Растительная вертикаль

Однако мы вправе задаться вопросом: чем же, в таком случае, является почти непременный атрибут «сакрального центра» наших заговоров — дерево, какая ассоциация могла породить этот образ, исходя из рассматриваемой концепции? Растительная вертикаль, или знаменитое Древо жизни, выступает в роли обязательной составляющей этого комплекса во многих мифологиях с глубочайшей древности. В Древнем Египте считалось, что умерший фараон отправлялся в царство Ра на таинственный остров, чтобы в середине поля приношений найти дерево жизни и получить от него бессмертие³⁶⁸. Очень выразителен образ райского белого дерева или белой башни у некоторых грузинских племен: «В раю есть молочное озеро, в середине которого стоит белолистное дерево, на дереве... сидят дети, резвятся, смеются, а как проголодаются, дерево опускает ветви к озеру, дети наедаются, и дерево вновь выпрямляется...» (в варианте с башней речь идет о душах детей и взрослых)³⁶⁹. В карело-финском фольклоре герой по дороге в «холодное селение» Похьелу встречает огненную реку с островом и деревом, на котором сидит огненный орел³⁷⁰.

В русском фольклоре можно проследить близкую взаимосвязь дерева как с сакральной землей-островом, так и с образами бовинов: в былинах турица златорогая иногда выходит на о. Буяне «из-под белыя березы кудревастенькой», а в заговорах на том же острове из-под дуба, из-под Латыря-камня или прямо «из толстаго святого дерева» появляется бык булатный, рог которого сравнивается с самим дубом (в немецкой сказке из самого рога быка вырастает дерево, достигая небесного свода)³⁷¹. В большинстве заговоров Древо упоминается уже в зачине: «На море на Окиане, на острове на Буяне стоит крута гора Сион-матушка, на крутой горе растет дуб-стародуб»³⁷² и т. п. (см. выше). Но порой такое дерево заменяется медным столбом, и этот мотив также довольно устойчив: «На море на Окиане, среди моря белого стоит медный столб, от земли до неба, от востока до запада, а во том медном столбе закладена медная медяница от болестей и хворостей»³⁷³. В другом заговоре: «...Слово мое крепко и твердо, аки столб медян, верея железна»³⁷⁴. По древнерусским апокрифам, где рисуется усложненная картина мира с многоярусными опорами, нередко также речь идет о некоем «столпе» — либо поднимающемся из Океана до неба, либо поддерживающем дно моря и опирающемся на неугасимый огонь, причем в качестве аналога столпа может выступать и дуб³⁷⁵. Загадочным медным столбом заменяется дерево и в каравайных песнях: «Расьти, расьти, кырывай, / Выше стылпа мидяныга...»³⁷⁶ (ср. выше в том же контексте: «выше дуба дубова»). Рассмотрим этот образ прежде всего с точки зрения представлений о меди.

Характеристика медный, судя по русским текстам, вряд ли имеет какое-либо отношение к реальной меди, значение ее скорее символическое, связанное с «иным», загробным миром. Так, в заговорах встречаются мотивы и медного города за морем, и медного дома на острове Буяне, а порой, что немаловажно, — под морем: «Под морем под Хвалынским стоит медный дом, а в том медном доме закован змей огненный...»³⁷⁷ В апокрифических сочинениях, бытовавших на Руси в ХI–ХIII вв., упоминается «ад недвижимый и весь меден», а также огромные медные врата ада (как и подземное огненное озеро и железное древо с висящими на нем грешниками)³⁷⁸. Удивительно близок к этой картине образ загробного мира в древнеегипетской мифологии, окрашенный, однако, положительно, в отличие от христианского: поля «блаженных» с оживляющим озером расположены под землей и обнесены бронзовой стеной ³⁷⁹. Н. Познанский, исследуя заговоры, отмечал, что железо и медь являлись симпатическими средствами от крови ³⁸⁰. Однако семантика этих металлов в заговорах первоначально была, по-видимому, все же различной, иногда она выражена особенно явственно: «...Небо надо мною медное, земля подо мною железная. Как если сходится зоря с светом, так бы сходилась кровь с медью и медь с кровью от всяких глаз...»³⁸¹ Здесь медь явно ассоциируется с кровью. (Ср. также в заговоре от ушиба: «Медь с медью мешается, шепота уничтожается...» — слова при поглаживании ушиба³⁸².) Образы же медного неба и железной земли достаточно устойчивы для заговоров, порой отмечается их «досельняя» бытность: «...Доселева было при Агаряне царе, небо медно и земля железна...»³⁸³, — или особо сакральная локализация: «В чистом поле, на синем море... и взойду я, раб Божий, на Сионскую гору, и стану я, р. Б., на железном току под медным потолком...»³⁸⁴ У коми старообрядцев существовало поверье, что «в последние времена земля станет железом, небо — медью»³⁸⁵.

