М.І. ПАНЧЕНКО 22 страница

заинтересованности и в получении избытков продукции, поскольку сбывать было негде. Как правило, русские кре­постники больше заботились о надежности своих доходов, чем об их приращении, и поэтому не мешали крестьянам заниматься своими делами. На личное имущество крестьян и плоды их труда смотрели, за малыми исключениями, как на их собственность*.

Более того, известны случаи, когда помещики помогали своим крепостным обходить закон, разрешая им покупать земли на свое собственное имя, даже земли, населенные дру­гими крепостными; крепостные одного из богатейших российских землевладельцев графа Шереметева сами владели более чем шестью сотнями крепостных108. Наконец, крепост­ных “облагали налогами и призывали на военную службу, то есть обременяли их обязанностями не самыми, конечно, ра­достными, но и на повинности рабов не похожими”109.

Другим ограничителем помещичьей власти над крепостными была деревенская община. Землевладелец был заинтересован в том, чтобы поддерживать власть общины, посколь­ку за счет коллективной ответственности она обеспечивала сбор подушной подати, за которую с него спрашивало государство, и ренты. Община, в свою очередь, могла при необхо­димости защитить крестьянское хозяйство от покушений со стороны помещика. Устанавливалось поэтому некое равновесие между теоретически беспредельной властью землевладельца и существовавшими de facto ограничениями, которые налагали экономическая действительность, обычай и община; такого рода сдерживающие обстоятельства начисто отсут­ствовали на плантациях, применявших рабский труд.

У частной собственности, которую воспринимали как ко­рыстную льготу для немногих, а не как коренное право человека, и которая, более того, приобреталась за счет миллио­нов

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* По поводу Наказа, в котором Екатерина говорила о желательности передать крестьянам землю, которую они возделывают (статья 295), вождь консервативного дворянства князь М. М. Щербатов писал: “Российские крестьяне хотя есть рабы своим господам, хотя они имеют права и на имения их, но собственной своей пользою побуждены, никто имения и земли своих крестьян не отнимает, и крестьяне до нынешних времян и не чувствовали, что сие не собст­венное их было, а втвержение таких мыслей произвело различные бунты, яко ныне пугашевский, и убивство великого числа поме­щиков...” [М. М. Щербатов. Неизданные произведения. М., 1935. С. 55–56.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

бесправных людей — у такой частной собственности даже среди консерваторов и либералов в царской России сторонников оказалось мало. Широко было распространено мнение, что она противостоит и свободе, и социальной справедливости. На протяжении последних ста лет существования царизма российские либералы и либерал-консерваторы напирали на то, что право является основой свободы, но не сумели разглядеть связи между правом и частной собственностью. Среди теоретиков и публицистов заключительного периода имперской эры трудно найти кого-либо, готового отстаивать частную собственность как естественное право и основу политической свободы*. Не нашлось пока в России и ни одного историка, который счел бы нужным исследовать историю частной собственности в своей стране.

Русские крестьяне никогда не признавали землю принад­лежащей кому бы то ни было, кроме как государству, то есть царю, и поэтому никогда не мирились с установлениями Жа­лованной грамоты 1785 года, которые отдавали землю дво­ря­нам, освобождая их при этом от обязательной государственной службы110. С точки зрения крестьян, грамота лишала крепостное право всяких оснований, поскольку их предков для того и обращали в крепостную неволю, чтобы дать знатным людям возможность выполнять свой долг перед царем. Действительно, “крестьяне понимали тягло не как ренту вер­ховному собственнику земли, а как выпавший на их долю спо­соб служения Государству”111. Почему же они по-прежнему должны служить, если с их хозяев эта обязанность снята?

