Цикорий

(Cichorium intybus)

Древние египтяне считали цикорий магическим, волшебным растением, растением, которое способно удалять препятствия, открывать всевозможные замки, шкатулки и двери. Они натирали тело соком из корней цикория, чтобы стать невидимыми или при желании снискать благосклонность важных людей.

Они также верили, что магическая сила цикория намного возрастает, если резать растение в полночь при полном молчании и только золотым ножом. Если все это не работало, египтяне мололи, обжаривали корень цикория и добавляли в кофе для вкуса. Конечно, это говорит о многосторонности и перспективности этого растения.

– Напомни, на чем мы остановились, – сказал Армандо.

– У нас есть четыре растения из девяти. Глоксиния, растение любви с первого взгляда, саговник, растение бессмертия, луноцвет, цветок размножения и плодородия, и теоброма какао, шоколадное дерево удачи.

– Хорошо! Теперь как насчет того, чтобы мы с тобой пошли на рынок и купили растения номер пять и шесть. Ты не была некоторое время в городе и, спорю, не прочь прогуляться по магазинам?

– Вы правда думаете, что мы сможем купить растения? В магазине?

– На рынке в Ксарете продается одно или два. Надо взглянуть, продадут ли нам их.

– Кто?

– Продавец конечно же.

– Мы пойдем пешком? Сказать по правде, я немного устала.

– О нет. Я и сам‑то не большой ходок, да и Ксарет находится далековато. У меня тут на заднем дворе есть мотоцикл.

– У вас есть мотоцикл, а я столько раз таскалась пешком по джунглям?

– Ты могла напугать оленей. Добыть теоброму какао, сидя на мотоцикле, невозможно.

Я пошла за Армандо и сама убедилась, что старый армейский зеленый мотоцикл стоит у стены дома. Я и раньше его видела, но никак не могла подумать, что ржавая развалина способна двигаться.

– Залезай, – сказал Армандо, усаживаясь на сиденье мотоцикла. – Мотоцикл не такой старый, как кажется. Я держу его в таком состоянии, чтобы не украли. Пятна выцветшей зеленой краски там и сям, немного царапин от щетки для чистки лошадей. А ржавчина появляется сама.

Армандо из‑за своих размеров занял большую часть сиденья, оставив мне крошечное место сзади.

– Положи мне руки на плечи и не бойся вцепляться на поворотах, я на ощупь очень хорош!

Мне пришлось положить руки ему на плечи, чтобы занять место на мотоцикле.

– Я ведь правда хорош? – спросил он.

– В некотором роде.

Мы подпрыгнули несколько раз на кочках перед домом, без сомнения, задавив по крайней мере нескольких скорпионов.

– Этим утром я подумал, что прошло уже двадцать лет со времени покупки Касабланки. Мы купили дом, чтобы быть ближе к друзьям. – Он пытался перекричать мотор.

– К растениям?

– Ага. Сонали любит здесь бывать. Она бы весь год здесь жила, если бы не орхидеи. Они любят Нью‑Йорк, поэтому она приезжает сюда не так часто, как ей хотелось бы.

– Откуда вы знаете, что они любят Нью‑Йорк?

– Мы пробовали выращивать их здесь, они умирают. Поэтому и держим их в Нью‑Йорке, где они процветают.

– Разве им не лучше здесь, в тропиках?

– Может, и лучше, но они почему‑то не растут. Видимо, сроднились с нашей квартирой, и это факт. Не то что мы не пытались, и поверь, это совсем не просто – таскать эти растения туда‑сюда через границу. Строго говоря, это нелегально, особенно учитывая теперешние цены на орхидеи, немножко смахивает на контрабанду брильянтов. Для Сонали это стресс.

– Разве она не может найти здесь орхидеи и начать все с начала?

– Просто поменять одну орхидею на другую, да?

– Ну да.

– Сонали уже двадцать лет любит свои орхидеи. А некоторые даже дольше. Говорю тебе, она к ним привязана намного сильнее, чем ко мне.

– Сомневаюсь.

