Падение Древа

Последний блок представлений и мифов, в котором просматриваются рудименты растительной вертикали, может находиться в какой-то взаимосвязи с такими мифами, где причиной потопа является падение чудесного дерева и извержение вод, или даже крови, из его ствола. Этот мотив, довольно далекий от реальности и основанный, главным образом, на определенной мифологической системе представлений о мире (хотя из стволов некоторых видов бамбука, банана и можно извлечь немного воды), в значительной степени позволяет пролить свет и на мифологему потопа, и на многие другие темные места традиционного мировоззрения. Наиболее характерные примеры встречаем у некоторых сибирских и американских народов. Так, по ненецкому мифу потоп произошел от падения священной березы с семью ветвями и семью корнями — корни ее подгнили, и из упавшего дерева хлынула вначале кровь, а затем огромный поток воды⁵⁰⁵. А по легенде аккаваи (Британская Гвиана) великий дух вырастил когда-то чудесное дерево, на котором и вокруг которого произрастали все растения и злаки; его сын рубит это дерево, чтобы рассадить его по земле, но вода из пня, «сообщавшегося с великим водным бассейном где-то в недрах земли», хлынула и затопила все вокруг, причем в самом пне при рубке уже стояла вода с пресноводной рыбой всяких пород⁵⁰⁶ (ср. представления душ в виде рыб). У перуанских индейцев «во множестве мифов рекой становится срубленное мировое древо» ⁵⁰⁷.В китайской мифологии падает столб, поддерживавший небо, из-за козней против богини Нюйва некоего Гунгуна, заливавшего водой ее владения; богиня затем заделывает дыру в небе драгоценными камнями⁵⁰⁸. Мифологема потопа в связи с падением дерева представлена и в известном мифе маори, только здесь этот блок явно связан с разделением неба и земли: они разделяются их сыном Тане-Магута, «отцом деревьев», причем он при этом упирается головой в Мать-землю (т. е. «корнями вверх»), а его брат, бог бури, устроил огромное наводнение и расколол его ствол в щепки⁵⁰⁹.

Глухие отголоски подобной мифологемы можно встретить у самых различных народов, в том числе и у славян: так, в южнославянском фольклоре известен сюжет о виле, которая прятала воду в сухом дереве — некий герой, отдаленно напоминающий громовержца, разбивает это дерево на мелкие кусочки и открывает путь двенадцати ручьям, предавая вилу смерти⁵¹⁰. И в греческих, и в славянских преданиях были распространены подобные сюжеты о порубке дерева дриады, нимфы, вилы, и даже дуб самой Деметры был срублен неким нечестивцем в ее роще, и из него заструилась кровь⁵¹¹. Принадлежность дерева женскому божеству, и особенно богине земли, в этих сюжетах весьма показательна. Если исходить из вышеизложенного предположения, что в виде Древа мыслилась когда-то пуповина «вселенской праматери», концентрирующая в себе и вокруг себя зародыши всего живого в мире, в том числе и новой земли, то становится понятно, почему в процессе «родов» нового мира это Древо-пуповина разрывается — падает, рубится и т. п., и почему именно с этим актом связано извержение вод.

Частью этого упавшего изначального Древа являлся, по-видимому, и ковчег, на котором спасаются основатели будущего человечества. По мифам в качестве его выступают колода, деревянная бочка или лодка, просто плывущее дерево или его обрубок, либо судно из особого дерева, плот — в том числе из плодов, или просто большой плод, например тыква, как это часто встречается в мифах южноазиатского региона (общая семантика последней говорит о ее возможном восприятии как аналога чрева; в данном качестве можно рассматривать и некоторые иные средства спасения — ступу, кожаный мешок, горшок, зерна в котором сравниваются с людьми, и др.)⁵¹² Однако ковчегу уподобляются и непосредственно плавучий остров, плывущая гора или кусочек земли, как, например, в мифе кетов: «Земля всплыла, на ней люди и звери»⁵¹³, т. е. человечество рождается вместе с эмбрионом земли. Собственно, ковчег и его аналоги — это новой мир в миниатюре, где собраны семена всего сущего, тот «рай», которому предстоит разрастись в новое мироздание. В фольклоре восточных славян глухим отголоском этой мифологемы является, вероятно, довольно распространенный мотив, до сих пор убедительно не интерпретированный, — рай плывет или дерево плывет («раем» именовалось в некоторых местах свадебное деревце):

«Пойду млада по двору, Взгляну млада по морю, Какой по морю рай плывет»;

«На речкi на быстрой Там рай плывет белинькяй» ^514.

