Двадцать шестая

– Надо немедленно приложить лед, Кэт. Это уменьшит опухоль.

– Я не могу встать… можешь мне помочь?

Люк поставил меня на ноги, обхватил одной рукой за талию и положил мою руку поверх своего плеча, чтобы принять часть моего веса, когда я поскакала к его входной двери. Несколько шагов от его дома к моему показались мне непреодолимой преградой. Лодыжка уже раздулась, и я чувствовала, что ботинок становится все туже.

– Если бы мне захотелось пощекотать тебя сейчас, ты была бы абсолютно беспомощна, – пошутил он.

– Даже не мечтай, – неестественно засмеялась я, чувствуя недомогание от усиливающейся пульсации в ноге.

Громкий кашель заставил меня посмотреть вверх, и я еле устояла на ногах. Если бы Люк не продолжал крепко держать меня, я бы упала в мамин розовый куст. То, почему я так виновато выглядела и не могла перестать краснеть, было проклятием всех рыжеволосых людей – когда мои щеки приобретали свекольный оттенок, то оставались такими надолго.

– Привет, Мерлин, – только и смогла прошептать я. – Я повредила лодыжку, и Люк помогает мне дойти до дома.

– Позволь мне, – сверкнул он глазами, и Люк, лукаво подмигнув мне, разрешил ему перехватить мою руку и благоразумно скрылся в доме. Мерлин был таким высоким, что не мог нормально поддерживать меня. Моя рука практически выдергивалась из сустава, и мне пришлось отпустить его и вприпрыжку направиться к двери, предварительно достав из кармана джинсов ключи. Я проскакала гостиную, опираясь на стену, и повалилась на диван. Я успела заметить свое отражение в зеркале над камином, но только поморщилась: я была даже неряшливее, чем Люк. Из‑за того, что я терла щеки, грязь размазалась по всему лицу, а в волосах у меня застряла гигантская паутина. Прошлый вечер Мерлин провел с ухоженной, очаровательной Женевьевой в сногсшибательном черном мини‑платье, чулках и на высоких каблуках, для того, чтобы этим утром встретиться со своей девушкой‑трубочисткой. И в довершение всего просигналил мой мобильный, и теперь я уже не могла соврать по поводу того, что не получила его эсэмэс.

– Извини, что не отвечала на твои звонки. – Я изобразила улыбку. – Мы были у Люка на чердаке, и я даже не могла достать свой телефон. Поэтому я такая чумазая и вся в пыли.

Мерлин вздохнул с притворной досадой и достал у меня из волос какой‑то мусор.

– Тебе нельзя оставаться одной. Ты могла сломать лодыжку. Поехали ко мне домой, мама тебя осмотрит.

– Нет, правда, мне надо привести себя в порядок и…

Мерлин даже не дал мне закончить. Он уже набирал номер такси. Обычно мне нравилось, когда он вел себя так решительно, но сегодня это раздражало, потому что выглядело так, что он просто‑напросто игнорирует мои чувства. Меньше чем через пять минут раздался автомобильный гудок, и на этот раз мне было позволено скакать всю дорогу до машины без какой‑либо поддержки. Водитель болтал всю дорогу до дома Мерлина, и мы не разговаривали друг с другом. От моего внимания не укрылся тот факт, что никто из нас двоих не упомянул о вечеринке.

Когда мы вошли, в доме никого не было, и Мерлин невинно изобразил удивление, но я ни на секунду ему не поверила. Он отвел меня на кухню, сделал мне чашку сладкого чая и попытался насильно перевязать мне ногу. Но попытка оказалась неудачной, и я чуть не упала опять, когда пыталась доковылять до посудной полки с пустой чашкой в руке. В саду я увидела круг примятой травы, там, где стоял шатер, и с деревьев все еще свисали фонарики. Я совершенно четко узнала то место, где сфотографировали Женевьеву и Мерлина, и все еще видела его лицо, когда он танцевал с ней щека к щеке. Я схватилась за раковину, чтобы не упасть, потому что меня словно ударили ножом.

– Ты в порядке?

– Да, все замечательно, – солгала я и повернулась, изобразив на лице подобие улыбки.

– Мы договаривались увидеться вчера, Кэти.

В голосе Мерлина звучал укор, и это не было неожиданностью. В водовороте последних событий, связанных со слежкой за домом священника, я совершенно забыла о нашем свидании.

– Это произошло случайно, Мерлин, просто обнаружилось кое‑что. Нам с Люком пришлось уехать в место, где не было мобильной связи, и мы очень поздно вернулись домой.

Он хмуро посмотрел на меня:

– После того как ты целую неделю пряталась, это была возможность увидеться и как следует поговорить.

