М.І. ПАНЧЕНКО 19 страница

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Б(орис) Чичерин. Опыты по истории русского права. М., 1858. С. 232–375. Сергей Соловьев даже еще раньше выдвинул те­зис о том, что удел представлял собой частную собственность князя. [Об отношении Новгорода к великим князьям. М., 1846. С. 17–22.] С этим мнением не соглашался, однако, историк права М. Ф. Вла­димирский-Буданов [Обзор истории русского права. 4-е изд. СПб и Киев, 1905. С. 161–162].

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

который развивался наряду с государством (как в большей части Западной Европы); она проистекала из государства.

Взятие на себя русскими князьями ответственности за поддержание порядка и сбор даниот имени монголов имело различные последствия для политического будущего страны, причем все они были неблагоприятны для самоуправления. Во-первых, эти крайне непопулярные действия внесли отчуж­дение между князьями и их народом, создали ставшую постоянным фактом русской истории пропасть между правителями и управляемыми. Во-вторых, это поощрило князей на использование автократических методов. До монгольского завоевания русские княжества управлялись князьями в совете с вече, аналогом англосаксонского фолькмота11. Немецкие купцы, посещавшие Новгород в средние века, поражались сходству вече с учреждением, которое они знали у себя в Германии под названием ghemeine ding или “общее дело”, причем “дело” (ding) понималось в старинном значении “собрание”. В домонгольское время вече были во всех русских городах, притом самые сильные среди них часто изгоняли князей, проигравших битву или как-либо иначе им не угодивших. Поэтому не без оснований можно предполагать, что при естественном ходе событий русские города, подобно западным, стали бы центрами самоуправления и гарантами гражданских прав для своих жителей.

Монголы предотвратили такое развитие. У них не было ни­какой нужды в вече, которое было опорой сопротивления их требованиям. Русские князья, обязанные собирать дань для монголов, также не имели причин благосклонно относиться к собраниям, которые мешали им выполнять свой долг перед монгольскими властителями. В результате во второй по­ловине тринадцатого века эти собрания остались без упо­т­­реб­ления. Исключение составил север, особенно Псков и Нов­город, в других же местах вече исчезли, оставив князей единственными носителями власти. Там, где князья сталкивались с неповиновением своих подданных, они обращались за помощью к хозяевам-монголам. Князь Александр Нев­ский, которого Сарай назначил великим князем во Владимир (1252–1263) и который позднее был канонизирован русской церковью, отличился жестоким подавлением народного сопротивления монгольским поборам. То же можно сказать и о московском князе Иване I Калите.

Таким образом, в условиях татаро-монгольского влады­чества шел естественный отбор, приводивший к тому, что наибольшая власть доставалась самым деспотичным князьям, теснее всего сотрудничавшим с завоевателями. Монгольский способ управления Россией через князей-прислужниковпривел к устранению демократических институтов и заложил основы будущего самодержавия. Проблема монгольского влия­ния на русскую историю — выпячиваемая одними и загоняе­мая далеко в тень другими — может быть решена на основе признания, что монгольскую политическую систему русские не перенимали, потому что созданные завоеваниями и поддерживаемые военной силой институты империи кочевников для занятого сельским хозяйством населения не годились. Но русские, безусловно, усвоили политические приемы и по­нятия монголов, ибо в роли монгольских порученцев они при­выкли обращаться со своим народом как с побежденным, как с людьми, лишенными каких бы то ни было прав. Этот образ мышления и поведения пережил монгольское иго.

