О перевоплощении 7 страница

Глава девятая ШАКИЙСКИЙ ОТШЕЛЬНИК 1. Древнейшим источником для биографии Будды является Трипитака ("Трикорзины"), написанная на диалекте "пали". (См.: I.N. Farguhar. An Outline ofthe Religious Literature of India. Oxford, 1920, p. 103 ff; E. Conze.Buddhism: its Essence and Development. N.Y., 1959, p. 31-34). Тексты еевосходят к IV-III и даже V векам до н. э., и от них, по словам одного извидных буддологов, "веет на нас духом изначального буддизма" (Э. Гарди.Будда. СПб., 1906, с. 8). Однако это священное писание буддизма содержит восновном поучения, приписываемые Будде; лишь отдельные намеки исвидетельства о его жизни разбросаны в Трипитаке. Первая связная биографияБудды "Буддхачарита", уже вполне легендарная, была написана Асвагошей околоI в. н.э. На русском яз.: Асвагоша. Жизнь Будды. М., 1913. Пер. К.Бальмонта, вступительная статья С. Леви. Англ. пер. SBE, XI, IX. О состоянииисточников биографии Будды см.: В. Кожевников. Буддизм в сравнении схристианством, т. I. Пг., 1916, с. 155 сл.; В. Топоров. Дхаммапада ибуддийская литература (предисловие к переводу Дхаммапады. М., 1960).Перечень книг Трипитаки см. в Приложении. 2. О внешности Сиддхарты см.: Сутта-Нипата, I, 9, 13; Асвагоша, с. 298. 3. Сутта-Нипата, V, 1, 16. (Сутта-Нипата цитируется нами по пер. Н.Герасимова). Будда прожил 80 лет. Условная дата его смерти ("париниббаны")относится буддистами к 544 г. до н. э. (см.: S. Radhakrishnan в юбилейномсборнике, вышедшем под редакцией P.Y. Barat, "2500 years of Buddismus", NewDelhi, 1956, p. V). Однако большинство современных исследователей считаютдатами жизни Гаутамы Будды 563 - 483 гг. до н.э. (?. Conze, Buddhism, p.30). 4. Majjhima-Nikaya, 36. 5. Сутта-Нипата, II. 14. Согласно легенде, Будда сошел в утробу своейматери Майи в виде белого слона с шестью клыками. 6. Angulta-Nikaya, II, 38; Асвагоша, с. 18. 7. Асвагоша, с. 26 сл. Ольденберг относит этот эпизод к "позднейшейформе предания" (Г. Ольденберг. Будда, его жизнь, учение и община. М., 1905,с. 147). 8. Majjhima-Nikaya, 36. 9. Сутта-Нипата, III, 1-2. 10. Махасуддасана-Сутта, II, 38-39. Пер. Н. Герасимова. 11. "Двадцать девять лет мне было, Субхадда, когда я отрекся от мира вжажде благого", - говорит Будда в "Книге великой кончины"(Махапариниббана-Сутта, V, 62). 12. "Эти учители, - говорит Пишель, - исторические личности, и дляБудды имело большую важность, что он прежде всего поучился у них" (Р.Пишель. Будда, его жизнь и учение. М., 1911, с. 31). 13. О познании Вед, I, 39. Пер. Н. Герасимова. 14. Сутта-Нипата, IV, 93. 15. Этот победный гимн записан в Дхаммападе (XI, 153-154), одном издревнейших текстов Трипитаки (цит. по пер. В. Топорова). Глава десятая ОСНОВАНИЕ САНГХИ Бенарес - Раджагриха около 525 - 520 гг. До н. э. Ко всякому прибежищу обращаются люди, мучимые страхом: к горам и к лесам, к деревьям в роще, к гробницам. Но ведь и такое прибежище небезопасно, и такое прибежище не из лучших. Достигший такого прибежище не освобождается от горестей. Тот же, кто нашел прибежище в Будде, в Дхамме, в Сингхе, кто владеет подлинным знанием, видит четыре благородные истины. Джаммапада, 188 - 190. Когда Гаутама заговорил, монахи изумились его необычайному тону изагадочным словам. Прежде всего он властно запретил называть себя "другом".Друзьями могут быть лишь равные существа, с ним же произошла великаяперемена. Он овладел "просветлением", которое делает человека Татхагатою,совершенным/1/. Он возвысился над скоропроходящим и стал просветленным. То,что искал он долгие годы, наконец обретено. Через отрешение от суетногоБудда познал истину. Друзья, как загипнотизированные, слушали речи Гаутамы,а он говорил серьезно и торжественно. "Отверзите ваши уши, о монахи, избавление от смерти найдено! Я поучаювас, я проповедую Дхамму. Если вы будете поступать сообразно поучению, точерез малое время вы получите то, чего ради благородные юноши уходят начужбину: вы получите высшее исполнение священного стремления, вы в этой ещежизни познаете истину и узрите ее лицом к лицу". Но тут в монахах проснулось прежнее сомнение. "Позволь, друг Гаутама, -сказали они, - как же ты мог достигнуть совершенства, когда ты оставил свойпрежний строгий образ жизни и обратился к легкому? Ведь если ты, терзая себянестерпимыми муками, не достиг полного знания и созерцания, то как могдостичь ты его теперь?" На это Гаутама ответил, что он не вернулся к мирскому образу жизни, алишь отбросил чрезмерные самоистязания. Человек, ведущий духовную жизнь,должен избегать двух крайностей: с одной стороны, увлечения наслаждениями, ас другой - злоупотребления аскетическими подвигами. В первом случае человекотдается увлечениям недостойным, а в другом - изнуряет бесплодно свой дух итело, которые должны быть достаточно сильными для борьбы со страстями. Эти аргументы подействовали на монахов. Они поняли, что в них заключенаподлинная мудрость, приобретенная многолетним опытом. Ведь Шакия-Мунииспытал все пути: и жизнь, полную чувственных удовольствий, и философскиеискания, и отречение, беспощадное к самому себе. Больше всего поразила ихего непреклонная уверенность в том, что он стал Буддой. Им невольнопередавалось его убеждение: "Ты никогда не говорил так, господин!" С этого момента и до последних дней Гаутамы мы будем встречаться судивительным воздействием его на души людей. Самые невероятные притязания,самые горделивые эпитеты по отношению к себе, провозглашение своей святостии совершенства - все это не только не вызывало возмущения у большинства егослушателей, а напротив, обладало для них особым очарованием ипритягательностью. Мы убедимся в дальнейшем, что Гаутаме нельзя приписывать просто лишькакую-то болезненную гордость. Его заявления, вроде тех, которыми он удивилобнаженного аскета по дороге из Урувелы, коренились в его новом своеобразномвзгляде на значение Будды вообще. Как понимал Гаутама роль Будды, т.е.мудреца, достигшего просветления, мы скоро увидим. Что же обещал Сиддхарта своим друзьям и миру? Он обещал открыть импуть, "ведущий к покою, познанию, к просветлению, к Нирване". Заветная мечта- освобождение от мира, исполненного зла, благодаря ему, Будде, близка косуществлению. Мировой закон Дхамма (Дхарма), который открылся ему как итогдолгих размышлений, поисков и созерцаний, - вот ариаднова нить, по которойлюди выберутся из лабиринта жизни.Гаутама изложил основы своего учения в виде четырех тезисов. Этотбуддийский "символ веры" получил название "арья сатьи" - благородные истины.