишь тот, кто отрешается от чувственных образови представлений. Его облик невозможно увидеть, Никто не видел его глазами. Его восприемлют сердцем, умом, мыслью. Тот, кто знает это, становится бессмертным"/11/. Но и этого мало. Нужно побороть не только чувства, но и саму мысль,чтобы обрести единение со всемирным "Я". Если прекращаются Пять знаний вместе с мыслью, Если бездействует рассудок, То это, говорят, - высшее состояние/12/. Достигнув такого уровня, человек переживает слияние с Атманом,побеждает смерть, возвышается над тлением. Не рождается и не умирает знающий Атман, Он не происходит ни от кого и не становится никем. Нерожденный, постоянный, вечный, изначальный, Он не гибнет, когда погибает тело. Если убивающий думает, что он убивает, Если гибнущий думает, что он гибнет, То оба они заблуждаются. Он не убивает, он не гибнет. Меньше малого и больше больше. Атман скрыт в тайнике сердца людей. Тот, кто не прилагает усилий, кто без печали, Видит величие Атмана благодаря спокойствию. Сидя, он идет далеко, Лежа, он ходит всюду/13/. Не то же ли говорил и Лао-цзы, вечно летящий дракон Поднебеснойимперии, когда утверждал, что мудрец постигает Дао, "не выходя из своегодома"? Здесь мы касаемся самых смелых свершений человеческого духа: бесстрашнопроникает он туда, где смолкают голоса бытия, где царит нерушимое Молчаниевечности... Следуя по пути, проложенному созерцанием, индийские брахманы приходят ктому же, к чему приходили все мистики, в какое бы время и в каком бы народеони ни жили. Яджнявалкья и Будда, Плотин и Ареопагит, Мейстер Экхарт иГригорий Палама, каббалисты и Николай Кузанский, Яков Беме, Рейсбрук имножество других ясновидцев Востока и Запада с единодушием, которое невольноприводит в трепет, возвещают о том, что они познали, дойдя до самых пределовбытия/14/. Все они как один свидетельствуют, что там исчезает все мыслимое ипредставимое, что там нет ничего и в то же время - неизреченная Полнота. Тамневозможно найти ни одного из свойств мира, природы и духа; там нет нидобра, ни зла, ни света, ни тьмы, ни движения, ни покоя. Там царит нечто,превосходящее самую глубокую мысль человека, превосходящее само бытие. Всвященном мраке, скрывающем основу основ, они ощутили реальность Сущего,Абсолюта. Страшная, непереносимая тайна!.. И все же они не в силах были молчать о том, что пережили, и пыталисьпередать открывшееся человеческими словами. Это состояние духа отражено впоследних строках "Божественной комедии", когда поэт, поднявшись в пылающуюобласть эмпирея, все еще пытался что-то осмыслить и выразить: Но собственных мне было мало крылий. И тут в мой разум грянул свет с высот, Неся свершенье всех моих усилий. Здесь изнемог высокий духа взлет/15/. Средневековая монахиня Анджела вместо символа света прибегает к слову"мрак". "Увидела я Его в некоем мраке, а потому во мраке, что Он наибольшееблаго, какого невозможно ни помыслить, ни уразуметь; все, что можно мыслитьи разуметь, не достигает до Него"/16/. Эту Бездну трудно даже назвать "Богом"; великий германский мистикЭкхарт именует абсолютное Начало "Божеством" (Gottheit). "Все, что вБожестве, - утверждает он, - едино, о том говорить нельзя. Бог действует такили иначе. Божество не действует. Нет для Него действия, и никогда неоглянулось Оно на это. Бог и Божество различествуют как дело инеделание"/17/. За пределами всего тварного и ограниченного мистическому оку открыласьРеальность, которую Лао-цзы называл Дао, Будда - Нирваной, каббалисты -Энсофом, христиане - Божественной Сущностью (......), Божеством. И одними из первых, кто сказал об этом, были создатели Упанишад. Они отказываются дать определение Высшему. "Оно ни толсто, ни тонко, никоротко, ни длинно, ни красно, подобно огню, ни прилипчиво, подобно воде;оно ни тень, ни тьма, ни ветер, ни пространство; оно без осязания, безвкуса, без запаха, без зрения, без