– Это правда. Они дают ей то, что я дать не могу. Красоту, фантастические цвета, необычные запахи и стабильность, потому что никогда не уезжают с незнакомками в Мексику. Самые редкие из них приносят ей немного денег и немного славы. Привязанности формируются на основании общих интересов к растениям. Музыка пришла в ее жизнь в виде Марко, гобоиста. Даже прачечную купили на деньги от черенков орхидей.

От любого упоминания о прачечной я, как всегда, слегка напряглась.

– Я этого не знала.

– Ты сама видишь, как они важны для нее. И для меня. Иногда мне кажется, что я живу с Сонали и с ее семьей, впрочем, все в порядке, потому что она никогда не дает мне почувствовать себя на втором месте после растений, даже если и знаю, что так и есть.

– А как насчет этого легендарного растения страсти без имени? Она его когда‑нибудь искала здесь, в Мексике?

– Сонали провела многие и многие годы в поисках этого растения. Это было еще до орхидей. И до меня.

– Она ведь ничего не нашла?

– Даже в глаза не видела. – Голос его звучал печально. – Она жила в Мексике целый год. Работала с шаманами‑травниками, целителями, охотниками и продавцами. Она искала и окончательно убедилась, что растение страсти существует. Никто и никогда не смог разубедить ее в этом.

– Никто из тех, с кем она разговаривала, никогда не видел этого растения?

– Нет. Я сам ходил к шаманам, живущим высоко в горах Наярита, тех же самых горах, откуда родом Диего. Я просил их назвать растение. Найти для него имя. Я думал, если смогу найти имя, это даст силы и возбудит страсть, чтобы найти и само растение. Но я ошибался.

– Возможно, это было не то время или не то место.

– Нет, все намного проще. У этого растения нет имени. Только страсть к жизни. И я знал, что потребуется истинная страсть, чтобы найти его. Сонали становилась все более грустной и даже безразличной, поэтому я занялся этим делом сам. Но мне тоже не повезло.

Армандо замолчал, и я долго ничего не говорила. Было очевидно, что растение страсти для него то же самое, что для меня прачечная. Больной вопрос.

– Почему у вас нет детей, Армандо?

– Мы с Сонали много лет назад приняли решение потратить нашу энергию на многих людей, а не только на одного‑двух. И конечно, на орхидеи. А потом появилась цель найти растение страсти без имени.

– И еще люди в прачечной?

– И Диего, а теперь и ты.

Мы уже почти доехали до Ксарета, когда вдруг совершенно внезапно и, насколько я могла видеть, ниоткуда на нас выскочили три здоровые черные собаки. Они рычали и кидались на мотоцикл, быстро избавив меня от мечтательного настроения, вызванного разговором о растении страсти, и превратив его в ужас. Я завертела головой без шлема, чтобы посмотреть на них. Они бежали с той же скоростью, что и мотоцикл, скалили желтые клыки, брызгая слюной.

– Давайте быстрее! – заорала я, хватая и тряся Армандо за плечи, ни секунды не думая о том, трогать его или нет.

– Не беспокойся! – прокричал он в ответ. – Они скоро все умрут. – И прибавил газу, гравий взметнулся из‑под колес, попав мне в волосы и поцарапав лицо.

Рынок выглядел настолько необычно, что определенно стоил того, чтобы пострадать от желтозубых собак и гравия.

В отличие от других зданий на Юкатане здание рынка было построено из дерева, а не из цемента и покрашено в небесно‑голубой цвет. Оно одиноко стояло на обочине пыльной дороги и, похоже, начало потихоньку разваливаться, города нигде не было видно. На земле валялись крупные обломки дерева, отвалившиеся от левой стены. Фактически дыра была такой большой, что можно было потрогать полки внутри, не заходя через дверь.

– Сильно экономит время? – Армандо встал рядом и заглянул в проем.

Внутри стоял старый кассовый аппарат на карточном столе, пять рядов полок и несколько холодильников у задней стены. В устройстве рынка не было решительно ничего необычного. Но вот содержимое полок и холодильника вызывало удивление.

Во‑первых, везде стояли просроченные консервы. Все это было не просто старое, а прямо‑таки древнее, с толстым, в несколько сантиметров, слоем пыли. Армандо сказал, что люди из деревни не очень‑то любят консервированную пищу, потому что она дорогая и не такая хорошая, как свежая рыба. Это я поняла, но неужели так трудно время от времени хоть пыль стирать с банок, пусть и лишь для вида.

