О перевоплощении 9 страница

Глава тринадцатая ОБРЕТЕНИЕ ВЕЧНОГО ПОКОЯ 1. Сутта-Нипата, V, 4, 6. 2. Сутта-Нипата, IV, 14, 6. 3. Дхаммапада, 216; Сутта-Нипата, I, 1, 14. 4. Дхаммапада, 351-352. 5. Сутта-Нипата, II, 12, 13; V, 2, 6. 6. Дхаммапада, 204. 7. Сутта-Нипата, I, 12, 15. 8. Teragatha, 325. 9. Сутта-Нипата, IV, 6, 9, 10. 10. Сутта-Нипата, V, 9, 3. 11. Тонилхуйн- Чимек, с. 5. 12. Сутта-Нипата, V, 7. 13. Сутта-Нипата, II, 1, 14. 14. Иером. Гурий. Буддизм и христианство в их учении о спасении. Киев,1908, с. 81. 15. Не следует думать, будто такая "религия ничто" перестает бытьрелигией по своей субъективно-психологической природе. Как было вернозамечено историком. религии и философом Г. Померанцем, "если созерцание"ничто" вызывает определенное эмоциональное состояние, не сравнимое ни скаким другим опытом, это религиозное созерцание" (Г. Померанц. Кришнамурти ипроблема религиозного нигилизма. - "Идеологические течения современнойИндии", 1965, с. 144). Померанц сближает все учения, которым свойствен"апофатический" подход к высшей Реальности, и называет их "знакоборчеством",или "религиозным нигилизмом" (Г. Померанц. Некоторые течения восточногорелигиозного нигилизма. Автореферат. М., 1968, с. 3). Эта концепцияпозволяет установить органическую связь между буддизмом и брахманизмом. 16. А. Шопенгауэр. Мир как воля и представление, с. 426. Верностьдогадки Шопенгауэра относительно буддийского понятия об истинной Реальности(Нирване) подтверждается словами Розенберга: "Отсутствие эмпирического бытияи есть то сверхбытие, к которому искони стремился субстрат всего сущего,всего сознательно переживаемого, но так как простой человек в таком небытииусматривает именно не блаженство, а страдание, то и буддийские мистики частопредставляют себе нирвану как нечто такое, что они будут переживатьсознательно" (О. Розенберг. Ук. соч., с. 261-262). 17. Дхаммапада, 134, 381; Махапариниббана, 3, 10; Сутта-Нипата, II, 1,12, 14; IV, 1,17. Характерно, что индийский мистик Рамакришна, утверждая,что высшее экстатическое состояние "невозможно передать словами"(Провозвестие Ра-макришны, с. 39), тем не менее не мог удержать в себельющегося из души восторга "самадхи" (там же, с. 86, 107 и др.). 18. Сутта-Нипата, XVII, 26;Udana, VIII, 1. 19. Н. Gomperz. Die Indische Theosophie, S. 382. См. об этом: Н.Oldenberg. Die Lehre der Upanischaden und die Anfange des Buddhismus.Gottingen, 1923. Исследователь дзэн-буддизма Уотс также полагает, что Буддане был новатором, а учил в полном согласии с брахманистской традицией (Л.Watts. The Way of Zen). Однако, в отличие от Упанишад, буддизм не считаетвидимый мир результатом Игры и Падения в Абсолюте. Волнение "истинносущего", с буддийской точки зрения, "не может быть названо грехом, оно негрех, оно не падение, которое должно искупиться, а безначальное страданиеистинно сущего, разложенного на бесконечное число живых существ" (О.Розенберг. Проблемы буддийской философии, с. 261). 20. Э. Арнольд. Свет Азии. Когда этот известный поэт и биограф Буддыпосетил Цейлон, буддийский священник в беседе с ним указал на невозможностьрассудочного определения Нирваны (см. его статью, приложенную кпрозаическому переводу "Света Азии", с. 190). См. также: С. Радхакришнан.Индийская философия, т. I, с. 574. 21. Э. Гарди. Будда, с. 50. 22. В буддийском катехизисе Олькотта (который хотя и написаневропейцем, но признан в буддийских общинах) утверждается, что буддизм "одинучит наивысшему благу без Бога, продолжению существования без души,блаженству без неба, святости без спасителя, искуплению одними собственнымисилами" (вопр. 128). Аналогичную характеристику буддизма как ученияатеистического дает Ф. Щербатский в своей работе "Философское учениебуддизма". 23. Дхаммапада, 181. 24. Эти аргументы впервые вкладываются в уста Будды в "Буддхачарите"(Асвагоша, с. 193). Эдвард Конзе считает, однако, атеизм Будды ограниченным.Он отвергает лишь личного Бога, Ишвару, но видит в Нирване высшуюреальность. Поэтому считать буддизм абсолютным атеизмом нельзя. См.:E.Conze, Buddhism: its Essence and Development, p. 38-43. 25. Сутта-Нипата, II, 2, 10. 26. Digha-Nikaya, 22. Восьмеричный путь приводится здесь в изложенииВиве-кананды и Чаттерджи. 27. Тевиджа-Сутта, II, 1-2. 28. Сутта о зле. Пер. Н. Герасимова. 29. Digha-Nikaya, IX, 17. 30. D. Suzuki. Studies in Zen, p. 42. О дзэн-буддизме см.: Г. Померанц.Дзэн и его наследие.-"Народы Азии и Африки", М., 1964, Э4. 31. Anguttara-Nikaya, I, 20, 62. Это состояние аналогично "турий"брахманизма. 32. Сутта-Нипата, II, 1, 5. В текстах не раз повествуется, как богиспускались на землю, чтобы слушать поучения Будды. 33. Дхаммапада, 276. 34. Дхаммапада, 254. 35. Дхаммапада, 85. Глава четырнадцатая УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИКИ Царство Магадха около 520-490 гг. О! Мы живем очень счастливо, хотя у нас ничего нет. Мы будем питаться радостью, как сияющие боги. Дхаммапада, 200 Даже если учитывать, что сказания о Будде, как это вообще свойственнолегендам, полны преувеличений, невозможно не заметить, насколько его жизньотличалась от судьбы других великих мудрецов и учителей. Почти все они былигонимыми и даже мучениками. Служение их, как правило, омрачалось тревогами искорбями, ибо явление в мир новых духовных сил и идей всегда встречаетнепонимание и враждебность. Заратустра принужден был бежать из родной земли,Иеремию бросили в темницу, непризнанным и нежеланным чувствовал себяКонфуций, Пифагор и Анаксагор едва избежали расправы, Сократ был казнен.Исключение составляет лишь Будда, который достиг восьмидесяти лет, пользуясьпочетом и уважением. Продолжительная жизнь индийского проповедника текла, как мирный ручей;редко вторгался в нее шум борьбы. Из года в год его дни тянулись, похожиеодин на другой; он проводил их в безмятежном однообразии, размеренно,неторопливо. Он всегда был окружен заботой и вниманием. Вставал Гаутама рано, свой ежедневный утренний туалет он обыкновенносовершал с помощью своего любимца Ананды. Юноша горячо привязался кТатхагате и был счастлив служить ему. Он подавал ему воду, помогалодеваться, обмахивал опахалом. Ананда стал полноправным членом ордена лишьмного лет спустя, очевидно не желая раньше времени превращаться вбесстрастное существо, ибо главным содержанием его жизни была любовь кучителю и служение ему. До глубокой старости Будда ежедневно выходил в город или в селение засбором подаяния. Иногда вместе с ним шествовали большие толпы монахов.Вероятно, эти молчаливые полчища людей в желтых балахонах, двигавшихся попыльным дорогам, должны были производить странное впечатление. Будда,догадываясь об этом, старался всячески смягчить его. Он строго запрещалученикам пугать народ какими-либо эксцентричностями. А в подобных попыткахнедостатка не было. Так, например, случалось, что бхикшу вместо чаши длямилостыни употребляли череп или, подражая джайнам, появлялись на улицахсовершенно обнаженными. Все это делалось с целью показать свою полнуюотрешенность, но в конце концов вызывало лишь всеобщее смущение. У Гаутамы, очевидно, не было определенного плана путешествий. Ондействовал, как правило, по первой пришедшей ему в голову мысли, монахи жецеликом полагались на него. Достаточно было ему сказать: "В путь, Ананда!Идем туда-то", как все становище бхикшу немедленно и беспрекословноснималось с места... Будду, как правило, всюду встречали приветливо. Иногда навстречу емувыходили всем городом или деревней, нарядившись в лучшие одежды, осыпаядорогого гостя дарами и цветами. Бывали случаи, когда глава сельской общиныугрожал штрафом тем, кто не выйдет приветствовать Совершенного. Людиоспаривали друг у друга право пригласить учителя и накормить монахов.