Екатерина ввела также частную собственность на городскую недвижимость. “Грамота о правах и выгодах городов Российской империи”112, изданная одновременно с грамотой дворянству, объединила всех российских горожан в единую корпорацию, возложив на них равные обязанности и одинаково подчинив тем же административным и судебным властям.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Примечательное исключение составлял либерал Борис Чичерин. [см. его “Собственность и государство”, 2 тома (Москва, 1882–83).] Но Чичерин, человек обширнейших знаний и автор произ­ведений, написанных пышным слогом, мало влиял на общественное мнение, в значительной мере потому, вероятно, что непопулярны были его взгляды. [Об отношении русских мыслителей к собственности см.: К. Исупов и И. Савкин, ред. Русская философия собст­венности XVIII–XX вв. CПб., 1993.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Должность градоправителя стала выборной (статья 31). Городское население было поделено на два сословия — куп­цов (крупных торговцев) и мещан (ремесленников и мелких торговцев). Последние по своему статусу напоминали казенных крестьян в том отношении, что они коллективно несли те же повинности, но, накопив достаточно денег, могли пере­меститься в разряд купцов. Купцы, статус которых опре­делялся размерами их капитала, пользовались различными торговыми привилегиями. Горожанам обоих сословий грамота предоставляла право владеть и беспрепятственно пользоваться движимой и недвижимой собственностью (статья 4). Дворяне, имевшие городскую недвижимость, в административном отношении ничем не отличались от простолюдинов, но не платили налогов и не несли тягловых служебных повин­ностей (статья 13). Формально города получали самоуправление, но на деле оставались под приглядом правительства113. Первая же статья Грамоты объявляла, что новые города могут строиться только по планам, одобренным ее ­величеством.

Вскоре выяснилось, что городская культура не может быть создана повелением властей. Русские города развивались мед­ленно, потому что ничтожно мал был объем торговли: еще в середине девятнадцатого столетия примерно из тысячи поселений, отнесенных к разряду городов, в 878 насчитывалось менее 10 тысяч жителей в каждом и лишь в двух свыше 150 тысяч*. В последние десятилетия существования старого порядка большинство городского населения России составляли крестьяне-коробейники и люди, занятые поиском хоть какой-нибудь работы. Русские города кишели пришельцами из деревни, не имевшими ни узаконенного статуса городских жителей, ни постоянного занятия: около 1900 года почти две трети обитателей двух крупнейших городов России, Санкт-Петербурга и Москвы, были крестьянами с временным видом на жительство114.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Peter [ sic ] Miliukoff in Vierteljahreschrift für Sozial — und Wirtschaftsgeschichte XIV, No. 1 (1916), 135. Говоря словами Макса Вебера, “до отмены крепостного права такой город, как Москва, напоминал большой восточный город приблизительно эпохи Дио­клетиана: там расходовались деньги землевладельцев и крепост­ников и доходы с государственных учреждений”. [ Grundriss der Sozialökonomik: III, Wirtschaft und Gesellschaft, 3. Ausl., Band 2 (Tübingen, 1947), 585.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Обладание частной собственностью на имущество, отличное от земли, поощрялось законами, которые были приняты в середине восемнадцатого века под влиянием учения физио­кратов. Это привело к отмене множества действовавших со времен Петра Великого государственных монополий на промышленное производство и торговлю. В 1762 году Петр III уст­ранил большинство ограничений на торговлю, включая и составлявшую царскую прерогативу торговлю хлебом. В 1762 и повторно в 1775 году Екатерина II сняла запреты на нели­цензированное промышленное производство, разрешив своим подданным всех сословий основывать фабрики. Более всего от этих мер выиграли дворяне, использовавшие свое положение людей, свободных от налогообложения и имеющих доступ к рабочей силе крепостных (обладание которыми стало их исключительной привилегией), чтобы заняться промышленным производством и коммерцией. Вскоре бóльшая часть промышленных производств России сосредоточилась в деревне, в дворянских имениях или по соседству с ними. Кре­постные также кое-что выиграли от новых экономических свобод, потому что в расчете на более высокие барыши поме­­щики поощряли их браться за работы, отличные от сель­ско­хозяйственного труда. В первой половине девятнадцатого века некоторые секторы российской промышленности, как и розничной торговли, оказались в руках крепостных. Иные из них стали миллионерами. С точки зрения закона предприниматели, находившиеся в крепостной неволе, не имели никакой гарантии своих прав собственности: помещики мог­ли забрать и порой действительно забирали себе их имущест­во115. Но такое происходило лишь в исключительных случаях. В целом же законы, передавшие промышленность и торговлю в частные руки, стимулировали развитие в России частной собственности, хотя наибольшая выгода от этого досталась не городскому среднему классу, а помещику и крестьянину.