В русском приворотном заговоре разжигание трех печей — медной, железной и кирпичной — ставится в параллель разжиганию у девушки легких, печени и крови³⁸⁶ (т. е. «медному небу» здесь соответствуют легкие, а «железной земле» — печень, которая обычно называется черной в заговорах). Чаще «разжигаются» только медные печи, а порой — пещеры каменные³⁸⁷ (имеется в виду чрево человека). Архетипическая параллель чрево — пещера, гора явственно прослеживается и у восточных славян³⁸⁸. В карело-финском фольклоре хозяйка Похьелы, т. е. «иного мира», прячет в медной горе сампо — «некое средоточие, вместилище универсальных начал или «семян», от которых произошли все потребляемые человеком богатства», включая плодородие земли и сияние светил³⁸⁹. Пещеры являются атрибутом подземного мира-ада по ранним апокрифам, где мы встречаем также описание узкого колодца, уходящего в бездну — «каменье горящее во всехъ частехъ его», — в который еле можно просунуть человека³⁹⁰ (ср. мотив прохождения огня, воды и медных труб — не являются ли последние, как и вышеозначенные колодец и медные врата, детородными путями праматери-земли? Ср. из заговора: «...И отпирай у рабы Божией мясные ворота, и выпущай младеня...»³⁹¹). Все указывает на явную перекличку в наших заговорах представлений о микро- и макрокосме, причем восходящую, по-видимому, еще к той архаичной стадии мировоззрения, когда земля, подземный мир и небо мыслились в почти неразделимом единстве как бы внутри «вселенской праматери», о чем, в частности, говорит медный цвет неба — цвет крови, и встречающаяся соотнесенность его с легкими (т. е. органом, наполненным воздухом). В этом аспекте интересно сопоставить просматривающуюся по нашим заговорам параллель медная печь — женское чрево с мотивом из тибетской мифологии, где первый умерший мифический царь попадает по реке в чрево богини в медном кувшине ³⁹², а этот кувшин, в свою очередь, сопоставим с образом огромного храмового медного сосуда из Ветхого Завета, где он именуется «море», и, кстати, поддерживается двенадцатью волами³⁹³.

Вполне оправданна в круге этих представлений замена в заговорах медного столба огненным в тех случаях, когда необходимо подчеркнуть горячесть крови, «разжечь тело»: «...В том поле есть Окиан-море, в том море есть Алатырь камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный...»³⁹⁴ Сходный круг представлений можно обнаружить и в мифологиях других народов — например, по верованиям алтайцев в подземном мире около озер (в том числе — кровавого) есть столбовидное возвышение, где останавливаются души умерших³⁹⁵. По представлениям квакиутлей (северо-западное побережье Канады), миры соединяет медный столб, однако локализация его реконструируется скорее в нижнем мире, он к тому же контаминируется с лестницей под дном океана.³⁹⁶ В мыонгском цикле сказаний «Рождение Земли и рождение Воды» читаем: «Дерево тю каменное, плоды медные, /...Дерево высотой до небесного лона» (чуть ниже это дерево называется медным, а в другом текстовом памятнике фигурирует образ медной лестницы на небо)³⁹⁷. Столь далекие и в этническом, и в географическом, и в языковом отношении параллели говорят, скорее всего, о типологическом сходстве представлений, возникших из сходных мировоззренческих установок на каком-то очень раннем историческом этапе.

