Чудо-остров

Мифологема первохолма среди вод, вариантом которой является мифологема чудесного острова, — одна из самых распространенных по всему миру. «Кочка старше прочей суши», — утверждается в карело-финском фольклоре²⁹⁰. Наиболее древнее письменное свидетельство мифа о чудо-острове датируется первой пол. II тыс. до н. э. (хотя корни его, несомненно, намного глубже) — это древнеегипетская сказка о человеке, потерпевшем кораблекрушение, сохранившаяся на папирусе из Эрмитажа. На острове он встречает огромного змея, а в самом острове можно уловить черты обители мертвых и источника всеобщего изобилия²⁹¹ (образы змеи/дракона и некоего Древа нередко являются обязательными составляющими данной мифологемы). В Древнем Египте фактически каждый храм отождествлялся с первохолмом/островом, который считался «средоточием созидательных сил, местом, откуда берет начало упорядоченная жизнь вселенной»²⁹². Уже с середины XIX в. ученые высказывали мнение, что подобные чудо-острова не что иное, как изображение потустороннего мира, местообитания умерших; представления об островах предков фиксировались почти повсеместно, от австралийцев до англичан, перекликаясь с образом рая на острове, горе либо под водой ²⁹³. В этом архетипе мы вновь сталкиваемся с ярко выраженной контаминацией «внутреннее-внешнее» — так, по древнеиндийской литературе священный остров Ланка «в его мифологическом значении... можно рассматривать как аллегорию подземного мира»²⁹⁴.

У восточных славян, как известно, архетип подобного острова представлен прежде всего богатым материалом заговоров, которые часто начинаются примерно так: «На море на океане, на острове на Буяне...», или «Есть море-окиян, средь моря-окияна стоит бел-горюч Латырь-камень...» и т. п.²⁹⁵ Остров Буян и камень Алатырь почти не встречаются в одном и том же заговоре, нередко они выступают как синонимичные образы — так, порой в зачине говорится: «...есть среди моря окияна бел остров», или «...в синем море лежит белый камень»²⁹⁶. Некие дерево и змея по многим текстам представлены также находящимися на острове. Необходимо отметить, что мифическому камню-острову из наших заговоров существовал, вероятно, реальный аналог у славян времен дунайского единства (почитавшийся и соседними с ними народностями, в частности фракийцами) — это остров в Черном море неподалеку от впадения в него Дуная — Левка или Белый, его также называли Змеиным островом — исследователи предполагают здесь в прошлом отправление культа якобы обитавшей в пещере большой змеи, чьи изображения были найдены на археологических предметах. В древнегреческие времена здесь существовал культ Ахилла, связываемый с культом мертвых, с посвященными ему в центре острова храмом из белого местного камня и священной рощей из серебристых тополей и вязов²⁹⁷.

А. Н. Афанасьев в специальной статье об острове Буяне определил, на наш взгляд, главную суть рассматриваемого архетипа: это «чудесный остров матерей или родительниц, т. е. страна вечно юных зародышей», на нем хранятся «семена жизни»; «это жизнь в возможности, и потому жизнь вечная», причем этому не противоречит и местообитание здесь смерти; «под тем камнем сокрыта сила могучая, и силе нет конца»; остров этот — аналог вырия-рая, это изначальная земля, рожденная из моря и соотносимая с центром вселенной²⁹⁸ (несмотря на частую локализацию его по русским заговорам в восточной стороне). Современные исследования подчеркивают в образе чудо-острова семантику «некоего сакрального пространственного и временного центра посреди вселенских вод» ²⁹⁹.

Однако само весьма характерное для традиционных обществ представление о негомогенности пространства, о неравной значимости его локусов и наибольшей сакральности некоего мифического «центра» достаточно логично вытекает из воззрений на мироздание как на живой организм, в котором особо маркируются наиболее жизненно значимые органы³⁰⁰. Мифологи отмечают связь идеи «центра» с представлением об источнике всеобщей жизни, в конечном итоге бессмертия, причем «центр рассматривался как священный эмбрион вселенной, своеобразный космос в космосе» — возникновение и земли, и мира вообще мыслилось древними по аналогии с зарождением ребенка в чреве матери («Бог создал мир яко зародыш», — сказано, например, в одном из талмудических текстов)³⁰¹, что объяснимо только при наличии представления о некоей праматери мира. Так, по шумерской космогонии изначальная земля в виде космической горы возникла в чреве извечно существовавшей праматери Намму («мать, породившая небо и землю», а также богов), образ которой был связан с мировым океаном, фактически тождественным мировым подземным водам Абзу — в темных водах Намму скрывались семена всех вещей ³⁰². В одном еврейском источнике сказано, что первобытный океан окружал землю с шести сторон «подобно тому, как зародыш окружен оболочкой в утробе матери»³⁰³.