Одна из трудностей, возникающих при попытке разо­брать­ся в отношениях собственности, существовавших на Руси в средние века, связана с терминологией. Земельную соб­­ствен­ность принято было обозначать словом вотчина (или отчина), которое в точности соответствует латинскому patrimonium и означает полученное от отца наследство. Беда в том, что в средние века русские не отличали частного от публичного, и что бы кто ни унаследовал, включая и политическую власть, все обозначалось тем же словом. Так что удельные князья называли вотчинами свои княжества, а их высокородные слуги так же именовали принадлежавшие им владения. Иногда даже крестьяне употребляли то же слово по отношению к обрабатываемой ими земле, если прежде ее возделывали их отцы12. Как и в других обществах, не знающих оформленных прав собственности, длительное владение принималось за доказательство права собственности, а самым убедительным его подтверждением служило обретение земли по наследству. “Мое, потому что я получил это от от­ца”, — таким было главное обоснование права собственно­с­ти в обществах, не достигших современного уровня развития. Отсюда следовало, что наследнику правителя в качестве вот­чины доставалось и право управлять.

В последний период монгольского владычества удельные князья различали четыре вида землевладений. Это были (1) земли дворцовые, с которых поступали доходы княжеского дома и которыми управляли придворные. Остальные земли княжества делились на “белые” и “черные”. “Белые” были от­даны князем в постоянное владение (2) духовенству и (3) родовитым людям. Держатели этих земель не облагались налогами (что и скрывается за прилагательным “белые”), но должны были нести службу, означавшую в случае с духовенством молитвы, а применительно к аристократам — пребыва­ние в рядах княжеского войска. Остальные земли княжества, занимавшие основную часть его территории, определялись как (4) “черные”. Их держатели были обременены много­образными повинностями под общим названием тягло, что включало в себя платежи деньгами или выполнение некоторых черных работ, либо то и другое вместе13. На “черные” зем­ли, возделываемые самостоятельными крестьянами, князья смотрели как на фонд, за счет которого они могли одаривать церкви, монастыри и служилых аристократов. В результате “черные” земли становились “белыми”. Из-за такого “обеления” площади “черных” земель сокращались и сокращались, пока к семнадцатому веку они не исчезли повсюду, кроме крайнего севера14.

Первыми частными землевладениями в России — помимо верховной собственности вотчинника-князя — были “белые” земли монастырей и княжеских служилых людей, известных под названием бояр. Монастыри сосредоточили в своих руках обширные владения, достававшиеся им от князей и вельмож, которые отписывали земли монахам, чтобы те молились за спасение их душ. Знать получала свои вотчины как дары из княжеских рук и эксплуатировала их с помощью крестьян-арендаторов и долговых рабов. каково бы ни было происхождение вотчинной земли, будь то княжеская награда за службу, наследство или покупка, она всегда представляла со­бой собственность на правах аллода: договоры между удельными князьями обычно содержали обязательства о гарантиях сохранения имущества каждого знатного человека, даже если он не нес службы у князя, на территории которого находилось его владение15. Такая свобода и такая безусловная собственность были распространены до конца пятнадцатого века, когда и тому и другому Москва положила конец, введя правило, согласно которому все миряне, державшие землю в пределах ее государства, и независимо от способа приобретения этой земли, обязаны были службой князю. По мере расширения Московского государства это правило распро­странялось и на земли, которые оно завоевывало или приобретало как-либо иначе, например, через брачный союз или в порядке покупки.

Процесс превращения аллодальной собственности в держание, обусловленное отправлением государственной службы, вовсю развернулся при Иване III в конце пятнадцатого века, причем к тому времени Золотая орда распалась и с любой практической точки зрения Россия стала независимым государством. В последующие два столетия все вотчины на землях, подвластных великим князьям московским, были, говоря сегодняшним языком, национализированы. (Церковные владения эта судьба постигла лишь в восемнадцатом веке.) Частной земельной собственности не стало.

О том, насколько отличным от этого могло бы быть развитие России, не окажись она под татаро-монгольским игом, можно судить на примере Новгорода, государства, которое долгое время соперничало с Москвой и по величине, и по влиянию.

2. Новгород

Шведские викинги в двенадцатом веке основали Новгород как свою главную крепость на севере России; отсюда они разбрелись по другим частям страны.