Но если дерево-столб, порою отмеченное цветом крови, органично входило когда-то в систему живого вселенского организма, соединяя как бы внутри него небо и землю, а точнее — зародыш земли в виде острова/камня на внутреннем море/озере, то не мыслилось ли оно аналогом пуповины такой вселенской Праматери? Маркирование мифического «пупа земли» или Вселенной священным деревом — достаточно хорошо известный факт. Мифологи отмечают, что в концепции творения мира из расчленяемого первочеловека (Пуруши, Имира и т. п. — см. об этом ниже), являющейся, несомненно, более поздней, чем рассматриваемая мифологема живого мира-организма, «пуп первочеловека и есть пуп вселенной»³⁹⁸ (кстати, саму идею создания воздушного пространства из пупа Пуруши возможно объяснить только этой более ранней мифологемой). В якутских эпических текстах расположенный в середине мира «блистательный пуп земли» локализуется порой на особом медном возвышении, именно здесь растет и огромное священное дерево, источающее живительную молочную влагу, само же это сакральное место — «на лоне, блистающем белизной» праматери Кыладыкы (название местности в Среднем мире), а корни Древа уходят в Великое море и в толщу земли, достигая мифического далекого острова³⁹⁹(!).

В круге подобных представлений высвечивается и смысл темного места в ряде русских заговоров, где речь идет о некоей морской пуповине, которая как бы является продолжением дуба на острове: «...Есть Окиан-море, на пуповине морской лежит Латырь камень, на том Латыре камени стоит булатной дуб...»⁴⁰⁰ (Ср. в загадке: «Все вещи на свете есть, двух нет, а надо бы? — Лестницы на небо и в море»⁴⁰¹.) Соотнесенность образа дерева с внутренними органами проявляется как в заговорном призыве золотника-матки стать «на пупыщу», сопоставляемую с березкой, так и в сказках типа «Крошечка-Хаврошечка», где чудо-яблонька вырастает порой из внутренностей или кишок коровы-матери⁴⁰². В корове-мире на рисунке народной мастерицы В. В. Ковкиной (см. выше) дерево также «внутриутробное», вырастающее среди «моря» прямо из вымени, напоминающего белый островок. (Возможно, к этим представлениям восходят и истоки странного поверья, что ведьмы могут выдаивать молоко чужих коров из обыкновенного столба или дерева, как из соска⁴⁰³.)

Следы ассоциации с пуповиной сохранились, возможно, и в таком образе, как дерево без ветвей и листьев: «Дерево цзяньму росло посередине сада, находившегося в центре неба и земли... его тонкий длинный ствол врезался прямо в облака, на нем не было веток и только на верхушке росло несколько... наподобие зонта» (древнекитайские легенды): «Было дерево во Вселенной, не имевшее ни листьев, ни ветвей...» (армянские заговоры); «На море на океане, на острове на Буяне растет дуб мокрецкий, ни наг, ни одет...»; «Лежит дерево беспрутое...» (русские заговоры)⁴⁰⁴.