Это дерево-рай в песне вылавливается из воды, приносится в избу и ставится на стол как многозначный символ мифической прародины и продолжения жизни. В сербских и болгарских песнях сами новобрачные могут рисоваться на плывущем дереве (порой варьирующемся с оленьими рогами)⁵¹⁵, уподобляясь спасающейся во время потопа первой человеческой чете. А в вологодских песнях на плывущем по реке к морю деревце явно изображаются души людей — солдатушек, вдовушек, девушек⁵¹⁶. Известны также песенные мотивы, в которых из плывущего явора, клена и т. п. изготовляется впоследствии храм, а во многих преданиях Русского Севера плывущее дерево указывает место будущего поселения или строительства церкви. Если мифологема плывущего дерева (рая, ковчега и т. п.) действительно восходит к образности рождения нового мира в результате разрывающейся «пуповины праматери», то, возможно, здесь скрывается объяснение смысла и одного странного предания, записанного нами в экспедиции в Солигаличском р-не Костромской обл. от старой жительницы: «Говорят, когда-то одна женщина деревце какое-то родила, умерла вскоре»⁵¹⁷, а также — изображения на амулете из Северной Индии женщины в позе роженицы, «из промежности которой вырастает дерево»⁵¹⁸.

Спасающиеся во время потопа люди и другие живые существа, как правило, находятся какой-то длительный период на горе среди воды, и часто — в ветвях растущего на ней дерева (порой это замена ковчега), питаясь его плодами или привязавшись к его стволу (создание нового поколения также нередко связано впоследствии с деревом — его древесиной, листвой, зачатием от сучка, бросанием плодов через голову, аналогичным бросанию камней по древнегреческому мифу и т. п.). Это пребывание в ветвях или у ствола дерева представляется также не случайным и полным сакрального смысла. В результате его люди могут превратиться в животных, или, зависнув в ветвях на волосах уже мертвыми, быть оживлены (как это произошло, например, с одной старой женщиной по микронезийскому мифу)⁵¹⁹. В мифах каренов (Бирма) два спасающиеся брата видят манговое дерево, свешивающееся вниз с небесного свода, младший ест его плоды и зависает в ветвях при спаде воды, а у тлинкитов Аляски ворон-демиург прикрепляется во время потопа клювом к небесному своду и висит десять дней⁵²⁰ (вспомним знаменитое висение и преображение Одина). Все эти и многие другие факты наводят на мысль, что допотопные люди (из которых спасаются лишь пара, чаще один человек, причем порою это женщина, реже — одна семья) — это первоначально всего лишь зародыши, или души людей. Как было отмечено выше, представление о местообитании последних на священном Древе, питание от его плодов — одна из наиболее распространенных мировых универсалий (ср., например, поверья о душах умерших детей у нганасан: на пути в страну мертвых они встречают сочное дерево и сосут это «дерево-мать», порхая вокруг него в образе птичек⁵²¹). На образ Древа жизни указывают многие детали в мифах о потопе, прежде всего местонахождение его на горе, а в одном индийском предании отмечен также пруд у его ствола, несмотря на бушующий вокруг потоп⁵²².

К тому же мифы о падении дерева во время потопа и спасающихся людях явно примыкают к блоку мифов о разрыве изначальной связи между небом и землей, где мифические предки обладают главным свойством душ-зародышей — бессмертием: так, по мифу австралийского племени аранда гигантское дерево, являющееся мостом с небом, кем-то срубается, или выдергивается его аналог копье-мост, и земные люди становятся смертными, а в мифе бенгальских кхази люди, взобравшиеся когда-то на ветви большого дерева, превращаются в звезды после его порубки⁵²³. Таким образом, можно предположить, что мифический «допотопный» период жизни «перволюдей» аналогичен внутриутробному, а «спасение из вод» — аналог рождению (ср. в русском весеннем фольклоре образ «утушки», которая вначале топит своих детей, а затем спасает одного — смысл этого странного мотива раскрывается как метафора идеи осуществленного рождения одного среди потенциальных зародышей⁵²⁴).