Русский север, а именно Новгород и расположенный по соседству с ним Псков — оба избежавшие разоритель­ного монгольского нашествия, — преуспели в сохранении и развитии институтов самоуправления, подавленных монголами в срединной России. Новгород, при том, что он платил мон­голам дань, сохранил у себя общегородское вече, как и отдельные веча в каждом из пяти некогда составивших город поселений (“концов”). все свободные жители Новгорода и пригородов, независимо от их социального статуса, имелиправо на участие в этих собраниях; решения принимались с голоса, криками. Те же порядки были за­ведены в ряде других северных городов, прежде всего во Пскове.

Ни почва, ни климат Новгородской земли не благопри­ят­ствуют сельскому хозяйству. Большую часть этого края зани­­мают озера и болота; для обработки пригодны лишь какие-нибудь 10 процентов земли. Низкокачественная кислая, ­гли­нистая и песчаная почва, так называемый подзол, требует великого количества известковых добавок и удобрений. Се­зон сельскохозяйственных работ длится всего четыре ме­сяца в году. Из-за этих неблагоприятных условий Новгороду всегда приходилось ввозить продовольствие из срединной России, а в чрезвычайных обстоятельствах — из-за границы. Тем не менее его географическое положение оборачивалось большими коммерческими выгодами. В начале тринадцатого века, когда кочевники-тюрки привели в расстройство “путь из варяг в греки”, Новгород завязал торговые отношения с Ганзейским союзом, выдвигавшимся на господствующие по­зиции в торговле на Балтике. Ганза открыла в Новгороде свой склад наподобие тех, что имела в Лондоне, Брюгге и Бергене. Со временем этот русский город стал наиболее значительным среди ганзейских торговых аванпостов, и не случайно, по-видимому, после прекращения в 1494 году его деятельности захватившим Новгород Иваном III Ганза скоро пришла в упадок16. Новгородцы продавали немцам меха, воск и ворвань, лен и пеньку, моржовый клык и кожи, а покупали у них ткани, соль, оружие, драгоценные металлы и в голодные годы хлеб17.

В погоне за товарами для вывоза Новгород расширялсвои владения во всех направлениях. В середине пятнадцатого века его власть простиралась на обширные пространства от Карелии и Литвы на Западе до Уральских гор на востоке. На юге рубежи его владений проходили в двухстах километрах от Москвы. Город-государство процветал. Его бояре сложились в класс независимых землевладельцев и купцов.

Главным политическим учреждением Новгорода оставалось вече, в иных местах на Руси не сохранившееся*.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Образование в Новгороде демократических институтов Марк Шефтель считает следствием контактов со свободными городами Ганзейского союза. [Marc Szeftel, Russian Institutions and Culture up to Peter the Great (London, 1975), Part IX, 624.] Выглядит это, однако, неубедительно, если принять во внимание, что вече существовало до установления связей с городами Ганзы и что Новгород, как будет показано ниже, держал немецких торговцев в изоляции. Представляется, что эти институты, как в те времена и на Западе, складывались естественным образом в качестве побочного продукта городской коммерческой культуры.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Новго­родские князья были пришельцами извне и не имели никаких вотчинных прав ни на свой титул, ни на богатства города-государства. Их главным делом было командовать вооруженными силами города. Хотя до монгольского нашествия новго­родских князей назначали из Киева, есть основания считать, что уже с 1125 года, если не раньше, ставило их у власти и смещало именно вече18. К середине двенадцатого века вы­борными в Новгороде были все политические и церковные долж­ности: помимо самого князя, избирались также глава исполнительной власти, именовавшийся посадником, который иногда замещал князя (первоначально князем и назначавшийся), а также епископ (которого прежде присылал митрополит киевский). Принимая свое назначение, князь должен был при­­нести клятву (“целовать крест”) на верность городскому уставу, который четко очерчивал пределы его власти. К сере­дине двенадцатого века Новгород, номинально числившийся княжеством, принял республиканскую форму правления в том смысле, что все его должностные лица сверху донизу, на­чиная с князя, избирались гражданами.