Отмеченность «пупа земли», совпадающего с понятием середины мира, особым камнем, скалой, горой или, напротив, провалом, а также священным деревом, встречается у разных народов⁴⁰⁵. Ближе к нашей концепции идея произрастания такого дерева из пупа земли и неба — на вершине горы, у молочного озера, где локализуется местообитание «духа земли» и предков — в мифологии алтайских народов; у них же известно представление об огромной ели, растущей из «пупа земли» и связанной с божеством Йер-Суб («земля-вода») и с душами-зародышами⁴⁰⁶. Понятие пуп неба и земли, относящееся к священной горе, известно также у монголоязычных народов⁴⁰⁷, а у кетов, к примеру, Полярная звезда называлась «Середины неба пупок», против него — пупок земли, который мыслился живым женским существом (причем пуп у людей считался связующим звеном с землей, дающей людям детей; такое же представление отмечено и у нганасан)⁴⁰⁸. У некоторых народов довольно явственно выражена мифологема о происхождении людей из пупа-лона земли, или о перерождении души через «пуповину матери-земли»⁴⁰⁹.

В связи с последним мотивом обращают на себя внимание мифы, где в качестве вертикали, по которой первые люди выбираются из земли (либо поднимаются с земли на небо, очень близко расположенное — как правило, в этих архаичных мифах представлены только два яруса), фигурируют корни растений, вьющиеся побеги и стебли, шесты, веревки, нити и даже паутина. По-видимому, это типологически более ранние и более естественные образы для «пуповины праматери», чем дерево или столб — последние становятся особенно актуальны уже в качестве «опоры неба» преимущественно в трехъярусной картине мира (хотя и дерево встречается в мифах в качестве связующего между изначальными, почти слитыми небом и землей, а иногда вьющееся растение оплетает ствол дерева — так, по мифам австралийского племени аранда, их предки поднимались на небо по дереву, лиане, лестнице или даже копью⁴¹⁰). Мифы разных народов, содержащие образ такой хрупкой вертикали, неоднократно описаны в научной литературе (например, у индейцев навахо имеется предание о подъеме их мифических предков по тростнику сквозь четыре подземных слоя на поверхность, а индейцы пауни рассказывали, как их предков вывела из чрева Матери Земли Мать Кукуруза)⁴¹¹. Обращает на себя внимание такой вид вертикали, как полоска кожи, по которой, например, в мифе африканских масаи бог спускает на землю скот, а затем, перерезав ее, отделяет небо от земли; по бонской мифологии (Тибет) разрубается «веревка духов» между первоначальными небесами и землей, а по индонезийской — бог на веревке спустил первым людям камень, в котором было заключено бессмертие, но люди не взяли его⁴¹². В китайских мифах богиня Нюйва (кстати, с бычьей головой и телом змеи, судя по некоторым версиям) создавала людей, опуская в глиняную жижу веревку и выдергивая комочки глины⁴¹³. По сказкам зырян, в подземную страну душ со своими солнцем, луной, морями, реками и озерами с живой и мертвой водой можно попасть, сдвинув тяжелый камень с глубокого хода в земле и спустившись туда по длиннейшей веревке, привязанной к дереву⁴¹⁴. С этой мифологемой генетически связан и широко распространенный фольклорный мотив подъема героя из подземелья, ямы и т. п., а также на башню — по веревке, дереву, палке, хвосту коня или косе девушки; он хорошо известен и в русских сказках, причем в качестве вертикали иногда может выступать красная нить, семантика которой, по мнению исследователей, связана с представлением о душе, «энергетическом канале», пуповине, связи с матерью⁴¹⁵ (ср. также в наших сказках выход героя из леса — аналога «иного мира» — по нити клубка, порой красной, подаренного Бабой Ягой; в загадках кровь может ассоциироваться с клубком: «Красненький клубочек / По двору (полю) катился, / Пылью подавился»⁴¹⁶).

Примеры образов тонкой вертикали между ярусами мира, небом и землей можно найти в сибирских материалах — так, нганасанский шаман для определения пола и имени ожидаемого ребенка камлал, «идя по веревке-пуповине, протянутой к Луне», которая называлась «женской землей»⁴¹⁷. Мифическая страна якутских олонхо (которую можно сравнить с нашим о. Буяном) «соединена с землей словно бы волосяной веревкой, поддержана с неба словно бы ниткой... изначальная матушка-страна»⁴¹⁸ (ср. с воззрением индейцев чироки о земле, подвешенной в виде острова к небу на четырех веревках⁴¹⁹). По некоторым представлениям алтайцев, центральная рыба, поддерживающая землю, подхвачена крюком с арканом, закрепленным на небе⁴²⁰. Все эти, столь различные на первый взгляд, мифологические мотивы и образы axis mundi в своей основе обнаруживают значительную близость в рассматриваемом контексте.

