М.І. ПАНЧЕНКО 16 страница

Как следует из документов, составленных палатой общин еще в 1604 году (“The Humble Answer” и “The Form of Apolo­gy and Satisfaction”)101, парламентское большинство пришло к заключению, что его собственные привилегии и свободы, среди которых основными были свобода слова и гарантия от произвольного ареста, представляли собой не дар короны, а естественные права всякого англичанина: “Эти люди... стремились отстоять свое право свободного выбора членов парла­мента, свободу своих должным образом избранных представителей, защитив их от задержания, ареста и заключения в тюрьму в период их парламентского срока, а также право этих парламентариев свободно выражать свои взгляды в пала­те, не опасаясь преследований со стороны короны... К на­чалу семнадцатого века значительная часть политически активных жителей Англии стала считать привилегии парламента одновременно и основным правом англичан, и важной опорой в защите их прав и свобод”102.

“Наши привилегии и свободы”, провозглашала палата, “это наше право и унаследованное нами достояние, такое же, как сами наши земли и товары”103.

Появилось вдруг понятие “права” и включило в себя все, что ценилось, будь это нечто вещественное или бесплотное. Например, по словам одного современника (сэра Джона Элио­та), конфликт, разыгравшийся вокруг королевского принудительного займа 1626/27 года, затрагивал не только вопрос о собственности: “В этом споре речь идет не только о наших зем­лях и имуществе, речь идет обо всем, что мы называем сво­им”104. Это новое определение стало событием огромного исторического значения, поскольку именно такое понимание “прав” стало основой современных представлений о свободе.

Парламентской оппозиции повезло с руководством, оказавшимся в руках исключительно компетентных и уверенных в себе политиков-джентри, во многих случаях связанных между собой семейными отношениями и узами личной дружбы. Они образовали действенную парламентскую группи­ров­ ку с некоторыми признаками политической партии в то вре­мя, когда никаких партий еще не было и в помине. Не до­ве­ряя Карлу, возмущаясь отсутствием у него ясной политической линии, не соглашаясь с его внешней политикой, они убедили палату ограничиться выделением ему лишь части запрошенных средств. Помимо причиненного таким образом королю ущерба, они его еще и обидели, отказавшись предоставить пожизненное право на сбор таможенных пошлин (“ потонных и пофунтовых ”), которое было прерогативой английских королей с пятнадцатого века; теперь это право, если и должно было предоставляться вообще, то только на годичный срок. К столь радикальному решению палату подтолкнул впечатляющий рост английской внешней торговли, который сильно увеличил поступления от таможенных сборов и тем самым возбудил опасения, что корона может стать независимой от парламента. Объем таможенных сборов рос дей­ствительно необыкновенно высокими темпами: со скромных 50 тысяч фунтов стерлингов в 1590 году он увеличился до 148 тысяч в 1613-м и достиг 323 тысяч фунтов в 1623-м*.

Карл, находясь в жесточайше стесненном финансовом по­ложении из-за войн, которые он неразумно затеял одновременно против Франции и Испании, ответил на это унижение тем, что распустил парламент и, ссылаясь на традиционную королевскую прерогативу, продолжил сбор потонных и пофунтовых без парламентского дозволения. С этих пор налоговые проблемы, которые всегда дополнительно обострялись религиозными разногласиями, стали основной причиной тре­ний между королем и страной.

Второй парламент Карла, собравшийся в первой половине 1626 года, не порадовал короля сколько-нибудь большей благосклонностью. Он потребовал уволить королевского любимца и главного советника герцога Бекингема, у которого склонность к присвоению национального имущества соче­талась с выдающейся бездарностью в управлении национальной армией на поле брани. ­

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Dowell, History of Taxation, I, 195. В казну, однако, попадали не все эти деньги, потому что король, не располагая налаженной гражданской службой, перекладывал сбор пошлин на объединения купцов, в чьих карманах и оседала изрядная доля таможенных поступлений. [Barry Coward, The Stuart Age, 2nd ed. (London and New York, 1994), 109.]