В собственностиновгородских князей никогда не было больших земельных владений, потому что коротки были обыч­но сроки их службы и сама их должность считалась лишь началом пути к посту великого князя в Киеве19. Земли, кото­рыми им удавалось обзавестись, у них отбирали и передавали во владение Софийского собора20. Но для формирования нов­городского уставного устройства еще важнее были статьи до­говорных грамот (рядов), касавшиеся земельных владений князей. Такие грамоты, по существу контракты, были исключительным достоянием Новгорода и Пскова, поскольку в иных местах на Руси князья приходили к власти либо по на­значению из Киева (позднее из Сарая), либо по праву наследования. Самая старая из сохранившихся грамот относится к 1264 году21. Ее отработанная форма натолкнула некоторых историков на мысль, что это сравнительно поздний образец договора из числа тех, что составлялись к концу одиннадцатого века22. В договорах 1264 года и последующих, заключенных между Новгородом и князем, последний клялся верно блюсти несколько условий. Он брал обязательство уважать обычаи страны. Ему не полагалось принимать какие бы то ни было решения без согласия посадника. Он не должен был ни у кого отнимать землю без вины. Особый интерес для на­стоящего

исследования представляют статьи, ограничивавшие его экономическую независимость: они указывают, что новгородская элита сознавала связь между богатством высшего чиновника и его политической властью. Рядные грамоты запрещали князьям, как и их женам и приближенным, покупать либо иным путем приобретать в Новгороде землю. Они не должны были наделять новгородскими землями своих сторонников. Им запрещалось напрямую вести дела с немецкими торговцами, общение с которыми дозволялось только через новгородских посредников23.

Эти статьи служили гарантиями, что новгородские князья не будут располагать собственными средствами и их доходы будут целиком зависеть от вече, которое даст им на время зем­лю, чтобы они могли жить, получая с нее ренту. Дополни­тельно они могли получать деньги за отправление правосудия. Князья несли службу по усмотрению вече, которое могло снимать их с должности по малейшему поводу, часто в поряд­ке наказания за военную неудачу: между 1095 и 1304 годом в Новгороде было пятьдесят восемь князей со средним сроком пребывания у власти 3,6 года24. Некоторые российские историки считают, что к 1300 году никаких князей в Новгоро­де вообще не осталось и он превратился в демократическую республику в полном смысле слова — единственную в русской истории вплоть до 1990-х годов25.

Демократия и собственность шли рука об руку. В конце пятнадцатого столетия, накануне покорения Новгорода Моск­­вой, около 60 процентов новгородской земли находилось в частной собственности26. Женщины владели землей наряду с мужчинами, что указывает на продвинутое понятие личной собственности27. Земля, остававшаяся за пределами част­ных владений, принадлежала церкви или государству. Основная часть частной земли была собственностью боярских семей, из которых выбиралось большинство городских чиновников. Из их владений поступали хлеб и прочее продовольствие, но в основном они занимались поставками на экспорт28.

Подобно бюргерам в средневековой Западной Европе, ­жи­тели Новгорода имели к своим услугам независимый суд. Го­родские суды выносили решения без оглядки на соци­альный статус обвиняемых и молчаливо исходя из того, что граж­дан­ство всех уравнивает перед законом: появив­шаяся в середине пятнадцатого века Новгородская судная ­грамота наставляла архиепископский суд “судить... всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодшего чело­века”29.

Во Пскове, который в 1347–1348 годах откололся от Нов­города и стал самостоятельным княжеством, утвердился тот же порядок; власть князя была сведена к исполнению долж­ности “главного слуги вече”, иными словами, он оказался на положении наемного начальника городского войска, и держа­ли его лишь до тех пор, пока ему сопутствовали успехи на поле брани. Единственным источником его дохода были сбо­ры за отправление правосудия, но и те доставались ему не полностью30.