Я понимала его раздражение, но чувство несправедливости взяло верх надо мной. Как можно было попрекать меня Люком, когда всю прошлую ночь он сам провел, гарцуя вокруг Женевьевы?

– Как прошла вечеринка? – спросила я с плохо скрываемым презрением.

Лицо Мерлина потемнело.

– Она прошла бы лучше, если бы и ты была там, но мы не могли отложить ее. Шатер должны были снять сегодня, поэтому выбора не было.

– Я понимаю.

Он повернулся ко мне.

– Тогда почему мне так плохо?

Я посмотрела в пустоту и затем словно очнулась.

– Не знаю. Почему тебе так плохо? Если ты чувствуешь себя виноватым за прошлую ночь, то я тут не при чем.

– Почему я должен чувствовать себя виноватым? – запальчиво спросил он. – Я всю ночь провел, пытаясь дозвониться до тебя.

Мне хотелось прекратить, но в меня словно вселился демон. Фотография так и стояла у меня перед глазами.

– Ну, не всю ночь. Ты сумел найти время для медленного танца…

Мерлин сразу понял, о чем я говорю, и его лицо исказилось от злобы.

– Это абсолютно несправедливо. Только один танец. Теперь ты знаешь, как я страдал, увидев вашу с Люком фотографию.

– Так ты что, сделал это, чтобы отомстить мне? – недоверчиво спросила я.

– Не будь такой наивной. Я не способен на такое.

– Но это правда странно. Получается почти око за око.

– Раз уж об этом зашла речь, – почти прорычал Мерлин, – в этих отношениях нас как будто всегда трое, и Женевьева тут ни при чем. Я просто не могу поверить, что ты не замечаешь этого.

– Действительно, не замечаю.

– Этот… Люк… придумал всю эту историю с расследованием только для того, чтобы побольше времени проводить с тобой.

– Тебе следовало бы знать, – обиженно сообщила я, – что это мое расследование. Люк делает мне большое одолжение.

– Я заметил, как он смотрит на тебя…

– Ты говоришь нелепые и смешные вещи, – ответила я своим самым рассудительным тоном. – Девушка Люка – и моя подруга тоже. Я знаю ее уже много лет. Мы всегда отрываемся вместе.

– Когда, например? – невозмутимо спросил он.

Я не смогла ответить, потому что он заставил меня осознать, насколько давно я не видела Лауру. Она будто избегала меня.

– Женевьева, вот кто действительно уже сидит в печенках! – продолжала я, проигнорировав его замечание.

– Ей нужна поддержка.

Я постаралась отойти от него как можно дальше, к другому концу большой кухни.

– Посмотри на это с моей точки зрения. Она просто вездесущая, вторгается в мою жизнь и начинает делать все лучше меня. Она будто мое зеркальное отражение, но только улучшенное.

В этот момент должна была последовать его успокаивающая реплика: «Кэти, не говори глупостей. Конечно, она ни в чем не лучше тебя. И не красивее, умнее или милее. Женевьева и мизинца твоего не стоит. Ты совершенно неповторимая, и я люблю тебя такой, какая ты есть».

Но Мерлин ничего этого не сказал. Он только угрюмо пробормотал:

– По сути дела, Кэти, я не чувствую, что ты со мной. У тебя всегда другие дела.

– Я не могу бросить то, чем занимаюсь, – сухо ответила я. – Это слишком важно.

– Кажется, что для тебя все важнее, чем я.

– Я думаю, нам стоит отдохнуть друг от друга, – выпалила я и не поверила собственным ушам. Но сказанного уже было не вернуть.

Мерлин закрыл лицо руками и глухо застонал от бессилия. Затем он встал, подошел ко мне и взял за руку.

– Кэти… Но я не хочу этого… Давай поговорим, уладим эти неприятности. Раньше все было просто замечательно.

Его просьба никак на меня не подействовала, будто я превратилась в ледяную статую. Я ощущала мольбу в его прикосновении, могла почувствовать ее запах и даже слышала ее в его словах. Но я осталась немой и безответной.

– Я не хочу расставаться с тобой, – взмолился он. – Может быть, Женевьева слишком много крутилась в нашем доме, а я пожалел ее. Я не могу отпустить тебя так.

– У тебя просто нет выбора, Мерлин.

– Я не сдамся без боя, – настаивал он. – Это вообще не ты говоришь все эти вещи.

– Это я.

– У меня еще осталась твоя эсэмэс: «P.S. Я люблю тебя». Ты не имела этого в виду? Неужели это была просто ложь?

На секунду я замешкалась, наблюдая за тем, как он выглядел в этот момент. Его красивое лицо было перекошено злобой и отчаянием, глаза сверкали и все равно умоляюще смотрели на меня.

– Мерлин, мне пора идти.

– Ты не можешь вот так уйти. Я должен отдать тебе кое‑что. Что‑то вроде раннего рождественского подарка.