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Бекингем настойчиво твердил, что его действия, вызвавшие неудовольствие парламента, были точным исполнением приказов короля. В осуждающих его парламентских документах эти утверждения были расценены как несостоятельная попытка оправдать допущенные правонарушения:“Законы Англии говорят нам, что Короли не могут отдавать приказы на свершение дурных или про­тивозаконных дел никакими своими речениями, разве что Жалованными грамотами и с Печатью. Если же дела дурные, эти Жалованные грамоты не имеют силы, и по любому дурно­му делу, которое воспоследует, за исполнение таких приказов, полагается нести ответственность”105.

В этих суждениях содержалась мысль об ответственности министров перед парламентом — принцип, ставший в дальнейшем одной из опор английской конституции106. В отмест­ку король распустил парламент.

Столкнувшись с враждебно и воинственно настроенной палатой, Карл после 1629 года пытался править без нее, но тут все зависело от его способности финансировать деятельность своего правительства, обходясь без парламентских субсидий. Беда была, конечно, в том, что налогообложение без парламентского согласия широко воспринималось как нарушение английских традиций и неизбежно вело к столк­новению с палатой общин и народом, который она пред­ставляла.

Король прибегал к различным уловкам. не имея на то пар­ламентского разрешения, он продолжал забирать себе поступления от таможенных сборов. Это страна терпела. Но он переполнил чашу народного терпения, когда потребовал у своих состоятельных подданных предоставить ему “займы”, ука­зав при этом, кто и сколько должен ему дать. Сотни анг­личан отказались платить, и семьдесят семь человек — среди них будущая знаменитость Джон Гемпден — подверглись аресту. Этих людей, в народе окрещенных “патриотами”, пра­вительство держало в тюрьме “без указания причины”, что породило серьезные сомнения в желании короля уважать закон и права своих подданных.

Действуя таким образом, король увеличил свои доходы до 600 тысяч фунтов, но этих денег все равно было недоста­точно для покрытия его нужд. Следуя совету находчивого консультанта по налогам, он шел и на другие ухищрения, используя приемы, в большинстве случаев известные по прош­лой английской истории, но в его время уже ставшие, согласно широко распространенному мнению, противоза­конными.

Поскольку издержки военных действий против Франции и Испании — одна война разорительней другой — продолжали расти, король попытался получить дополнительные средства, созвав еще один, свой третий по счету, парламент (1628). Это собрание готово было пойти навстречу его жела­ниям, но только в обмен на политические уступки. Один из парламентских вождей предложил дать королю деньги, связав его условием, что он приложит свою печать к закону, офи­циально обязывающему его соблюдать традиционные пра­ва и свободы подданных. Документ, первоначально составленный сэром Эдвардом Куком, прежде судьей, а теперь членом парламента, известен как “Петиция о праве”. Петиция, которую палата лордов поддержала, а Карл согласился подписать, устанавливала, что “ни один человек не будет от­ныне принуждаться к уплате или выдаче каких-либо подарков, займов, пожертвований или налогов, иначе как с общего согласия, выраженного парламентским актом”107. Запрещались также конфискация земельных владений, заключение в тюрьму или казнь “без предписанного законом разбира­тельства”108. в июне 1628 года король подписал петицию и получил от парламента испрошенные им деньги. Об этом эпизоде сказано, что он был “первым решающим шагом на пути к современной свободе, к такой свободе, какой мы ее знаем в нашем мире”109. Подписав петицию, король официально ставил в зависимость от парламентского согласия поступление в его казну всех и всяческих доходов, за исключением того, что он мог получить от собственных сильно сокра­тившихся владений, от добровольно предоставляемых ему займов и за счет сохранившихся у него феодальных прав. Так обстояло дело по крайней мере в теории, ибо парламент не располагал средствами претворения этих положений в жизнь, а король продолжал собирать потонные и пофунтовые, отправляя в тюрьму купцов, отказывавшихся их платить. Предписания петиции стали частью конституции только шесть­десят лет спустя.