В древнеиндийской мифологии, судя по исследованиям Ф. Б. Я. Кейпера, существовало представление о «зачатках всей жизни» в горе, или первохолме:

«Он сам (Брихаспати. — И. Д.) выгнал наверх [зародышей] горы, рыжих [коров], как если бы [он выгонял] зародышей птицы, разломав [их] скорлупы» (Ригведа. Х.68.7); однако сам изначальный холм плавает в первозданных водах, из которых в мифе о пахтанье добываются элементы мироздания — «в этих водах основаны миры», из них, локализующихся под землей, питаются и корни Древа жизни; кроме того, реконструируется представление, что эти воды, Сома и звезды замкнуты в скале в чреве у дракона³⁰⁴. Мотив первоострова просматривается и в известном мифе о зарождении жизни внутри «размышлявших» вод в виде золотого зародыша или золотого яйца и возникновения из него (либо из слов вышедшего из него через год божества) элементов мироздания и времени (Ригведа. Х.121; Шатапатха-брахмана. XI.1.6); фактически островом можно считать и окруженную мировым океаном, расположенную в центре земли мифическую гору Меру с главной золотой вершиной — местообитанием Брахмы³⁰⁵.

В русских заговорах нередко священный остров, камень на нем (а порой и другие элементы этого сакрального комплекса — храм, престол, стул, «лествица» и т. п.) также маркируются как золотые, что представляется далеко не случайным: «...Под синим оболоком есть море синее, на море синем есть остров злат, на золоте острове ее камен золот...»; «...На море окияне есть белой камень, в золотой колыбели лежит младенец...»; «...Во Святом синем море бел Златырь камень...» «...Есть стое море окиян, на море окияне есть золот тресняк, в золоте тресняке седит бел лебедь. Стань, белой лебедь, полети, вырони свое золотое перо лесу на возраст, а людям на прибыл...» (для роженицы при трудных родах); «Среди-то моря Каспицково лежит сер-горюч камень; под камышком лежит золота кадка, на кадке-то сидит красная девица», «...Вынимаю я, раб Божий, из-под бела Латыря камня 40 златых ларцов, вынимаю огонь палящ негасимый...»³⁰⁶

Образ золота — один из самых ёмких в мифо-ритуальном аспекте. Помимо хорошо известной солярной символики, это в первую очередь основной атрибут вообще «иного мира», причем именно подземного (характерно, что золотое царство в сказках обычно под землей), а золотые предметы связаны с представлениями о долголетии и бессмертии³⁰⁷. На связь его с символикой сакрального «центра» указывают, в частности, слова из «Атхарваведы» (X.7.27-28): «...Сначала скамбха создал это золото в середине мира. / На скамбхе [лежат] миры, на скамбхе — тапас, на скамбхе — рита...»³⁰⁸ Скорее всего, именно в контексте рассматриваемой картины мира объяснимо употребление таких восточнославянских слов, как золотник и дъна, для наименования женской матки. Если второе, известное в Древней Руси и сохранившееся в основном у южных славян, могло иметь также значение вообще утробы, нутра человека³⁰⁹, и ассоциативная связь здесь достаточно ясна, то первое — золотник — раскрывается только в мифо-космологическом аспекте (ср. выше описание «золотого чрева» женского начала природы, а также интересную параллель в мифах индейцев северо-западного побережья Америки: женские органы при творении похищаются с острова, в то время как мужские создаются заново³¹⁰).

Свидетельством того, что сакральный источник жизни остров Буян мог мыслиться когда-то золотником, т. е. маткой Вселенной, являются опять же восточнославянские заговоры, в которых женская матка, обладающая, по представлениям многих народов, способностью сходить со своего места (по разным причинам), призывается вернуться на свое место и посылается при этом на тот же остров или камень: «на синя мора, на цеплые воды, на золотый камянь»; «...Ты золотничок, — заговаривается матка, —...стань ты у родзимом месци, обярнися камянём...», или — «...на золотым крэсли, на своим месци»³¹¹. Подобная отсылка в заговорах известна и для различных болезней (т. е. на остров или камень), и это конечное местоназначение их рассматривалось исследователями как некое очень далекое, и даже нечистое, место (идея нечистоты его явно не имеет под собой почвы, так как это всеобщий источник всего существующего в мире, следовательно — и болезней, а попадание на него из мира живых синонимично смерти). Однако на примере заговоров матки ясно, что этот сакральный локус мог мыслиться и в самой женщине, на ее внутреннем «море», красноречиво свидетельствуя в пользу параллелизма Вселенная — женщина³¹². Не только «море», но и «поле» порой рисуется по этим заговорам в таком «внутреннем мире»: «...Золотныче, молодныче,...стань на свое место, як пан на своим кресли. Сам Господь... тебе на золотому масти взоконыв, на шовковiй трави, шоб ты ны бушував, по животи ны бурце-вав...»³¹³ (подробнее о контаминации море-поле см. ниже). Любопытную параллель мотивам заговоров мы встречаем в сказках — в царстве чудо-царевны (Василисы, Елены и т. п.) посреди луга стоит ее золотой трон³¹⁴. Фактически мы находим в этих заговорах весь комплекс мифического центра мира, включая и его непременный атрибут — дерево: «Золотница-донница, стань на пупищу, на своим месци... (обвести веником вокруг живота, нажимая). Крепко березка на корни стоиць, так стань золотник на своим местци того крепчей.»³¹⁵ Камень Алатырь в заговорах рисуется порой также на некоей «пуповине морской» (к последнему образу мы еще вернемся).

Дата добавления: 2015-05-06