Местные богачи и знать предоставляли ордену свои сады и дома. И если Буддасоглашался принять помощь или дар, люди считали себяоблагодетельствованными. Однажды Гаутама с учениками принял приглашениеизвестной куртизанки Амбапали. Узнав об этом, целая делегация городскойаристократической молодежи отправилась к ней, упрашивая уступить им честьпринять Татхагату. На их просьбу куртизанка ответила, что не уступила бы им,даже если бы они отдали ей весь город и его земли. В тот день принадлежавшаяей мангровая роща была в центре всеобщего внимания, ибо там отдыхал, обедали поучал великий Будда. На прощанье Амбапали просила учителя принять рощу вдар ордену. После обеда Будда обычно отдыхал в тени деревьев, и только к вечеру,когда спадала тропическая жара, вокруг него собирались слушатели и он вел сними беседы. Его чарующий голос, увлекательная речь, красочные образы, стремлениебыть понятным каждому - делали чудеса. С философами говорил он возвышенно ипроникновенно, монахам и аскетам давал драгоценные советы и наставления,простому народу и женщинам рассказывал волшебные сказки, содержащие мораль иразъяснение основных пунктов его учения. Главным образом это были джатака,занимательные истории, которые якобы происходили с ним, когда он жил впрежних воплощениях. То он был тигром, то зайцем, и всегда с ним случалосьнечто поучительное для слушателя. Иногда он прибегал к эффектным, запоминающимся символам. Так, однажды кнему пришла убитая горем женщина с мертвым ребенком на руках. Почти обезумевот потери, она уверяла, что дитя ее лишь заболело, и просила Будду дать емулекарство. Учитель согласился, но сказал, что для лекарства нужно зерно,взятое в доме, где никто никогда не умирал. Несчастная мать немедленнопобежала в селение и, переходя из дома в дом, стала просить невозможного.Наконец, отчаявшись, она вернулась к Гаутаме. Урок не прошел даром. "Тывидишь, - сказал учитель, - весь мир полон плача. Утешься, ибо все, чторождается, обречено на страдание и смерть". И он бросил в ее сердце семенасвоего учения/1/.Слава Будды-проповедника гремела по всей земле Магадхи. Дошла она и доКапилавасту - родины Гаутамы. Старый Шуддходана не раз посылал разыскиватьсына; его посланники пытались вернуть Сиддхарту домой, однако все былонапрасно. Когда же минуло пять лет общественного служения Гаутамы, а сам онстал повсеместно чтимым пророком и главой большого ордена, он наконецрешился на свидание с отцом/2/. Весть о его приближении привела в смятениешакиев. Престарелый раджа был рад наконец увидеть единственного сына иготовил пышную встречу. Он приказал убрать дворец цветами и созвалмногочисленных гостей. Однако окружавшие его шакии не разделяли отцовскойрадости. Им казалось унизительным встречать с такими почестями бродягу,покинувшего отца, изменившего своему долгу. Их ропот привел раджу внекоторое замешательство. Между тем Гаутама со свитой желтых ряс уже приблизился к родному городуи расположился в роще. Узнав об этом, Шуддходана не знал, как ему поступить.Отцовское чувство влекло его немедленно поспешить навстречу блудному сыну,но, с другой стороны, гордость раджи и неприязнь к монахам, в которых онвидел источник своего несчастья, останавливали его. В конце концов отецпобедил в нем царя, и он пошел в рощу искать Сиддхарту. Когда же он и свитаувидели царевича в нищенском рубище, с обритой головой, от печали инегодования они не могли произнести ни слова. Видя, что его облик смутил всех, Будда, как гласит предание, проявилсвое сверхъестественное могущество. На глазах у отца и изумленной толпы онподнялся на воздух; лицо его стало поразительным образом меняться; из грудиего вырвалось пламя, а потом потекла вода. Говорят даже, что он раздиралсвое тело на части и мгновенно вновь соединял его. Присутствующие онемели отизумления, но тем не менее эти чудеса подействовали на них недостаточно.Ледяная стена между отцом и сыном оставалась. Гаутама был сдержан и довольносухо поговорил с отцом. Вскоре растерянный раджа удалился. Наступила ночь, имонахам пришлось ночевать под открытым небом. Так единственный раз оккультные силы Гаутамы не возымели должногодействия. В прочих же случаях они оказывали ему большую помощь в проповеди.Вообще нужно отметить, что чудеса, совершаемые Буддой, какой бы процент ихмы ни относили к легенде, как правило, не были чудесами милосердия подобноевангельским. Это были чудеса-аргументы, целью которых было воздействие наокружающих. Наступило утро, и Гаутама как ни в чем не бывало отправился в город и,по обыкновению, стал в молчании, опустив глаза, собирать милостыню. Когдаслух об этом достиг Шуддходаны, в доме начался переполох. Гордостьшакийского раджи была уязвлена, он поспешил найти сына и осыпал егоупреками. "Неужели у нас не найдется пищи для твоих монахов? - кричал он. -Не срами нашего славного царского рода! В нашем роду не было никогда нищих!"Но Гаутама невозмутимо ответил, что он более ценит не кровное, а духовноеродство и что его великие предшественники - будды - странствовали, живяподаянием. Однако, видя, что отец смягчился, он дал согласие вступить подкров родного дома. Здесь его ждало новое испытание. Едва он вошел, как навстречу выбежалаего жена Яшодхара, которую он покинул много лет назад. Увидев мужа в одежденищего скитальца, она бросилась к его ногам, заливаясь слезами. Во времяэтой сцены отец оплакивал горькую судьбу невестки и рассказывал, что ссамого дня ухода Сиддхарты она была ему верна и вела почти подвижническийобраз жизни. Но мудреца, свободного ото всех человеческих привязанностей,было невозможно поколебать, и даже если в душе его и шевельнулось что-топрежнее, он сумел скрыть это и долго беседовал с родными о бесполезности иничтожности всего, о благе отрешенности, о единственном пути спасения. Онутешал жену, рассказывая об их прошлых воплощениях, объясняя этим своимизлюбленным способом смысл своей и ее судьбы. Но Яшодхара еще не теряла надежды. Догадываясь, что узы, связывавшие еес мужем, порвались, она прибегла к помощи другого сильного средства. И онане ошиблась. Когда к Гаутаме подошел мальчик со словами: "Отец, дай мненаследство!", в иссушенном аскете с непобедимой силой вспыхнули угасшиечувства. Пред ним стоял его родной сын Рахула, тот, чье рождение он назвалнекогда "новыми цепями". Совершенному, очевидно, стоило Больших усилийовладеть собой; он знал, что скоро должен покинуть Капилавасту и что, едваувидев сына, надолго, а может быть, навсегда разлучится с ним. А эти "цепи"внезапно оказались прочнее, чем думал мудрец. Впрочем, у него оставаласьпоследняя возможность, и он прибегнул к ней. Он стал рисовать Рахулепрелести вольной страннической жизни, убеждал его отправиться с ним, имальчик, который так долго был лишен отца и теперь обрел его, с радостьюсогласился стать юным бхикшу. Так, ко всеобщему изумлению, в Сангху впервыевступило дитя/3/. Однако это вступление, как мы видим, произошло скорее всего не потому,что, по мнению Будды, человеку следует стремиться к бесстрастию уже вдетском возрасте, а потому, что сам учитель не смог преодолеть горячегожелания видеть своего сына при себе. В городе этот факт вызвал недовольство. Сын раджи не только ушел сам,но и похитил наследника. Чтобы успокоить отца и горожан. Будда обещал, чтоотныне в орден будут принимать детей лишь с согласия родителей.Посещение Капилавасту принесло Гаутаме немало последователей. К томувремени вокруг него создалась избранная свита, состоявшая из шакиев.Некоторые из них были его близкими родственниками. Двое из них сыгрализаметную роль в жизни Будды. Это были его двоюродные братья Ананда иДевадатта. О первом мы уже упоминали, он в течение многих лет с влюбленнойпреданностью служил учителю, а второй - человек незаурядных дарований - внесв орден струю недоверия и зависти. Согласно преданию, еще в юности они сСиддхартой во всем были соперниками. Девадатту постоянно терзала мысль опревосходстве брата. Рассказывали, что некогда он был претендентом на рукуЯшодхары и что Сиддхарта победил его на юношеских состязаниях. Это стараякак мир, вечно повторяющаяся история Каина и Авеля, история "двойников",связанных роковыми цепями ненависти и восхищения, зависти и любви. Почему Девадатта вступил в Сангху? Вряд ли он поддался воздействиюпроповеди брата. Скорее всего на этот шаг его толкнула завистливая ревностьк популярности Гаутамы. Как покажет дальнейший ход событий, мечтой его сталозатмить Сиддхарту и возглавить начатое им движение. Посещение родины внесло одно важное изменение в строй ордена. Средимногочисленных людей, увлеченных проповедью великого соотечественника, былонемало женщин. Некоторые из них захотели вести подвижнический образ жизни влоне ордена. Престарелая тетка Гаутамы, его