Тридцать первая

Случилось невероятное: Женевьева не пришла в колледж. Оказалось, что она слегла с тяжелой ангиной и едва могла говорить, и это, наверное, была лучшая новость за всю мою жизнь. Я пыталась не скакать от радости, когда Нэт рассказала нам о недуге Женевьевы, и скорее всего, мне плохо это удалось. Было так непривычно вставать утром без ощущения страха, сидеть на лекциях и не чувствовать на себе тяжелого взгляда ее ужасных глаз и не следить за каждым словом во время разговоров за обедом. Первый день в ее отсутствие показался мне замечательным, второй – просто блаженством, а на третий день я готова была танцевать от счастья. Я наконец вспомнила, какой счастливой была моя жизнь, пока в ней не появилась Женевьева. Сложно представить, но это произошло всего три месяца назад.

Ханна, Нэт и я решили устроить рождественский шоппинг в четверг вечером, когда все магазины в городе остаются открытыми допоздна. Все было, как в старые добрые времена: мы толклись в очереди на автобус, смеялись над всем подряд, особенно когда собачка какой‑то дамы попыталась поднять носом юбку Ханны, а потом мы подкалывали друг друга из‑за разных вкусов в одежде. Выпрыгнув из автобуса, мы стали пробиваться через толпу, создавая себе особое магазинное настроение. Вначале мы отправились в большой магазин, и я купила маме блузку эффектного сиреневого цвета, вспомнив о печальных прошлых годах, когда мне приходилось выбирать между ночными рубашками и пижамами, которые были ее единственным видом одежды. Нэт повела себя скучно и купила папе тапочки, а маме флакон духов, а Ханна вообще просто разглядывала витрины, утверждая, что не собирается приобретать ничего до последнего момента, иначе покупка будет недостаточно праздничной.

Меньше чем через час Нэт захотела есть и потащила нас в пиццерию, и мы заказали гигантскую пиццу с пятью ингредиентами. Мне очень понравился стиль, в котором было оформлено кафе. Декор под пятидесятые года, мебель в форме полумесяца, обшитая красным кожзаменителем, раритетный музыкальный автомат, а на официантках были надеты гольфы и юбки‑клеш. Один из официантов был одет под тедди‑боя – в брюки‑дудочки и сюртук с двойным воротником ярко‑голубого цвета, а на голове у него красовался огромный набриолиненный кок. Казалось, что они вот‑вот пустятся в пляс и запоют джазовую песенку, как в каком‑нибудь мюзикле.

– Как жаль, что Женевьева не смогла поехать с нами, – задумчиво сказала Ханна.

– Да, действительно, – согласилась я, твердо решив, что не буду замирать каждый раз, как слышу от кого‑то ее имя. – Она обожает покупать одежду. Как‑то раз мы одновременно заметили потрясающее платье в комиссионном магазине, но она добралась до него первой.

– Она купила его? – с интересом спросила Нэт.

– Нет, его бы пришлось слишком долго зашивать, и она передумала.

– А почему ты не купила его? – с недоумением спросила Ханна. – Ты же можешь зашить любую дыру и сделать так, чтобы все выглядело идеально.

Я пожала плечами:

– Мне оно как‑то разонравилось после того, как его померила Женевьева. Оно ей очень подошло.

Ханна почему‑то не хотела оставлять тему платья:

– Ты так же хорошо выглядишь, как и она, даже лучше.

Я с сомнением засмеялась:

– Женевьева наверняка передумает и купит его к рождественскому балу.

– Ей не понадобится платье, – быстро сказала Нэт, и ее щеки покрылись легким румянцем. – Я хотела сказать, что она, скорее всего… просто сошьет что‑нибудь.

– Кажется, ты нам чего‑то недоговариваешь? – спросила Ханна.

– Вовсе нет, правда.

– Я знаю тебя с первого класса, – поддразнила она. – Говори начистоту.

У Нэт как будто внезапно пропал аппетит, она с угрюмым видом отодвинула от себя тарелку и выпила большой глоток колы.

– Я обещала ничего не рассказывать.

Ханна показала на меня, а затем на себя.

– Мы же твои лучшие подруги. Мы никому не проболтаемся.

Нэт поколебалась некоторое время, и я поняла, что ее больше не понадобится уговаривать.

– Ладно. Дело в Женевьеве. Она, скорее всего, не задержится надолго в наших краях.

Я царапнула ножом мимо тарелки и уронила его на пол с оглушительным громыханием.

– Не задержится? Ты серьезно?

– Когда она тебе об этом сказала? – спросила Ханна.

Нэт уставилась в потолок, пытаясь вспомнить.

– Эээ… На выходных.

– И почему она так решила? – только и смогла прошептать я.

– Она сказала, что ей скучно в городе и она чувствует себя, как взаперти. Не думаю, что ее уже тошнит от всего, но она планирует отъезд.

– И куда она собирается уехать?

Нэт сообщила со значительным видом:

– Она говорила о каком‑то месте, которое лучше, чем все, в которых она была.