В дальнем углу я заметила знакомые коробки с хлопьями. Пожелтевшие картонные с хрустящими рисовыми хлопьями «Kelloggs Rice Crispies» со старым логотипом – красными петухами. Будучи связана с рекламой или, по крайней мере, будучи когда‑то связана, я знала, что красный петух был классическим логотипом в семидесятых. Это значит, что хлопья старше, чем я. Если точнее, им тридцать шесть лет. Я нащупала мелочь в кармане. У меня было сильное искушение купить хотя бы одну коробку, чтобы продать ее в коллекционном разделе «Эбей».

Отделение с едой в холодильнике производило еще более экстравагантное впечатление. Там, между молочными бутылками и древними картонными тубами с тестом «Pop N’ Fresh Dough», лежали многочисленные вакуумные упаковки гормонов. Ампулы с тестостероном, эстрагеном и прогестероном мирно покоились за старыми выцветшими черно‑белыми фотографиями трансвеститов, приклеенные к дверце холодильника. Картинки были сделаны в Митпакинге – скандально знаменитом районе Манхэттена – перед французским рестораном «Пастис», расположенным в отеле «Меритайм», где европейцы наладили разнообразную торговлю сексом. Те препараты, для покупки которых в Штатах требовалось множество болезненных тестов, рецепты и дорогие страховки, недоступные для большинства желающих, на этом раздолбанном, разрушенном рынке с дырой в стене продавались практически задаром.

Я продолжила осмотр того, что теперь считала величайшим в мире рынком всех времен и на каждом шагу наталкивалась на сокровища.

Там были коробки с «Ретинолом А» рядом с зубной пастой «Крест». И ампулы ботокса, который в действительности должен быть порошком, а не жидкостью, стояли около кондиционера «Пантин». Я даже и не подозревала, что люди, живущие без электричества, с табличками на домах, предупреждающими о возможности холеры, были так обеспокоены борьбой с морщинами. Но я, видно, ошибалась. Очевидно, красота – всегда большой бизнес, даже для женщин, которым приходится самим приканчивать цыплят перед тем, как приготовить их на обед.

На ботоксе была цена десять долларов вместо обычных для Штатов семисот пятидесяти, которые мои друзья регулярно выкладывают дерматологу или просто служащему в задней комнате «Эксинокса» – гимнастического зала.

Я подсчитала, что за те же самые семьсот пятьдесят могу слетать в Мексику, купить ботокс, фантастически выглядеть, да еще и отдохнуть на пляже.

Что за страна! Что за рынок! Я громко расхохоталась. Я была покорена. Рынок вернул мне чувство юмора. Среди духов оленей, черных пантер и лунных цветов я была уверена, что потеряла ориентацию и потихоньку становлюсь психически неуравновешенной. Но нет, отнюдь. Несмотря на все это: растения, змей и шаманов, – я все еще оставалась самой собой. Чтобы вернуть мой городской цинизм и неверие, требовались лишь продукты из el mercado.

Я оглянулась в поисках Армандо, но его нигде не было.

– El hombre está en el sótano (Мужчина в подвале), – сказала женщина за кассовым аппаратом.

Она была небольшого роста, довольно смуглая, с двумя длинными иссиня‑черными косами до талии. Лицо у нее было все в морщинах, что вместе с черными густыми волосами без каких‑либо признаков седины выглядело странно. «Должно быть, это и есть кассирша», – подумала я.

Она терпеливо ждала, пока я ее разглядывала. А когда поняла, что я удовлетворена, повторила: «Мужчина в подвале». И замахала на меня рукой, словно муху отгоняла. Я махнула рукой в ответ.

Длинный пролет лестницы, ведущей в подвал, был очень крутым и непроницаемо черным. Я не люблю подвалов с детства, но постаралась задвинуть свой страх и ужас на задворки сознания и начала спускаться. Там было не менее шестидесяти чрезвычайно крутых деревянных ступенек. Я шла задом наперед, упершись взглядом в ступеньки, словно карабкалась вниз по приставной лестнице. С каждой ступенькой запах растений усиливался, и мне казалось, я падаю в центр земли.