воспитательница, перваязаговорила об этом. Совершенный сначала категорически отверг эту идею. Онзаявил, что вступление женщин в Сангху принесет ей гибель. Надо отметить, что Будда целиком разделял отношение своих современниковк женщинам. Некоторые историки утверждали даже, что из всех религий женщинаболее всего унижена в буддизме. Нельзя сказать, что Будда считал женщинукачественно низшим существом, но он видел в ней страшную опасность своемуучению. Женщина, которая, в отличие от мужчины, сохранила тесную связь сприродой, у которой инстинкты и эмоции, как правило, играют большую роль,чем рассудок, не могла быть благодарным материалом для архатства. Крометого, она служила как бы вечным соблазном, напоминанием о жизни, о природе,отвлекающим аскета от его сверхчеловеческого пути. Поэтому Будда запрещалмонахам глядеть на женщин и разговаривать с ними. Даже если бхикшу захочетпросветить женщину истиной, но будет беседовать с ней наедине - он тяжкосогрешит/4/. Будда не жалел никаких красок для того, чтобы разоблачить обаяниеженской красоты. Почти с циничным злорадством говорил он о теле, "полномводы и грязных выделений". Он живописал немощи и уродство отталкивающихстарух, чтобы доказать обманчивую мимолетность телесного расцвета. В погонеза обнаженной правдой он готов был перейти всякие границы, мысленно копаясьв разлагающемся трупе и восклицая: "Куда исчезла сияющая красота?" Все ходячие суждения и пословицы, унижающие женщин, будут использованыв буддизме. Но главное, что ненавидел Будда в женщинах, как и его далекийпотомок Шопенгауэр, - это то, что они могут служить препятствием в делеосвобождения. "Я не знаю другого образа, братья, который бы так опутывалсердце мужчины, как образ женщины". "Не верь дарящей наслаждение, -говорится в одной притче, - не верь клянущейся в любви! Как истина их ложьзвучит, обман в движеньях их, во взорах, в улыбке, в ласке и речах. Онисокрытые убийцы...всепожирающий огонь, всеувлекающий поток, неуловимы, какветер, неисчерпаемы, как море, продажны, хитры, лживы"/5/. Даже после того как Будда уступил настояниям и разрешил женскую группув ордене, монахини по уставу Сангхи были поставлены в самое жалкое изависимое от мужчин положение. В своем отношении к женщинам Гаутама не был одинок; его взглядыразделяли и Сократ, и Платон. В Греции той эпохи женщин приучали "меньшеговорить, слышать и видеть". (Какой разительный контраст с Тем, Кто сказал:"Мария избрала благую часть, и она не отнимется от нее"!) Женщины не воздали Сангхе той же монетой. Напротив, они стремились кмонашеству со всей энергией, невзирая на протесты мужчин. Они помогали ислужили ордену, чем могли. Именно женщины прежде всего протягивали руку сподаянием для побиравшихся бхикшу; их заботами и трудами устраивалисьубежища для монахов. И Будда благосклонно принимал их служение; в "Марфе"его монахи весьма и весьма нуждались.Спасение и обретение Нирваны Будда обещал только аскетам, покинувшимсвой дом и освободившимся от всех привязанностей. Кроме подвига личногосовершенствования, монахи обязаны были заниматься усиленной пропагандой идейучителя. И, разумеется, встречая интерес и сочувствие, они не могли всехввести в орден, превратив в бхикшу. Поэтому возникла проблемабуддистов-мирян. Будда решил эту проблему довольно просто. Истинными его последователямиоставались монахи, а упасаки - миряне, принявшие его учение, - оказывались,так сказать, на положении "оглашенных", готовящихся к посвящению. В отличиеот монахов, мирянам давался простой этический кодекс Панча Шила (ПятьЗаповедей), сводившийся к следующему: 1. Воздерживайся от убийства. 2. Воздерживайся от воровства. 3. Воздерживайся от блуда. 4. Воздерживайся от лжи. 5. Воздерживайся от возбуждающих напитков/6/. Помимо этих заповедей,похожих на те, которые провозгласил Моисей на восемь веков раньше, упасакидолжны были блюсти верность Будде, его учению и ордену. Говорят, что под конец жизни Гаутама утверждал даже, что одного цветка,посаженного мирянином, который "прибегает к Будде", довольно для того, чтобыполучить несомненное участие в "освобождении от бедствий"/7/. Свою уступчивость по отношению к мирянам Будда проявлял во имяинтересов ордена довольно часто. Как мы уже говорили, он резко осуждалвсякие эксцентричности проповедников. "Не приведет это к обращениюнеобращенных", - говорил он тем монахам, которые желали ходить обнаженными.Сначала Гаутама запрещал ученикам приветствовать людей обычным пожеланиемдолголетия, считая его бессмысленным, но, видя, что приветствие это нравитсямирянам, велел вновь пользоваться им/8/. Идя навстречу пожеланиям раджей и правителей, он приказал не приниматьв орден лиц, находящихся на царской службе. лиц, имеющих долги, а такжерабов. Все эти меры должны были. по мысли Будды, обезопасить орден вполитическом отношении: и именно дальновидности учителя и его твердому ипродуманному руководству Сангха обязана своим превращением в боевую духовнуюсилу, которой прежде не знала Индия. Связанные уставом и клятвами,руководимые учителем во всех своих поступках. проповедники Дхаммы с подлинноапостольской неутомимостью ходили по Магадхе, завоевывая армию для своегоучителя. Невольно возникает вопрос: как мог совмещать Гаутама отрешеннуюсозерцательность и презрение к миру с энергичной общественной деятельностью,с дипломатией и управлением? Хоть это и кажется странным, однако историядает нам немало примеров подобного рода. Существует два типа мистически одаренных людей. Если к одному относятсяте, которые в своем созерцании и подвиге никогда не выходят за пределыпещеры и кельи, то есть и такие, которые в озарениях черпают силу длядеятельного служения в мире. Будда, несомненно, принадлежал у этому второмутипу. Учитель не любил, когда его монахи начинали интересоваться светскимипредметами, толковали о политике, судили о царях; однако сам он не разоказывал влияние на государственную жизнь, проявляя при этом удивительнуюнаходчивость, осторожность и проницательность. Рассказывали, чтонеоднократно ему удавалось предотвратить кровопролитные стычки. ЦарьБимбисара - большой почитатель Будды - прислушивался к его советам, опекалорден. Когда же впоследствии Бимбисару сверг собственный сын, Будда и сновым властителем Магадхи установил дружеские отношения. Он прекрасно умел ладить с раджами, хотя в узком кругу учениковуказывал на пагубность единовластия. Традиции вольнолюбивых шакиевоставались всегда близкими его сердцу/9/. Если Гаутама сумел примирить господствующие слои населения с орденом,идя навстречу некоторым их пожеланиям, то на широкие народные массы главноевоздействие оказывало иное. Не слова, а дела служили лучшей пропагандой длябуддизма. Многие убеждались, что монахи аскета Гаутамы на деле осуществилитот жизненный идеал, о котором издревле говорили мудрецы Индии. Главные черты, которые поражали в нищих бхикшу, были их кротость иневозмутимость. Достичь самообладания во внешнем поведении считалосьважнейшей целью монаха. "Многие люди порочны, - говорится в буддийскомписании, - я буду терпеть оскорбления, как слон в битве - стрелу, выпущеннуюиз лука". Милосердие ко всем - девиз монаха. Он знает, как много в мире зла,и не хочет умножать его. "Все дрожат перед наказанием, жизнь приятна длявсех - поставь себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать кубийству". Этот принцип ахимсы, ненасилия, доставшийся буддизму в наследствоот его предшественников, всегда встречал живой отклик в Индии., В противовесдревнему закону кровной мести звучал кроткий призыв монахов не отвечать зломна зло. Для того, чтобы достичь этого, нужна борьба со своими страстями.