В 1629 году получивший свое Карл распустил парламент под предлогом, что тот посягнул на королевские полно­мочия, и следующие одиннадцать лет правил единолично. Он наполнил свои сундуки, продавая частным лицам монопольные пра­ва (исключительные права на производство и сбыт определенных товаров)* и расставаясь со все новыми и новыми землями из своих ставших уже крохотными владений. Он счи­тал себя вправе обходиться без парламента, на который смотрел как на довесок к собственным полномочиям созывать это собрание, определять продолжительность его работы и решать вопрос о его роспуске110. Чтобы смягчить свои финансовые невзгоды, Карл заключил мир с Францией (1629) и Испанией (1630). В 1630 году он, возрождая средневековый обычай, потребовал от собственников земель, которые прино­сили 40 и более фунтов годового дохода, либо стать рыцарями, либо принять рыцарское звание; отказы влекли за со­бой наложение штрафов, которые дали казне 170 тысяч фун­­тов стерлингов111. Такими способами он добился, по сущест­ву, финансовой и политической независимости.

Но в 1634-м и последующие два года Карл опять вышел за пределы того, что его подданные готовы были терпеть как допустимое в области налогов и сборов; он стал взимать “корабельные деньги” с городов и графств, расположенных вда­ли от моря. Корабельные деньги были налогом, который с четырнадцатого века английские короли, не спрашивая согласия парламента, имели право собирать в любом случае, когда, по их мнению, над страной нависала угроза извне. Облагались этим налогом порты и прибрежные города. Деньги из этого источника направлялись на снаряжение военного флота. Жизнь очень многих англичан была связана с морем, они гордились своим военным флотом и корабельные деньги платили охотно. Но Карл двояко нарушил традицию: во-пер­вых, он потребовал уплаты корабельных денег в то время, когда никакой видимой внешней угрозы Англии не было, и во-вторых, обложил этим налогом удаленные от моря города и графства, с которых его никогда прежде не собирали. Это сразу же вызвало сопротивление, потому что назначенный сбор был воспринят как налог, на который, следовательно, требовалось согласие парламента.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* В 1624 году палата общин закрыла лазейку, объявив монополии противозаконными. Корона обошла этот запрет, продавая мо­нопольные права — переименованные в “патенты” — авторам ценных производственных новшеств. Вскоре после этого, в 1648 го­ду, Массачусетс разрешил предоставление монополии на новые изо­бре­тения, “которые дают прибыль стране”. [James W. Ely, Jr., The Guardian of Every Other Right, 2nd ed. (New York and Oxford, 1998), 19.] Патенты на интеллектуальную собственность впервые, как счи­тается, появились в пятнадцатом веке в Венеции.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Именно этим своим решением король более всего восстановил против себя страну, и не в последнюю очередь потому, что оно затрагивало тысячи мелких держателей земли и домовладельцев. Карл обратился в суд за подтверждением своего права на сбор корабельных денег, когда над страной нависает опасность112, “опасностью” же в данном случае были разгулявшиеся поблизости от берегов Британии пираты. Доводом короны в пользу взимания налога за пределами прибрежных местностей было то, что, коль скоро в опасности страна, то и издержки своей обороны должна нести страна в целом. Но убедить страну не удалось, и сопротивление продолжало нарастать. Неповиновение, вы­казанное не только плательщиками, но и сборщиками налогов, привело к тому, что король получил лишь пятую часть затребованных им корабельных денег113. Один член парламента, наделенный чувством юмора, говорил, что раз уж, тре­буя корабельные деньги от городов и графств внутри страны, король указывает тем самым на отсутствие имущества у его подданных, то и поднимать вопрос о дальнейших субсидиях королю просто бессмысленно, ибо не может ничего дать тот, кто ничего не имеет114.