В древней сутте они звучат следующим образом: "Вот, о монахи, благородная истина о страдании: рождение - страдание,старость - страдание, болезнь - страдание, смерть - страдание, пребывание снемилым - страдание, недостижение желаний - страдание, и, словом, всяпятеричная привязанность к земному - есть страдание. Вот, о монахи, благородная истина о происхождении страдания, это -Тришна (жажда), ведущая от возрождения к возрождению, вместе с радостью ивместе с желанием, которое находит здесь и там свою радость: жажда бытия,жажда тленности. Вот, о монахи, благородная истина об уничтожении страдания: полноеосвобождение от этой Тришны, конечная победа над страстями, их изгнание,отвержение, оставление. И вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к угашению всякойскорби; это поистине священный восьмичленный путь: правые взгляды, праваярешимость, правая речь, правое поведение, правый образ жизни, правое усилие,правое направление мысли, правое созерцание"/2/. Когда Гаутаму осенила эта гениально построенная схема, он, по егословам, понял, что наконец достиг истинного знания. Оно трехчленно идвенадцатисоставно, т. е. истина существует, она требует познания, и она вконце концов познается. А в ней раскрывается цепь причинного возникновениязла, состоящая, согласно Будде, из двенадцати членов. Просветленный не сразу расшифровал свой замысловатый ребус. Он лишьобъявил, что отныне для него кончился бесконечный поток перерождений, что ондостиг такого состояния, когда он стал выше всех богов и космическихсуществ. Монахи из всего этого прежде всего поняли, что Гаутама определилболезнь мира и указал необходимое лекарство. Однако они еще не решилисьокончательно стать его последователями; очевидно, что-то еще смущало этихлюдей некоторое время, но в конце концов настойчивость, магнетическоеобаяние и диалектика Будды сделали свое дело. Так было "приведено в действиеКолесо Дхаммы", Закона, выражаясь языком буддийских писаний. Конечно,согласно писаниям, в эти моменты все происходило как полагается: землявздрагивала и трепетала, боги и дэвы с шумом покинули свои небеса, чтобылучше слышать поучения Татхагаты, и повсюду разливался нежный аромат/3/. Излагая свой "символ веры", Гаутама упорно подчеркивал, что он открылсяему как нечто "неведомое никакому учению". Он старался рассеять любоеподозрение, что его Дхамма - плод обычных человеческих размышлений. Нет! Этоистина, которую он добыл независимо ни от кого. Нужно полагать, чтошакийский отшельник был в данном случае вполне искренен, но действительно лиможно признать его учение чем-то совершенно оригинальным? Это станет намясно в дальнейшем. С того момента, как пять монахов, сидя в тени деревьев Исипатаны,признали в Гаутаме своего учителя, началась удивительная история завоеваниясердец и умов. Познав истинную причину страдания, Будда не захотел удалитьсяот мира, а решил сделать все, чтобы приобщить людей, мучимых духовнойжаждой, к своему "евангелию бесстрастия". До сих пор аскетизм бежал отжизни, прятался в джунглях, пещерах и пустынях. Теперь он двинулся покорятьВселенную.Трудно представить себе город более подходящий для начала пропагандыбуддизма, чем Бенарес. С одной стороны, влияние брахманов было там не такимсильным, как в других областях Индии, а с другой - Бенарес вот уже многиевека сохранял и сохраняет поныне репутацию города по преимуществусвященного. И поныне здесь толпами бродят ярко размалеванные полуголыеаскеты, на берегу священного Ганга пылают погребальные костры, повсюду можновидеть неподвижно сидящих созерцателей. Некоторые из них оказываютсяспособными оставаться среди крикливой толпы невозмутимыми, как изваяние, аиные по многу дней не опускают рук и не поднимают глаз. Здесь, в атмосферебогоискательства, экстазов, суеверий и мистики, среди глубокомысленныхуличных философов, лукавых шарлатанов, восторженных паломников, появлениеГаутамы и его проповедь должны были произвести настоящий фурор. Слово обренности всего земного, о жажде бытия как корне страданий, о Нирване как"мире и мудрости" пало на почву в высшей степени благоприятную. Особенно жадно слушали проповедь Будды юноши из аристократическихродов, которые, подобно Гаутаме, были пресыщены радостями жизни. Так, однимиз первых адептов буддизма был сын богатого купца Яшас, которого Буддапривлек обещаниями разрешить все внутренние противоречия, терзавшие молодогочеловека. Став учеником Будды, Яшас в подражание ему обрил волосы и бороду исделал своей постоянной одеждой желтое рубище. Так было положено началоорденской форме последователей Будды. Яшас, охваченный восторгом неофита,стал увлекать новым учением своих друзей/4/. Появилось новое слово виндийском лексиконе: "сатаппати" - обращение. Община - Сангха - росла скаждым днем. Немаловажную роль в обращении новых членов играло умениеГаутамы найти для каждого нужное слово и к каждому особый подход. Людейзахватывали его панегирики духовной свободе и вольному странствию. "Усовершившего странствие, у беспечального, - говорил он, - у свободного вовсех отношениях, у сбросившего все узы - нет лихорадки страсти. Мудрыеудаляются; дома для них нет наслаждения. Как лебеди, оставившие свой пруд,покидают они свои жилища. Они не делают запасов, у них правильный взгляд напищу, их удел - освобождение, лишенное желаний, необусловленное. Их путь,как у птиц в небе, труден для понимания"/5/. Святой архат достиг единственно подлинного блаженства... "Чувства унего спокойны, как кони, обузданные возницей. Он отказался от гордости илишен желаний. Такому даже боги завидуют. Подобный земле, он не знаетсмятения... у него спокойная мысль и слово, спокойно и деяние. У такогоспокойного и освобожденного - совершенное знание... в деревне или в лесу, вдолине или на холме, - где бы ни жили архаты, любая земля там приятна.Приятны леса. Где не радуются прочие люди, возрадуются лишенные страсти, ибоони не ищут чувственных удовольствий" /6/.Когда вокруг Будды собралось уже несколько десятков человек, он решилусилить авторитет Сангхи обращением наиболее знаменитых пустынников, которыеподвизались с ним в Урувельском лесу. Верные же его бхикшу, т.е.нищенствующие монахи, должны были начать обращение мира словом. Правда,большинство из них пока еще довольно смутно представляли себе основы ученияДхаммы, но считалось достаточным, чтобы они возвещали миру, что явилсявеликий Будда, открывший путь к избавлению от страданий. С этой довольноскудной по содержанию проповедью бхикшу отправились по одному в разныестороны, возбуждая повсюду любопытство, толки и смятение. Тем временем Гаутама двинулся в Урувелу. Рассказывают, что основаниеСангхи было связано для Совершенного с тяжелыми переживаниями. Демон Маравновь посетил его и внушал ему всякие неприятные мысли. Это вполне понятно.