Не с этим ли связано, что спасаются во время потопа порой лишь дети? Так, в вельской саге по водам потопа плывет только колыбель с ребенком, а по литовскому преданию люди спасаются в ореховой скорлупе⁵²⁵ (известно, что орех — распространенный символ зародыша). К этому кругу примыкает и блок сюжетов о происхождении того или иного предка, царя, божества, святого, согласно которым они первоначально являются в виде приплывшего чудо-ребенка, причем порой — на дереве, либо внутри бамбука, как в хеттском мифе⁵²⁶ (ср. плавание в корзине по Нилу младенца Моисея, в бочке по морю — будущего царя Гвидона, и «чуркой» или «бревном» среди морских волн — Вяйнямейнена, на колене которого утка сносит яйца⁵²⁷). А в одном предании о Вишну говорится, что он во время потопа плавал на листе фигового дерева в образе крохотного дитяти по молочному морю ⁵²⁸. Тот же образный ряд обнаруживается при анализе некоторых народных песен: так, исследуя семантику литовского фольклора, Б. П. Кербелите приходит к выводу, что сюжет о плавающем по морю в лодочке молодце, появившемся после падения искорки со стоящего посреди поля дерева, — не что иное, как метафора зачатия, где плавающий молодец — образ зародыша в материнском лоне⁵²⁹.

Несмотря на декларируемую во многих мифологиях цикличность существования мира, по наблюдению ученых «мифы, рассказывающие о конце мира в будущем, до удивления мало распространены»⁵³⁰. Реально в большинстве традиций выделяется только два этапа — до потопа и после потопа, последний — как бы длящийся по сей день⁵³¹, причем два подобных периода противопоставляются и в тех мифах, где рождение человечества не сопровождается потопом. У перуанских индейцев, к примеру, четко противопоставлены «долюди» и люди — первые жили когда-то только при свете луны, и исход их из Матери-земли был связан с пещерами, реками, озерами⁵³². Интересно, что «допотопные» люди по греческому преданию были медными ⁵³³ (см. выше о вероятной символике этого определения, связанной с кровью). Медным рисуется и выходящий из моря и рубящий огромный дуб карлик-богатырь из «Калевалы», а в вариантах карело-финских рун птица вьет на первохолме медное гнездо, из упавших в море яиц которого возникают элементы мира⁵³⁴. Медные люди, явно имеющие отношение к «иному миру», встречаются и в русском фольклоре — в заговорах это медный человек где-нибудь на о. Буяне, некий стрелок: «Есть море-окиян, едет из окияна моря человек медян, конь под ним медян, и лук медян и стрелье медное... На мху стоит сосна золотая, на сосны золотой белка золотая. И пострелит медной человек белку золотую...»⁵³⁵ Удивительна перекличка этого мотива с китайским мифом, в котором чудесное дерево подверглось атаке монстра Чи-ю с медной головой и железным лбом (а по другой версии, это дерево однажды чуть не потопила Вода, поднятая Ветром)⁵³⁶. В русских сказках встречается сюжет, где герою помогает медный дядька, или Медный лоб, порой синонимичный Яге и связанный с ночью, лесом; известен также сюжет о добывании медной невесты из медного дворца, заключенного в яблоке⁵³⁷ (ср. выше мотив медных плодов на первозданном медном / каменном/ дереве из мыонгского мифа, где сказано также о «голосах женщин и девушек» в ветвях и о превращении двух главных ветвей в супружескую пару — творцов мира⁵³⁸).