Поэтому Будда говорил: "Кто сдерживает пробудившийся гнев, как сошедшую спути колесницу, того я называю колесничим; остальные просто держатвожжи"/10/. Истинный монах проходит среди треволнений жизни "тихим и свободным"; онне ищет ни почета, ни уважения. Он укротил все желания сердца, он никого неосуждает. В нем нет ненависти к грешным сынам земли, нет и любви. Онограждает себя от мира спокойной доброжелательностью. "На языке буддизма, -замечает Герман Ольденберг, - нет слов для выражения поэзии христианскойлюбви, которой посвящена была хвалебная песнь Павла, любви, которая выше,чем вера и надежда, и без которой даже люди, говорящие на человеческих иангельских языках, - медь звенящая и кимвал бряцающий"/l1/. И если мы встречаемся с проявлениями этого чувства в истории Сангхи, тос точки зрения доктрины Будды их нужно было бы рассматривать лишь какслабость, не говоря уже о том, что любить, собственно, было некого, есливесь мир рассматривался как игра призраков. Когда буддист, проповедуя неубиение, говорит, что "жизнь приятна длявсех", и не только не осуждает этого чувства, а идет ему навстречу, неоказывается ли он в глубоком противоречии с принципами своей метафизики? Ибо если внутреннее творчество в положительном аскетизме имеет цельюовладение силами души, то негативистский аскетизм Будды стремился вообще ких полному подавлению.На первый взгляд может показаться, что буддизм, отвернувшийся от жизни,осудивший ее, не мог и не хотел отвечать на насущные вопросы своей эпохи. Ноэта отрешенность от жгучих проблем осталась для Будды лишь в теории. Он былне в состоянии пройти мимо трех важнейших моментов: кастового устройства,традиционного ритуализма и философских идей времени. В Упанишадах уже велась осторожная, но настойчивая критика обрядовыхсистем; секты и школы пытались по-новому взглянуть на кастовый порядок; напротяжении веков продолжалась борьба философских направлений. Каково же было отношение Будды к этим проблемам? Прежде всего нужно отбросить миф о нем как о борце против учения окастах. Попытки сделать из него обличителя социального неравенствасовершенно несостоятельны. Будда не находил нужным критиковать существующее общество или строитьутопии относительно будущего социального идеала. Все это, с его точкизрения, было ничтожно и не заслуживало внимания. Признавая деление на варны,он, в противоположность брахманам, не основывал кастовую иерархию на старыхмифах, а утверждал, что кастовый строй коренится в естественном разделениитруда. Согласно Будде, варны определились различием в роде занятий/12/. Но что действительно вызывало его возмущение, так это кичливостьбрахманов и их притязания на какую-то особенную священность. Он язвительновысмеивал гордость, тупость и алчность жрецов. Их уверенность в том, чтосвятость передается просто в силу принадлежности к касте, находила в немсурового судью. "Брахманы говорят так: одни брахманы - белая каста, все другие - черныекасты; одни брахманы могут быть чистыми, не могут быть чистыми не-брахманы,брахманы - сыны Брамы, из уст его рожденные". "Не рождением становится человек презренным, не рождением становится они брахманом; нет, за свои дела заслуживает презрения и за свои делапрославляется брахманом". "Я называю брахманом того, кто разорвал путы и кто действительно недрожит от страха, кто преодолел привязанности и отрешился от мира"/13/. Если человек становится монахом, то он в глазах Будды оказываетсявообще по ту сторону кастового деления. Когда учителя спросили, к какойварне сам он принадлежит, он ответил, что это праздный вопрос: он нибрахман, ни царевич, ни кшатрий, он отрешился от мира и выше всех егозаконов. Поэтому Будда признавал равноправие каст. Но это не равноправиемирян, а равноправие монахов. "Мудрец, рожденный простыми людьми, - говорилон, - становится великим, очистив себя терпением от всего нечистого" /14/. Резкое выступление Будды против кастовой традиции было бы, вероятно,бесполезным. Оно, пожалуй, могло бы вызвать протест со стороны не тольковысших каст, но и низших. Впитавшееся в кровь поколений суеверие было почтинепобедимо. Люди были убеждены, что нарушение кастового принципа потрясаетосновы общества и мироздания. Не менее живучими были суеверия, относившиеся к церемониям, жертвам исвященным животным. Будда, который в своем учении отрицал необходимостьжертв, был в широкой проповеди крайне осторожен. Он горячо приветствовалкульт коровы, нередко одобрял старые обычаи, не осуждал жертвователей.Однако он настаивал на том, что почитание святых архатов - куда болеевысокое служение, чем одаривание беспомощных богов. "Что бы ни пожертвовал в этом мире в течение года добродетельный какмилостыню или приношение, все это не стоит ломаного гроша. Уважение кведущим праведную жизнь - лучше"/15/. Привести к истинному освобождению может только следование по путямДхаммы. Счастлив и спасен тот, кто победил себя. "Ни Мара с Брахмой, ниГандхарва*, ни даже сам Бог не смогут превратить у такого человека победу впоражение"/16/. -------------------------------------------------- * Одно из высших иерархических существ индийской мифологии Особенно непримиримо Будда восставал против кровавых жертвоприношений.Они возмущали его еще тогда, когда он был Узником и жил в Урувельском лесу.Одна мысль о том, что "кроткие коровы" будут убиты ради бессмысленногообряда, приводила его в ужас. Он категорически требовал, чтобы монахи велипропаганду против этого обычая и вообще культивировали ахимсу всемивозможными средствами. Правда, он не доходил до таких крайностей, какджайны, но предписывал монахам иметь всегда при себе сито, чтобы непроглотить с водой живое существо. Эти фильтры казались некоторым особеннострогим монахам настолько необходимыми, что они готовы были умереть от жаждыскорее, чем напиться без них. Все это, однако, не означало, что Будда придерживался строгоговегетарианства. Пусть редко, но все же за его трапезой иногда бывало мясо. Итак, мы видим, что, хотя Будда ни во что ставил кастовуюпринадлежность человека, принявшего его путь, и хотя он признавалбесполезными ритуалы и приношения, он высказывал свои суждения счрезвычайной осмотрительностью, с оглядкой на традиции и общепринятыемнения, боясь ввязаться в открытую войну с народными верованиями.Будда отвергал авторитет священных книг Индии. Он делал это не потому,что был совершенно чужд философской и мистической основе Упанишад. Напротив,как мы видели, между ними и буддизмом есть много общего. Но Гаутамуотталкивало в Ведах обилие заклятий и магических формул. Суеверно-обрядовоеотношение народа к букве Писания претило ему. Поэтому он заповедал ученикамчуждаться Вед. Тем не менее, выступая против них, он чаще всегоограничивался намеками и отдельными замечаниями. Будда не был активнымврагом Писания, но для него оно было такой же ветошью, как обычаи иобряды/17/. Осуждал Будда и те продолжительные споры, которые любили вести праздные"философы", сидя в часы прохлады под деревом. Он сравнивал эти прения стурнирами, на которых лишь разгораются страсти. Где уж тут отыскать истину!Ничего, кроме честолюбия, обиды и раздражения, они не порождают. Лучше бытьв стороне от спорщиков, лучше избегать "обаяния всех сект". Суемудрыеболтуны лишь обманывают себя и других/18/. Правда, иногда Будда вступал в словопрения с различными учителями. Вэтих случаях он оказывался искусным диалектиком и превращал свои победы втриумф ордена. Но на своем примере он лишний раз доказал пагубность споров.В пылу полемики и ему, случалось доходить до крайностей, говорить абсурды,противоречить самому себе. Он, который видел смысл человеческого существования в достижении покояНирваны, порой становился на плоскую, вульгарную точку зрения лишь для того,чтобы нанести удар брахманизму. Он заявил, например, однажды, что самые речио состоянии единения с Брахманом, "которого никто никогда не видел лицом клицу, есть речи глупые"/19/. Как будто его Нирвана была чем-то осязаемым изримым!.. Таким образом, на три важнейших вопроса эпохи Будда ответилотрицательно. Он признал, что для истинно спасающегося касты не существуют;он осудил обряды и слепую веру в авторитет священных книг; он поставил себявне философских школ и сект, тем самым показывая их бесплодность. Все в мире- тщета, кроме одного: избавления от страданий путем преодоления желаний истрастей. Но существовало одно обстоятельство, которое связывало Будду и егообщину с миром прочными узами. Как бы ни подавляли бхикшу свою природу, какбы далеко ни зашла их отрешенность от земного, они тем не менее нуждались впище, одежде, в отдыхе. Будда был весьма далек от библейского: "Кто не хочеттрудиться - тот не ешь". Монахам он категорически запрещал большинство видовтруда, особенно земледелие. Торговля и медицина, мелкие ремесла иотправление старинного культа также были табу для бхикшу. Внутренняя работасозерцания и упражнения, а также проповедь закона - вот то, к чему призванмонах/20/. Презирая мир и его заботы, унижая труд и гордясь своей независимостью,Будда прекрасно понимал, что его ордену пришлось бы туго, если бы вокруг небыло "безумцев", погруженных в "тленное". Только благодаря этим "безумцам"монахи не умирали с голоду, а жили в покое и благополучии. Вероятно чувствуянекоторую неловкость от этого положения, Гаутама вынужден был разъяснятьнароду, что Сангха занимает в обществе законное и почетное место. Так,однажды, проходя мимо поля, на котором пахал некий брахман, мудрецостановился и, опустив глаза, молча протянул ему чашу для подаяния. Этопривело пахаря в негодование; он стал укорять бхикшу в том, что тотбездельник и живет за счет честных людей. Почему он, здоровый мужчина, нехочет стать за плуг, а предпочитает попрошайничать? На эти обвинения Буддасо свойственным ему спокойствием ответил, что он не бездельник, что он такжетрудится, но труд его иной и более высокий. Вера - это его семя, покаяние -дождь, размышления - плуг. "Вспахав эту пашню - ты избавишься от страданий".