– La Luz? Свет? – обратилась я к женщине,

– Lo siento, senñorita. No hay luz. Las plantas están en el sótano. No es bueno para las plantas. (Простите, мисс. Там нет света. В подвале растения. Это нехорошо для растений.)

«Дьявол», – произнесла я про себя и в полной темноте потащилась вниз, с трудом нащупывая дорогу. А как насчет того, что хорошо для меня?

У основания лестницы множество огоньков, но не таких, которыми освещают комнату. Вместо этого везде поблескивали пурпурные светлячки, свисавшие с прямоугольных деревянных столов, прямо‑таки ломившихся от растений.

Длинная узкая комната напоминала железнодорожный вокзал. Будучи раз в пять больше моей квартиры, она занимала около трех тысяч квадратных футов. Флуоресцентные лампочки придавали помещению сходство с гигантским черным рекламным постером из мрачных шестидесятых годов, одним из тех, на которых были тигры и черепа, светящиеся в темноте на пурпурном бархатном фоне.

Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидела тысячи растений: здоровых, даже роскошных и очень зеленых. Воздух был прохладным, сладким, насыщенным кислородом. Цветов не было видно, а может, их и не было вообще. Я не знала и не могла бы сказать определенно, какие растения я вижу. Возможно, это какая‑то подпольная фабрика по производству наркотиков. Я не ощущала никакого особого запаха, но, возможно, те же самые люди, что продают гормоны наверху, изобрели какой‑нибудь способ выращивать коноплю без запаха. Растение, которое можно курить при большом скоплении народа и при этом не быть замеченным. «Это действительно нечто», – подумала я. Настоящая фабрика денег. Возможность сменить профессию и добиться реальных перемен в жизни.

– Mandragora solanaceae – мандрагора пасленовая.

Я вздрогнула, услышав с другого конца подвала негромкий мужской голос.

– Армандо?

– Мандрагора, – сказал мужчина, чей голос был намного выше, чем у Армандо. – Растение магии. Великий носитель тайны.

Я напряглась, всмотревшись в глубину подвала. Я с трудом смогла увидеть дальнюю часть зала и фигуру, склонившуюся над пучком листьев, слишком миниатюрную для Армандо. Находиться где‑то глубоко под землей наедине с незнакомцем мне было совсем некомфортно, поэтому я медленно и по мере возможности стала тихо подбираться к лестнице, стараясь не производить шума.

Мужчина выпрямился и обернулся как раз в тот момент, когда я подходила к ступенькам. Его кожа выглядела чересчур бледной и болезненной в свете пурпурных огоньков.

– Привет, Лила.

Я замерла. Где‑то глубоко внутри у меня все заныло. Откуда человек в подвале мексиканского рынка может знать мое имя? Я запаниковала, пригляделась, но была слишком далеко, чтобы хорошо разглядеть его. Я услышала глухой стук вверху лестницы, потом шаги. Кто‑то захлопнул дверь подвала и повернул ключ в замке. Я знала, что это была кассирша. Армандо никогда бы не запер за мной дверь, оставив одну в темноте.

Мужчина подошел ко мне. Светлые волосы блестели в тусклом свете. Я с шумом втянула воздух. Это был Дэвид Эксли.

– Знаешь, что самые сильные мандрагоры растут под виселицами? Или на месте, где повесился самоубийца?

Я ничего не ответила. Мне надо было подумать.

– Когда у повешенного мужчины рвутся спинной мозг и спинномозговые нервы, у него возникает эрекция. Милый образ? Когда сперма вытекает из мертвого тела, она капает на землю, и на этом месте мандрагора прекрасно растет. Растения, выросшие на сперме, – потенциальные галлюциногены и афродизиаки исключительной силы.

– Что ты здесь делаешь? – прошептала я, обеими руками схватившись за два деревянных стола.

– Царь Соломон, Александр Македонский, Жанна д’Арк – все они отказывались покинуть свои дома без кусочка мандрагоры, которую носили на своем теле.