Несколько англичан, проживавших вдали от моря, отказа­лись платить корабельные деньги. Один из них был привлечен к суду, и ему грозила тюрьма. Это был Джон Гемпден, хорошо образованный богатый землевладелец-пуританин, ко­торый прежде провел в тюрьме около года за отказ от выдачи королю денег в виде принудительного займа. В 1637 году Гемп­ден, чей годовой доход, как считается, превышал 1500 фунтов стерлингов, отказался уплатить назначенные ему 20 шиллингов корабельных денег. Бросив такой вызов короне, он сразу сделался народным героем. Разбор его дела судом казна­чейства в 1637/38 году стал вехой в конституционном раз­витии Англии. Все двенадцать судей по делу Гемпдена были назначены королем и занимали свои должности как его ставленники. И тем не менее правосудие при Стюартах ни в коем случае не было отдано на милость королевской власти, особенно если подсудимый пользовался народной поддержкой: как правило, корона в судебные процессы не вмешивалась. Судьи выслушали адвокатов, представлявших как королев­скую сторону обвинения, так и защиту обвиняемого. Один из поверенных Гемпдена Оливер Сент Джон произнес сильную речь в защиту своего клиента, доказывая со ссылками на исторические прецеденты, восходящие к англосаксонским временам, что действия короля противозаконны. Говорил он так: “Если Его Величество... может без обращения к парламенту назначить вычет из имущества обвиняемого в сумме XX (20) ш(иллингов),... почему по той же логике Закона это не могли бы быть и XX фунтов стерлингов, и так до бесконечности; откуда можно заключить, что если Подданный обладает хоть чем-нибудь, то владеет он этим не по Закону, а целиком по Милости и Доброте Короля”*.

Король в конечном счете выиграл суд ничтожнейшим перевесом голосов, в его пользу вынесли решение семеро из дюжины судей. Большинство определило, что король один лишь может решать, что составляет угрозу стране, и имеет не только право, но и обязанность требовать от своих поддан­ных участия в ее защите115.Гемпдена обязали уплатить требуемые деньги. Тем не менее приговор был воспринят как моральное поражение Карла как потому, что он выиграл столь незначительным большинством голосов, так и потому, что наиболее уважаемые судьи встали на сторону обвиняемого. Биограф Гемпдена говорит, что он был “первым членом палаты общин, которого вся страна славила как народного вождя”116.

Специалиста по истории России суд над Гемпденом поражает как своего рода умопомрачительное событие, потому что в этой стране за семь с лишним столетий ее истории не было ни единого случая, чтобы подданный не повиновался своему верховному властителю и чтобы при этом его соглашались выслушать в суде.

В 1640 году Карл в надежде заручиться средствами для подавления мятежа, вспыхнувшего в Шотландии в ответ на его религиозную политику, созвал новый парламент, но распустил его, едва тот отказался выделить деньги на борьбу с мятежниками (которым парламентарии тайно сочувствовали). Это собрание представителей общин навсегда осталось известным как Короткий парламент.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* The Trial of John Hambden, Esq... in the Great Case of Ship-Money Between His Majesty K. Charles and That Gentleman (Lon­don, 1719), 31. Сент Джон эхом повторил слова, произнесенные в палате общин за четверть века до этого сэром Гербертом Крофтсом: “Если король может взимать налог собственной абсолютной властью, тогда никому не дано знать, чем же он владеет, ибо это за­висит от милости короля”. [J. P. Sommerville, Politics and Ideo­lo­gy in England, 1603–1640 (London and New York, 1986), 154.] Это говорит о том, как широко идея была распространена.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Теперь финансовое положение Карла стало критическим; уже даже лондонские частные банки отказывали ему в новых займах. Позднее в том же году, отчаянно нуждаясь в деньгах, чтобы заплатить армии, воевавшей против шотландских за­хватчиков, король согласился созвать еще один парламент, которому суждено было заседать одиннадцать лет и войти в историю под именем долгого парламента. На сей раз противники короля, в чьих рядах были и отсидевшие в тюрьме за отказ давать деньги в порядке принудительного займа, и ви­нов­ные в других политических прегрешениях, численно пре­восходили его сторонников почти вдвое117. Руководил ими сложившийся мастер парламентской борьбы Джон Пим, ко­торый повел на короля лобовое наступление, зная что парламентское большинство может рассчитывать на поддержку страны. Пим использовал тяжелое финансовое положение короля, чтобы навязать ему власть общин в большей степени, чем это удавалось сделать в отношении любого из прежних английских монархов.