На это нечего было возразить, ибо люди в Индии, да и не только в Индии,хорошо понимали, что работа учителя, странствующего проповедникадействительно тяжелый труд и что он стоит своей цели - просвещениянарода/21/. Однако вопрос об отношении мира и монашествующих оставался в буддизмеоткрытым: Гаутама открыто и повсеместно прививал свое учение; он стремился,чтобы община постоянно росла. Но что бы произошло, если представить себе,что вся страна от мала до велика облеклась в желтые рясы? Запустели бы поля,остановилась бы жизнь в городах, джунгли вторглись бы в человеческие жилища,люди одичали бы и оказались на грани умирания. Исчезла бы и Сангха, ибо ктостал бы печься о ее нуждах? "Мудрые удаляются, - говорил Будда, - дома для них нет наслаждения. Каклебеди, оставившие свой пруд, покидают они свои жилища. Они не делаютзапасов, у них правильный взгляд на пищу, их удел - освобождение"/22/. Темне менее пребывать в этом блаженном состоянии свободы, отбросить заботы опище бхикшу мог лишь потому, что кто-то иной нес за него труд, потому чтосердобольные женщины клали в его нищенскую чашу рис, добытый в поте лица. Пожертвования не ограничивались ежедневным пропитанием. Раджи и знатьне скупились на милости. Особенно ценным даром для Сангхи были рощи, которыепередавались ордену в вечное владение. Там монахи проводили дождливыевремена года. Больше всего Будда любил жить в двух из них: Велуване иДжетаване. В этих тенистых прохладных парках монахи сделали себе хижины идома для общих собраний ордена. Рядом с ними вырастали кладовые, столовые,бани и другие хозяйственные помещения. Со временем простые первоначальныесооружения стали заменяться более основательными. Так возникал буддийскиймонастырь, требовавший внимания, забот и трудов. Была учреждена особаядолжность эконома, который наблюдал за работами и хлопотал о поставках. В истории есть еще один пример того, как орден нищенствующих уже прижизни основателя стал превращаться в обладателя собственности. Но в отличиеот святого Франциска Ассизского Будда, очевидно, не был особенно огорченпроисходившими переменами. Он внимательно следил за эволюцией своего детища,указывал, советовал, переделывал уставы в соответствии с обстоятельствами.Для монахов из богатых семей он ввел более мягкие правила личного аскетизма,чем для прочих; он разрешил им не спать на голой земле, как прежде, аустраивать достаточно удобные постели. Впрочем, когда иные, видяснисходительность Гаутамы, несли в кельи богато вышитые подушки, пестрыепокрывала и леопардовые шкуры, учитель резко пресекал эти поползновения нароскошь. Вероятно, любовь к опрятности была привита Гаутаме с детства, поэтомуон восстал против обыкновения аскетов своего времени ходить вечно грязными.Путешественников и в наши дни пугает вид этих диких фигур, с ног до головыпокрытых пеплом, коровьим пометом и грязью. В буддийском же ордене строгоследили за личной гигиеной монахов, и помещения, в которых они жили,постоянно содержались в образцовом порядке и чистоте. Эти благоустроенные колонии, где жили люди, предаваясь размышлениям,созерцаниям и поучительным беседам, привлекали всех усталых и угнетенных.Буддийские монастыри многим казались обетованной землей, в которой можнобыло наконец обрести мир и свободу. Один раджа как-то признался Будде: "Видел я на своем веку немалоаскетов, великих подвижников, живущих совершенной жизнью до последнеговздоха, но такой совершенной, законченной подвижнической жизни, господин,как здесь, нигде не встречал. Всюду смута, раздоры, волнения: сражаются царис царями, князья с князьями, горожане с горожанами, спорят жрецы с жрецами,ссорятся мать с сыном, отец с матерью, отец с сыном, брат и сестра междусобою, друг со своим другом. Здесь же, господин, я вижу монахов, живущих всогласии, в единомнении, без распрей, кротко взирающих друг на другаласковым взором. Нигде, нигде, господин мой, я не видел столь единодушногособрания, как здешнее"/23/. Среди древнейших буддийских текстов сохранилась песнь, в которой звучитнеподдельный восторг бхикшу, обитающих в своей обители: О! Мы живем оченьсчастливо, невраждующие среди враждующих; среди враждебных людей мы живемневраждующие. О! Мы живем очень счастливо, небольные среди больных; среди больныхлюдей живем мы небольные. О! Мы живем очень счастливо, хотя у нас ничего нет. Мы будем питатьсярадостью, как сияющие боги/24/. Не приходится удивляться после этого, чтоСангха обладала колоссальной притягательной силой. Наплыв новых членовувеличивался с каждым днем. В соответствии с этим и прием становился болеестрогим. Мы уже говорили, что вступать в орден запрещалось рабам, должниками служителям двора. Теперь доступ в него закрыли и для больных, и дляувечных, слабых стариков и слепых. Будда стремился создать из своего орденаударную миссионерскую силу, члены его должны были быть энергичнымивестниками Дхаммы, закаленными в огне аскезы, а больные легли бы на неебесполезным балластом/25/. Это одна из черт, позволяющих нам уяснить глубокое различие междубуддизмом и христианством. Часто орден Гаутамы сравнивают с Церковью, а иногда даже само слово"Сангха" переводят как "церковь". На самом же деле аналогия здесь оченьповерхностная. Церковь с самого начала своего существования мыслилась иощущалась своими членами как таинственное духовное единство, как мистическийорганизм, как образ нового неразделенного человечества. Церковь - живоеТело, в котором бьется единое Сердце и течет единая Кровь. И даже тогда,когда на теле появляются струпья или обезображиваются и отмирают отдельныеорганы, оно не перестает быть Телом. Иное дело - Сангха. Она, по верному замечанию одного исследователя,лишь "земное человеческое общество, связанное известными правовымиотношениями, выраженными в определенных точных формулах, включающих в себяряд прав и обязанностей". Здесь лишь внешнее единение, лишь союз, орден,группа. Духовное же совершенствование, дело спасения, относится совсем кдругому плану. Каждый спасается в одиночку, Сангха - лишь средство,помогающее освобождению и проповедующее путь к нему. По этой причине формирование наиболее удобного статуса для Сангхи былообъектом главной заботы Будды на склоне лет. Его долгая жизнь позволила емуобдумать и установить со скрупулезной тщательностью всевозможные деталимонашеского быта. На эту организаторскую работу некоторое влияние оказывалипосторонние соображения: необходимость найти поддержку у сильных мира,желание расположить к себе народ, избежать тех или иных обвинений. Давно ужебыло замечено, что большинство уставов ордена создавалось Буддой вприменении к тем или иным частным случаям, по советам тех или иных людей. В конце концов каждый шаг монаха был регламентирован и поставлен вжесткие рамки дисциплинарного кодекса. Один из главных вариантов этогокодекса - "Пратимокша" - по крайней мере в устной форме существовал уже приБудде, который повторял статьи устава на общих монашеских собраниях. На этихпериодических собраниях монахи, слушая перечисление проступков и грехов,открыто каялись в случившихся с ними нарушениях