Резкий переход от лесного безмолвия к кипучей проповеднической деятельностине мог не отразиться на внутреннем состоянии Гаутамы. Вероятно, ему сталоказаться, что суетность, от которой он отрекся, вновь увлекает его в свойпоток. Впрочем, очень скоро, ободренный стремительным ростом ордена, оносвободился от мрачных раздумий и колебаний. Отступать было невозможно. В Урувеле Гаутаме предстояло нелегкое дело. Он хотел привлечь в Сангхузнаменитого мудреца, отшельника Кашьяпа, у которого было много поклонников.Склонив Кашьяпа на свою сторону, Гаутама, очевидно, надеялся привлечь к себеи всю его школу. Кашьяп был не простым аскетом. Он прославился своимифилософскими познаниями, вдохновенным поэтическим даром и различнымисверхъестественными способностями/7/. Как многие йоги, он в результатедолгих лет упражнений достиг поразительной власти над собой и надокружающими вещами. О нем ходили легенды. Говорили, что он находится подособым покровительством божественного огня Агни, что в его пещере обитаетдракон, способный своим дыханием отравить человека. Трудно сказать, как удалось Гаутаме покорить могущественного йога.Предания повествуют, что старец два года не желал принимать нового учения.Его не могла убедить ни победа Будды над драконом, ни явления призраков идухов, ни всевозможные чудеса и знамения. Долго длился их оккультныйпоединок, наконец отшельник упал на колени перед Гаутамой, признавая себяего учеником. Это обращение вызвало целую революцию в колонии муни. Братья Кашьяпа иего многочисленные последователи все как один обрились, надели рубища ипроизнесли клятву верности Будде, Дхамме и Сангхе. То был настоящий триумф Будды: у его ног был теперь не толькопрославленный мудрец и подвижник, на поклонение к которому стекались толпынарода из Раджагрихи - столицы Магадхи, но и все люди, признававшиеавторитет Кашьяпа. Окруженный огромной толпой, Гаутама поражал ее различнымисверхъестественными феноменами и вызывал бури восторга, поднимаясь навоздух, выпуская из бока пламя. Лучшего доказательства не нужно было искать.Народ поверил, что перед ним истинный Будда/8/. Ныне могут сказать: это ли путь для Совершенного? Познать истину осуетности мира, а после этого гипнотизировать доверчивую толпу фокусами ичудесами? Не слишком ли быстро изменил мудрец своему учению? Не будем торопиться в выводах. Еще сидя под "деревом просветления",Гаутама был охвачен сомнениями: поймут ли его люди? Он решил призвать напомощь свои способности, выработанные упражнениями для того, чтобы привлечьвнимание и внушить доверие. Но ни на минуту не оставлял он мысли о Дхамме. Теперь же, когда почва была подготовлена, он обратился к толпе народа имонахов с проповедью. Припомним, что Кашьяп и его ученики былиогнепоклонники и верили, что в огне сокрыта божественная сила. Эта вера былане чужда и Гаутаме, но он осмыслил ее совсем иначе. Стоя на холме Гайяширша,видя перед собой выжидательные взоры учеников, он заговорил об огне. Онразвернул перед слушателями картину мятущейся Вселенной, которая неустаннобурлит как бушующее пламя. И этому беспокойному огню он противопоставилтишину Нирваны. "Все горит, о монахи! - восклицал он. - Все в мире объято пламенем. Нокаким образом, о монахи? Взор наш горит; видимые вещи горят; горятвпечатления от видимого; соприкосновение взора с видимыми вещами - приятноеили неприятное, безразлично - также горение. Но каким же огнем пылает всеэто? Поистине все горит огнем похоти, огнем гнева, огнем незнания, гориттерзаниями рождения, увядания, смерти, скорби, стенаний, страдания, печали иотчаяния. И ухо горит, и звуки горят. И вкус, и обоняние - горение. Телонаше в огне; осязаемые предметы горят, и самый дух наш объят огнем, пылаютмысли наши. И вот, постигнув все это, о монахи, ученик, наставленный в благородныхистинах, переполняется утомлением ко взору, и к вещам видимым, и квпечатлениям ума, на них основанным; утомляется он и слышимым, и ощущаемым,и мыслью. И, равнодушный ко всему этому, он свергает с себя одежду страстей,становится свободным от них. Освободившись же от них, он ощущает своюсвободу и реально постигает, что способность к перевоплощению истощена внем, что совершенна святость, выполнена обязанность и дальнейший возврат вэтот мир уже более невозможен"/9/. В этой знаменитой речи ярко проявились главные черты мирочувствияГаутамы. С юных лет дух его страдал от каждого соприкосновения с неустанноволнующимся миром. И ощущения, и чувства, и мысли - все жгло его и ранило.Покой! Покой! Только покой - вот спасение от мирового огня, пронизывающегобытие. Заметим: ни слова о Боге, о молитве, об уповании. Одно лишьстремление к освобождению от всего, к концу бесконечной вереницывозрождений. Для познавшего, для победившего нет власти Кармы, он вознесеннад пламенем собственной силой, собственной волей. Он выше всех космическихсфер, выше Брамы, выше всех богов и духов. Безусловно, подобные переживания были свойственны не только одномуГаутаме. Широкий отклик, который получила его проповедь, уже с самого началакрасноречиво об этом свидетельствует. Пусть составители буддийских книг истарались приукрасить историю своего Татхагаты, пусть многое относится кобласти вымысла и благочестивой фантазии, ясно одно: Шакия-Муни быстроприобрел популярность в самых различных слоях общества. Слава о нем дошла идо самого раджи Магадхи - Бимбисары. Он пожелал видеть подвижника иотправился в селение Гайю со своей свитой/10/. Гаутама сидел в тени деревьев, окруженный слушателями, когда к рощеподъехал Бимбисара на великолепной колеснице. Увидев монахов, раджа в знакуважения отложил все свои регалии и, сойдя с колесницы, приблизился к группесидящих. Он почтительно склонился перед аскетами и приветствовал их. Впервый миг он не мог понять, кто же из них Будда. Гаутама сразу догадался,что величественный старец Кашьяп имеет куда более внушительный вид, и, чтобыизбежать неловкости, обратился к йогу: "Скажи мне, прославленный подвигами,что дал тебе отказ от огнепоклонства?" На этот вопрос Кашьяп не задумываясьответил, что оставил жертвы, ибо они вещают о видимом мире, а теперь онпостиг высшую правду и презрел все преходящее, всякое бытие. И тут же, наглазах у всех, столетний отшельник склонился у ног Совершенного. Эта сцена поразила раджу. Лучшего свидетельства величия и мудростиБудды