Я уже проклинала сама себя за то, что пришла сюда сразу после вечеринки.

– Я не могу ничего принять от тебя. Серьезно.

– Для кого‑то другого это будет абсолютно бесполезным, – настаивал он. – И мне будет очень больно, если ты не примешь его. Не могла бы ты подняться со мной наверх, чтобы увидеть его в более подходящей обстановке?

Он был так настойчив, что я уже не могла возражать. Он помог мне подняться на три лестничных пролета в свою студию, где меня встретил порыв холодного ветра. Мансардное окно было открыто, и в него влетело несколько сухих листьев и легло на половицы. Мерлин заметно оживился, когда я согласилась прийти сюда. Он положил ладони мне на плечи, и желудок предательски подскочил от его прикосновения. Меня переполняло ощущение горя от всего, что мы потеряли, от слов, которых мы так и не сказали, от вещей, которых не сделали вместе. Оно прокладывало дорогу к моему горлу и осталось там, чтобы задушить меня. Одна часть меня хотела оттолкнуть Мерлина как можно дальше, а другая жаждала прижаться и уткнуться в него носом.

Я заметила наше отражение в зеркале и потеряла чувство самообладания. Мы так хорошо смотрелись вместе. Какое еще доказательство мне было нужно, чтобы поверить, что он любит меня, а не Женевьеву? Он был здесь, со мной, и пытался наладить наши отношения. Я повернулась к нему, решимость моя ослабла, но тут меня отвлекла вспышка света. На крючке над окном было подвешено нечто, и оно раскачивалось и кружилось на ветру, отбрасывая лучики зеленого света. Не было никаких сомнений, откуда взялась эта вещица, и я быстро отпрянула от Мерлина. Его лицо помрачнело.

Я посмотрела на окно и нахмурилась:

– А я узнаю этот кулон. Это от Женевьевы.

– Я даже не обратил внимания, что он там висит, – пробормотал он. – Она делает их тоннами и раздает маминым студентам.

– Но не этот, – продолжала настаивать я.

– Она наверняка случайно забыла его.

– Она была здесь? В твоей комнате?

– Она помогала мне сделать кое‑что для тебя, – подчеркнул он.

Я даже не могла сосредоточиться, чтобы ответить что‑нибудь. Я вытянула шею, чтобы посмотреть на быстро меняющееся небо, которое, как прекрасное, живое произведение искусства, было идеально заключено в оконную раму. Мерлин подошел к своему мольберту, и мне вдруг стало не по себе.

Из‑за последних событий я позабыла о картине, но это она оказалась его подарком для меня.

– Я не могу принять ее, Мерлин… только не сейчас…

– Но ты должна, – настаивал он. – Она уже закончена, и она нарисована специально для тебя. – Он провел рукой по волосам. – Я не отдал бы ее никому другому.

– И Женевьева помогала тебе рисовать ее? – с подозрением спросила я.

Он кивнул.

– Но ты же говорил, что можешь рисовать меня с завязанными глазами.

Мерлин вытянул руку и коснулся моего лица.

– Я мог, Кэти, но потом что‑то произошло. Когда я ревновал тебя к Люку… я словно потерял тебя из виду…

– Ты потерял меня из виду, – эхом повторила я, убитая горем.

– Но ненадолго. Понимаешь, я могу нарисовать что‑то похожее на тебя в любое время, но я хотел передать твою душу на картине… иначе она была бы совершенно заурядной.

– И как Женевьева тебе помогала?

Он сморщил лоб, пытаясь объяснить.

– Вы обе такие творческие и одухотворенные. Само ее присутствие напоминало мне о том, какая ты необыкновенная.

Значит, Женевьева была его музой вместо меня. Я поняла, что совершенно не хочу видеть картину, для меня она была уничтожена. Я попыталась, пятясь, выйти из комнаты, но Мерлин уже начал медленно снимать ткань с холста, и я была вынуждена наблюдать это торжественное разоблачение. Мелкие детали изменились – глаза стали больше и сверкали сильнее, в пополневших губах появилась жестокость, скулы выше, и постепенно из‑за ткани возник диковатый гибридный портрет меня и Женевьевы, который неотступно следил за мной своими зелеными глазами, куда бы я ни отошла.

Я посмотрела на портрет, потом на Мерлина, надеясь, что, быть может, это какая‑то отвратительная шутка. Я прямо‑таки ощущала прилив желчи внутри и боялась, что мне может стать нехорошо. Он был абсолютно горд собой и действительно ничего не понимал. Если б это не было настолько ужасно, я бы расхохоталась.

– Кэти, неужели тебе совсем нечего сказать?

Я произнесла всего два слова:

– Прощай, Мерлин.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-05-06