Следующим шагом на пути разложения вотчинного режима было давно ставшее необходимостью отделение коронной собственности от государственной. Традиционно в России то и другое воспринималось как нечто единое: налоговые поступления и доходы от государственных земель сливались вместе и расходовались по мере надобности — будь то на во­оруженные силы или на содержание двора. С такой, присущей средневековому способу правления, системой в Англии было покончено при короле Генрихе VIII между 1530 и 1542 годом, когда по-домашнему устроенное хозяйствование уступило место деятельности государственных управляющих-бюрократов116. В соседней с Россией Польше доходы короля и королевства были разделены в 1590 году117. В России такой раздел состоялся лишь двумя веками позднее. В 1797 году Павел I передал коронные земли в ведение особого учреждения — департамента уделов. Члены императорской фамилии, обладавшие правами наследования престола, получали доходы из государственной казны, прочие содержались за счет дворцовых земель118.

8. Освобождение крестьян

До середины девятнадцатого века русское крестьянство распадалось на две большие группы — крестьян государственных и владельческих. Те и другие платили подушную подать и поставляли рекрутов в армию. Те и другие обязаны были также предоставлять государству средства передвижения и фураж, перевозить почту, брать на постой войска и следить за состоянием дорог и мостов119. Ни те, ни другие не владели землей, на которой они работали: государственные крестьяне обрабатывали землю, принадлежавшую либо государству, либо царскому дому, крепостные — землю своих хозяев. По численности эти две группы были приблизительно равны.

Обремененные множеством одинаковых повинностей, го­сударственные и дворцовые крестьяне находились все же в несколько лучшем положении, потому что, оставаясь такими же крепостными правительства и его чиновников, они жили и работали, не подвергаясь неусыпному надзору помещика и его приказчиков. Они имели также возможность пользоваться преимуществами, которые давало особое положение их хозяина — царствуюшего дома. После 1800 года под влияни­ем распространившихся на Западе настроений в пользу отме­ны крепостной зависимости она и в глазах верхушки рос-
сийского общества предстала злом, дни которого сочтены. Но в тех же высших кругах утвердилось мнение, что спешить со столь крутой мерой, как отмена крепостного права, не следует. Сохранение крестьян в крепостной неволе считалось важным для безопасности и стабильности страны, поскольку от него зависело благополучие дворянства, опоры монархии. Считалось, что крепостные не были готовы к обретению свободы. Поэтому вопрос об отмене крепостного права царское правительство откладывало на неопределенное будущее, а пока направляло силы на то, чтобы облегчать долю государственных и дворцовых крестьян. В первой половине девятнадцатого века царизм шаг за шагом расширял гражданские и экономические права этих двух групп кресть­янства. В 1837 году Николай I учредил министерство государственных имуществ во главе с графом Павлом Киселевым, перед которым была поставлена задача улучшить положение государственных крестьян и тем самым подать пример помещикам-крепостникам. К 1850 году государственные крестья­не имели возможность покупать и наследовать землю, а также вступать в договорные отношения. Лишить собственности их можно было не иначе, как по суду120. Эти меры могли послужить образцом для последовавшего в 1861 году манифеста
об освобождении владельческих крепостных. Тем не менее общинные земли, на которых работали государственные и дворцовые крестьяне, не попадали в их собственность до 1886 года, когда уплачиваемая с этих земель рента была об­ращена в выкупные платежи; до этого времени они, как ска­зано в одной ученой книге, оставались “постоянными держателями государственной земли”121.