Шекспир писал об этом в «Ромео и Джульетте». И Гомер в Одиссее. Лонгфелло, один из моих самых любимых поэтов, замечательно рассказал о свойствах мандрагоры, когда написал:

Иль скажет, где найти мне мандрагору,

Чей корень, вырванный о полночь, стонет,

И власть имеет духов отгонять,

И тешит мозг богатствами видений?[3]

Я никогда не могла даже представить себе, что когда‑нибудь опять увижу Эксли, а если бы и представила, то и в самых своих бурных фантазиях не додумалась бы до темного подвала и цитат из Лонгфелло.

– Что ты здесь делаешь? – повторила я, стараясь, чтобы мой голос звучал по возможности твердо и без дрожи.

– Рассказываю тебе о растении мандрагора. Она одна из девяти, как ты, наверное, уже знаешь. Растение тайны и магии.

– Но зачем ты здесь? – в третий раз спросила я, чувствуя, как мой мозг пробуксовывает, словно машина, которая, пытаясь выбраться из кювета, крутит вхолостую колесами.

Эксли вытянул руку, чтобы коснуться меня. Я еще немного отступила от него, но, к сожалению, и от лестницы тоже.

– Я здесь по той же причине, что и ты, Лила. Из‑за растений.

– У тебя ведь уже есть растения. Помнишь? Ты украл их из прачечной.

– Украл – фууу, какое грубое слово. Едва ли мне бы удалось забрать растения, если бы они не захотели со мной пойти.

– Если у тебя есть растения, почему ты здесь? Ты следишь за мной?

– Боишься, что я украду новые растения, которые ты заполучишь? Может, подорвать его дом на этот раз?

– Это то, чего ты хочешь? – закричала я страшным шепотом. – Навредить Армандо?

– Я здесь, потому что два растения из девяти, находившихся в прачечной, умерли, так сказать, при перевозке. Мне надо заменить их. Это все.

– Как они называются?

– Учитывая условия конкуренции, я не могу их тебе назвать. В конечном счете мы хотим одного и того же, а ресурсы чрезвычайно ограниченны. Но могу сказать тебе, что я не вижу их здесь, в подвале.

– Я тебе не верю.

– Это все еще я, Лила, мужчина, которого ты встретила на овощном рынке и который рассказывал тебе о тропических растениях. Мужчина, которого ты пустила в свою постель. Тот самый, который расчесывал твои волосы и гладил твои груди мягкой щеткой для грудных детей.

Его голос звучал обманчиво сладко, как у мужчины, который в школьном дворе предлагает конфетки маленьким девочкам. Он опять протянул ко мне руку, но я ее оттолкнула.

– То, что случилось в Нью‑Йорке, не относится лично к тебе или твоему другу Армандо. Причина только в девяти растениях. И только в них.

– Ты использовал меня, чтобы их получить. И обидел моего друга. Я считаю это очень личным. Именно так.

– Лила, послушай меня. Когда я впервые увидел тебя, ты мне очень понравилась. Понравилась задолго до того, как ты показала мне черенок огненного папоротника, и до того, как я предложил тебе деньги, и прежде, чем ты привела меня в прачечную. Но когда ты рассказала мне, что у Армандо есть девять растений, мне пришлось поверить, что ты пришла ко мне специально, чтобы показать, где они. Я потратил всю свою жизнь на поиски этих растений, и тут вдруг появляешься ты, как простой, доступный способ достижения моей мечты. Что мне было делать? Попробуй хоть на мгновение оказаться на моем месте.

– Я искала тебя на овощном рынке. Я везде искала тебя, за каждой стойкой, среди листьев каждого растения. Я поговорила со всеми торговцами. Когда я добралась до прачечной и увидела, что ты сделал, это стало для меня большим потрясением.

– Жизнь такая длинная. – Он улыбнулся.

– Хочу спросить, почему ты пошел ко мне домой в ту ночь? Я ведь уже привела тебя в прачечную. Ты знал, где добыть растения. Почему ты вернулся вместе со мной?

– Получить удовольствие. Я ведь мужчина. Что тут еще можно добавить?

– Как насчет слов «я сожалею, я проклятый лжец и вор»?

Эксли рассмеялся:

– Я совсем не сожалею. Я уже сказал тебе, что все это не имело лично к тебе никакого отношения. Это такая мелочь по сравнению с возможностью добыть растения. Да ведь и ты сама получила удовольствие от нашего маленького свидания. Я знаю, что это так, потому что был там.