В декабре 1640 года общины объявили, что прежние дей­ствия короля по сбору корабельных денег не соответствуют закону, и отменили приговор Гемпдену на том основании, что он идет “вразрез и не согласуется с законами и статутами стра­ны, правом собственности и свободой подданных”118. Затем палата поставила под свой надзор чиновников короля, обязав их отчитываться в своей деятельности перед пар­ламентом; и, будто этого было мало, повелела таможенным чи­новникам не давать королю денег больше, чем требовалось для содержания его двора119. Ослабленному и непопулярному королю не оставалось ничего иного, как подчиниться этим унизительным решениям.

Желая исключить повторение недавнего случая, когда парламент не созывался в течение одиннадцати лет, Долгий парламент в 1641 году принял, а король, опять-таки нехотя, подписал “Акт о трехлетнем сроке”, требовавший, чтобы пар­ламент собирался не реже чем раз в три года, независимо от того, распорядится корона о его созыве или нет; при этом на заседания парламентариям отводилось не менее пятиде­сяти дней120. Далее, парламент объявлял противозаконными любые единолично принятые королем решения об отсрочке со­зыва парламента, перерыве в его заседаниях либо о его рос­пуске121. И с этим ограничением его власти король вынужден был смириться. Быстро один за другим последовали дру­гие революционные постановления: одно объявляло незаконным не согласованный с парламентом сбор потонных и пофунтовых; другим упразднялись так называемые суды ко­ролевской прерогативы, включая ненавистную звездную па­лату и высокую комиссию (суд по церковным делам), то есть административные учреждения, выполнявшие судебные функ­ции; третье лишало законной силы все судебные решения по делам отказавшихся платить корабельные деньги.

Несмотря на уступки со стороны короля, вражда между ним и парламентом нарастала, подогреваемая религиозными разногласиями и бестактным поведением монарха. Каплей, переполнившей чашу терпения короля, стало выдвинутое в 1641 году предложение Пима и его партии лишить короля права назначать высших чиновников и вывести из-под его власти армию. В начале 1642 года, в обстановке, грозившей взры­вом насилия, Карл покинул Лондон. Его отъезд стал ­ве­хой, отметившей начало гражданской войны, которая расколола страну на партии сторонников и противников королевской власти. Кавалеры, разбогатевшие милостью короны, поддерживали карла, тогда как круглоголовые, купцы, йомены и другие представители среднего класса, включая пуритан, встали на сторону парламента.

Гражданская война, длившаяся с 1642 по 1648 год, закончилась решающей победой армии “новой модели” под командованием Оливера Кромвеля и увенчалась казнью короля в январе 1649 года.

7. Республика

Республика конфисковала все королевские владения (кроме лесных угодий). Бóльшая часть этих земель была продана, впопыхах и часто по ценам ниже действительной рыночной стоимости, ввиду настоятельной необходимости выплатить жа­лованье армии, которая была главной опорой респуб­лики122. Долгий парламент в свою очередь объявил подле­жащими кон­фискации земельную собственность роялистов, помещиков-католиков и церкви. Недавние исследования по­казали, од­нако, что на деле, прибегнув к тем или иным уловкам, многие роялисты и помещики-католики сумели сохра нить свою собственность и состав дворян-землевладельцев не изменился123.

Палата общин назначила Кромвелю годовое содержание в 1,3 миллиона фунтов стерлингов, что послужило образцом для финансирования короны после реставрации124.

