Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика. не в бедности только, а в том, что из-за его так называемой идейно­сти нет радости жизни

Театр и педагогика

не в бедности только, а в том, что из-за его так называемой идейно­сти нет радости жизни. И я очень был доволен, что такие результа­ты принесла проба, потому что рациональные варианты разбора были посрамлены. Хотя, «хваля» себя, я и другое подумал: «Мо­жет, я в чем-то и неправ? Может быть, я таким образом размазы­ваю упругий сюжет?» Во всяком случае, я решил тогда «давить» на Веру Р. в найденном направлении и делать из нее этакую беспри­данницу. А вот из Ларисы С, из второй исполнительницы, если бу­дет время, — думал я тогда, — буду делать дурочку, дуру на полную катушку.

Дальше была целая серия индивидуальных встреч. Сейчас я бы не взялся утверждать со всей определенностью, что они были сто­процентно полезными. Но тогда казалось, что они полезны. Тем бо­лее, что с этим связана одна из последующих записей: «Поразите­льно, как в театре предварительные слова, действительно, «почти ничего не значат» (это мысль А.В. Эфроса). Как умно я разбирал с Алешей Ф. встречу с Полиной, в том числе его маленький монолог «Мне смеяться над вами». А вышел Ф. на площадку и стал баналь­но играть жениха. Правда, мы тут же наладили это место, и тогда возникли в сцене три внятных куска, а также действенность: испы­тание правдой. Жадов невольно испытывает Полину. Она же не ис­пугалась этой жадовской проверки и в итоге, наоборот, у них воз­никла удесятеренная любовь».

И снова непростая проблема отношений с актерами. Конфликт с актером, с исполнителем роли Мыкина. Репетировалась сцена «Мыкин — Жадов». Владимир Г. настырно упирался глазами в Жадова («общение»), впивался в него, а сам в это время терял внутренние виденья. Я возражал. Он упрямился, говорил, что ему надо зацепиться за партнера.

Я: Не надо за партнера, надо за воображение цепляться, просто рассказать про себя.

Он: Какая задача? Какое действие?

Я: Никакая.

Он: Меня так учили, двадцать лет так работаю (зло). Возьмите другого артиста.

Я: Пожалуйста.

Он уходит...

А еще до этого он просил дать ему попробовать так, как он счи­тает нужным, а я же не хотел этой «пробы», так как видел в его на­мерениях только напряжение и штампы. В общем, разыгрался ба­нальный театральный скандал. Я решил не избегать конфликта, думал, пусть лучше сейчас это случится, чем потом. Но прав ли я

был? Вряд ли. Во-первых, лишняя морока, но и по существу, на­верное, я неправ. Плохо, что актер почувствовал себя марионеткой. Значит, где-то я все же нарушил свободу актерского пробования, а это — педагогический грех. Почему-то Г. также обвинил меня в на­рушении какой-то договоренности, и процитировал свою запись за мной с прошлой репетиции. Глупая, догматическая запись, но не следить же за тем, что записывают актеры!

А потом состоялся у меня обмен письмами с Владимиром Г.

Письмо ко мне:

«Уважаемый Вениамин Михайлович, месяц назад, когда я пред­принял меры по моему уходу из спектакля по причине неприятия логики персонажа, вы, уважаемый Вениамин Михайлович, уговорили меня остаться. Уговорили тем, что мне была предоставлена воз­можность сочинить историю персонажа и наполнить его содержа­нием, понятным мне как исполнителю. Я очень благодарен вам за репетиции, которые приносили радость и мне и моему партнеру, казалось, что и вам. Даже на последних прогонах вы неоднократно отмечали положительные моменты и выражали удовлетворение моей работой при всех участниках спектакля. Но за день до сдачи вы стали загонять меня в свой прежний вариант и обвиняли меня в том, что я не могу на ходу перестроиться. Вы прекрасно понимае­те, что за день до спектакля я не позволю себе выйти из постанов­ки. Мне очень жаль, что в сорок лет я позволил так провести себя. Я далек от наивности, но не разучился искренне и больно пережи­вать подобное отношение к себе. Тем не менее, я благодарен вам за нашу встречу, за интересные моменты, за репетиции и за урок.

С уважением. Заслуженный артист России Владимир Г.».

Мое письмо:

«Дорогой Володя! Не скрою, я взволнован вашим письмом, вашей искренностью. Впрочем, я так и понимал вас как содержательного искреннего человека и актера. Конечно, я как режиссер и старший творческий коллега все наши нестыковки считаю своей виной. Зна­чит, я был неточен в своих объяснениях, в своей работе с вами. Единственное, в чем вы, конечно, неправы, это в моральном аспекте, в том, что вы подозреваете меня в какой-то степени в коварстве, в обмане. В этом отношении я, поверьте, безупречен. Я слишком люб­лю актеров, чтобы играть с ними в какие-то недостойные игры. Поэтому я прощаюсь с вами с искренним чувством благодарности и без малейшего осадка на душе. Другое дело — профессиональные раз­мышления. Видимо, сперва, наметив эту роль как траги-лириче-скую, нервно-лирическую (помните, я сразу говорил о Достоевском),

Дата добавления: 2015-03-31