ему было не нужно. Он внимательно выслушал слова нового учителя очетырех благородных истинах и, узнав, что и миряне могут исполнениемнекоторых заповедей получить долю в искуплении, объявил себя и свой дворпоследователями и защитниками Будды, Дхаммы и Сангхи. В заключение беседы Бимбисара предложил отдать во владение орденаВелувану, бамбуковую рощу, которая прежде служила радже для отдыха иразвлечений. Совершенный, молча склонив голову, с достоинством принял дар, авосхищенный Бимбисара пригласил его на следующий день к себе во дворец. Подарок царя был настоящей находкой для разросшейся Сангхи. Дело в том,что климат Индии характеризуется строго периодическими ритмами муссонов. Вопределенное время года "ясное небо внезапно темнеет, и разражается буйныйливень, иногда с громом и молнией; при этом растительная и животная жизньразрастается и обнаруживается вся враждебная человеку мощь природы"/11/. Вотв эти-то дождливые периоды, которые длятся около четырех месяцев, бхикшу,которые обычно странствовали, проповедуя и прося подаяния, собиралисьвместе. Бамбуковый парк стал таким первым постоянным убежищем ордена, первымпрототипом буддийского монастыря. Покровительство Бимбисары было еще одной крупной победой Будды, а вглазах народа необычайно подняло его авторитет. В то утро, когда Совершенныйотправился во дворец раджи, бамбуковая роща наполнилась людьми всехсословий. Огромная толпа сопровождала Гаутаму и его монахов во дворец.Бимбисара почел за честь лично служить гостям. Он решил отныне снабжатьСангху всем необходимым. Однако Будда, невзирая на все эти почести, не переменил своего образажизни и образа жизни монахов. По-прежнему ходил он от дома к дому спротянутой чашей в руках, по-прежнему молча стоял у дверей, опустив глаза, имолча отходил, наполнили ему чашу или нет. По-прежнему одеждой его быложелтое рубище. Однажды во время пребывания Будды в Раджагрихе один из его монахов поимени Асваджит шел по улице, прося подаяния. На лице его была такая ясностьи безмятежность, что он привлек внимание молодого брахмана Шарипутту. Этотюноша вместе со своим другом Могалланой с ранних лет увлекался философией ислушал прославленных мудрецов. Оба друга прошли хорошую школу подвижничествапод руководством известного раджагрихского муни Шанджайи, но в своихисканиях они не обрели полного удовлетворения. Ни философы, ни аскеты недали им того, к чему они больше всего стремились. Их целью было обретениетой внутренней гармонии, которая делает человека счастливым и стойким средижитейских бурь. Поэтому-то Шарипутта так заинтересовался нищим монахом, лицокоторого было озарено внутренним светом тишины и радости. Юноша подошел к Асваджиту и спросил, к какому он принадлежит ордену,кто его наставник и в чем сущность его учения. Асваджит чистосердечнопризнался, что он слишком недавно принял посвящение и поэтому не можетподробно изложить учение своего гуру - наставника. - Мне не нужна буква, - настаивал Шарипутта, - раскрой мне только духвашего учения. - Совершенный, - ответил Асваджит, - объяснил причину возникновениявсех причинных вещей, а также прекращение их. Вот учение великогосвятого/12/. Для человека несведущего эта туманная фраза могла бы показаться лишьнабором слов, но Шарипутта, изощренный в тонкостях брахманской диалектики,мгновенно понял, что здесь за краткой формулой кроется учение о прекращениистрадания. Кто знает, не нашел ли гуру этого необыкновенного монаха ключ кзагадке, над которой вот уже столько веков бьется человеческая мысль?Шарипутта не стал колебаться слишком долго и вместе со своим другомМогалланой поспешил к Будде. Правда, говорили, что их наставник Шанджайяпытался препятствовать их обращению, но и на этот раз проникновеннаямудрость и умелый подход Гаутамы взяли верх. Очевидно, Будда сразу же почувствовал в новообращенных особородственные души. Их путь был сходен с его путем, их интересы, стремления,вкусы были общими. Отныне они будут его верными помощниками, любимымисоратниками и друзьями, "учениками правой и левой руки". Любовь к этим двуммолодым брахманам - одна из тех живых человеческих черт, которыепроглядывают через канонические трафареты Типитаки. Эта любовь неускользнула от окружавших Будду монахов. Не обошлось и без ревности, иСовершенному пришлось оправдывать свои чувства рассказом о заслугахШарипутты и Могалланы в их прежних воплощениях. Кстати, это был его любимыйспособ выходить из трудных положений или пояснять свои идеи. Обращение это принесло Будде и другие неприятности. Оно получилоширокую огласку в городе и послужило сигналом к общему недовольству жителей."Этот монах Гаутама грозит своими проповедями обезлюдить нашу страну, -роптали все, - он принуждает стольких жен к насильственному вдовству! Ужецелая тысяча перешла в монашество". Словом, буддийская пропаганда сталавызывать тревогу в городе. И было о чем беспокоиться. К шакийскомуотшельнику действительно примкнули огромные толпы и, поклявшись в верностиБудде, Дхамме и Сангхе, обрили головы и надели желтые рясы. Бегство от мираприняло в Раджагрихе опасные размеры. Легенды гласят, что Совершенному достаточно было нескольких дней, чтобыуспокоить ропот. Тем не менее в скором времени он покинул столицу Магадхи.Прошло около четырех лет с "ночи просветления". И эти годы не оказалисьбесплодными для Сангхи. Нищий шакий со странными притязаниями стал теперьглавой огромного монашеского ордена; он был окружен талантливыми ипреданными учениками, образованной молодежью из влиятельных домов; егопризнал учителем прославленный йог Кашьяп со всеми своими последователями;он приобрел покровительство могущественного раджи и стал хозяином вВелуванском парке. Несметное число обращенных свидетельствовало онепрерывном росте его популярности. Чем же объяснить такой успех? Буддийские тексты уверяют, что немалоспособствовало этому делу боги, которые неотступно сопровождалиСовершенного; но сам Будда вряд ли бы согласился с таким объяснением, хотябы даже потому, что он относился к богам довольно презрительно и уговаривалсвоих последователей не приносить им жертв. Существенным фактором успеха нужно признать необычайное личное обаяниеТатхагаты. Удивительная притягательность и тонкое психологическое чутье,нежный вкрадчивый голос, привлекательная внешность, ореол святости ибесстрастия - все это не могло не оказывать колоссального воздействия наокружающих. Древняя Индия была довольно равнодушна к личностям, она прошламимо даже таких своих гениев, как создатели Упанишад. Но в буддийскихписаниях сквозь