В этот же семантический ряд укладывается и еще одна мифологема — образ земли в виде цветка лотоса, поднявшегося на гибком стебле из первозданных вод, известная и в древнеиндийской (Ригведа. Х.58.3; V.19.8), и в древнеегипетской, и в ряде других мифологий⁴²¹. У некоторых народов известны также представления о цветке как об аналоге лона, хранящего душу ребенка до определенного возраста⁴²². В ранней буддийской орнаментике подводные стебли и цветки лотоса связывались с изображением обожествленной земли, а в древнеиндийской литературе этого времени встречаются сравнения его лепестков с лунными дисками и с «подобиями сердец Молочного океана» ⁴²³. Стебель его, уходивший до бесконечности в глубь океана, также сопоставим с пуповиной божества — так, по одной из легенд, Брахма появился из лотоса, росшего из пупа Вишну, который плавал спящий в изначальном океане на кольцах извечной Змеи, причем, по мнению В. В. Евсюкова, «Вишну здесь можно понимать как прообраз земли» (к тому же сложный образ Вишну был связан как с почитанием дерева ашваттхи, так и коровы, брахманы называли ритуальное топленое масло сердцем Вишну, порой он предстает как изначальное семя, дающее развитие всему живому, он же и бог зерна); сотворенный Брахмой мир напоминал по форме цветок лотоса⁴²⁴. (Ср. также тибетское представление о священном лотосе, растущем на вершине горы Меру в центре Вселенной и олицетворяющем женское начало мироздания, а также в китайской традиции изображение в виде лотоса Мирового древа, растущего из квадратного пруда — символа Инь ⁴²⁵.) В вышеописанном обряде перерождения через «золотое чрево» последнее могло изготовляться и в виде золотого лотоса ⁴²⁶.В литургических церемониях Древнего Египта также одна из важных тем — рождение и перерождение через лотос, причем «оживление для вечной жизни происходит путем символического «прохождения» покойного через шкуру жертвенного животного, уподобленную стеблю лотоса» (шкуру шакала Анубиса либо быка Мневиса)⁴²⁷.

Рис. 4-14. Глиняная игрушка «Корова».

Тульская обл., Одоевский р-н, д. Филимоново.

Собрание ВМДПиНИ

Если сам белоснежный лотос, исходя из круга этих воззрений, можно сопоставить в рассматриваемом контексте с нашим Бел-горюч-камнем или о. Буяном, то стебель его в этом случае — аналог «пуповины морской» из заговоров. У славян с лотосом в мифо-ритуальном аспекте сопоставима кувшинка, называемая в народе одолень-травой, причем об аномальных цветках с одним лишним лепестком говорили, что в них «свет Божий»⁴²⁸. В наших вышивках в центре фигуры Праматери, как уже отмечалось, нередко можно видеть 4-8-угольные мотивы, которые вполне соотносимы с представлением о первоострове внутри живой Вселенной (рис. 4-1, 4-6), однако центр маркирован часто и цветком, обычно 8‑лепестковым (рис. 4-1, 4-3, 4-5; ср. сходный символ Инанны). В русской глиняной игрушке отголоски представлений о «растительной пуповине», возможно, сохранились в традициях изображать порой веточки, деревца на спине копытных (рис. 4-14) и на юбках «барынь» спереди (рис. 4-15), что удивительно перекликается с изображениями небольшого растительного мотива в нижней части женских скульптурок анауской культуры (Ш–П тыс. до н. э.), которые, по мнению Е. В. Антоновой, служили олицетворением богини земли⁴²⁹ (рис. 4-16).