закона. Не нужно, впрочем,заблуждаться относительно этого "покаяния" и отождествлять его с библейскимпокаянием. Бхикшу не может молиться словами псалмопевца: "Тебе единомусогрешил!" Он констатирует свое падение лишь перед собой и товарищами,обещая не повторять его в будущем. Поэтому "Пратимокшу" справедливо называютиногда "судебником". Дух формализма, почти юридически-уголовного, веет надэтой древнейшей книгой буддизма. Там, где появляется закон, появляется и нарушитель закона. До тех пор,пока Будда требовал лишь веры в свою святость, преданности ордену исоблюдения общих моральных заповедей Дхаммы, мирное течение его жизни ничемне нарушалось. Но с возникновением детально разработанного кодекса, сильностеснившего свободу членов общины, послышались первые голоса протеста, авслед за этим все чаще и чаще стало прорываться наружу скрытое недовольствоучителем. Когда Гаутаме было уже около пятидесяти лет, разразилось настоящеевозмущение против него/26/. Поводом к нему послужило следующееобстоятельство. Один монах, всеми уважаемый за свою ученость, совершилпроступок. Согласно уставу, ему надлежало публично исповедать свой грех. Ноон не захотел этого делать. Человек гордый и самолюбивый, он отказалсяподчиниться решению общины, наложившей на него епитимью. Его попытались былоубедить, но он собрал вокруг себя немалое число приверженцев, недовольныхстрогостями в ордене. Бурные споры захватили всех монахов. Было мгновеннозабыто все: и самообладание, и кротость. Напрасно Гаутама уговаривалсмутьяна, напрасно пытался примирить и унять враждующих. "Пойди-ка прочьдостопочтенный учитель и господин, - в раздражении заметил ему один избхикшу, - заботьтесь только о своем учении, а мы со своими ссорами и браньюобойдемся и без тебя". Оставалось лишь последнее средство: на другой день,заявив, что "лучше странствовать одному, чем с дураками", Совершенныйпокинул созданный им орден/27/. Он поселился в лесной пещере и впервые последесяти лет проповеди смог отдохнуть в одиночестве. Лишь иногда его навещалипреданные ученики. Говорят, что пищей его снабжал старый слон, отделившийсяот стада. Тем временем мятежные бхикшу опомнились. Первое, на чем оничувствительно ощутили свою потерю, было отношение окружавших жителей.Повсюду пронесся слух, что великий аскет Гаутама покинул своих неблагодарныхмонахов. Когда бхикшу стали появляться на улицах с протянутыми чашами, имперестали подавать милостыню, всячески поносили и гнали с порогов. Монахамбольше ничего не оставалось делать, как внять голосу тех, кто советовалпросить прощения у учителя. К Будде отправилась депутация, она принесла полное покаяние, иСовершенный, простив учеников, вернулся в общину. Однако на этом смуты вСангхе не кончились. Наоборот, с годами они учащались, и неудивительно, чтонезадолго до смерти в сетованиях старого мудреца на глупость и строптивостьучеников звучало почти отчаяние. Предание не очень любит останавливаться на этих неприятных событиях.Впрочем, оно вообще весьма скупо на детали. Мятеж монахов - последнее, чтонам известно об этом периоде. Дальше идут годы, покрытые туманом.Однообразие и монотонность жизни Будды как бы слили воедино почти двадесятилетия. Но из тех немногих фактов, которые нам известны, мы можемтеперь сделать вывод о причинах успеха раннего буддизма. Сплоченная,дисциплинированная организация была чем-то новым для Индии. Она обладалазначительно большей силой воздействия, чем маленькие кружки или одинокиепроповедники. Блестящие организаторские способности основателя Сангхисыграли тут не последнюю роль. Его умение считаться с условиями, умениесвоевременно уступать, постоянная забота о престиже ордена - все это,победив сопротивление разрозненных религиозных сил Индии, обеспечило Буддевласть над умами своего времени и почти тысячелетнее господство в стране.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава четырнадцатая УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИКИ 1. Джатаки впоследствии были объединены в сборники. См. русский переводФ. Волковой; Арья Шура, Гирлянда Джатак, М., 1962. О популярностиБудды-проповедника см.: Махапариниббана, V, 41; II, 16-26; Сутта-Нипата,III, I, 4; Асвагоша, с. 201. 2. Mahavagga, I, 54; Сутта-Нипата, II, 2-8; Асвагоша, с. 202. 3. Асвагоша, с. 207. 4. Пратимокша, VIII. СПб., 1869. Русский пер. И. Минаева. Ср.:Махапариниббана, V, 23. 5. Сутта-Нипата, IV, 9, 1; Джатака, 536; Lalitavistara, XV;Maghima-Nikaya, 7. 6. Маха-Суддасана, I, 20. 7. Махапариниббана, II, 9. 8. Mahavagga, VIII, 23, 1. 9. Udana, II. На воззрениях Гаутамы, вероятно, отразились"республиканские" тенденции, свойственные многим кшатриям. 10. Дхаммапада, 320, 129, 222; Сутта-Нипата, IV, 16, 7. 11. Г. Ольденберг. Будда, с. 393. 12. Сутта-Нипата, II, 7, 7; III, 9, 18. 13. Maghima-Nikaya, 84, 2; Сутта-Нипата, I, 7, 21; Дхаммапада, 385. 14. Сутта-Нипата, III, 2, 9. 15. Сутта-Нипата, II, 7, 13; Махапариниббана, I, 4; Дхаммапада, 108;Anguttara-Nikaya, X, 13. 16. Дхаммапада, 105. Гандхарва - ангел древнеарийской мифологии. Кто быни подразумевался здесь под словом "Бог", смысл изречения от этого неменяется. 17. Anguttara-Nikaya, III, 65, 3. 18. Сутта-Нипата, VIII, 8, 9. 19. Тевиджа, I, 10, 25. 20. Пратимокша, 10. 21. Сутта-Нипата, I, 4. 22. Дхаммапада, 91. 23. Maghima-Nikaya, 89. 24. Дхаммапада, 197-200. 25. См.: В. Кожевников. Буддизм в сравнении с христианством, т. II, с.2 сл. 26. Mahavagga, X, 1,1 сл. 27. См.: Дхаммапада, 300. Слова, навеянные, вероятно, этим эпизодом. Глава пятнадцатая ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ГАУТАМЫ Восточная Индия около 490-483 гг. до н.э. Мгновенно, мгновенно все состав- ленное; жизнь в нем повита смертью; все разрушается, созидаясь; блаженно притекшее к месту покоя! Маха-Суддассана, II, 42 Сколько бы мудрой осторожности ни проявлял Гаутама, он не смогсовершенно избежать трений с брахманами-жрецами, которые не желали миритьсяс новым учением. Ведь оно отрицало их привилегии, не придавало значениякастовым различиям, отрицало обряды и авторитет Вед. Но, к счастью дляГаутамы, брахманы не были организованы и не имели возможности действеннопротивостоять кшатрийскому реформатору. Единственное, что им оставалось, этопопытаться настроить толпу против желтых ряс и их пропаганды/1/. Проискивозымели действие, и хотя буддийская литература глухо говорит об этихподробностях, монахов, без сомнения, стали встречать во многих местах снедоверием и даже враждебностью. Нередко при появлении бхикшу на улицахраздавались крики: "Вон они, эти лысые святоши, эти нахальные канальи!Созерцанье, созерцанье! Они, видите ли, им только и дышат, согнувши спины,потупивши взоры, они смакуют созерцанье!" Монахи старались кротко сноситьнападки и не отвечать на оскорбления. Все это было бы не худшей из бед, если бы внутри самого орденасохранялись мир и тишина. Но это было не так. Гаутама старел, и ему всетруднее становилось держать общину в руках. Особенно много огорчений причинил учителю его двоюродный братДевадатта, которого иногда называют "буддийским Иудой". "Когда глупец насвое несчастье овладевает знанием, - говорил учитель, - оно уничтожает егоудачливый жребий, разбивая ему голову. Он может возжелать неподобающего емуположения среди бхикшу, и власти в монастырях, и почитания среди другихродов"/2/. Так именно произошло с Девадаттой. Оказавшись в ордене, онпродолжал мучительно завидовать брату. Каких только способов не измышлял ондля того, чтобы умалить его роль в Сангхе! То, сетуя на преклонный возрастГаутамы, он предлагал отстранить его от главенства, то прибегал к интригампри Магадхском дворе, то пытался воспользоваться разногласиями средиучеников. Мы уже видели, как часто шел Гаутама навстречу пожеланиям и советам вустройстве ордена. Особенно много облегчений допускал он в уставе личногоаскетизма для монахов. Это давно вызывало ропот у тех учеников, которыепрошли суровую школу подвижничества. Девадатта воспользовался этим, чтобысоздать в ордене оппозицию. Он надеялся, что народ поддержит его, так каксмягченный устав Будды нередко вызывал насмешки со стороны мирян. Действуя уговорами, лестью, хитростью, Девадатта сумел сплотить вокругсебя большую группу, которая, к немалому огорчению Гаутамы, покинула орден.