Физкультура в Школе

Еда.

Учеба

Подъем

Воспитательница входит в спальню, уставленную двухэтажными кроватями, и начинает раскладывать на тумбочки тарелочки со всякими вкусными вещами. Дети лежат в постелях, укрывшись с головой одеялом. Тяжелый момент – первый контакт с враждебным миром. Эти дети, как правило, плохо спят – их мучают кошмары, а граница между миром воображаемым и миром реальным у детей не такая резкая, как у нас, взрослых. Очень страшно выглянуть наружу из теплого мягкого кокона. Но вот из-под одеяла высунулась рука – и воспитательница берет ее в свою. Первый контакт – глубинный, древний, невербальный. Теперь положим в ладошку что-нибудь сладкое – рука вновь прячется под одеяло. Но самое страшное уже позади. Спальня зашевелилась. Вот Ричард выползает из-под одеяла и сразу – к медведю. Начинается только им обоим понятный обмен ворчаниями и рычаниями. На другой кроватке Люсиль уговаривает встать свою куклу, которая ни как не хочет просыпаться.

А вот Джордж начинает свою ежедневную процедуру одевания. Он, конечно, на верхней полке и просит Кэтти (все воспитательниц дети называют просто по имени) достать ему из тумбочки его любимую рубашку. Р-р-раз – и рубашка летит на пол. Кэтти приносит ему другую – и эта летит в угол. И так до тех пор, пока не будут раскиданы все рубашки, кроме последней. Все теперь можно одеваться.

Не так все просто у других детей. Почти у всех трудности с координацией движений. Такое впечатление, будто личность, рассыпавшаяся на кусочки, не может собрать во едино свое тело. Просыпаясь, ребенок боится, что его руки и ноги сегодня перестанут ему подчиняться. Ему нужно время на тщательную инспекцию своего тела. Такая мнительность порождает и всякие мнимые – и не мнимые – боли и болезни. Как быть? Конечно, в школе есть свой врач, можно его позвать. Кэтти говорит: «Знаешь что, Том я понимаю – у тебя болит то-то и то-то. Давай сделаем так: ты сейчас встанешь, пойдешь завтракать, а потто снова ляжешь в постель и позову врача. Идет?» А там, после завтрака, вовлеченный в обычную суету школьной жизни, Том забудет свои внутренние страхи и не вернется в постель. В Школе каждый может вставать и ложиться в постель в любое время.

После подъема – умывание, затем завтрак, и в класс. Отношение Школы к еде – особый, очень важный разговор, я его отложил до обеда.

В дверь класса просовывается голова Левы.

- Анна, я не буду сегодня учиться.

- Хорошо, Лева. Приходи завтра.

Проходит три минуты. Снова голова Левы.

- Анна, ты слышала – я не приду сегодня!

- Хорошо, Лева. Я слышала.

Еще три минуты – и все снова.

- Я уже слышала, Лева. Не хочешь – не приходи.

А еще через пять минут Лева уже сидит на своем месте за партой и делает задания, которое Анна для него подготовила. Но что это творится в классе?! Здесь собраны дети всех возрастов от 6 до 14 лет, и каждый занимается своим делом, по специальному заданию, которое для него подготовлено. Вот девочка сидит на полу, в руке у нее сладкая булочка, она сосредоточенно повторяет вслух какое-то правило. Один поливает цветы, другой беседует с Анной, кто-то клеит макет геометрической фигуры. А вот маленький мальчик забирается под парту, обхватив голову руками – только бы ничего не видеть, ничего не слышать. Ему страшно.

Страх исследования: ты открываешь разные запретные двери и ящики, открываешь неведомые тебе тайны природы. И другие из одной такой двери на тебя подает скелет.… В этом взрослом мире с тобой все что угодно может произойти.

Страх неадекватности: «У меня опять нечего не получится!» Эти дети измучены своими неудачами, они знают, что отстали от сверстников. Соревнование - не для них: не выносима мысль о том, что «Чарли уже умеет решать уравнение, а я …»

Страх взрослости: учеба делает человека взрослым. «А пока я маленький, я ни за что не отвечаю».