Рис. 4-15.

Глиняная игрушка «Баба с птицей».

Маст. А. Г. Зайцева. 1977 г.

Тульская обл., Одоевский р-н, д. Филимоново

Образ хрупкой стеблевидной вертикали, соединяющей два яруса мира, представлен в русских сказках хорошо известным сюжетом о гороховом (или бобовом) стебле, по которому герой попадает на небо (а спускается порой по веревке из паутинки); близкий сюжет отмечен в латышских дайнах, причем стебель боба может контаминироваться с длинным цветком, а встречаемые героем наверху его умершие родители находятся, тем не менее, «в темном углу»⁴³⁰. В русских сказках стебель прорастает нередко из оброненной в щель пола избы горошины, контаминируя с образом дуба, прорастающего из желудя при аналогичных обстоятельствах⁴³¹ (а иногда — и с капустным кочешком, капуста же, как известно, один из аналогов женского лона в фольклоре и обрядах⁴³²; что касается гороха, то это известный символ плодовитости, горошины могли символизировать души людей, зародыши — в сказках от съеденной девушкой горошинки рождается богатырь, а в загадках мы встречаем стойкое отождествление гороха со звездами — также образами душ).

В подобных сюжетах, помимо прочего, важен и момент прорастания стебля сквозь жилище, образ которого, с одной стороны, соотнесен с семантикой мироздания, а с другой — уподобляется в русских загадках нередко корове или быку: «Стоит бычище, проклеваны бочища» (или: «У быка быка прорезались бока»); «Снаружи рогата, изнутри комола» (или: «На улице рогато, изнутри комлато»); труба же могла отождествляться с внутренностями: «Сквозь потолок кишку проволок»⁴³³. Надо отметить, что для дымового отверстия в архаичных постройках часто употребляли полый ствол дерева, наделявшийся сакральными функциями — так, в Афинах в храме главной богини над ее светильником был устроен дымоход в виде медной пальмы, поднимавшейся до потолка⁴³⁴. Хижина в обрядах типа инициационных могла выступать одновременно и как образ мира, и в качестве аналога материнского чрева, чрева праматери-животного⁴³⁵, что правомерно и для похоронных обрядов (например, в срубной культуре на территории Днепропетровской обл. известны курганные захоронения в срубе, покрытом шкурой крупного рогатого животного, и отмечены случаи установления внутри него дерева-столба с ветвями⁴³⁶; аналогичный столб в сопках новгородских словен археологи рассматривают как символ «мирового древа», а саму сопку — как храм-модель мира⁴³⁷).

Рис. 4-16.

Женская терракотовая статуэтка.

Алтын-Депе. II тыс. до н. э.

Некое строение — изба, храм, баня — в русских заговорах часто входит в круг сакральных образов (оно стоит среди моря или на о. Буяне) и порой обладает космическими характеристиками: «...в море окияне стоит беседа дубовая от востока и до запада, от лета и до севера, на тои на беседы дубовой стоит престол злат...»⁴³⁸ (ср. мотив из мифа нивхов, явно связанный с идеей перерождения, инициации: «На море среди воды стояла юрта. В ней спал старик...» — он затем переделывает героя в «железного человека» путем варки его в котле⁴³⁹). А в вариантах былины о Садко на дне моря — изба морского царя «большая, во все дерево»⁴⁴⁰ (кстати, и в загадках изба порой уподобляется дереву: «Дуб дыроват, в дубу ядра говорят»⁴⁴¹).