В виде плодов винограда видит души умерших человек, посещающий рай в апокрифических сказаниях, — они «явилы ся грьздовиемъ»⁵³⁹; однако аналогичным образом рисуется в некоторых славянских преданиях и спасающийся от потопа человек — в виде висящего на виноградной лозе и питающегося ее гроздьями⁵⁴⁰. Образ виноградной лозы в некоторых ранних апокрифах — это вариант Древа жизни, или Древа познания: так, в «Откровении Варуха» ее сажает Сатанаил (наряду с четырьмя другими деревьями, посаженными другими ангелами) и затем обещает Еве бессмертие от ее плодов; после же насланного Богом потопа из рая выносится водой прут от этой лозы — его находит Ной и сажает с позволения Бога, обещающего жизнь от этой лозы⁵⁴¹. Развитие этого сюжета встречаем в апокрифических сказаниях о «крестном древе» — месте смерти и воскрешения Христа, выросшем из веточки изначального райского дерева — последнее якобы упало после грехопадения Адама и Евы и было вынесено из рая водами потопа ⁵⁴² (если вдуматься, весь этот сюжет укладывается в вышеизложенную мифологему и развивает ее — подобные прут, ветку, по-видимому, можно рассматривать и как аналог ковчега, и как аналог кусочка разрываемой пуповины праматери, от которой рождается новый мир, в данном случае — уже христианский). Ветка, или побег Древа жизни, принесенный с неба или со священной горы, фигурирует также в евразийском мифе об орле, который исследователи считают одним из древнейших⁵⁴³ и который явно примыкает к рассматриваемым мифологическим мотивам — как известно, во многих мифах о творении птицы (распространенный образ душ) связаны с изначальным деревом, кустом, растущим среди первозданных вод, среди таких птиц встречается и орел⁵⁴⁴.

Обратим внимание на немаловажный факт: вопреки утвердившемуся в научной литературе мнению о знаменующем начало творения становлении космической вертикали — вырастании мирового Древа, разделяющего небо и землю, манифестирующего победу Космоса над Хаосом, чаще во многих мифологиях и фольклоре можно встретить мотив падения, рубки или иного уничтожения чудесного Древа, после которого порой следует и вырастание нового из рудиментов старого, однако этот последний сюжет в большинстве случаев выражен значительно слабее предыдущего. Например, в мифах нгаджу (о-в Калимантан) в результате борьбы двух птиц-носорогов погибает мировое Древо, а из обломков его и их тел возникают элементы ландшафта и первая пара людей, долго плававшая по океану нижнего мира ⁵⁴⁵.В исследованиях по алтайскому фольклору встречаем констатацию того, что «один из наиболее часто повторяемых мотивов в эпосе — гибель священного родового дерева»; в приводимом далее примере золотой тополь, золотая коновязь и гора с тремя вершинами разрубаются на три части богатырем, и «девять черных морей вышли из своих берегов» ⁵⁴⁶. Богатырь из бурятского эпоса с корнем вырывает злато-серебряную осину, из-под которой выходит дракон⁵⁴⁷. В одной из песен о Гильгамеше священное дерево хулуппу, растущее на берегу Евфрата, с корнем вырывается Южным Ветром — «управителем потопа»⁵⁴⁸.

Весь рассматриваемый комплекс представлений можно обнаружить и в «Ригведе» в мифе о победе Индры над драконом Вритрой. Прежде всего, освобождаемые в результате этого воды вполне сопоставимы с потопом: «Мчась дни (и) ночи, они гонят (потоки)» (III.31.16); «Течения рек вы (Индра-Сома. — И. Д.) привели в движение, / Сделали широкими многие моря!» (VI.72.3); «...Когда, несясь через девяносто и девять потоков, / Ты (Индра. — И. Д.) пересекал пространство, как испуганный орел » (I.32.14)⁵⁴⁹ и т. п. Но в гимне I.32 имеется и еще ряд очень характерных сравнений:

«3. ...Он убил его, перворожденного из драконов...

4. ...И породил солнце, небо и утреннюю зарю...

5 .... Как (ствол дерева), ветви (которого) обрублены топором,

Дракон лежит, прильнув к земле...

7. ...Вритра лежал, разбросанный по разным местам.

Через лежащего таким образом, как разрезанный тростник,

Текут, вздымаясь, воды Ману.

9. У той, чьим сыном был Вритра,

жизненная сила пошла на убыль.

Индра сбросил на нее смертельное оружие.

Сверху была родительница, внизу — сын.

Дану лежит как корова со (своим) теленком.

10. Среди неостанавливающихся, неуспокаивающихся

Водяных струй скрыто тело.

Воды омывают тайное место Вритры» ⁵⁵⁰.