схематические построения, сквозь догматические аллегории инивелирующие покровы легенды мы и сейчас продолжаем ощущать веяние мощнойиндивидуальности. Правда, в некоторых интерпретациях истории фактор личности нередкосбрасывается со счета. Так, есть попытка вывести происхождение буддизма изсоциально-экономических отношений Индии того времени. Утверждают, будтоучение Гаутамы возникло "в результате победы рабовладельческих отношений надтормозившим их развитие консервативным влиянием сельской общины" /13/. Но такая трактовка религиозной жизни обнаруживает полнейшее непониманиеее природы. То, что привело Сиддхарту к мироотрицанию: старость, болезни,смерть, страдания, - не есть свойство какой-то эпохи или экономическойформации. Многие люди как в Индии, так и за ее пределами сталкивались сфактом человеческих бедствий. Но ни один из них не стал Буддой. Новаярелигия, как новое видение мира и человека, как новое откровение и новоепостижение, всегда зарождается в глубинах человеческой личности. И именночерез такую личность, поднявшуюся над другими, и проникает в народные массывлияние нового учения. Но этим, разумеется, еще не исчерпываются причины распространениябуддизма. Очень важно и то, что Гаутама, в сущности, первым обратился спроповедью к простому народу. Прежде религиозная проповедь в Индии была лишьпоучением для посвященных, теперь же Будда и его последователи заговорили вовсеуслышание о страдании и пути избавления от него. Старый непонятный языкбыл оставлен. Будда обращался к массам на общедоступном диалекте пракрите.Он был добр, прост в обращении, не требовал жертвоприношений; он был непохожна напыщенных брахманских жрецов, которые, принимая от народа деньги,считали всякое соприкосновение с ним осквернением. Но и этого мало. Не могут же только способ и форма проповеди доставитьей популярность; ведь и джайнисты, и другие сектанты этого времени неуступали членам Сангхи в демократичности и личных дарованиях. Может быть, всамом учении Будды мы найдем ответ на свой вопрос? "Четыре истины", провозглашенные Буддой в Бенаресе, были лишьквинтэссенцией доктрины. Они требуют раскрытия в свете других высказыванийБудды и всей буддийской религиозной традиции. Итак, нам нужно рассмотреть учение Дхаммы в целом, как его понимали самоснователь и его непосредственные ученики.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава десятая ОСНОВАНИЕ САНГХИ. 1. Асвагоша, с. 163. Титул Татхагата, который обычно передают как"Возвышенный" или "Совершенный", трудно переводим. Согласно одному избуддийских толкований, он означает существо, "приходящее" в мир и уходящееиз него. Это связано с верой в то, что Гаутама не был первым Буддой, ноодним из "просветленных". См.: Е. Come. Buddhism, p. 36. 2. Дхамма-чакка-паваттана-Сутта, 5-8; Асвагоша, с. 169. О вариантахизложения "Четырех истин" см.: В. Кожевников. Буддизм в сравнении схристианством, т. 2, с. 10. 3. Lalitavistara, 26. 4. Mahavagga, I, 9. 5. Дхаммапада, VII, 90-92. 6. Дхаммапада, VII, 94-99. 7. Предание называет его "риши", т. е. святым поэтом (Асвагоша, с. 175;Mahavagga, I, 20, 24.-SBE, XIII). 8. Mahavagga, I, 19. 9. Mahavagga, I, 22. 10. Асвагоша, с. 178; см.: Г. Ольденберг. Ук. соч., с.181. 11. S. Levi. Введение к книге Indian Temples, Oxford, 1952. 12. Асвагоша, с. 184; Mahavagga, I, 24. Эти краткие слова Асваджитыстали впоследствии считаться одной из важнейших формул буддизма. 13. А. Кочетов. Буддизм. М., 1965, с. 41. Глава одиннадцатая ЦАРСТВО СТРАДАНИЙ Весь мир стонет в отчаянии. Сутта - Нипата, 4 Будда пришел к своему учению, пройдя через годы разочарований ипроникнувшись отвращением к жизни. Это внесло в его доктринупессимистическую тональность, оттенок печали и усталости мысли. Великийкшатрий был одним из первых экзистенциальных философов. Яснее, чем кто-либопрежде, осознал он затерянность человека среди непонятных миров, которые,словно коридоры страшного сновидения, бесконечно переходят один в другой, икажется, нет выхода из этого однообразного лабиринта. И в этом заколдованноммире, где обречена блуждать душа, ее волнуют не отвлеченные соображения, аотчаянное желание выбраться. Это желание - центральный нерв буддизма. "Как великое море, - говорил Гаутама, - пропитано только одним вкусомсоли, так и это учение и этот устав проникнуты только одним стремлением -стремлением к спасению"/1/. В другом месте он говорит, что многие великие тайны бытия он не открылсвоим последователям, ибо, по его мнению, решение их "не способствуетсовершенствованию в святой жизни и, следовательно, не ведет к отречению отземного, к гибели всякого удовольствия, к прекращению преходящего, к миру, кпознанию, к просвещению, к нирване". Итак, всякая метафизика на первыйвзгляд отбрасывается. Но отбрасывается не по причинам гносеологическим, а всилу того, что занятия ею отвлекают от дела спасения. Именно поэтому мы встречаемся со странным противоречием в словах Будды.С одной стороны, незадолго до смерти он говорит любимому ученику, что онничего не утаил от своих слушателей. Но в то же время известно егоизречение: "То, что я узнал и не поведал вам, гораздо больше того, что я вамповедал"/2/. Одним словом, хотя Гаутама, очевидно, и размышлял над вопросамибытия и выработал определенный взгляд на важнейшие из них, ученикам своим онсчитал нужным говорить лишь о том, что касается непосредственно деладуховного освобождения. Как говорят, он даже сформулировал Авьякатани -десять вопросов, которые, по его мнению, безразличны с точки зрениячеловека, жаждущего спасения/3/. Это вопросы о том, вечен ли мир, конечен лион, тождественна ли душа телу, бессмертен ли познавший истину и т. д.Пожалуй, с нашей точки зрения это не такие уж безразличные вопросы, ноГаутама полагал, что если найден выход из темницы, то незачем отвлекать себяразмышлениями об ее устройстве. Однако человеку трудно погасить в себе естественное стремление кпознанию мира. Поэтому и Будда не смог удержаться от размышления надАвьякатани/4/. В его проповедях и изречениях сквозит определеннаяметафизическая система, которую он старательно прячет под агностическойфразеологией и выпадами против бесполезной схоластики. Эти выпады, поройдовольно резкие, и частые заявления о том, что человек неспособен постигнутьсущность мирового процесса, для многих заслонили подлинный характер ученияГаутамы и прибавили к числу его адептов самых неожиданных людей. ПозитивистыЕвропы в XIX в. рукоплескали ему: "Буддизм - это единственная религия,которая обходится без сверхъестественных доказательств и сверхчеловеческогоавторитета"/5/. Они видели в нем "научное объяснение великого факта зла,существования зла"/6/. Эту иллюзию поддерживали и некоторые школы буддизма.