Поскольку республика держалась на армии, а армия стои­ла очень больших денег, резко выросло налоговое бремя, воз­ложенное на народ Британии. И тем не менее нация несла это бремя без особого сопротивления — в резком отличии от того ожесточения, с каким она противилась налогам и прочим поборам, вводимым без участия парламента125.

8. Поздние Стюарты

Одно время историки полагали, что после реставрации к короне вернулась лишь часть конфискованных земель, по­сколь­ку отобрать их у новых владельцев было затруднительно126. Но недавние научные изыскания показали, что в дей­ствительности Карл II при коронации вернул себе “по существу все коронные земли”127. Из тех, у кого отобрали королевские поместья, некоторые получили компенсацию за эту утрату, дру­гие же остались ни с чем128. Возвращенные короне земли приносили теперь, однако, столь малый доход, что его едва хва­тало на содержание королевы-матери и супруги короля129.

После реставрации стало очевидно, что налоговая система Англии, корнями все еще уходившая в феодализм, целиком подлежит пересмотру. Новый король Карл II отказался от крайне непопулярных феодальных привилегий, вроде права на выморочное имущество и права опеки, которые были для короны важным источником не зависящих от парламента поступлений130. Взамен ему была дана пожизненная годовая рента в 1,2 миллиона фунтов, причем эту сумму установили как увеличенный на одну треть доход Карла I, оцененный в 900 тысяч фунтов*. Карл II получил затем пожизненное пра­во на сбор весовых пошлин131.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* C. D. Chandaman, The English Public Revenue, 1660–1688, (Ox­ford, 1975), 263–64. Впервые платить королю содержание в об­мен на его отказ от привилегий парламент предложил в 1610 году, но тогда из этой затеи ничего не вышло. [Gordon Batho in Finberg ed., Agrarian History, IV, 273.]

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Предполагалось, что из этих поступлений он должен был не только покрывать личные расходы и траты двора, но и содержать гражданскую службу. Это был последний вздох средневекового представления, согласно которому королю належало жить на собственные средства и обращаться к парламенту за деньгами только в чрезвычайных обстоятельствах, создаваемых угрозой национальной безопасности132.

О том, как сильно с 1558 по 1714 год сократилась возможность английской короны существовать за счет собственных средств, очевидным образом свидетельствуют следующие дан­ные, которые показывают поступления в королевскую казну в процентном отношении к национальному доходу:

1558 — 1603 28,83%

1604 — 25 20,41%

1625 — 40 12,24%

[1649 — 59 3,16%]

1661 — 85 5,41%

1686 — 88 6,97%

1689 — 1714 1,98%133

Помимо ограничения доходов короля назначенным ему денежным содержанием, общины после тщетных попыток, предпринимавшихся еще с четырнадцатого века, утвердили но­вый принцип, согласно которому парламенту предоставлялось право знать, каким образом монарх расходует полученные средства. Соответственно, был создан Комитет государственных счетов, и на вошедших в него членов парламента возложили обязанность следить, чтобы суммы, выделенные на военные и другие четко указанные цели, использовались королем не иначе, как строго по назначению134. Задача та­ко­го финансового контроля потребовала регулярного созыва пар­ламента. Трехгодичный закон 1664 года заменил одноименный закон, принятый в 1641 году, смягчив его, но со­хра­нив требование о созыве парламента каждые три года135. В действительности между 1660/61 и 1676 годами ввиду потребности короны в деньгах парламенту пришлось собираться (за единственным исключением) ежегодно136. Эти меры, вытекавшие из необходимости финансового контроля, в кон­це концов превратили парламент в неотъемлемую часть конституционного строя Англии137.

Несмотря на строгость денежных ограничений, которым пар­ламент подверг корону, к началу 1680-х власть короля опять стала возрастать, в значительной мере вследствие его окрепшего финансового положения. Сдерживая свои расходы и повышая собираемость налогов, а также наживаясь на растущих таможенных поступлениях, Карл II разбогател138.