(В другом переводе «тростник» заменен «разорванными водорослями»⁵⁵¹.) Здесь вновь появляется образ теленка, а также — неведомой «родительницы», сопоставляемой к тому же с коровой; показателен и образ Ману — первочеловека, спасшегося от потопа. Сравнение же дракона со срубаемым деревом мы встречаем и в другом гимне (I.130):

4. Крепко держа в руках ваджру, Индра,...

Он наточил для убийства дракона...

Как плотник — дерево, срубаешь ты деревья,

Как топором срубаешь.

5. Ты выпустил реки, о Индра, чтобы они мчались

Весело к морю, как колесницы...

Как дойные коровы,...

Отдающие все молоко племени...»⁵⁵²

Орудие же Индры — ваджра, связанная в первую очередь с молнией, по мнению некоторых исследователей, несет на себе символику и становления новой космической вертикали, столба, разделившего небо и землю («Для моей лишь поднятой ваджры пусть небо дает пространство»); чтобы ее установить, Вишну должен был сделать три шага, соотносимых с тремя ярусами Вселенной⁵⁵³. В честь Индры во время новогодних празднеств в Индии воздвигали шест на семь дней, однако после этого его бросали в реку ⁵⁵⁴ (ср. восточнославянские женские обряды с весенним деревом, которое мужчины старались «разорить» и которое в конце также часто бросалось в реку). Вероятно, идея утверждения нового мира заключалась первоначально именно в ниспровержении растительной вертикали и завладении источником жизни, плодородия — во всяком случае необходимо констатировать, что предания о похищении мужчинами у женщин атрибутов сакральной власти, среди которых главным являлся предмет, соотнесенный с архетипом Древа жизни (священный шест, красные волокна на дереве и др.), известны и у австралийцев, и у африканцев, и у американских индейцев⁵⁵⁵. Истоки широко распространенной мифологемы похищения (сомы, амброзии, «меда поэзии», живой воды, сампо, богатств, стад и т. п.) восходят, несомненно, к этому же мифо-ритуальному комплексу; в русских сказках данный мотив, в частности, проявляется в образах чудо-девицы, царицы, хранящих волшебную воду, напиток, «молодильные яблоки» и др., которые герой-молодец стремится добыть⁵⁵⁶ (ср. выше из загадки о земле: «...вора бы связала»).

Образ повергнутого дракона-растения Вритры встречает параллель в мыонгском цикле мифологических сказаний «Рождение Земли и рождение Воды», где огромное чудо-дерево, неожиданно быстро выросшее, также было повергнуто, после чего оно превращается в чудовище — многоголовую змею, причем и здесь просматривается мотив как уничтожения первозданного Древа, так и вырастание нового после потопа⁵⁵⁷. Образ дерева-змеи как причины потопа, похоже, был характерен для многих азиатских народов. Так, по мифу даяков с о. Борнео женщины принимают спящую змею за повалившееся большое бамбуковое дерево, и после разрезания ее начинается потоп; лишь одна спасшаяся на горе женщина получает затем огонь с помощью обвившегося о ствол дерева ползучего растения⁵⁵⁸. У народов Юго-Восточной Азии очень распространены мифы о спасении первой пары людей и семян будущего мира во время потопа в тыкве как в ковчеге, которая является плодом еще «допотопного» огромного растения, — в этих мифах также можно найти и мотивы падения первичной растительной вертикали, и становления новой⁵⁵⁹. А в фольклоре фон некая старуха просит героя-трикстера срубить дерево, растущее в реке, которое после рубки снова вырастало⁵⁶⁰.