Бесполезно искать в классе Джорджа. Он принципиальныйпротивник учебы – ноги его там не будет. Мы найдем его, плотно позавтракавшего и набившего едой карманы, за воротами Школы. Вернется он только поздно вечером. Каждый может входить и выходить из Школы в любое время. Джордж, естественно, отправился на рыбалку. Все попытки воспитательницы подружиться с ним поначалу решительно отвергались. Но время шло, и Джордж понял, что Гейл можно доверять. И вот наконец высокая честь – он берет Гейл с собой на рыбалку. Они отправляются на озеро, и Джордж усаживает на свое любимое место – прислонившись спиной к огромному плакату: «Здесь ловля рыбы категорически запрещена».

- послушай, Джордж, давай отойдем немного от этого места.

- А в чем дело?

- Ты знаешь, что здесь написано?

- Мне-то что, я не умею читать. А что там написано?

- Там написано, что здесь нельзя ловить рыбу.

- Меня это не касается, я ведь не умею читать!

Вот пример замечательной интуиции воспитательницы Школы: еще ничего ни понимая, Гейл почувствовала, что есть какая-то связь между рыбалкой и неграмотностью Джорджа. Она села рядом с ним у плаката и там сделала еще один шаг к сближению. Совместно походы к озеру продолжались. Сидя у плаката, Гейл и Джордж вели неторопливые беседы, в которых часто обсуждали вопросы, имеющие серьезную юридическую подоплеку. Например: «А если человек даже не может прочесть закон, посадят его в тюрьму?» Постепенно перед Гейл открылось следующее. Джордж, конечно, не забыл о своей попытки утопить человека. Но угодить за это в тюрьму… из нее не убежишь. Поэтому Джорджу нужно было выработать способ психологической защиты от этого страха. И он его нашел, потому что это был вопрос жизни и смерти. Нужно остаться ребенком – сажают ведь только взрослых.

Естественно, что Гейл ни словом не обмолвилась Джорджу о том, что она поняла. В школе взрослым запрещается лезть в душу ребенка. Их беседа у озера продолжалась, и вот однажды вдруг, словно искра пробежала между ними. Их души соприкоснулись. С этого момента судьба Джорджа круто пошла на поправку. Вот он уже появился в классе, и тут обнаружилось, что он необыкновенно одаренный парень. Хотя манипулирование абстрактными символами по-прежнему дается ему с трудом, но во всем, что касается живой жизни, что можно сделать своими руками, где можно проявить здравый смысл, он делает поразительный рывок вперед. Конечно, и сейчас временами ему бывает тяжело, и тогда – снова на озеро. Но все равно видно, как парень растет прямо на глазах. Учительнице приходится его даже сдерживать, чтобы он к моменту выхода из Школы не слишком обогнал сверстников.

Но вернемся в класс с Анне. Там перемешаны человек семь детей разных возрастов, каждый делает что-то свое, приняв при этом самую непочтительную позу да еще, может быть, сосет молоко из бутылочки с соской. Что это – хаос? Трудно себе представить, чтобы в Школе у Беттельгейма за этим не скрывался хорошо продуманный порядок. Поставим себя на место воспитанников диктора Би и посмотрим на все их глазами.

Вот у меня не получается задачка, а Чарли уже решил. Но, во-первых, у него она не совсем такая, как у меня. А во-вторых, он же на два года меня старше (вариант: но он же в Школе уже два года, а я только год). А в-третьих… мне надоело зубрить это идиотское правило. Иди к Анне:

- Анна, я больше не могу!

- Знаешь что, позанимайся немного с Левой. Попробуй ему объяснить свое правило.

Подсаживаюсь к Леве. Не так-то легко объяснить что-нибудь малышам. Но, оказывается я согласен повторять ему это правило сто раз, пока наконец этот балбес не сообразит, о чем идет речь.

А вот я сижу на уроке и пишу письмо домой. Как бы из далека слышу голос Анны, задающей вопрос старшим ребятам. И вдруг я все понял, как ответить: «Анна! Я скажу!» В Школе каждый может высказаться когда захочет по любому поводу.

Таким образом, учеба в Школе происходит как бы еще и «вверх - вниз». Другой замечательный принцип Школы – «сверх обучение». Дело в том, что, поскольку учеба для этих детей сопряжена с большими психологическими трудностями, их знания очень неустойчивы. Сверх обучение означает сверхтщательную проработку материала. Учитель никуда не торопится, он переходит к новому материалу только тогда, когда старый абсолютно надежно усвоен. Сверхобучение – сверхнадежность. Конечно, он требует от учителя особого искусства – подавать много раз одно и тоже блюдо под разными соусами. Одну и ту же задачу дети решают в тетради, разыгрывают в лицах, рисуют, поют и т.д. на помощь приходит и обучение «вверх - вниз», и письма домой в качестве дополнительного сочинения.