Яков II, его брат и преемник, воспользовался этим вновь обретенным богатством, чтобы утвердить свою независимость от парламента. Парламент повысил его годовое денежное содержание до 1,85 миллионов фунтов стерлингов, которое вместе с тем, что он имел как герцог Йоркский, давало ему доход в 2 миллиона фунтов в год139. Парламент был затем рас­пущен и в оставшиеся три года правления Якова не соби­рался ни разу.

И Карл II, и Яков II приносили клятву никогда не “пося­гать” на собственность своих подданных140. Но к этому времени понятие “собственность” наполнилось содержанием, сблизившимся по смыслу со “свободой”, и охватывало все, что англичанин считал своим врожденным правом, включая в значительной мере и свою веру.

Яков II лишился трона главным образом по религиозным причинам. Его собственная преданность католицизму и решительное намерение остановить действие направленных против католиков законов, в надежде обеспечить торжество католической веры в Англии, повергли в беспокойство и ви­гов, и тори, и не только из-за угрозы, которую это создавало для утвердившейся религии, но и потому, что большинство англичан отождествляли католицизм с абсолютизмом королевской власти. Его окрепшее финансовое положение “подо­грело” также опасения насчет судьбы парламента. Противники короля установили связь с Вильгельмом Оранским, статхаудером Нидерландов и внуком Карла I, а также его женой Ма­рией, дочерью Якова II, — твердыми протестантами. Когда в ноябре 1688 года Вильгельм вторгся в Англию с целью захватить трон и втянуть страну в большой союз про­тив Франции, бедолаге Якову осталось только отречься от короны и бежать.

9. Славная революция

В отличие от естествоиспытателей, которые могут убедительно подтвердить свои выводы повторением подсказавших их опытов, историки действуют в мире впечатлений, которые могут убеждать или не убеждать читателей, но никогда не могут быть воспроизведены так, чтобы не оставить и тени сомнения. Поэтому, если первые расширяют и углубляют установленные истины, то вторые постоянно занимаются их пересмотром. Каждое поколение историков выдвигает свои при­тязания на оригинальность, которая сегодня лежит в ос­нове их репутаций, создаваемых за счет того, что подвергаются сомнению труды их предшественников, обычно за счет подчеркиваемого несогласия в отношении некоторых тонкос­тей. Замыкающие этот ряд и не находящие возможности ре­визовать ревизионистов иногда впадают в такое отчаяние, что совершают пересмотр высшего порядка, объявляя все исторические свидетельства не имеющими значения, а саму историю несуществующей. Когда достигается эта стадия — как она недавно была достигнута нелепым движением, известным под именем “постмодернизма”, — с рук сходит все что угодно. Именно по этой причине последним словом в суждениях о любом историческом явлении часто оказывается как раз то, что говорилось с самого начала.

Революция 1688 года не была вызвана ни социальными волнениями, ни экономическим кризисом и поэтому не со­от­ветствовала обычному понятию революции, по каковой причине многие историки-ревизионисты не признают в ней ничего большего, чем дворцовый переворот. Когда она свер­шилась, Англия была страной покоя и процветания141. События 1688–89 годов и впрямь представляли собой классиче­ский дворцовый переворот, осуществленный политиками при поддержке народа, не желавшего видеть над собой католического правителя и воспользовавшегося непопулярностью короля-католика, чтобы избавиться от него и посадить на его место двух твердых в вере протестантов, у которых в качестве платы за трон были вырваны критически важные политиче­ские уступки.

Бегство Якова II во Францию было расценено как рав­носильное отречению. Созванный в 1688 году парламент был из­бран должным образом, но поскольку он собрался без ко­ро­ля, его окрестили парламентом-конвентом. Это было кон­­сервативное собрание в том смысле, что посредством проведенной им революции имелось в иду восстановить стародавние традиции. На практике же его действия были скорее радикальными.

Дата добавления: 2015-05-10