Я с трудом могла переварить полученные новости и стала массировать виски, как будто у меня разболелась голова.

– И она не сказала, что это за место? За границей или здесь?

– Нет. Но я думаю, что она будет путешествовать вокруг света с рюкзаком за спиной, продавая свои украшения. Она слишком свободолюбива, чтобы прижиться у нас.

Эта резкая перемена в ее настроении была очень странной. Раньше Женевьева говорила, что не может отпустить меня, а теперь она неожиданно намеревается уехать, и уехать быстро. Может, она работала над чем‑то, и внезапный отъезд был частью ее плана? На долю секунды я даже немного позавидовала тому образу свободолюбивой Женевьевы, который описала Нэт, но это длилось совсем недолго.

– Я даже не знаю, что сказать, Нэт. Это так неожиданно.

– Не для Женевьевы, – подчеркнула она. – Она не может дождаться отъезда.

Ханна нахмурилась.

– А что будет с людьми, у которых она сейчас живет?

– Не знаю, – призналась Нэт. – Но она сказала, что поедет не одна.

Я сдерживалась, чтобы не спросить, как Женевьева так просто может оставить Мерлина, и уткнулась в свою тарелку. После таких новостей пицца показалась мне потрясающей. Я доела свою порцию и остатки на тарелке Нэт. Когда она удалилась в туалет, Ханна странно посмотрела на меня.

– Вот это поворот, да, Кэти?

– Я совсем не ожидала такого, – ответила я вообще безо всяких эмоций.

Ханна закатила глаза.

– Я с трудом в подобное верю. Женевьева, конечно, классная, но слишком непредсказуемая.

В душе я застонала от досады. Как можно быть настолько ослепленной надеждой? Я даже ни на минуту не подумала о том, что Женевьева может соврать.

– Может быть, она хочет, чтобы мы узнали об этом, потому что это просто шутка?

– Но Нэт ей поверила, – возразила Ханна. – В любом случае, не очень похоже на шутку, не так ли?

Моя радость превратилась в кромешное отчаяние меньше, чем за минуту. Я спрятала руки за спину и скрестила пальцы, когда вернулась Нэт, молясь про себя, чтобы ее слова оказались правдой. Мы вышли из кафе и отправились к автобусной остановке, маневрируя в толпах людей на тротуаре. Все взрослые казались раздраженными и агрессивными, их лица были искажены напряжением, а руки нагружены сумками. Я задумалась, неужели шоппинг перестает быть развлечением, когда ты достигаешь определенного возраста? Мы как раз проходили мимо комиссионного магазина, куда я заходила с Женевьевой, и я заметила, что витрина изменилась. Теперь там стояли два манекена, одетые в безвкусные рождественские костюмы: платье в золотых пайетках с рукавами‑фонариками и костюм из черного вельвета с огромной юбкой ниже колен и поясом из шотландки.

– Еще двадцать пять лет, – пошутила Нэт, – и Кэти будет надевать такое на званый обед в гольф‑клубе.

Ханна захихикала.

– Или на бал Федерального женского института.

Я ущипнула их по очереди.

– Я никогда не буду благообразно одеваться, даже когда мне стукнет шестьдесят. Я перешью свое кримпленовое платье в мини‑юбку и буду расхаживать в мартинсах.

Нэт высунула язык.

– Бабушка прямо из ада.

– На прошлой неделе у них были очень интересные вещи в стиле ретро, – сказала я. – Давайте зайдем, я покажу.

Похоже, магазин уже должен был закрываться, потому что две леди снимали кассу и подсчитывали выручку. Я бегло просмотрела вешалки в поисках русалочьего платья и тут же поняла, что его нет, ведь оно было таким броским.

– Похоже, кто‑то его купил, – разочарованно вздохнула я.

Вдруг раздался голос:

– Я знала, что ты вернешься за этим платьем, после того как его померяешь. Я отложила его в подсобке. Оно и не должно было висеть в магазине, слишком уж оно испорчено.

– Я его не примеряла, – раздраженно ответила я. – Его мерила другая девушка, которая была со мной.

Я узнала продавщицу с залаченной прической, которая вряд ли бы растрепалась и в десятибалловую бурю. Она подошла, пристально посмотрела на меня и сказала, понизив голос.

– Если ты не хочешь, чтобы твои подруги узнали, то все в порядке. Это будет наш маленький секрет.

Я, наоборот, заговорила еще громче.

– Но это правда была не я. Я была с другой девушкой, среднего роста, с рыжими кудрявыми волосами, худенькой и хорошенькой.

Леди поджала губы.

– Я помню вторую девушку, но платье мерила ты. Я, может быть, и стара, но такую я забыть не могу. Я смотрю на нее сейчас.

Я показала в другой конец магазина.

– Нет, я стояла там и наблюдала.

– Ну, как скажешь, – засмеялась она, и я поняла, что она просто мне поддакивает. Она скрылась за прилавком, а я выговаривала себе, как глупо было раздражаться из‑за такого. Она была уже немолода и могла страдать от плохого зрения или слабой памяти. Что особенного в том, что она перепутала меня с Женевьевой? Когда она вернулась, я угрюмо взяла у нее платье.