Он протянул руку к моим волосам. Я не понимала свои ощущения. Воспоминания об овощном рынке, райской птице и грубоватом сексе вступали в яростный конфликт с осколками разбитого окна в прачечной. Он одновременно притягивал меня и вызывал отвращение. Мне хотелось бежать к нему и от него, поэтому я выбрала среднее и не двинулась с места.

– Знаешь, а ведь я могла бы донести на тебя. Ты ведь только что признал, что вломился в прачечную.

– Правда? Ты так считаешь? Детка, это Мексика, так сказать, дикий запад. Попробуй‑ка в этих местах найти полицию, чтобы она арестовала за что‑то, что случилось за пределами страны. Надеюсь, у тебя хватит денег на взятку.

Эксли пошел в глубину помещения. Все дальше и дальше по длинным проходам между рядами растений, в самый дальний угол подвала.

– Adios Amiga, прощай, милая. Было приятно поболтать с тобой. Прости, что ухожу так быстро, но мне еще надо заняться поисками растений.

Я прокричала имя Армандо, но было слишком поздно. Эксли открыл дверь, которую я не видела. Словно вытащил тяжелый засов голыми руками. Яркое солнце затопило подвал, и я услышала, как где‑то наверху вопит кассирша.

– Ay Dios mio, las plantas. Quién abrió esa puerta? Те mataré! (О мой бог, растения! Кто открыл дверь? Я убью тебя!)

Я пробежала через весь подвал и быстро захлопнула дверь. Карабкаясь через две‑три ступеньки и тяжело дыша, я вернулась из подвала на рынок. Кассирша вместе с Армандо стояли у двери

– Qitén abrió la puerta ahi abajo? (Кто открыл дверь внизу?) – грозно спросила она.

Я посмотрела на Армандо.

– Эксли был в подвале.

Армандо взглянул в сторону и прикусил ноготь на пальце.

– У него были какие‑нибудь растения?

– Не думаю, впрочем, у него под мышкой была скатанная рубашка. Может, внутри были черенки.

– Ты видела, как он брал какие‑нибудь растения?

– Нет. Он сказал мне, что растений, которые он ищет, здесь нет.

Я повернулась к кассирше.

– Зачем вы закрыли дверь в подвал?

– Qué?

– La puerta del sóltano, – сказала я. – Дверь в подвал. – Я подошла к двери и захлопнула ее, чтобы продемонстрировать, что имею в виду. – Зачем?

Казалось, она меня поняла.

– Un accidente. (Случайно.)

Я ей не поверила.

– Почему растения внизу? – требовала я ответа у Армандо. – Почему она держит эти растения внизу, в темном подвале, когда наверху целый день светит солнце?

– Это особые растения, специально для местных лекарей и докторов. В недобрых руках они необыкновенно могущественны и чрезвычайно опасны. Они очень ценные как в медицинском смысле, так и в обиходном общечеловеческом.

– Как Эксли умудрился попасть в подвал, что его никто не видел?

Армандо повернулся к кассирше и задал этот вопрос ей.

– Es cliente mio. Y uno Bueno, además. Lieva muchos anos comprándome plantas. (Он мой клиент. Очень хороший. Многие годы покупает у меня растения.)

– Да ведь он украл девять растений из прачечной. Ограбил Армандо. – Меня ужаснуло, что Эксли ее клиент.

– Que?

Армандо перевел мои слова.

– Usted le dijo donde estaban las plantas. Usted le llevó al lavadero, – парировала кассирша.

– Что она говорит? Ее испанский выше моего разумения.

– Она говорит, что это ты показала Эксли, где находятся растения. И еще говорит, что ты привела его в прачечную.

Я замолчала, Армандо тоже.

– Это правда?

– Я тогда только с вами познакомилась и не знала, как много растения значат для вас.

– Я ведь просил тебя никому о них не рассказывать.

– Это было ошибкой.

– Comó cuando cerré la puerta del sótano? (Как то, что я закрыла дверь в подвал?) – спросила кассирша.

Как я ее ненавидела.

– Я все еще не понимаю, как Эксли так быстро и легко смог отодвинуть засов на двери.