В первой половине девятнадцатого столетия в отношении царской власти к крестьянам, находившимся в крепост­ной неволе у дворян-помещиков, произошел сдвиг. И Александр I, и Николай I кое-что сделали для того, чтобы улучшить их правовое и экономическое положение. Но то были весьма робкие шаги, ибо считалось, что более решительные дейст­вия грозят подорвать общественную и политическую стабильность. Тем не менее четко обозначилось, что в конечном сче­те дело движется к освобождению крепостных.

вскоре после восшествия на престол Александр I прекратил раздачу помещикам государственных крестьян, чем ши­роко занимались его отец Павел I и бабка Екатерина II. Вследствие этого доля крепостных в населении, которая на­чала падать уже в середине восемнадцатого века, теперь стала сокращаться еще быстрее122. Изданный в 1803 году закон о вольных хлебопашцах разрешил помещикам отпускать крепостных на волю при условии, что при этом крестьяне получат и права на обрабатываемый ими земельный участок. Не многие помещики воспользовались этим законом, но он установил два важных принципа: что крестьян следует освобождать с землей и что по выплате помещику соответствую­щего возмещения эта земля становится их собственностью*. В результате к 1858 году в России было уже 268 тысяч кресть­ян-землевладельцев, имевших в собственности 1,1 миллиона гектаров земли123.

В 1802 году Александр I запретил помещикам ссылать кре­постных в Сибирь иначе, как по решению суда, а в 1807-м лишил их права отправлять крепостных на каторжные работы. В 1808 году он положил конец аукционам по продаже кре­постных. Еще два последовавших затем закона послу­жили улучшению экономического положения помещичьих кресть­ян. В 1812 году им было дано право торговать любыми това­рами, а не только теми, что они сами выращивали или производили, а в 1818-м они получили дозволение строить (с разрешения властей) фабрики. Примечательным следствием этого последнего законоположения стала развернутаякресть­янами промышленная деятельность, особенно в создании и развитии текстильного производства.

Николай I расширил экономические права крепостных, позволив им в 1848 году с разрешения своих хозяев, но на соб­ственное имя приобретать незаселенные участки земли как в сельских местностях, так и в городах. Эта недвижимость становилась личной собственностью крестьянина, в отличие от остального находившегося в его домашнем хозяйстве имущества, которым члены семьи владели совместно124. Николай также дополнительно урезал права помещиков в том, что касалось наказания крестьян.

В частных беседах Николай не раз высказывался за отмену крепостного права: в 1834 году он сказал одному из своих министров, что среди его высших чиновников нет ни одного поклонника крепостного права, а некоторые члены императорской фамилии и вовсе его не приемлют125. И все же покон­чить с ним он не отважился. Противились этому как помещики, так и бюрократы, но то была не единственная преграда, с которой он сталкивался. Трудности имели более глубокую основу. Большим препятствием для отмены крепостного пра­ва была данная Екатериной дворянству Жалованная грамота

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Сборник Императорского Русского Исторического Общества. LXXIV (1891). С. 199. В ноябре 1827 года назначенная Николаем I комиссия обсуждала проект, предусматривавший освобождение кре­­постных и без земли. [Там же. С. 198–201.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

1785 года, признавшая обрабатываемую крестьянами землю помещичьей собственностью. Как бы это установление ни способствовало развитию свободы в долгосрочном плане, не­посредственное его воздействие оказалось противоположным. Николай часто подтверждал права собственности помещиков на их земли126. Так гласил закон. В то же время в прави­тель­ственных кругах признавалось, что было бы и несправедливо, и с общественной точки зрения опасно освободить крестьян без земли. Граф Киселев, который при Николае I проводил реформу, изменявшую положение государственных крестьян, говорил в 1842 году, что передавать помещичью землю крестьянам так же рискованно, как и освобождать кре­постных без земли127.