3. Московия

Далеко не так развивалось Московское княжество.

Когда во второй половине тринадцатого века монголы воз­вели одного из русских властителей в ранг великого князя, выделив его из числа других князей, эти последние не счита­ли, что великокняжеский титул и земли, принадлежавшие его носителю, как-либо отличаются от их собственных титу­лов и владений; иначе сказать, тогда в их глазах пост великого кня­зя еще не был вотчинной собственностью31. Но когда — сначала у князей владимиро-суздальских, а потом у их преем­ников, князей московских — титул стал наследственным, они стали воспринимать его как собственность, поскольку все ­на­следуемое было вотчиной, а всякая вотчина означала ­соб­­ст­венность32. В понимании носителей великокняжеского ти­ту­ла он подтверждал их права владения не только на собст­венное княжество, но и на все земли, входившие некогда в состав Киевского государства. На этом основании они, например, считали себя — пока что хотя бы теоретически — верховными властителями Новгорода33. Иван I Калита, великий князь владимирский с 1328 по 1340 год, выжимавший из строптивого Новгорода дань для Золотой Орды, сделал несколько по­пыток подчинить этот город-государство своей власти. Когда Псков при поддержке Москвы отложился от Новгорода, от него потребовали признать своим государем московского кня­зя. Позднее эта вотчинная идеология слу­жила обоснованию притязаний Москвы на признание всей России и как под­власт­ного ей края, и как ее собственности. Она же давала московским правителям основание отказывать подданным в каких-либо правах и свободах, поскольку признание за ними таковых привело бы к размыву княжеского права собственности.

Во второй половине пятнадцатого века подорванная внутренними раздорами и разгромленная Тамерланом Золотая Орда распалась, и едва это произошло, московский князь Иван III (правил с 1462 по 1505 год), считая себя преемником монгольского хана, заявил о своем праве на верховную власть над всей Россией. Главное его внимание было направлено на Новгород, самое большое и самое богатое из русских княжеств, все еще лежавших за пределами его владычества.

Покорение Новгорода происходило поэтапно. В 1471 году войско Ивана нанесло защитникам города-государства сокрушительное поражение. Тогда, однако, Иван не стал присоеди­нять город к своим владениям и удовлетворился готовностью новгородцев признать его высшую власть. Спустя шесть лет, воспользовавшись тем, что, величая его своим господином, новгородские посланцы по оплошности употребили слово “господарь”, которое могло указывать на наличие у него прав собственника, Иван потребовал от Новгорода полного подчинения. Тот отказался, и войска московского князя оса­дили город. Предчувствуя неизбежное поражение, новгородцы по­пы­тались договориться о сдаче на тех условиях, на каких прежде им удавалось ладить с собственными князьями. Он пред­ложили признать московского правителя своим господином (государем) при условии, что для них дело обойдется и без высылок, и без конфискаций. Им, очевидно, хорошо была известна судьба покоренных Москвой городов, большинство которых было подвергнуто этим карам34. Иван с гневом отмел эти предложения: “Князь великий то вам сказал, что хотим господарьства на своей отчине Великом Нов­городе такова, как наше государьство в Низовской земле на Москве; и вы нынечя сами указываете мне, а чините урок нашему государьству быти: ино то которое мое государьство?”*

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Патриаршая или Никоновская летопись в Полном собрании русских летописей, XII (Санкт-Петербург, 1901). С. 181. Ср.: Pipes, Russia Under Old Regime, 80–2. [Пайпс. Россия при старом режиме. С. 112.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Обороты речи Ивана свидетельствуют, что в его понимании высшая власть была равнозначна праву собственности на завоеванное княжество, то есть являла собой dominium — право свободно распоряжаться людскими и материальными ресурсами подвластной земли.