В этой новой Сангхе были установлены более строгие правила и более частыеисповеди. Впрочем, скоро любимые сподвижники Гаутамы Шарипутта и Могалланасумели убедить заблудших вернуться. Тогда раскольник пошел уже на крайниемеры. Как рассказывают легенды, он несколько раз покушался на учителя:скатил на него огромный камень, выпустил разъяренного слона, подсылал кБудде убийц. Разумеется, все эти попытки оказались тщетными. Камень чудеснымобразом раскололся, слон из свирепого стал кротким, убийцы с покаяннымивоплями склонились к ногам Будды/3/. В легендах смерть Девадатты окружена всевозможными ужасами, однако вдревнейших текстах о его гибели не говорится. А из того, что Будда передсмертью выражал опасения по поводу честолюбцев, можно заключить, чтоДевадатта или его сторонники пережили Гаутаму.Но не только эти монашеские распри наложили грустный отпечаток назакатные дни Будды. Незадолго до смерти, как говорят, он стал свидетелемразгрома своей родины/4/. Шакийские раджи, правившие в Капилавасту после Шуддходаны, никак немогли примириться со своим полузависимым положением. Их воинственныйхарактер при сравнительной малочисленности племени уже однажды поставилшакиев на грань гибели. Хотя Будда и старался подавить в себе всепривязанности, но, узнав, что войска кошальского раджи двинулась наКапилавасту, он поспешил навстречу. И на этот раз авторитет мудреца спас егостроптивых родичей. Но когда прошел слух, что кошальцы снова выступили впоход, Гаутама сказал: "Ничто не поможет. Шакии не избегнут своей судьбы". Капилавасту пал. Оставшиеся в живых обитатели его бежали в Непальскиегоры. Вокруг стен лежали груды трупов. Враги уводили пленных. Еще стоналилюди, изрубленные на куски. И тогда среди этого царства смерти появилсястарый мудрец. Ничем не выказал он своей скорби и, казалось, спокойносмотрел на развалины города, где когда-то играл в детстве. Но старость острои живо ощущает свои связи с давно минувшими днями. Быть может, видистерзанной, превращенной в труп родины напомнил Гаутаме, что и его часнедалек. Какие видения проходили тогда перед его мысленным взором? Вспомнилли он отца, Яшодхару, свой дворец и пруд, заросший лотосом? А может быть, оннастолько отрешился от всего земного, что вид шевелящихся окровавленных тели обгорелых руин оставался для него лишь докучным призраком? Гораздо более тяжело переживал Гаутама смерть своих любимых учениковШарипутты и Могалланы. Шарипутта, почувствовав приближение конца, решилумереть в доме родной матери. Трогательно простившись с учителем, онотправился в путь и, действительно, умер в той комнате, в которой появилсяна свет, и на руках у той, которая его родила. Монахи похоронили его свеликим почетом, и сам Будда сказал прощальное слово у погребального костра. Могаллана погиб при трагических обстоятельствах. Он любил предаватьсясозерцанию в уединенной горной пещере. Там его посещали паломники и слушалимудрые поучения подвижника. Был ли тут заговор завистников из партииДевадатты или просто грабители предположили, что в пещере находятсяценности, принесенные почитателями, - так или иначе однажды изуродованный донеузнаваемости труп любимого ученика Будды был найден в зарослях близпещеры. Эти две смерти явились для Гаутамы красноречивыми вестниками. Но ещенастойчивее свидетельствовало о приближающемся конце изнуренное теловосьмидесятилетнего старца. Он уже не путешествовал так много, как раньше, абольшую часть времени проводил в своих любимых рощах. Правда, почти допоследних дней он наряду с простыми монахами ходил за подаянием. Но всетруднее и труднее было ему придерживаться этого обыкновения. "Тело мое, - говорил он Ананде, - как обветшалая телега, лишь приусиленной заботе о нем едва держится на ходу". К общей слабости сталиприбавляться мучительные спазмы и боли. Мы не знаем, какая болезнь унесла измира основателя буддизма, известно лишь, что много месяцев он жестокострадал. Временами, собрав всю свою волевую энергию, Гаутаме удавалосьумерить боль. Он все чаще и чаще погружался в созерцательный транс, облегчаяэтим телесные страдания. Бывали минуты, когда его посещало нечто вродемалодушия, и он советовал Ананде молиться о продлении его жизни. Но основнымего настроением была покорность неумолимому року, который разрушает все, чтосоздано /5/. Незадолго до смерти Гаутамой, очевидно, овладело какое-то беспокойство.Он стал часто переходить с места на место, нигде подолгу не задерживаясь.Однажды он был принят под кровом кузнеца по имени Чунда. Хозяину нечем былоугостить старца, кроме вяленой свинины. Эта трапеза оказалась последней дляГаутамы. После грубой пищи его стали терзать сильнейшие боли, мучила жажда,ноги отказывались идти. Он понял, что близится переход в Нирвану. Сознавая торжественность минуты, Будда облачился в чистые одежды,попросил постелить на земле плащ и лег. У изголовья его сидели опечаленныйкузнец и плачущий Ананда. Умирающий утешал их. "Не говорил ли я, Ананда, чтов природе вещей, дорогих нам и близких, заключено то, что мы должны некогдас ними расстаться?" Он то впадал в забытье, то повторял: "Все сотворенноепогибнет". Наивного Ананду возмущало, что Совершенный избрал для перехода вНирвану заброшенную лесную деревушку. Но Будда не придавал этому значения.Его тревожила судьба ордена - его детища. Он спрашивал собравшихся вокругучеников, нет ли у них недоуменных вопросов, но никто из них не захотелтревожить умирающего. В целом, несмотря ни на что, учитель мог быть доволених преданностью, единением, верой в него как в Будду. Он призывал монаховследовать его уставам. "Истины учения и правила, возвещенные и данные мною,-вот кто после моего ухода да будет вашим учителем!" - говорил он. Конец неотвратимо приближался. Таинственные тени витали над изголовьемстарца. Он говорил, что это боги прилетели служить ему, и просил учеников немешать им. Внезапно он проговорил: "МОНАХИ, ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ - ПРЕХОДЯЩЕ; ПЕКИТЕСЬО СВОЕМ СПАСЕНИИ!.." Это были последние слова, слетевшие с его уст. Татхагата погрузился всостояние экстаза, все более и более теряя связь с мятежным миром. Наконецгрань была перейдена. Перед учениками осталось бездыханное тело. Анандарыдал, монахи, поддерживая в себе бодрость, неустанно повторяли слова обренности мира. На последних часах жизни Гаутамы лежит печать непреодолимойтрагичности. Он умирает не как Сократ, верящий в бессмертие, не как мученик,скрепляющий кровью свое учение и торжествующий над злом, а как человек,признавший мировое зло и подчинившийся ему. Все преходяще, все течет! Ищитев этом утешения! Вот итог... Когда сердце Будды остановилось, соседнее племя пришло оплакивать его,и учитель был сожжен на большом погребальном костре, увитом гирляндамицветов. Народ проводил мудреца в последнюю дорогу с почестями, которые былопринято оказывать царям. Обгорелые останки его были с благоговениемразделены между городами.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава пятнадцатая ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ГАУТАМЫ 1. Указания на происки брахманов против Будды можно найти в Джатаках,285; Maghima-Nikaya, 50; Anguttara-Nikaya, V, 95; Mahavagga, VI, 31. 2. Дхаммапада, 72-75. 3. Cullavagga, VII; Махапариниббача, II, 32; Асвагоша, с. 222. 4. См.: Д. Кожевников. Ук. соч., т.2, с. 681. Следует отметить, что рядисториков по хронологическим соображениям считает этот факт вымышленным(см.; Г. Ольденберг. Будда, с. 141). 5. В отличие от большинства других периодов жизни Будды, последние егогоды ярко запечатлелись в памяти Сангхи. Кончина Гаутамы подробно (и,по-видимому, достоверно) описана в Махапариниббане-Сутте. Само это названиеозначает "Сутта великого перехода в Нирвану" (или на палийском языке -"Ниббану"). Глава шестнадцатая ОТ ГАУТАМЫ К БУДДИЗМУ Индия между V и III вв. до н.э. Велика была скорбь учеников и почитателей Совершенного, когда ониосознали, кого лишились. Но еще не стихли их горестные вопли, какпослышались голоса противников Будды, видимо только и ждавших этого момента.