Из подобных представлений, реконструирующих нам образ как бы «внутриутробной» axis mundi, становятся более объяснимы истоки таких далеких от реальности мифологем, как подводное или подземное Древо жизни. Первая из нихконтаминирует с образом «хрупкой вертикали» в водах, который встречается в некоторых восточнославянских этиологических легендах, в частности белорусских: лоза вырастает из земли поднятой чертом со дна моря и выплюнутой им⁴⁴² (ср. с мифом неветти — посланный Вороном на дно туркан приносит ветку сосны, из которой создается земля и растительность, а по тунгусскому мифу Буга выращивает на дне моря целую сосну⁴⁴³). Очень близок этим мотивам и древнеиндийский из «Атхарваведы» (Х.7.41): «Тот, кто знает золотой тростник, стоящий в море, тот действительно тайный Праджапати»⁴⁴⁴. Уже к разработанным образам подводного Древа относятся, например, тибетское древо жизни Ямбу, произрастающее на дне озера, и шумерское Кишкану — в одном из заклинаний о нем сказано: «В Эриду растет черное дерево Кишкану, в священном месте созданное. Его вид подобен лазурному камню, продирающемуся через весь океан...», а в другом памятнике говорится о его серединном положении, о том, что «его белый хрустальный корень достигает глубины», оно связано с «сердцем священного дома» — обиталищем могущественной Матери⁴⁴⁵. Близкий мотив имеется в «Ригведе» (I.24.7), где описывается священная ашваттха, поддерживаемая Варуной, чей образ связан прежде всего с космическими подземными водами (на дне моря — его дворец):

«В бездонном (пространстве) царь Варуна

с чистой силой действия

Держит прямо вершину дерева

(Ветви) направлены вниз. Их основания — наверху ⁴⁴⁶.

Происхождение образа дерева вниз ветвями, вверх корнями получает еще одну версию в свете данной концепции — некоторые сибирские изображения последнего, например у эвенков и долган, очень напоминают именно пуповину: от крутой дуги спускается столбик-лесенка, завершающаяся внизу порой кружком с маленькими фигурками оленей, птиц и деревцев⁴⁴⁷. В Америке также можно встретить мифологему подводного дерева — к примеру, в мифах перуанских индейцев имеется мотив о человеке-дереве на дне реки⁴⁴⁸.

Образ подземного Древа жизни встречаем, например, у сибирских татар в виде растущих в преисподней священной ели с девятью корнями и золотого сияющего тополя, освещающего подземную страну⁴⁴⁹. По некоторым древнегреческим мифам гранатовое дерево представлялось растущим в саду царя подземного мира, а произрастающими порой в пещере изображались также виноград и яблоня⁴⁵⁰. Интересна и перекличка образа подземного Древа с «белым островом» — так, имя Левка, кроме острова, известно в греческой мифологии и для одной из дочерей Океана, похищенной Плутоном и превратившейся в элизиуме теней в тополь⁴⁵¹. По мифу тлинкитов «нижняя старуха» ушла через гору под землю и держится там за столб, на котором стоит земля⁴⁵². Подземное дерево с листьями-душами людей было известно в верованиях народов Океании⁴⁵³, а у майя можно проследить динамику развития подобного образа, причем он слит в едином комплексе с «утробой земли» и «водами»: священное Древо, росшее, по более ранним представлениям, в пещере, «питалось девственными водами, выходившими из прародины предков; по ветвям и стволу души могли подниматься в мир живых; а позже... стало считаться, что оно растет на земле, а уровни его кроны пересекают небесные пространства»⁴⁵⁴.