слуха, без речи, без мысли, без жара, бездыхания, безо рта, без меры, без внутреннего, без наружного"/18/. Оно есть"нети-нети", не то, не то/19/. Ему не может быть названия; Оно - все и в тоже время не ограничено ничем. К нему тяготеет Вселенная. Оно - "владыкамолитв" - Брахман, но в нем нет личности, какой мы ее знаем/20/. Брахман -сверхличность, сверхсознание. Он есть, и его нет, ибо он стоит выше дажеэтих категорий. Говоря о Нем, можно лишь отрицать качества. Этот поразительный опыт мистиков положил начало богословию, котороепринято называть апофатическим, или отрицательным. Впоследствии оно нашлосвое завершение в христианстве/21/. Суть его может быть выражена словамиДионисия Ареопагита, учителя Церкви. "Сверхсущностная неопределенность,-говорит он, - превышает всякую сущность, подобно как и сверхразумноеЕдинство превосходит всякое разумение, и сверхмыслимое Единство - всякиймысленный процесс; также никакое слово не способно выразить Благо, котороепревыше всех слов, Единица, единотворящая все единицы, сверхсущностнаяСущность и неуразумеваемый Ум, неизреченное Слово, бессловесность ибезымянность; не по образу какого-либо бытия существующее, но являющеесяпричиной всякого бытия - само же не существующее, ибо - запредельно всякомубытию"/22/. Это почти буквально то же самое, что говорят о Высшем ЕдинствеУпанишады: "Оно - сущее и не-сущее, наижеланное, то, что выше пониманиялюдей"/23/. Только дух, отрешившийся от всего преходящего, может, по словамУпанишад, достичь этого "мира Брахмана", который становится его "высшейцелью, высшим сокровищем, высшей обителью, высшей радостью"/24/. "Тот, кто знает Брахмана как истину, знание и бесконечное, какобретающегося в тайнике сердца и в высшем небе, тот достигает исполнениявсех желаний вместе с всевидящим Брахманом"/25/. Темна и невнятна речьэкстатика, но она дышит последней достоверностью, перед которой бледнеетчахлое рассудочное знание... Обо всем этом трудно говорить, трудно писать. Становятся очевидныневероятное бессилие и убогость наших обычных понятий; страшно прибегать кгрубым человеческим словам, касаясь того, что превышает все земное. Невольновозникает вопрос: не слишком ли далеко зашел здесь человек в своемголовокружительном восхождении? Но отступать поздно: следуя за мудрецами Индии, мы уже оказались воткрытом море. "Нельзя, чтоб страх повелевал уму, иначе мы отходим отсвершений", - говорил Вергилий, когда Данте отказывался идти за своимвожатым. Пусть его слова ободрят и нас, внушая решимость плыть до конца;ведь мы предприняли этот путь не ради дерзкого любопытства, а для того,чтобы исследовать историю поисков Истины. Итак, вернемся снова к Упанишадам, которые составляют знаменательнуювеху этой истории. После веков язычества они провозгласили единствоБожественного Начала, признали второстепенность внешних обрядов, указалилюдям на бесценный дар, магический кристалл, которым они владеют, -сокровенную глубину Духа. В эпоху, когда человек наделял богов не тольконизменными страстями, но и телом, Упанишады учили, что Абсолют превосходитвсе тварное, зримое, мыслимое. Но если бы полнота Истины, доступная дохристианскому сознанию, былаоткрыта в индийской мудрости, то на этой главе или на этой книге нашаповесть должна была бы кончиться. Между тем бросить якорь у индостанскогоберега мы не можем: ибо не здесь, в стране мистиков и аскетов, предназначенобыло воплотиться Истине, совершиться Богоявлению. Поначалу это может показаться странным; не была ли религия брахмановкак бы создана для того, чтобы стать наилучшим прологом к Евангелию? И всеже существовало, значит, нечто, не позволившее этому индийскому богопознаниюстать Ветхим Заветом человечества. Что представляло собой это препятствие, мы поймем, познакомившись сдоктриной Упанишад об отношении Божества к миру и человеку.

ПРИМЕЧАНИЯ

Дата добавления: 2014-12-25