У Новгорода не оставалось иного выбора, как уступить. Что такое безоговорочная капитуляция перед правителем Москвы, выяснилось достаточно скоро. В числе первых мер, принятых Иваном в покоренном Новгороде, были запрет вече и отправка в Москву самого вечевого колокола. Так же двумя столетиями раньше в срединной России поступали монголы, и знаменовали эти действия конец самоуправления. создававшиеся веками демократические институты исчезли в одно мгновение.

В Новгороде главной задачей Ивана III было упразднить все вотчинные владения, составлявшие основу богатства и власти городской знати и опору демократического устройст­ва городской жизни. Пока в руках бояр сохранялась основная часть производственных ресурсов города-государства, при­вес­ти их к повиновению было невозможно. Сознавая, как глубо­ко укоренились в республике демократические обычаи, Иван произвел массовые конфискации земельных владений и во избежание поворота событий вспять выслал их обездоленных собственников в Московию.

Первыми жертвами стали вожди пролитовской группы, ко­­торых он в 1475 году приказал казнить. Вероятно, они были наиболее демократичными элементами, поскольку порядки в соседней Литве, объединившейся к этому времени с Поль­шей, были гораздо либеральнее, чем в Москве. Очередные кон­фискации, сопровождаемые высылками, проводились в не­больших масштабах в 1475–1476 годах; среди потерявших свои земли оказались прежде всего монастыри*. Затем процесс экспроприации развернулся всерьез. Зимой 1483/84 года, а затем снова в 1487–1489 годах несколько тысяч новгородских землевладельцев вместе с семьями были определены на вывод, то есть подвергнуты депортации. В числе бояр и куп­цов, пострадавших от этого мероприятия, были как сто­ ронники, так и противники Москвы,

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* В отличие от этого, в Англии полувеком позже королю Генриху VIII, конфисковавшему монастырские владения, права на них были дарованы парламентским актом. Более того, большинство этих земель вскоре были либо проданы, либо розданы, так что от ко­роны они перешли в частные руки. В России же они становились частью царской собственности и оставались в этом качестве.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

и это наводит на мысль, что с московской точки зрения значение имели не поли­ти­ческие склонности ее новых подданных, а их экономическая незави­симость. К тому времени, когда выводбыл завершен, имуще­ст­во всех без исключения светских собственников в Новгороде было конфисковано, а вместе с тем изъяты и почти все земли у епископа и почти три четверти оста­вавшихся еще нетронутыми церковных владений; права ­собственности на эти земли перешли к великому князю35. В 1494 году Иван за­крыл в Новгороде Ганзейский двор, покончив тем самым с последним источником независимого дохода города.

Захваченные земли были разбиты на два разряда. Великий князь забирал себе треть на предмет прямой эксплуатации. Две трети отходили служилым людям — свергнутым удельным князьям и боярам, равно как и простым крестьянам, даже рабам, — которых отправляли в покоренный Новгород. Их новообретенные владения становились, однако, не вотчинами, а условными держаниями, называвшимися поместьями, и права собственности на них закреплялись за великим кня­зем36, причем не номинально, как в феодальной Англии, а по существу и во всех юридических и практических смыслах однозначно. В России, и это следует подчеркнуть, условное зе­мельное держание не предшествовало образованию абсолютной монархии, а проистекло из нее.

Поместье, то есть условное держание, которое под тем или иным названием распространилось как преобладающая форма землевладения по всей Московии, впервые появилось в удельных княжествах. На службе у средневековых князей, помимо знатных людей, которых они наделяли вотчинами, со­стояли также домашние слуги, именовавшиеся княжескими холопами и выполнявшими различные работы по хозяй­ст­ву в качестве писарей, ремесленников, садовников, пасечников и т. д. Некоторым князья в награду за их труд давали зе­мель­ные наделы или другие экономические вознаграждения (как право рыбачить или ловить бобров во владениях князя)37. Они становились лишь временными держателями, а не собственниками этих земель и этих прав, которыми они пользовались по милости верховного правителя и которые поэтому не под­лежали отчуждению или хотя бы обмену иначе как с княжес­кого соизволения38. В отличие от вотчин, которые их владельцы сохраняли за собой независимо от того, кому они служили, поместья возвращались к князю, коль скоро прекращалась служба ему их держателей. Первый слу­чай такого вида возна­граждения установлен для четырнадца­того века, когда один удельный князь пожаловал землю своему псарю39.