Манифест об отмене крепостного права, появившийся в феврале 1861 года после продолжительных обсуждений с учас­тием представителей землевладельцев, был подсказан ­политическими, равно как и моральными соображениями. Позорное поражение России в Крымской войне, где она была бита на собственной территории армиями якобы “разлагающегося” Запада, довело до сознания правящих кругов, что Россия не может оставаться великой державой, пока бóльшая часть ее населения пребывает в кабале и лишена всяких юри­дических и экономических прав. Александр II бросил своим аристократам часто цитируемое замечание, что лучше миром освободить крепостных сверху, чем ждать, когда они сами себя силой освободят снизу.

Манифест сразу отнял у дворян личную власть над кресть­янами. Бывший крепостной стал теперь человеком с правами, способным и подавать в суд, и отвечать перед судом, и приобретать любую собственность, и (после 1864 года) участ­вовать в выборах в новоучрежденные органы местного само­управления (земства). Но даже при этом его гражданские права были ограничены. Теперь многие полномочия в отношении крестьянина из тех, что раньше были у его хозяина, включая и право ограничивать его передвижение и наказывать сообразно местному обычаю, были переданы общине. Это было сделано главным образом для того, чтобы обеспечить исполнение крестьянами их налоговых обязанностей перед государством — уплату как подушной подати, введенной Петром Великим, так и появившихся теперь “выкупных платежей”, то есть ипотечных премий, причитающихся правительству за то, что оно возместило помещикам утрату земель, которые они вынуждены были передать своим бывшим крепостным. В этом смысле община стала официально признанным порученцем государственной власти, явившимся на место помещика.

Земля, отошедшая к вчерашним крепостным (по площади приблизительно равная тем полям, на которых при крепост­ном праве они работали на себя), была передана не отдельным домохозяйствам, а общинам, получившим статус юридиче­ских лиц. Относительно частной собственности власти заняли двусмысленную позицию, хотя некоторые чиновники стояли на том, что земля должна быть продана освобожденным кре­постным в полную собственность. Большинство членов ко­­миссии, готовившей манифест об освобождении, склонялось именно к такому решению, считая, что оно больше будет спо­собствоватьувеличению производства, но это мнение было отвергнуто отчасти по идеологическим причинам (сказалось влияние восторгавшихся общиной интеллектуалов-славянофилов), а отчасти и по соображениям практического порядка128. В конечном счете права на землю получила именно община, потому что сочли, что так оно будет безопасней. Но имелось в виду, что как только освобожденные крепостные расплатятся с правительством по ипотечному долгу, земля ста­нет их частной собственностью.

Манифест содержал положения, разрешавшие крестьянину выход из общины и образование отдельного семейного хо­зяйства, но это ставилось в зависимость от соблюдения стольких формальностей, что воспользовались такой возможностью лишь очень немногие, и в 1893 году эти статьи по существу были изъяты из закона. Крестьяне — иногда ин­дивидуально, но чаще сбившись в товарищества, — могли, конечно, покупать и покупали свободную землю, главным образом у обедневших помещиков. Но основной частью их вла­дений была общинная земля, а не та, которой они могли бы распоряжаться как своей частной собственностью, завещать или продавать. Это значит, что огромное большинство жите­лей России ни тогда, ни позднее не имели прав собственно­с­ти на важнейший производственный ресурс своей страны — пахотную землю.