Кстати, о родителях. Еще один принцип школьного обучения – исключены любые контакты между родителями и учителями. Когда дела Ричарда, которому мама мыла рот мылом, пошли на поправку, и он появился в классе то первый его вопрос был: «А может ли мама прийти в Школу?» В переводе на взрослый язык это означает:»Могу ли я использовать свои двойки для наказания своей матери?» Да, к сожалению, это так – дети мстят нам за насилие над ними академической успеваемостью. И хотя в Школе нет, разумеется, ни каких отметок, дети могли бы вместо того чтобы спокойно заниматься, транслировать свои неудачи в классе по каналу «учителя – родители». С другой стороны, учителя Школы, зная прекрасно истории болезни своих воспитанников, не всегда могли бы выдерживать академический тон при общении с творцами этих историй. Вот почему все контакты родителей со Школой идут только через – правильно! – доктора Би.

И, наконец, последнее. Дети занимаются пять дней в неделю, три часа до обеда и полтора - после. Естественно ни каких домашних заданий, вся учеба – в классе.

Трехмесячный ребенок лежит в своей кроватке и надрываясь кричит – он голоден. «Ну, чего он кричит? – начинает выходить из себя его мамаша, - ведь я сейчас буду его кормить!». Она кандидат наук. Ну, скажите мне, почему так часто занятия наукой отбивают здравый смысл? Все, что нужно сейчас ученой мамаше, - это на минутку встать, а точнее – лечь на место ее ребенка. Но куда там. Придется лечь нам. Лежим, в животе пусто, а в душе – ужас: мы остались без еды. Это ведь кандидат наук знает, что нас скоро покормят, а мы – нет. И в отличии от нее для нас это вопрос жизни и смерти. Если ее не покормят, она как-нибудь сама справится, а если нас не покормят, мы погибнем, и очень скоро. Это очень страшный страх – остаться без еды.

Концентрационном лагере заключенные все время голодны. И Беттельгейм понял, что это не просто издевательство зверей – эсэсовцев, а один из элементов стройной системы превращения человека в «идеального заключенного». Ведь было бы более «экономичным» кормить людей лучше с тем, чтобы они могли лучше работать. Но экономика – не главная цель лагерной жизни. Если человек все время голоден, то он все время думает о еде. О чем говорят заключенные, когда выдается такая возможность? О том, как ловко вчера удалось утащить немного еды с лагерного склада. О том, что, по слухам, завезут завтра в лагерный магазин и т.д. Суть метода – в низведении взрослого человека до состояния трехмесячного ребенка, а это по Беттельгейму, разрушает личность взрослого, разъедает ее, как ржавчину.

…Но вернемся в Школу. Здесь своя кухня, свои повара, которые готовят завтрак, обед и ужин, обычные американские блюда, нормальные порции. Кроме того, в любое время на кухне можно получить молоко и хлеб в любом количестве. На кухне всегда ошивается кто-нибудь из детей. Еще бы, очень интересно смотреть, как готовят для тебя еду. В Школе нет запертых дверей. Каждый когда угодно может зайти в любую комнату и открыть любой ящик.

Но самое замечательное – это сладкая комната. Не случайно день в Школе начинается с тарелочки со сластями, не случайны они и у девочки в классе, которая билась в отчаянии над своей задачкой. Так вот, в Школе есть специальная комната, вроде кладовки, вся сверху донизу набитая конфетами, пирожными, печеньем на любой вкус. Можно в любое время зайти в сладкую комнату и взять из нее все, что захочешь и сколько хочешь. Школа специально следит за бесперебойным снабжением сладкой комнаты. И когда маленькому человеку плохо, он забежит сюда, глянет на полки, заставленные сластями, и на душе у него полегчает. Он, может быть, ничего не возьмет, но почерпнет здесь новые силы для борьбы со своими страхами, с приступами беспричинной, разрушительной ненависти.

…Ну почему мы превращаем такие простые и естественные дела, как еда, купание, учеба и т. п., в арену ожесточенной борьбы с нашими детьми? Ведь какое это замечательное удовольствие – вкусно, от души поесть. Или поплескаться в воде. Да и учеба легко может стать источником удовольствия.