Начиная с царствования Ивана III московские правители все чаще прибегали к раздаче поместий своим военным и граж­данским слугам, собирательно известным под названием дворян — “людей княжеского двора”. Права на выданные им земли оставались в руках великого князя40. Земля для по­местий поступала частью из отобранных вотчин, частью из завоеванных территорий, частью же из княжеского фонда “черных” земель.

С наибольшим размахом изъятия вотчин и высылки их владельцев развернулись в царствование Ивана IV Грозного (1553–1584), во времена так называемой опричнины. Истори­ки по сей день спорят, с какой целью была предпринята эта чрезвычайная мера: одни говорят, что царь хотел полностью по­кончить с классом бояр, другие считают, что свои удары он наносил избирательно, преследуя лишь тех, кого подозревал в измене, третьи настаивают, что никакой осмысленной цели у него не было и действовал он просто в припадке безу­мия. Никаких разногласий не возникает, однако, по поводу самого факта, что он выделил из территории своей страны обширные земли, которые взял под личное управление и назвал опричниной и которые стали царством террора, подобным тому, что полувеком раньше учинил в покоренном Новгороде Иван III. Его главными жертвами стали могущест­венные боярские семейства, особенно принадлежавшие к ро­дам некогда независимых удельных князей, чьи земли были поглощены Москвой. переведя на себя права собственности на эти земли, Иван IV стал лично расправляться с их владель­цами, подвергая их казни и отправляя в ссылку41. Большинст­во из тех знатных людей, чьи жизни он решил сохранить, были вместе с семьями высланы в только что отобранную у та­тар Казань. Там он наделил их поместьями, изъятыми у мест­ных землевладельцев42. Результатом этих действий стало — порой физическое и во всяком случае экономическое — уничто­жение в России большей части земельной аристократии. Если Иван III ликвидировал независимую знать Новгорода, то Иван IV завершил уничтожение этого класса в срединных районах страны. Той же линии Иван следовал в завоеванной им Казани,
где он экспроприировал мусульманских землевладельцев. Отобранные у них земли он отдавал как поместья русским князьям и боярам, изгнанным опричниной. Он казнил нескольких татарских князей и представителей местной знати, а других, как и нескольких мелких землевладельцев, велел сослать на Москву, в Новгород и Псков43.

Таким способом аристократия в России была лишена не только ее наследственных владений, но и оторвана от родных мест и разбросана по миру: перемещение имело целью лишить ее опоры и источника силы на местах и таким образом сделать политически немощной. Это следствие свершивше­го­­ся отметил посетивший Москву вскоре после смерти Ивана IV англичанин Джиль Флетчер: “Овладев всем их наследственным имением и землями, лишив их почти всех прав и проч. и оставив им одно только название, он дал им другие земли на праве поместном (как оно здесь называется), владение коими зависит от произвола Царя и которые находятся на весьма дальнем расстоянии и в других краях государства, и этим способом удалил их в такие области, где бы они не могли пользоваться ни милостью, ни властью, не будучи тамошними уроженцами или хорошо известными в тех местах...”44

Таких широкомасштабных конфискаций и изгнаний Западная Европа не знала ни в какие времена: подобным обра­зом обходились только с евреями, на которых смотрели как на чужестранцев. Все это весьма напоминало действия древних монархий Ближнего Востока, вроде Ассирии.

Дата добавления: 2015-05-10