Так, когда в 20-е годы нашего века началось планомерное истреблениебурятского буддизма, ламы выпустили брошюру, в которой говорилось окоммунистическом характере учения Будды/7/. А в связи с недавнимпразднованием 2500-летия буддизма известный бирманский деятель, выступая вНью-йоркском университете, говорил о буддизме как о "научной теории"/8/. Другие авторы, подчеркивая в учении Будды этический идеал, видят в немпреимущественно жизненно-практическую философию/9/. Разумеется, не обошлосьи без попытки причислить Будду к лику предшественников марксизма /10/. С другой стороны, японский философ Судзуки и другие последователи такназываемого дзэн-буддизма утверждают, что учение Шакия-Муни - это толькопуть к мистическому озарению, которое приобщает человека к сущностибытия/11/. В этом же плане толкуют буддизм и сторонники теософской егоинтерпретации/12/. Кто же прав? И почему такая разноголосица? Одной из главных причин превратного толкования буддизма являетсянеобъятная широта самого буддизма. ОН как бы предстоит миру во многих ликах:его невозможно свести только к религии, только к философии, только к этикеили "технике созерцания". Если сегодня поверхностному взгляду кажетсявозможным отделить обрядовую практику и мифы буддизма от его сложнойфилософии, то в раннем периоде все эти разнородные элементы составляли какбы нерасчлененное единство. Немалым препятствием в изучении наследия Будды остается итерминологическая неясность буддийских писаний. Это отнюдь не являетсяспецифической чертой лишь философии Гаутамы. Как мы видели в предыдущихглавах, она присуща всему индийскому мышлению. Значение термина с легкостьюи без всяких оговорок меняется в зависимости от того, куда он поставлен, кфилософскому или популярно-народному толкованию относится. Отсюда путаница впонимании, неправильные переводы и тысячи всевозможных недоразумений. Взять, например, слово "Дхарма", звучащее на палийском языке как"Дхамма". В древнеиндийской литературе оно обозначает и правило, и ритуалы,и обычаи, и закон, и нравственность, и истину. От этой расплывчатоститерминов не был свободен и Будда. Он называет свое учение, свой законДхармой, и одновременно, как мы увидим, дхармами в Трипитаке обозначаютсядуховные первоэлементы мира/13/. Другой причиной искаженного понимания учения Будды явилось неправильноепользование источниками. Старые специалисты по буддизму полагали, что"изначальная" доктрина Гаутамы отражена главным образом в первых двух частяхТрипитаки, а последняя часть, Абидхарма-Питака, содержащая философскиетрактаты, рассматривалась ими как позднее искажение первоначальной традиции.Теперь установлено, что возраст трактатов нисколько не моложе возрастапервых Питак, и поэтому для понимания метафизики раннего буддизма Абидхармастоль же (если не более) важна, как Винайя и Сутры/14/. Итак, следуя указанию самого Гаутамы, обратимся к его учению исходя изпровозглашенных им Четырех великих истин.Первая благородная истина гласит: "Все в мире полно зла и страдания". Будда и его ученики не устают на самые различные лады повторять этоутверждение. Они не жалеют никаких красок для того. чтобы рассеятьмноговековую иллюзию, которая туманит ум человека: иллюзию самодовлеющейценности этого мира и его благ. В этом они не оригинальны. О мировомстрадании и суетности земного говорили еще в древнем Вавилоне и Египте. Иособенно громко этот мотив звучал в индийской религии. Но, пожалуй, вершинойжизнеотрицания явился все-таки Будда. Никто до него не находил таких сильныхвыражении, таких беспощадных оценок для временной жизни. Оглядываясь вокруг, Будда с болью и мукой ощущает безостановочный бегвремени, всеобщую разрушимость и мимолетность. Это главный упрек, который онбросает мирозданию. "Человек, срывающий цветы", т. е. тот, кто закрываетглаза на эфемерность жизни, для него - жалкий слепец. "О, быстро проходит эта жизнь! - восклицает он. - Весь мир стонет вотчаянии. Пойми это и оставь свое жилище! То, чем дорожит человек, о чем он думает: это мое, - разве удержит он усебя, умирая?.. Пойми это и, следуя по моим стопам, не задумывайся более опокинутом мире"/15/. Рассказывали, что Совершенный обратил в свою веру жену раджи, пробудивв ней сознание непрочности счастья. Он, по словам легенды, создал прекраснуюженщину, которая пошла ей навстречу и у нее на глазах с непостижимойбыстротой прошла все ступени жизни, в конце концов превратившись вморщинистую старуху. Эта наглядная проповедь так поразила жену раджи, что стого дня она стала верной последовательницей Будды. Гаутама безжалостно отбрасывал все земные утешения, призывая смотретьправде в глаза; он намеренно отворачивался от всего прекрасного в мире.Развивая старые мотивы из Упанишад, он изощрялся в поношении телесныхудовольствий и самого тела. Сурово осуждал он людей, которые способнывеселиться, забывая о всеобщей скорби. "Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит? Покрытыетьмой, почему вы не ищете света? Взгляни на сей изукрашенный образ, на тело, полное изъянов,составленное из частей, болезненное, исполненное многих мыслей, в которыхнет ни определенности, ни постоянства. Изношено это тело, гнездо болезней,бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет концом своим -смерть"/16/. "Увы, недолго тело это проживет на земле, отверженное, бесчувственное,как чурбан, бесполезное"/17/. Буддийские писания пестрят подобными изречениями; земное веселье - лишьугар, тело - это живой труп, его, в сущности, даже нет, ибо оно лишь наборчастей, готовых вот-вот развалиться. Анализируя все существующее, разлагаяего на составные части, Будда приходит к мысли о призрачности мира: всенепрочно, все разрушается, все уносится неведомо куда. Демон смерти царит воВселенной. "За всякой вещью, - говорит Совершенный, - которая манит человека кобладанию ею, притаился Мара"/18/. Этот злобный обольститель лишь тогдаутратит над человеком силу, когда тот поймет, что все преходяще. "Ктосмотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видитцарь смерти". Итак, все дороги жизни ведут в мир страданий. Поняв эту Разрушительнуюистину, человек может найти в ней своеобразное горькое удовлетворение. Всесуетно, все исчезает, как туман, вся Вселенная охвачена непрестаннымумиранием. Это закатное, вечернее чувство пронизывает все учение Будды. Ноему мало указать на факт всеобщей агонии. Он, как и брахманы, учит, что мыоплакиваем гибель преходящего лишь из-за авидьи - нашего незнания. "Тучейневедения омрачился мир". Знание, достигнутое мудрым, дает всем спасение отМары. Это знание заключено в Дхамме, блажен тот, кто обладает ею. Эти-то частые сетования на авидью и призывы к знанию дали некоторымевропейским историкам повод для одностороннего понимания буддизма. Им сталоказаться, что Гаутама был чуть ли не предшественником создателейестественнонаучных принципов XIX в. и ставил разум во главу угла приобъяснении мира. Другие авторы, как уже было сказано, видели в Буддепредтечу позитивизма. Так, Т. Рис-Дэвидс, один из виднейших специалистов побуддизму, писал в прошлом столетии: "Контизм оказал большую услугучеловечеству, научив его солидарности человеческой расы. Но буддийскаятеория кармы составляет попытку развить подобную, но еще более широкую идеюза пятьсот лет до Р. X."