Укреплению национальной антисобственнической культуры способствовало и то, что в семье, основной социальной ячейке крестьянского общества, все имущество находилось в совместной собственности. К земле, скоту, орудиям труда крестьянская семья не прилагала понятий “я” и “мы”. ­По­сколь­ку земля для крестьянина была не товаром, а материальной основой жизни, он не умел разобраться в объектно-субъектных отношениях землевладения и не проводил различий между тем, кто является собственником, и тем, что находится в собственности. Это не было исключительной особенностью русского мышления, ибо такой взгляд на вещи присущ крестьянам повсюду; этим-то крестьянин и отличается от фермера*. Хотя глава русской крестьянской семьи — хозяин или большак — номинально считался собственником имущества (орудий труда, купленной земли и т.п.), обычай смотрел на все это как на общую семейную собственность. На деле глава семьи был не собственником, а управляющим семейной собственностью, и поэтому за неумение или расто­чительность его можно было отстранить от должности: российские суды признавали такую практику129.

Вся экономическая среда, окружавшая русского крестьянина, делала его социальным радикалом и политическим консерватором. социальным революционером он был потому, что мечтал о конфискации и передаче общинам всех частных земель**. Политическим же консерватором был потому, что этой конфискации и перераспределения земель он ждал от царя, которого считал верховным собственником России. Проявляя восприимчивость к эсеровской и большевистской пропаганде, обещавшей как раз то, чего ему хотелось, политически он оказался настроенным против демократии и в пользу “твердой руки” у руля государственной власти. К либералам и демократам он относился с недоверием, подозревая в них противников общенационального перераспределения собственности. В конечном счете он представлял собой большое препятствие на пути демократизации России.*

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* См. сказанное выше (стр. 114) об отношении к земле канадских эскимосов.

** Можно усмотреть противоречие в том, что крестьяне покупали частные земли и в то же время не считали, что земля может быть частной собственностью. Но это противоречие устраняется, если учесть, что крестьянин признавал право на землю за тем, кто ее сам обрабатывал. Он не признавал абстрактного права собственности, которое позволяло владельцу земли делать с ней все, что угодно.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

9. Подъем денежной экономики

Если частная собственность на землю появилась в России во второй половине восемнадцатого века, то промышленный и тор­говый капитал стал играть серьезную роль лишь веком позже. Хотя состояния, сколоченные вне сельского хозяй­ства, существовали еще в Московии, в стране не было кредитных учреждений, а следовательно, не было и настоящего кап­итализма130. До 1860-х годов в России не было част­ных банков. За исключением выдачи мелких ссуд, обычно под ­за­лог земли, и займов, предоставлявшихся немногими бан­ковскими уреждениями, которыми управляли иностран­цы, все кре­дитные операции составляли монополию госу­дар­ст­венных институтов, таких, как Дворянский банк, выдававший ипотечные кредиты помещикам, и Коммерческий банк, предоставлявший государственные кредиты купцам. Царское правительство, особенно при Николае I, сдержи­вало развитие промышленности и железнодорожного транспорта из опасения, что оно приведет к общественным беспорядкам.

Крымская война изменила отношение к капиталу, как ­из­менила она и взгляд на крепостное право. Правительства Александра II, и даже в еще большей степени Александра III, сознавая, что в новых условиях сохранение статуса великой державы требует развития экономики, усиленно поддерживали банковское дело, промышленность и строительство желез­ных дорог. После 1864 года имел место внушительный рост коммерческих банков. Введение в 1897 году золотого стандарта, сделавшего рубль конвертируемым в слитки, стимулировало иностранные капиталовложения в промышленность, рудники и финансовые предприятия России. 1890-е годы были десятилетием беспримерного промышленного роста: россий­ские темпы оцениваются как самые высокие в тогдашнем мире. Примерно половина всего капитала, вложенного в рос­сийские предприятия с 1892 по 1914 год, поступила из-за границы, главным образом из Франции131.

Сергей Витте, сначала министр финансов, а затем премь­ер-министр, был движущей силой такого хода событий. Он счи­тал, что страна, которая не в состоянии добиться экономи-
ческой независимости, не может притязать на статус великой державы, а экономическая независимсть в современном мире требует интенсивной индустриализации.