Довольно сокрушаться, заявили они, не сам ли Татхагата говорил нам обренности всего в мире? Теперь он сам умер, и нет над нами опеки, нет того,кто бы указывал нам, как поступать/1/. Вероятно, эти люди, испытавшие облегчение после смерти старогонаставника, были друзьями Девадатты. Скорее всего именно они втянули монаховв жестокие распри, которые стали терзать орден вскоре после смерти Гаутамы.Споры эти неизменно вращались вокруг дисциплинарных проблем. Учение Гаутамыо "среднем пути" уже давно раздражало ревнителей строгой аскезы. Они ропталина мудрую уступчивость Гаутамы, а теперь, когда учителя не стало, осмелели иподняли голову. Для решения спорных вопросов был собран монашеский собор,обсудивший устав ордена/2/. Первоначально оппозиция как будто бы получила перевес, но этопродолжалось недолго. Близорукий фанатизм не смог победить широты итерпимости, завещанных Буддой своим верным ученикам. Для его орденанаступали новые времена. Энергичная миссионерская деятельность монаховприводила к буддизму много новообращенных. Народ все больше тянулся к этойновой религии, которая обещала спасение независимо от касты, не отягощалаизбытком обрядов, проповедовала доброту и кротость. Жрецы старых культовбыли не способны сопротивляться ордену, и люди шли искать прибежище в Будде,Дхамме и Сангхе. В сущности, мало кто всерьез интересовался философскими воззрениямишакийского аскета. Преклонялись перед учителем, который покинул богатство идворцы ради просвещения людей, верили в то, что соблюдение его заповедейпринесет мир в этой жизни и блаженство в будущей. Знали, что он обещалосвобождение от перерождений и спасение от власти Кармы. Пройдет около двух столетий, и буддизм в таком, несколько упрощенном,виде покорит сердце царя Ашоки (273-239 гг. до н.э) - одного изблагороднейших правителей, каких знает история. Так же, как и простой народ,он будет больше всего ценить в учении Будды гуманность, терпимость имиролюбие. Он отменит кровавые жертвоприношения, будет заботиться облагоденствии своих подданных; по его приказу создадут больницы, Устроятчистые водоемы, насадят прохладные аллеи. Он заразит монахов своимапостоль-ским рвением и пошлет в далекие западные страны миссионеровбуддизма. В своей империи он повсюду поставит учителей религиозного закона,которые будут просвещать народ. Именно благодаря Ашоке буддизм начнетрастекаться по всей Азии/3/. Пусть непрестанно плодятся буддийские секты, пусть монахи спорят оНирване и "я", о правилах и уставах! Пусть философы обсуждают теориюперевоплощения и дхарм! Царь же Ашока будет верить, что добрых ждет награда,а злых - кара. И народ примет эту веру, забыв о том, что Гаутама называлсуетой искание посмертного блаженства и воздаяния. Индийский историк Луния, говоря о вкладе Будды в культуру Индии,указывает на то, что он дал народу понятную религию и возвышенную этику;благодаря ему началось развитие литературы на народных языках, расцвелоизобразительное искусство и упрочи-лись гуманность и религиозная терпимость.Признавая справедливость всего этого, тем не менее можно усомниться в том,что сам Гаутама стремился создать популярную религию. Его этика в своихосновах восходила к Упанишадам, и менее всего он был заинтересован впроцветании зодчества или скульптуры. Постоянно напоминая своим слушателям, что все течет в этом призрачноммире, Гаутама, возможно, и не подозревал, в каком направлении "потечет" егособственное учение. А с ним, действительно, совершились удивительныепревращения. Будда, как и Конфуций, не любил говорить о самых последних тайнах. Ноесли Конфуций оправдывал свое молчание неведением, то Будда, несомненно,знал гораздо больше, чем мог или хотел сказать. Он был атеистом, но атеистомнеобычным, все существо которого устремлялось к Божеству Молчания, кНирване. Вечный покой, трансцендентная, бесстрастная сущность, бесконечнодалекая от ничтожного и никчемного мира, - таково было Божество Гаутамы. Онне знал Бога, обращенного к миру. Но человек тоскует именно о таком Боге,Его он неустанно ищет, без Него томится. Может ли утолить его жаждусверхбытийное Нечто? Внутренний опыт человека подсказывает ему, что Незримыйесть не Нечто, а Некто, что порой Он стучится во врата души, что у Безмолвияесть свой Голос. Вдалеке от Него мы никогда не найдем настоящего покоя. Такбыло, так будет всегда. Заключенная в нас тайна небесной любви будет мучитьнас до тех пор, пока не вырвется наружу. И если из-за собственногоослепления человек все же не войдет в Дом Отца, потребность души в ЖивомБоге в любой форме, пусть даже в самой странной, даст о себе знать. Человек, ищущий веры, любящий, страдающий, живой человек вступит втайную борьбу с пессимистической философией Гаутамы и победит ее. Пусть,скажет он, молчат иссохшие монахи о том, существует ли Совершенный по смертиили нет, пусть уверяют, что Гаутама - лишь величайший в мире святой; нет, он- божественный, он - выше всех богов; Индра и Брама поклоняются ему; он неисчез, о нет; он пребывает в надзвездном мире и охраняет всю Вселенную.Гаутама, аскет, живший во времена Бимбисары, станет в глазах буддистоввоплощением небесного существа Ади-Будды. Они будут верить, что Бог посылаетна землю великих учителей, чтобы поддержать среди людей правый путь Дхаммы.Шакия-Муни - непревзойденный среди этих воплощений Небесного царства. Так буддизм сомкнется с учением Бхагавад-Гиты в попытке обрести БогаЖивого, к Которому можно протянуть руки, Который слышит человека и говорит сним/4/.Над останками Гаутамы, рассеянными по всей стране, вырастаютступы-курганы, зримые свидетельства пребывания Татхагаты среди людей. Толпыпаломников устремляются к этим новым святым местам. Они благоговейносклоняются перед ковчегом с костями Будды, молятся у старого развесистого"древа просветления", они счастливы посетить места, где родился Гаутама, гдесовершился его переход в Нирвану. Здесь, а не в кружках Шакия-Муни, возникает мировая религия, именуемаябуддизмом, которая завоюет миллионы последователей на Цейлоне и в Тибете, вБирме и Таиланде, в Камбодже и Вьетнаме, Китае и Японии, Монголии и Корее.Переходя из страны в страну, эта религия воспринимает в себя много такого,что сам Гаутама, несомненно, осудил бы как чуждое его учению. Будда не признавал молитвы, но зато буддисты не отвергнут ее. Они дажевпадут в обратную крайность: стараясь произнести как можно больше молитв,они заведут "молитвенные мельницы", вращение которых будет заменятьпроизнесение формул. Будда восставал против слепого поклонения букве священных книг. Междутем буддийские священные тексты окружат большим ореолом, чем Веды; на нихбудут смотреть как на волшебный талисман и воздавать им божеские почести.Священный ведический язык - санскрит - вновь зазвучит в буддийскойлитературе, несмотря на то что сам Гаутама проповедовал на народномдиалекте. Обряды и обычаи тех народов, куда проникнет буддизм, опутают его ипорой исказят почти до полной неузнаваемости. Первобытные мистерии Тибетапороднятся с буддизмом, и монахи будут совершать священные танцы вустрашающих шаманских масках. Поэтому-то известный исследователь буддизма Рис-Дэвидс имел некотороеправо утверждать, что "ни один из тех пятисот миллионов людей, которые времяот времени приносят в жертву цветы на буддийских алтарях, дух которых болееили менее проникнут буддийскими учениями, не является исключительно и вполнебуддистом". Поклонение Личному Божественному Существу приведет религию Будды,Дхаммы и Сангхи к созданию храмов и изображений. Первые известные намизваяния арийской Индии - буддийские. Сам Совершенный сначала изображалсялишь символически, но на рубеже I в., вероятно под влиянием греков и персов,создается традиционный образ Учителя, сидящего в позе созерцания /5/. В этоже время Асвагоша написал первую поэтическую биографию Будды. Гаутама стремился развенчать преходящую жизнь, представить ее какцарство страданий, смерти и уродства. Но его последователи посвятят себязаботам о людях и их благе на земле. Они станут трудиться над созданиембуддийской культуры. Пещеры Аджанты, где поселятся монахи, покроет изумительная роспись,воспевающая красоту Божьего мира. Фрески эти привели бы в изумлениеоснователя Сангхи. Ведь их творцы изображают прелесть цветов и животных,гармонию обнаженного тела, человеческие чувства, иными словами, все, что, поучению Гаутамы, есть лишь тлен и бессм

Дата добавления: 2014-12-25