Мотив рубки огромного дуба, затмившего свет, известен и по карельским и ижорским рунам — из древесины его изготовляется множество удивительных вещей, орудий труда и т. п. (в «Калевале» подобный дуб даже назван «мать-дерево»). Возможно, отразилась в этих рунах и идея становления новой вертикали — в образе вырастающей ели с золотой вершиной на острове, куда бежал Вяйнямейнен (по «Калевале», он сам ее «напел»)⁵⁶¹. В русских материалах также удается обнаружить следы всего этого мифологического комплекса. Так, загадка о дороге, которая в свете концепции «поднятия мировой оси» в начале творения могла вызывать недоумение, теперь наполняется новым смыслом: «Когда свет зародился, тогда дуб повалился, и теперь лежит»; однако мотив становления новой вертикали, возможно, отражен в другой загадке: «Лежит брус во всю Русь, встанет — до неба достанет»⁵⁶². Распространенный в русских святочных колядках мотив дерево рубят (чаще — сосну, ель) также представляется восходящим к подобному кругу воззрений («Руби, руби елку / под золот корень / Кидайте вы ветки / за быстрые реки...» — Владимирская губ.⁵⁶³), а изготовление из этого дерева мостов, церкви⁵⁶⁴ соотносимо со становлением новой космической оси, нового мирового порядка. Просматривается и более глубокий смысл в образе нашего сказочного богатыря Вырвидуба, чье имя символизирует, по-видимому, не только огромную силу, но и является наследием очень важной когда-то мифологической функции этого персонажа (ср. выше с Индрой).

На образ героя-порубщика Древа (или иного «погубителя») надо обратить особое внимание — он часто связан с огнем, может являться кузнецом (как Вяйнямейнен), а топор в его руках, как, впрочем, и молот или иное близкое орудие, указывает на признаки громовика, но он может быть связан и с солнцем. Просматривается этот образ, например, в галицкой загадке (о ночи и месяце): «Упал дуб на весь свет, а на коньци ковали кують»⁵⁶⁵. По мифу индейцев чероки однажды Гром метнул молнию в полое дерево, росшее на острове, оно загорелось — так появился огонь⁵⁶⁶ (ср. представление о полом бревне как о матке Матери-прародительницы у австралийцев⁵⁶⁷). От приблизившегося солнца высыхает некое древо в мифе африканского племени вакамб, способствуя отделению неба от земли⁵⁶⁸; образ солнца встречается в близком контексте и в древнеегипетской мифологии, где был известен мотив расщепления священного дерева ишед богом Ра после победы над своим противником (в другом сходном сюжете просматривается и вторая часть мифологемы: установка столба Джед ознаменовывала победу Озириса над Сетом, который до того «положил Джед на бок»)⁵⁶⁹. Священный ясень Иггдрасиль в «Старшей Эдде» гибнет от огня и потопа (затем описывается вновь возрождение мира, спадение вод и поднятие земли)⁵⁷⁰. А в норвежской сказке только топор-саморуб может одолеть огромный дуб, выросший перед замком и затмивший весь солнечный свет ⁵⁷¹ (интересно, что аналогичным образом описывается огромность Древа как в карело-финском эпосе, так и в совсем иных традициях — в мыонгском мифе «Рождение Земли и рождение Воды», в якутском эпосе и др., а о Вритре, сравниваемом, как мы видели, с деревом, говорится: «...кто вырос за один день, кто распространился среди миров»⁵⁷²). Образ нашего Перуна также продолжает ряд героев-порубщиков — он расщепляет дубы (ср. выше с Ра), чтобы поразить скрывающегося там Велеса, которому, вероятно, предшествовало в более ранней версии женское божество (см. выше)⁵⁷³. Характерно, что стебель кувшинки (см. о ней выше) могли называть водяным прострелом — по легенде стебель прострел-травы был пронзен насквозь грозовой стрелой ⁵⁷⁴. Таким образом, все эти сюжеты, примыкающие к блоку мифов о потопе (кстати, громовик непосредственно может насылать потоп, как в варианте китайского мифа⁵⁷⁵), правомерно рассматривать как варианты так называемого «основного мифа», знаменующего победу нового Космоса, однако, вопреки утвердившемуся мнению, не столько над Хаосом, сколько над старым Космосом, олицетворенным изначально, по-видимому, в большинстве мифологий в образе некоего вселенского первосущества-Праматери — цельной жизнедеятельной системе. Представления о ней могли существовать испокон веков как о нечто само собой разумеющемся — историки религии не раз отмечали, что так называемые «мифы о творении» — продукт определенной исторической эпохи, на более же раннем этапе мир воспринимается как некая вечная данность⁵⁷⁶. «Первоначально единое, целостное и самодостаточное, оно (первосущество. — И. Д.) становится строительным материалом всего, что есть в мире» (В. Н. Топоров)⁵⁷⁷.

Дата добавления: 2015-05-06