К началу двадцатого столетия царское правительство было уже решительно привержено принципу частной собствен­ности. Если некогда частная собственность вызывала у него опасения и воспринималась как угроза власти и общественному порядку, то с подъемом во второй половине девятнадцатого века революционного движения она стала выглядеть спасительницей стабильности.

Чиновник старой закваски, убежденный монархист Иван Горемыкин, выступая в 1906 году в Государственной Думе, пер­вом российском парламенте, встал на защиту частной соб­ственности, отвергая внесенный либеральной партией консти­туционных демократов законопроект о земельной реформе, предусматривавший принудительную экспроприацию крупных поместий. Государственная власть, говорил Горемыкин, “не может признавать права собственности на землю за одни­ми и в то же время отнимать это право у других. Не может государственная власть и отрицать вообще права частной собственности на землю, не отрицая одновременно права соб­ственности на всякое иное имушество. Начало неотъемлемо­с­ти и неприкосновенности собственности является во всем мире и на всех ступенях развития гражданской жизни крае­угольным камнем народного благосостояния и общественного развития, коренным устоем государственного бытия, без ко­то­рого немыслимо и самое существование государства”132.

Горемыкин лишь воспроизводил мысли своего монарха, Николая II, который также не принимал нравившихся даже его министрам предложений о принудительной передаче кресть­янам помещичьихземель, считая, что частная собст­венность должна оставаться нерушимой133.

Преемник Горемыкина Петр Столыпин, бывший премьер-министром России с 1906 по 1911 год, проявлял особую про­ницательность в понимании, что передача крестьянской зем­-
ли в частные руки способна создать класс консервативных жителей деревни и отвести ветер от парусов радикальной агитации. В 1907 году он в чрезвычайном порядке провел за­кон, позволявший крестьянам получать в собственность свои участки общинной земли и выходить из общины. Однако его надежда создать многочисленный класс самостоятельных сель­ских хозяев в значительной мере не оправдалась, потому что большинство крестьян, воспользовавшихся новым законом, с трудом сводили концы с концами в своих маленьких, бедных хозяйствах и землю брали себе в собственность только для того, чтобы ее продать. те, кто, опираясь на столыпинские законы, выделился на хутора, были в глазах большинства крестьян-общинников, составлявших 80 процентов сельских жителей России, расхитителями общинной земли. В 1917–1918 годах это большинство заставило хуторян оставить свои хозяйства и вернуться в общины. Одновременно крестьяне захватывали и присоединяли к общинным полям земли, принадлежавшие частным лицам и объединениям. К 1928 году, накануне “коллективизации”, 99 процентов пахотной земли в России находилось в общинной собственности. Так что част­ная земельная собственность крестьян просуществовала в России недолго и малоприметно, после чего опять исчезла.

Ограниченного вида политическая демократия появилась в России в 1905–1906 годах под нажимом, который оказали на царизм поражение в войне с Японией, нараставшие кресть­янские волнения и развернутая либеральной элитой кампания за конституционный строй. на политические уступки пра­вительство шло с величайшей неохотой не только потому, что ему претило расставаться с властью, но и в силу убеждения, что в России демократия означала бы только крушениезакона и порядка. В октябре 1905 года, оказавшись перед уг­ро­зой затеянной либералами всеобщей забастовки, оно наконец уступило и даровало конституцию с парламентом стране и основные гражданские права населению. Это отступление правительства не принесло России подлинного умиротворения, потому что интеллигенция — одинаково и либеральная, и радикальная — добивалась для себя большей власти, тогда как сожалевшая о сделанных уступках монархия, едва только порядок был восстановлен, стала всеми силами саботировать новый конституционный строй. Это враждебное противо­стоя­ние возрастало и в условиях первой мировой войны подогревалось провалами на фронтах и неумелыми действиями в тылу, которые, как ни в каком другом из воюющих государств, подрывали военные усилия страны и в конечном счете привели к падению всего царского режима.

Дата добавления: 2015-05-10