Возникновение архетипического образа Древа с душами на ветвях (и с непременным водоемом поблизости), являющегося одной из самых распространенных мировых универсалий, вполне логично вытекает из ассоциации с пуповиной земли-вселенной, концентрирующей вокруг себя зародыши жизни, причем порой не только людей, но и животных, птиц и т. п. (например, в мифе калифорнийских индейцев на дереве или пруте, росшем прямо среди первозданных вод, в гнезде были птицы и звери, здесь же «замешивается» земля⁴⁵⁵). Очень характерен в этом отношении рассказ нганасанского шамана о своем посвящении — на острове подземного озера он видит дерево со множеством людей на вершине, и дух этого дерева говорит: «Я есмь дерево, делающее всех людей способными к жизни» ⁴⁵⁶. Параллели встречаются буквально по всему миру, даже по вариантам микронезийских мифов люди возникают из ветвей дерева, происходящего из потустороннего мира⁴⁵⁷. В раннехристианской апокрифической литературе также можно встретить отголоски этого архетипа: так, в «Хождении Богородицы по мукам» описывается увиденное ею в аду «дерево железное, верхние ветви [которого походили на крюки]. И было здесь [на ветвях тех] множество мужчин и женщин, за языки подвешенных»⁴⁵⁸ — в данном эпизоде этот древний мотив переосмыслен христианством в резко отрицательном ключе, однако, как известно, в образе животворящего древа-креста он сохранил и свою первоначальную возрожденческую функцию. В Древнем Египте ветви священной сикоморы, представлявшейся по текстам росшей посреди озера или первозданных вод Нуна, уподоблялись возрождающему чреву богини-матери, в частности, в обряде выноса статуи Осириса (с этим деревом могли отождествляться и Хатхор, и Нут, а «Осирис на сикоморе ассоциировался с зернами, скрытыми в земле»)⁴⁵⁹.

Подобные представления, связанные с концептуально близкими к ним и широко распространенными когда-то обрядами захоронения в ветвях или дуплах деревьев с целью последующего возрождения, имплицитно отразились и в русских загадках: «На поле (вар. — горе) на тетенском стоит столб (чаще вар. — дуб) веретенской; никто его не обойдет, не объедет...» (отгадка — смерть); «Стоит мост об семь верст, посреди моста (чаще вар. — «по конец моста») золотая яблонь (вар. — дуб, куст, столб с цветом)» (отгадка — Пасха)⁴⁶⁰. Подобные, не очень понятные на первый взгляд, загадки о Пасхе особенно показательны, так как в основе праздника лежит идея воскресения (причем явно просматривается древнее представление о возрождении около Велика дня душ умерших вообще), — странный образ дерева на мосту в этих загадках объясним лишь в мифологическом контексте: переход душ умерших в иной мир по мосту над морем — одна из распространенных мифологем, в том числе у русских (таким мостом могли служить и радуга, и Млечный Путь)⁴⁶¹, в конце же этого перехода их ждет возрождение через чудесное Древо. К тому же семантическому кругу можно отнести и обряды с прохождением или протаскиванием больных сквозь развилку, ветви, корни или отверстия в стволе дерева, хорошо известные до недавнего времени и в русской народной культуре, для которой образ Древа с душами предков-потомков в его ветвях в виде плодов, цветов, листьев или птиц реконструируется по самым различным материалам. Приведем только характерные примеры из загадок (отгадки, как известно, могли варьироваться и профанироваться, здесь важны сами образы):

«Стоит столб от земли до неба, В этом столбе 12 горшков, Во всяком горшке все по дитенку...» отгадка — колокольня, Новг. губ);

«Стоит древо Среди самаго белаго света; На этом древе сидит ворон Яблоки щипает И в яму бросает; Но яма не наполняется, И яблоки не убывают». (отгадка — ворон = смерть, яблоки= люди,Зап. Сибирь)^462

Интересно сопоставить с последним мотивом образность чешской сказки, в которой девушка поочередно превращается в желудь на старом дубе, драгоценный камень в скале на горе, кольцо в раковине на дне моря⁴⁶³. Фактически это различные образы, в которых представлялась душа, и смена ее местонахождений (дуб — гора — море), говорящая об их семантической взаимосвязи, весьма показательна с точки зрения концепции «вселенской праматери». Все эти три локуса надо рассматривать, скорее всего, не в качестве тождественных, как мы это порой встречаем в научной литературе⁴⁶⁴, а в качестве взаимодополняющих в некогда цельной системе, хотя со временем, несомненно, эта взаимосвязь могла утрачиваться.

Дата добавления: 2015-05-06