/19/. Не говоря уже о том, что идеей солидарностичеловечество меньше всего обязано философии Огюста Конта (ибо такаясолидарность коренится в идеалах мировых религий), в высшей степени странносравнивать Гаутаму и основателя позитивизма. Ничего "научного" в обычномсмысле этого слова в буддизме нет. То знание, о котором говорил Гаутама икоторое он считал орудием спасения, отнюдь не позитивное, рассудочноезнание. "Не по учености, не по преданию, не по знаниям назовется человекмудрым, - говорил он, - только того, кто шествует без печали, свободный отжеланий, затворившийся в себе, в уединенном раздумье, назову я мудрым.Подлинное познание сосредоточено в "четырех благородных истинах"/20/. Онодостигается не изучением природы, а самоуглублением. Более того: простоечувственное познание, с которым имеет дело наука, относится, согласно учениюБудды, к иллюзорной, переменчивой стороне бытия. Такая "интуитивистская"гносеология должна была бы защищать буддизм, как и учение Лао-цзы, отстилизации под позитивизм. В этом можно убедиться на примере того, как Буддарассматривает проблему зла. Он не ограничивается простой констатациейбедственности и скорбности мира, т. е. внешней, наглядной стороной дела. Онуказывает на таинственную сущность вещей, на метафизическую неизбежность злав извечном колесе существования.Однажды вечером, когда полная луна освещала учеников, сидевших впочтительном молчании вокруг Совершенного, он окинул их взглядом и произнесзнаменательные слова, в которых объявил ложным весь окружающий мир. Почемуложным? Потому что все на земле, под землей и в космических мирах - составнои, следовательно, подвержено разрушению. "Нет неизменной сущности в этоммире". Все непрерывно течет, изменяется, пребывает в бесцельном беге.Блаженство - это покой, но во Вселенной мы нигде не можем найти его. Куда бымы ни бросили взгляд, повсюду томление, неудовлетворенность, неустаннаяпогоня за собственной тенью, разрушение и новое созидание, которое в своюочередь несется навстречу гибели. Когда же и почему возникло это всемирное кружение, составляющее самуюсущность бытия? Будда не отвечает на этот вопрос. Его последователиутверждали лишь, что "с безначального времени" шесть типов существ (добрыедухи, демоны, люди, животные, адские жители и суетные томящиеся души)заблудились, "как спящий во сне"/21/. От этой затерянности в бытии невозникает ничего, кроме иллюзий и мук. Но что же породило все страждущие существа и где корни самого их бытия?Бытие, отвечает буддизм, есть лишь извечное волнение дхарм. Что же это?Частицы? Нет. Духи? Нет. Не может человеческий язык дать определение мировымэлементам. Но из них слагается все - и материальный мир, и духовно-душевный.Они различаются между собой по типу своего проявления. Поэтому буддийскиефилософы делят их на категории и пытаются даже определить число этихкатегорий. С неуловимой для обычного восприятия быстротой бегут друг за другомвибрации дхарм, порождая образ преходящего существования. Поэтому нет ничегонеизменного в мире. Нет и постоянного "я", души, как нет и постоянноготела/22/. Здесь Будда удивительно приближается к догадкам своего современникаГераклита о природе мира. Недаром в "огненной" проповеди в Гайе Буддаговорил о пламени, которым объят мир. Впоследствии мы увидим, что изсохранившихся изречений эфесского мудреца можно заключить, что и он считалжизнь, бытие - порождением огня*. Буйная пляска пламени в костре или очаге,неугомонный поток, магнетически приковывающий взор человека, есть отражениеВечного Огня - основы мироздания. Но не только Будда и Гераклит учили обэтом бытийном пламени. В гимнах Риг-Веды, в Библии, в Упанишадах, у греков иу персов - всюду огонь есть символ реальности Божией. Неосязаемое напряжениеэнергии, невещественные вибрации, ураган скрытых от взора первоэлементов -вот на чем зиждется мироздание, согласно этим учениям/23/. ---------------------------------------------------------------------*См. книгу четвертую "Дионис, логос, судьба" От Гераклитова огня и буддийских дхарм протягивается нить к "идеям"Платона, "формам" Аристотеля, "универсалиям" средневековых реалистов,"монадам" Лейбница и Шарля Ренувье. А в наши дни мы являемся свидетелямитого, как человеческий разум и наука двинулись навстречу скрытым интуициям.И когда буддийская философия говорит о неуловимости потока дхарм, не есть лиэто предвосхищение теории квантов? И не подтверждает ли Вернер Гейзенбергучение о неописуемости дхарм, когда говорит, что "атому современной физикивсе качества чужды, непосредственно к нему не имеют отношения вообще какиебы то ни было материальные качества, то есть любой образ, какой могла бынаша способность представления создать для атома, тем самым ошибочен"/24/?Не приходится поэтому удивляться, что такие современные физики, какШредингер или Оппенгеймер, были серьезно увлечены мистической философиейВостока. Будда пришел к учению о дхармах и мгновенности их проявлений черезнепобедимое ощущение мимолетности, эфемерности всего. Поэтому из скорбнойпочвы взошел и печальный цветок. Не сама теория мироздания была важна дляГаутамы, а тот вывод из нее, который гласит, что мир есть страдание и,следовательно, зло. Не "мир во зле лежит", а сам по себе он извечно построенна принципах зла, мучения, несовершенства. В этом приговоре миру Будда, как мы видим, не пощадил и человеческойдуши. Если брахманисты, признавая мир суетным и иллюзорным, понимали,однако, что человеческое "я" причастно Вечному и Непреходящему, Гаутамавосстал и против этого. Для того чтобы внушить ученикам эту непривычную и неестественную мысль,он углублялся в беседах в самые изощренные тонкости психологическогоанализа. С виртуозностью монаха, познавшего все изгибы человеческой души, ондробил и кромсал ее во всех направлениях. Он стремился показать, чтовытекающая из вибрации и смены дхарм человеческая личность, в сущности, неболее чем агрегат. Классифицируя дхармы, производящие "иллюзию я", Буддаразбил их на пять главных групп, или скандх/25/: 1. Рупа - чувственно-телесные элементы. 