Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика. это будет интересно читателю — опять-таки с точки зрения мето­дики

Театр и педагогика

это будет интересно читателю — опять-таки с точки зрения мето­дики.

«Владимир Владимирович, дорогой, очень рад нашей работе, на­шему совместному творческому процессу, надеюсь, нам удастся со­здать крупного, цельного, волевого, неглупого Вишневского. Позволь­те перед прогоном, который будет во вторник напомнить вот что: мне кажется, что утром во время кофе прислуга сказала вам, Вы-шневскому, что накануне ваш племянник не ночевал дома, что он во­обще не ночует здесь уже неделю. Он пренебрегает вашим домом, вашим гостеприимством. Потом пришел с утренним докладом Юсов и сказал, что открывается вакансия после смерти столоначальника Петрова, и что эта вакансия должна быть заполнена, потому что сегодня как раз конец месяца. Мимоходом Юсов сказал, что в канце­лярии, где служит Жадов, среди писарей, которые подсмеиваются над ним, прошел слух, что тот женится. Да и от своего подчинен­ного Белогубова, мол, Юсов это слышал. Вы, Вышневский, кофе допи­ли без удовольствия. Вам было очень обидно, что вы узнаете это от посторонних, но вы молчали. Вы поехали с Анной Павловной в трак­тир завтракать. Молчали и в карете, потом буркнули: «Ну, и пле­мянничек!» А.П. после паузы заметила: «Новое поколение выбирает свободу, их можно понять». «Какую свободу? Что вы несете? Что за чушь собачья?» Она не посмела продолжать. За поворотом был трактир, половые высыпали встречать вас. Нарушая этикет, вы первый нервно вышли, почти выскочили из душной кареты, не огля­нувшись на жену, взошли на крыльцо, оставив ее позади. Прислуга, Юсов, жена — все это разбудило в вас целую волну обиды, оскорб-ленности, чувство, что вас бросают и т. д. «Ну и упрямство! — ду­маете вы. — Ах ты, щенок, нет, я тебя просто так не отпущу, бу­дешь служить подо мной. И твою дурацкую женитьбу я для этого и использую. Ничего, еще не вечер». А уж когда сам Жадов появился на пороге, вы подумали: «Прекрасно! Пришел все же. Ну, держись!» Вот такое письмо-этюд на преджизиь Вышневского я передал

Владимиру Б.

У нас было два исполнителя роли Вышневского. И вот другая

запись:

«Встречаюсь с другим актером. Он и подходит к роли, и разби­рает роль толково, но мне почему-то неинтересно. Мне почему-то за всем видится театральность. Мне почему-то кажется театраль­ным и его темперамент, и его разбор. Б. не такой аналитик, но бо­лее естественен и более непредсказуем, хотя зерно его Вышневско­го пока не определено. И все же, почему же я не принимаю прямой и логичный разбор второго исполнителя? Сам не знаю. Почему-то

мне больше нравятся не разборы, а непрерывность жизни героя, обаяние, возбуждение, неожиданности, перепады, когда он то заво­дится, то вдруг замолкает... А разбор параллелен, как это ни стран­но. Должно быть особое и очень принципиальное сочетание разбо­ра и других каких-то ощущений, которые не есть разбор. И, может быть, этим ощущениям логичный разбор мешает или противопока­зан, или вообще разбор противоречит ощущениям»...

Вот тут, мне кажется, сердцевина нашего спора с некоторыми общепринятыми приемами работы; спор, который йотом, через два года вспыхнул в той же Самаре на другой работе с новой силой. Это спор фактически с действенным анализом, со способом работы от логичного рационального, как бы точного разбора. Почему я го­ворю «как бы». Потому что истинное ощущение роли добывается не головой, а всей душой и воображением актера. Может быть, ко­нечно, логический разбор неудобен, несвойственен лично мне. Но, может быть, все-таки это естественно, что приходят в столкновение этюдный метод и метод действенного анализа.

После еще одной репетиции:

«Кризисный момент. Разговор с главным режиссером, который передает мне некие неудовольствия актеров. Они, мол, считают, что, надо уже ставить, пора работать но маленьким кусочкам. Что ж, неприятно иметь рекламации. Думаю, в чем же дело? Мой ли эмпиризм причина? Мое ли излишнее увлечение этюдностью или их косность? И вот уже говорю об этом с актерами напрямую: я не работаю по кусочкам, не ставлю (то, чего вы хотите), потому что не закончена еще разведка телом. Вообще, ставить спектакль можно только на сцене, а не в комнате. Я не знаю мизансцен, давайте все познавать и изобретать вместе».

С двумя актрисами, которые играют Полину, сначала были аб­страктные споры. Они высказывали свои убеждения, основанные на тексте Островского. Соображение, против которого, вроде бы, и не возразишь: «Полина — дурочка». Но я говорю: «Давайте пробо­вать». На площадку пошла Вера Р. и так прекрасно и спокойно воспринимала все, что происходило! В-о-с-п-р-и-н-и-м-а-л-а. Это важнейшая вещь — восприятие. В результате слова остались слова­ми, а победила ее природа, чего и хотелось. Победила природа кра­сивой и содержательной молодой женщины, и возник новый смысл, который я до этого только смутно предчувствовал, и на ко­тором смутно настаивал. Дело в том, что в Полине-Р. живет лю­бовь к Жадову, любовь, через которую сестре Юленьке в ее стрем­лении опрокинуть Жадова не так просто пробиться, да и их матери Кукушкиной тоже. А драматизм существования Полины и Жадова

Дата добавления: 2015-03-31