А вместо этого – «ешь побыстрей. Мы опаздываем. Сколько можно тебе…» А он кажется нарочно все делает, как в замедленном кино. Это не кажется – это так и есть. Порабощенные дети мстят торможением. Они тормозят, блокируют, замораживают все вокруг себя. Это – защита рабов и заключенных…

Итак дети в Школе едят много сладкого. Да еще перед обедом, а то и в постели. Не болят ли у них от этого животы? Оказывается - нет. Врач, постоянно наблюдающий всех детей в Школе, находит, что с животами у них все в порядке. Даже у обжор, а они в Школе есть. Познакомимся с одним из них.

Чарли, 9 лет. Болезненно толстый, неуклюжий, зато в математике ему нет равных. Не умеет играть ни в одну детскую игру, но легко складывает в уме большие числа. Угрюмый, ни с кем не дружит; когда ходит по Школе, вечно на всех натыкается и всем наступает на ноги.

арли очень не повезло в жизни – его родители лишены дара любви. Разумно, аккуратно, точно по учебнику они выполняют свои родительские обязанности. У него все есть, о нем заботятся, с ним играют. Жизнь в семье идет, как хорошо отлаженный часовой механизм. Но… французы говорят, что материнская любовь должна состоять из молока и меда. Молоко – это все то материальное, что необходимо для существования ребенка. Но вместе с молоком мать должна передать ребенку и мед – животное ощущение радости бытия. Вот меда-то и был лишен Чарли. Его обжорство – попытка найти этот мед в еде. Так он и попал в Школу. Скоро мы с ним снова встретимся и увидим, как он похудеет.

Еда – великий одомашниватель. Как приятно возвращаться в такое место, где тебя всегда ждет что-нибудь вкусненькое. Когда Джордж после рыбалки поздно вечером появлялся в школе, все уже спали, но на тумбочке у кровати его всегда ждал ужин, оставленный там заботливой Гейл. Ну как сбежишь из такой Школы? К тому же Джордж – большой любитель поесть. Про себя он с гордостью заявляет: «Я из тех, кто должен много есть!»

В здоровом теле – здоровый дух. Признаюсь, я всегда понимал эту древнюю мудрость очень примитивно. Что-то вроде: если человек здоров, то у него хорошее настроение. Ведь часто у нас физическую культуру понимают как набор оздоровительных упражнений. Ошибка, по-моему, кроется в механическом разделении человека на тело и душу. Источник ошибки – научный подход, преобладающий в нашей культуре: если не можешь в чем-то разобраться, разбери это на части и рассмотри каждую в отдельности.

Малыш начинает активное познание мира с движения. Он познает его руками, ртом, каждой клеткой своего тела. С другой стороны, известно, что уравновешенный человек хорошо делает упражнения на равновесие, а у «гибкого» человека – гибкое тело. Так где же кончается тело и начинается душа, а где кончается душа и начинается тело?..

Личность, рассыпавшаяся на кусочки, не может собрать вместе свое тело, заставить его работать согласованно. Поэтому дети в Школе либо зажаты, скованны, неуклюжи, либо непрерывно совершают бессмысленные движения. Задача Школы - помочь склеиванию личности. Один из методов – научить ребенка искусству управлять своим телом. В Школе есть спортивный зал, игровые площадки, три раза в неделю университет предоставляет Школе свой бассейн. Уже понятно, что в Школе каждый может пользоваться спортивным инвентарем и площадками когда и сколько хочет.

Но напрасно бы мы стали искать на площадке нашего математика Чарли. Поначалу воспитателям никак не удавалось заманить его туда. Он часами просиживал у окна, наблюдая за оживленным движением паровозов на ближайшей железнодорожной ветке. Паровозы – его страсть. Он и себя представляет таким паровозом – огромным, неповоротливым, несущим страшный запас разрушительной силы. Чарли все время кажется, что стоит только дать себе волю, начать двигаться, как он сойдет с рельсов и пойдет крушить все вокруг. И никто не сможет его остановить.

Но вот что важно. Ведь Чарли – умный парень. Он прочел про паровозы все, что смог достать и понять. В его голове – уйма самых разнообразных знаний, от устройства тормозов до законов термодинамики. Но это – мертвые, абстрактные значения, они не помогают ему разобраться в мире, который его окружает, в себе самом. Не умеешь двигаться – не умеешь познавать мир, знание твоей души перекошено на один бок. Есть и взрослые толстые и неуклюжие математики, которым блестящее умение манипулировать абстрактными символами не помогает избавиться от страха перед жизнью.

Дата добавления: 2015-03-31