2. Самскара - элементы, связывающие дхармы в их чередовании. 3. Ведана - аффекты удовольствия, страдания и другие чувства. 4. Санджня - восприятие и понимание. 5. Виджняна - самосознание. Разлагая человека на эти составные элементы, Будда, однако, колебался врешении вопроса об индивидуальности. С одной стороны, его теория говорила,что в процессе жизни и смерти все эти элементы уносятся и преходят, аследовательно, "я" - лишь мираж. Но, с другой стороны, стоя на такойпозиции, он встречался с целым рядом непреодолимых внутренних и философскихтрудностей. Поэтому он нередко предпочитал отмалчиваться, когда его прямоспрашивали о душе. В сущности, он, пожалуй, никогда не заходил так далеко,чтобы отрицать всякое непреходящее основание в личности, но ему хотелосьрассеять заблуждения касательно того, что есть истинный человек. Обращаясь ксвоим первым последователям, он утверждал, что истинным "я" не может быть ниРупа, ни Самскара, ни Ведана, ни Санджня, ни Виджняна ибо все онинепостоянны и подвержены изменениям/26/. Как-то один монах спросил Будду, существует ли атман "я", ноСовершенный молчал. Тогда, может быть, "я" нет? - продолжал спрашиватьмонах. Но Будда опять ничего не ответил. Когда же после ухода монаха ученикивыразили удивление по поводу уклончивости наставника, он сказал, что своиммолчанием он хотел избежать защиты двух неправильных идей: о постоянстве иоб уничтожении/27/. Из-за отказа Будды дать ясный ответ о душе многие буддисты последующихпоколений расшифровывали его молчание в самом радикально-отрицательномсмысле. Знаменитый индийский мудрец Нагасена, живший через 300 лет послеГаутамы, ярче всех выразил эту тенденцию. В беседе с греческим царемМилиндой он облек в популярную форму свои воззрения, которые века спустявозродятся в философии Юма и Рассела/28/. Царь Милинда был немало изумлен, ознакомившись с причудливым учениембуддийского философа, который, не смущаясь никакими парадоксами,проповедовал отсутствие какой бы то ни было постоянной сущности, в частности- индивидуальной души. - Вы говорите, что ваши братья по ордену называют вас Нагасеной. Но чтоже такое Нагасена? Не хотите ли вы сказать, что волосы на голове - этоНагасена? - Я не говорю этого, великий царь. - А может быть, волосы на теле? - Разумеется, нет, великий царь. - Тогда не означает ли Нагасена ногти, зубы, кожу, мясо, жилы, кости,жир или мозг? - Нет, великий царь. Тогда Милинда перечисляет каждую из пяти скандх, но получает на все этоотрицательный ответ. - Почтенный, - сказал царь, - может быть, все они вместе: Рупа,Самскара, Ведана, Санджня и Виджняна - составляют Нагасену? Или кроме этогоесть еще что-либо такое, что и будет Нагасеной? - Нет, великий царь. - Если так, я уже устал от вопросов и так и не узнал, что же такоеНагасена. Нагасена - это пустой звук. Кто же тогда Нагасена, которого мывидим перед собой? - Великий царь, вы сюда прибыли пешком или на колеснице? - Я прибыл не пешком, а на колеснице. - Если вы, великий царь, прибыли сюда на колеснице, то скажите: чтотакое колесница? Не дышло ли это? - Нет, почтенный. - Не ось ли - колесница? - Нет, уважаемый. - Не колесо ли, не остов ли, не упряжь ли, не ярмо ли? - На все этоцарь отвечал: "нет". - Тогда, значит, все эти части составляют колесницу? - Нет, господин. - Тогда, может быть, есть что-то вне их, составляющее колесницу? - Нет, почтенный. На это Нагасена иронически заметил, обращаясь к свите: царь Милиндасказал, что приехал в колеснице, но когда его попросили объяснить, что такоеколесница, он не мог в точности сказать, что именно он утверждал. Подобного рода диалектику пускали в ход сторонники "левого крыла" вбуддизме для разрушения учения о единстве "я", казавшегося им предрассудком.Но на самом деле сравнение "я" с механическими устройствами видимых вещейспособно было лишь вести к недоразумениям. Ни Нагасена, ни даже сам Будда необратили внимания на удивительную специфику психических и духовныхпроцессов. Эта специфика не позволяет безнаказанно дробить их. Всякий раз,когда производится подобный неправомерный "анализ", перед нами остается лишьизуродованный труп душевной жизни, но подлинная ее сущность ускользает.Слово "колесница", действительно, есть условное обозначение ряда вещей,механически связанных друг с другом. Совершенно иную природу имеетчеловеческое сознание. Буддийское учение часто сравнивают с философией Бергсона.Действительно, между ними есть точки соприкосновения, хотя бы в понятии онепрерывном процессе и в учении о познании путем созерцания. Но в подходе кдуху они настоящие антиподы. Бергсон говорил о бесполезности механическогодробления единого духовного потока. Он указывал на то, что наша логика,"логика твердых тел", не в состоянии охватить живое и реальное единствосознания. Бергсон положил начало новому пониманию духовного бытия, отбросивнезаконные аналогии с неодушевленными предметами, которыми злоупотребляли нетолько буддийские мыслители/29/. Для характеристики единства сознания в современной философии используютдаже особый неологизм - "сплошность"/30/. Эта "сплошность" идет рука об рукуеще с одной важной чертой. Когда мы пытаемся анализировать "переливы" илипусть даже, если угодно, скандхи, то сам этот анализ возможен лишь в силунекоего особого единства, с позиций которого мы можем судить омножественности. Как бы ни был быстротечен поток наших внутренних"переливов", он возможен вообще как нечто связанное лишь благодаря некоему"общему знаменателю". Будда, в отличие от некоторых буддистов, понимал необходимость поисковэтого единства. Но, очевидно, к более или менее ясным выводам он не пришелили не пожелал их сформулировать. Благодаря этому его учение в вопросе одуше и "я" получило черты странной двусмысленности. Двусмысленность этапорождалась, с одной стороны, теорией вибрации дхарм, а с другой стороны,Будде все же нужно было опереться если не на "я", то на что-то егозаменяющее. Без этой опоры ему невозможно было бы строить свое толкованиеучения о сансаре и Карме, т.е. учение о второй благородной истине, гласящей,что "причина страданий открыта".

ПРИМЕЧАНИЯ

Дата добавления: 2014-12-25