– Этот человек знает о скрытых проходах, о потайных отверстиях и умеет проскользнуть через эти свободные пространства. Зная меня, ты должна понимать, что мою прачечную непросто было ограбить и забрать растения. Чтобы сделать это, ему удалось проскользнуть между уровнями моего сознания. У него огромный талант, дар невидимки, но, к сожалению, он неправильно его использует. У тебя тоже есть этот дар, дар, полученный от черной пантеры, но ты тоже не знаешь, как его использовать. В этом смысле вы с Эксли похожи.

– Он потерял два растения из девяти, которые украл, но он не сказал, какие именно. Он ищет их здесь.

– Мы должны быть особенно осторожны с нашими растениями в Касабланке.

Значит, он какое‑то время жил с девятью растениями, пока два из них не погибли. У него есть опыт общения со всеми девятью, и, безусловно, он захочет его повторить.

– Как вы узнали, что два растения погибли? Я этого не говорила.

– Эту новость принес мне ветер. Сначала я не знал, что кто‑то умер. На мгновение мне показалось, что это Сонали. Я перекатился в постели и тряс ее, пока она не проснулась и не разозлилась. Теперь‑то я знаю, что это были те два растения.

– Он сказал, растения сами захотели уйти с ним. Что он не смог бы их украсть, если бы они не хотели.

– Растения не могут передвигаться. Это делает их очень зависимыми.

– Они не могли удрать от Эксли?

– Два из них погибли, возможно, покончив самоубийством, чтобы у него не было всех девяти.

– Какие два растения, по вашему мнению, погибли?

– Скоро выясним. Но прямо сейчас давай получим то, за чем пришли.

С замыкающей шествие кассиршей мы с Армандо пошли снова вниз по ступенькам.

Когда мы дошли до основания лестницы, Армандо нагнулся и легким движением, одним из тех грациозных движений, которых невозможно было, как казалось, ожидать от такого крупного мужчины, поднял что‑то с пола. Он открыл ладонь – там лежал крошечный, цвета лаванды цветочек с маленьким стебельком.

– Ну и ну. Посмотрим, что у нас здесь есть. Мистер Эксли оставил нам подарок. Cichorium intybus. Цикорий. Растение свободы и тоже одно из девяти растений. Он использовал его, чтобы выбраться из подвала, и оставил нам черенок, отдав дань вежливости и в качестве утешительного приза. У твоего мистера Эксли хорошее чувство юмора.

– Он не мой мистер Эксли.

– Не важно. Этот маленький цветочек может нам рассказать, как он выбрался отсюда.

– Он сломал засов при помощи цветка?

– В некотором роде. Cichorium intybus – это многолетник, из семейства одуванчиков. Он культивируется в Англии и Ирландии и от Новой Скотии до Флориды в Штатах, а также на запад к равнинам. Но не растет здесь, в Южной Америке. Он принес его с собой.

– Для чего?

– Для того, чтобы использовать его магические свойства. У растения длинный толстый стержневой корень с горьким млечным соком. Древние египтяне верили, что, если натереть тело этим соком, оно становится невидимым и все препятствия устраняются. По той же причине майя называли его растением свободы.

– Он не мог сломать засов млечным соком цикория. Я не смогу заставить себя поверить в это, даже если вы покажете, как это делать.

– Я не говорю, что он сломал замок при помощи цикория. Я говорю, что этот черенок нам кое‑что расскажет об Эксли, что может пригодиться нам в будущем.

– Вы правы, он говорит о том, что Эксли аферист, мошенник‑виртуоз и к тому же сумасшедший.

– Послушай меня. Наличие черенка говорит о том, что Эксли знает о власти растений и, что еще более важно, верит в магию растений. И еще о том, что он, возможно, раньше ее использовал. То, что этот черенок цикория превращает его в значительно более сильного противника и даже врага, чем я думал.

Кассирша подошла, посмотрела на ладонь Армандо и хлопнула себя по лбу.

– Ah! Chicoria! Asi es cómo rompió mi cerradura. (О! Цикорий. Так вот как он сломал мой замок)

Армандо подмигнул мне.

– Не принимай кассиршу всерьез. Она просто ужасно суеверна.

Дата добавления: 2015-05-06