Нэт подошла ко мне с озадаченным видом.

– Что случилось?

– Эта леди спутала меня с Женевьевой, – пробурчала я. – Даже когда я напомнила ей, что Женевьева худенькая, хорошенькая девушка с кудрявыми рыжими волосами.

– Но ты только что описала себя, – медленно проговорила Нэт.

Я повернулась, разглядывая себя.

– Я совсем не худая и совершенно не симпатичная.

Она странно посмотрела на меня.

– Как скажешь.

Ханна ласково погладила платье, будто оно было живой домашней зверюшкой, и подтолкнула меня к примерочной. Здесь было очень холодно, и я съежилась, обхватив себя руками, не желая мерить его, потому что оно шло Женевьеве, а не мне, и мы были совсем разными. Я целую вечность выпутывалась из одежды, дрожала и покрывалась мурашками. Магазин был старый, и в нем было сыро, я даже заметила плесень на ободранных оранжевых обоях, и ботинки прилипали к страшненькому коврику в цветочек.

– Когда‑нибудь тебе все равно придется выйти, – нетерпеливо позвала Ханна.

Зеркало в примерочной было надтреснутым, и я отражалась в нескольких экземплярах, как в фильме Хичкока. Я неуверенно вышла из‑за занавески, а Ханна поправила мне бретельки и отвела к большому зеркалу в зале.

– Кэти, ты просто должна пойти на бал, – тожественно заявила она, изобразив фанфары на воображаемой трубе.

Я словно приросла к месту, и расширенными глазами смотрела на собственное отражение, как на привидение. Платье шили будто специально на меня. Оно сидело идеально, а девушка, которая изумленно глядела на меня из зеркала, была совсем не похожа на меня, это была улучшенная версия.

Я закрыла глаза, подождала немного и снова открыла их, но прекрасное видение никуда не пропало.

– Это как‑то странно. Я выгляжу по‑другому. Почему я выгляжу по‑другому?

– Мы заметили перемену, – добродушно ответила Ханна, прикрывая мои плечи своей курткой, чтобы я перестала дрожать. – Кажется, что ты как будто расцвела.

Происходило что‑то, чего я не могла понять. Я попыталась озвучить свои сомнения.

– Эта дама перепутала меня с Женевьевой. Я думала, что это странно, но сегодня я сама себя с трудом узнаю.

Нэт казалась искренне ошарашенной и смешно по‑кроличьи сморщила нос.

– Если Женевьева выглядит, как ты, то ты должна выглядеть, как она, правильно?

Я запнулась.

– Да, но я думала, что это она мне подражает, а теперь… я больше не знаю.

– Может быть, все это время ты была настоящей преследовательницей? – ухмыльнулась Нэт.

Я пыталась улыбнуться, но не смогла. Ханна решила взять ситуацию в свои руки, помогла мне выбраться из платья и оплатила его на кассе, пока я с удовольствием одевалась в свои многочисленные вещи. Она отдала мне пакет с платьем и подмигнула.

– Нам надо встретиться в субботу и померить наши бальные туалеты. Накрасим друг друга, сделаем прически и все в этом духе.

Я кивнула с притворным энтузиазмом, хотя встреча в субботу означала, что у меня всего несколько дней на починку платья. Всю дорогу домой я сидела притихшая, разглядывая капли конденсата, сбегающие по стеклу с одинаковой скоростью сверху вниз, и пыталась избавиться от внутренней взвинченности. Все это время я считала, что бегу от Женевьевы. Может ли статься, что меня тянуло к ней, как мотылька на огонь? Я прислонилась лбом к прохладному стеклу, напуганная тем, что теперь не знаю, где правда, а где ложь.

Стекая волнами вниз по винтовой лестнице, раздается органная музыка, похожая на свадебный марш, но мои ногти впиваются в перила, оставляя глубокие следы, как от когтей дикого животного. Женевьева поджидает меня, как всегда, с загадочной улыбкой на лице. Она держит в руках букет цветов и прекрасное платье цвета слоновой кости для меня. У его атласного корсажа изысканная и сложная шнуровка. Оно садится на меня, как вторая кожа, но оказывается неуютным и ледяным на ощупь, и мне хочется поскорее его снять. Я уже рву ткань, но она пристает ко мне и становится все холоднее. Я больше не чувствую запах сырости, нет, мои ноздри сверлит смрад гниения и тухлятины, такой сильный, что меня тошнит. Женевьева поворачивает меня к зеркалу, и у меня нет сил сопротивляться. Я уже не в подвенечном платье, это белый саван. Я холодна и неподвижна, мои щеки бледны, а губы бескровны. Органная музыка оказывается панихидой. Это мои похороны, но я все еще жива, заперта в обездвиженном теле, и не могу двинуться или заговорить. Меня похоронят заживо, а Женевьева будет смотреть.

Я смогла сомкнуть глаза только на рассвете.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-05-06