Типологическая характеристика переходной правовой системы

В данном параграфе монографии предлагается материал по одному из наиболее важных с точки зрения сов­ременной теории права вопросу, носящему остро дискуссионный характер: можно ли рассматривать переходные правовые системы в качестве особого типа правовых систем?

Существует целый ряд собственно типологических методологических проблем, от решения которых зависит продуктивность исследования правовых систем переходного периода. Вызывает сложность выявление сущности переходного права. В связи с разнородностью такого права, в том числе принятого в переходный период, возникают вопросы: возможна ли вообще единая харак­теристика его сущности? Не имеем ли мы дело в переходное время с несколь­кими правовыми системами различных по своему типу обществ? Оправданно ли, как и прежде, ограничиваться констатацией качественно неопределенного характера переходных правовых систем?

Теория права только в последние годы стала идти несколько дальше осве­щения исторических типов права, и соответствующий материал почти не подкреплен анализом правовых систем переходного периода. Из сказанного видно, как важно исследовать типологическую природу переходной правовой системы для ее полной и сущностной характеристики.

Суть типологизации заключается в сведении отдельных предметов, явле­ний, процессов по определенным признакам и свойствам к общим классам, множествам, типам в соотнесении этих признаков с теоретической моделью, выражающей содержание понятия «тип». По своей природе тип есть идеальная модель. Однако в юридической литературе справедливо отмечалось, что обра­щение к типологии не носит умозрительного, оторванного от реальной дей­ствительности характера. Классификация правовых явлений по типам представляет собой объективно необходимый процесс познания их исторического развития. Еще Аристотель и Полибий поднимали в своих трудах проблему типологии. Последний утверждал, что смена разновидностей государства и права — процесс естественный, определяемый природой. Государство и право, в учении Полибия, развивается по бесконечному кругу, который включает фазы зарождения, становления, расцвета, упадка и исчезновения. И когда эти фазы переходят одна в другую, цикл повторяется вновь. Вывод о циклич­ности развития правовых систем важен с методологической точки зрения, но не менее важным является определение места специфичной правовой сис­темы переходного периода в общей типологии. Здесь необходимо органическое сочетание исследования общих закономерностей развития правовых явлений, свойственных всем без исключения типам права, с их особенностями, прису­щими таким своеобразным исключениям, как переходная правовая система.

Тип правовой системы должен выражать взаимосвязь существенных признаков и свойств, по отношению к которым все остальные признаки рассматриваются как несущественные. Иными словами, тип конституируется прежде всего как отражение системообразующих связей, а типология предполагает системный подход к познанию действительности.

Типология правовых систем — не самоцель, достигнув которую завер­шается научное познание, она всего лишь фундаментальная предпосылка даль­нейшего движения познавательного процесса. С типологизацией правовых систем тесно связана их периодизация, поскольку тип всегда выступает как ступень исторического процесса. Типология служит логическим методом тако­го упорядочения научного материала, который непосредственно подводит к познанию законов исследуемых явлений. Тип отмечает структурную целостность изучаемого объекта, а, следовательно, момент его устойчивости, качественной определенности. Вскрывая генетические связи процессов возникновения типа правовых систем и его перехода в другой тип, мы тем самым познаем и динамику движения правовых систем, закономерности их переходного развития.

В настоящее время в юридической науке используется два основных под­хода к типологии правовых систем: формационный и цивилизационный. Первый из них был сформулирован К. Марксом и Ф. Энгельсом, а позднее был изрядно вульгаризирован. Предлагаемые ими критерии типологии изначально включали: социально-классовую сущность государства и права, содержание и направленность государственной власти и правового инструментария, характер и уровень развития производительных сил и соответствующих им производственных отношений. Отсюда в марксистско-ленинской философии под типом понималась совокупность характерных особен­ностей государства и права, выражающих их классовую сущность и свой­ственных всем государствам и правовым системам, возникшим на основе производственных отношений одного и того же типа. Классики марксизма называли четыре способа производства и соответствующих им типов государ­ственно-правовых систем: азиатский, античный, феодальный и буржуазный. Впоследствии в «Кратком курсе истории ВКП(б)» И.В. Сталиным была заложена идея естественно-исторического процесса смены одной общественно-экономи­ческой формации другой, причем каждая последующая логически и исторически как бы вытекает из предыдущей, в которой подготавливаются все экономические, социальные и политические предпосылки перехода к новой, более высоко­организованной формации. Под формацией при этом понимался исторический тип общества, основанный на определенном способе производства. В этой схеме типом правовых систем признавалась их совокупность, развивающаяся в рамках одной и той же общественно-экономической формации классового об­щества и характеризующихся единством классовой сущности и экономической основы. Исследование мировой истории через призму категории общественно-эконо­мической формации позволяет подметить повторяемость в общественном раз­витии и выделить последовательно и прогрессивно сменяющие стадии такого развития. Понятие общественно-экономической формации охватывает все стороны общественной жизни в их органической взаимосвязи. В основе каж­дой общественно-экономической формации авторы данного термина усматри­вали способ производства, который определяется отношениями собственности. Последние, по мысли классиков марксизма и их последователей, составляют экономическую структуру общества, реальный базис, над которым возвышается политическая и юридическая надстройка. Каждой формации, кроме первой и последней (первобытнообщинной и коммунистической), в рассматриваемой теории соответствует свой тип государства и права.

Данный подход был господствующим в советской теории права, он отличается жестким детерминизмом. В схему марксистской типологии трудно укладываются переходные состояния государств и правовых систем, как впрочем и другие государственно-правовые модели, являющиеся плодами кон­вергенции форм государственности разных типов (государственно-правовая система Китая, например). Переходная реальность оказывается такой необы­чной для формационного подхода, что традиционные для него средства анализа не срабатывают, нуждаются в уточнении и модификации.

Так, формационная теория представляет процесс разрешения конфликта между старой государственно-правовой надстройкой и новым экономическим базисом лишь в форме политической революции, когда количественное накоп­ление антагонистических социальных противоречий приводит к качественным изменениям общественного устройства. Отсюда подход в целом отличается радикальностью, игнорированием эволюционного пути в переломные эпохи развития обществ.

В литературе высказываются сомнения в обоснованности построения типологии государственно-правового развития на экономических основани­ях. Ведь если речь идет о типологии права, то в ней необ­ходим поиск общих и основных признаков собственно права, а не эконо­мических, политических или иных подсистем общества. Основываясь на подобных рассуждениях, А.П. Семитко, например, делает вывод об абсолютной непригодности «марксистской ли теории, или теории Ростоу, или любой иной, базирующейся на экономических параметрах реконструкции истории общества для целей типологии государственно-правовых систем и правовых культур». Однако отрицание диалектической закономерности в развертывании причинной связи от экономики к праву представляется крайним подходом.

Известно значительное влияние внешних системообразующих связей на развитие правовой целостно­сти. При этом среди них явно выделяются отношения между правовой системой и господствующим укладом в экономике. Даже противники формационного подхода признают, что предпосылкой правового регулирования является противоположность частных интересов. А чем, в свою очередь, вызывается эта противоположность, как не различиями в экономи­ческом (имущественном) статусе субъектов и разнородными их экономическими притязаниями? Частная или общественная собственность есть та системообразующая ось, вокруг которой интегрируются все компо­ненты правовой системы: как новые, так и унаследованные от прежней правовой действительности. Мировой правовой опыт свидетельствует, что расцвет права приходится именно на период дробления господствующей формы соб­ственности, а смена одной доминирующей формы собственности другой всегда порождает изменение качественной определенности правовой системы. Значе­ние экономического фактора (прежде всего собственности) для правового развития не ограничивается лишь функцией системообразования. Соб­ственность есть важный стимул регуляции определенных общественных отно­шений, функционирования и развития правовой системы в новых условиях. Достаточно вспомнить, какую разрушительную силу для административно-ко­мандной системы, сложившейся в СССР, нес Закон РСФСР «О собственности» 1990 г. Таким образом, экономический фактор может составлять одно из системообразующих оснований при построении типологии правовых систем. Деление права на типы в соответствии с социально-экономическими характеристиками общества имеет серьезные основания. И то, что в западной науке не признается среди оснований типологической классификации правовых систем социально-экономический строй общества, лишает типологию четких кри­териев. Это важно учитывать при заимствовании чужого правового опыта.

Цивилизационный вариант типологии правовых систем изначально разрабатывался в трудах А. Тойнби, У. Ростоу и Н.Я. Данилевского. Понятие «цивилизация» утвердилось в европейской науке в эпоху Просвеще­ния. В общем виде оно означает социокультурную систему, обеспечивающую высокую степень дифференциации жизнедеятельности общества посредством создания регулируемых духовно-культурных факторов и необходимой иерархии ценностей. В отличие от формационной теории, фокусирующей внимание на детерминации права экономическими факторами, цивилизационная теория делает ставку на культурную детерминацию правовой сферы. И в этом смысле данный подход столь же односторонен, как и формационный. Цивилизационный подход не выделяет главного, что обеспечивает правореализацию, — государственную власть. А. Тойнби вообще смешивал понятия «государство» и «общество».

Поскольку цивилизационная теория, учитывая многоукладность общества, выдвигает бесконечное число оснований для типологии пра­вовых систем, применение цивилизационного подхода самого по себе пред­ставляется невозможным. А.П. Семитко полагает: «Уровень и объем свободы человека, проявляющиеся в его правовом статусе, в его правах и свободах, которые обеспечиваются (или не обеспечиваются) государственно-правовой системой, всей «инфраструктурой» правовой культуры, может и должен быть тем главным основанием, которое используется для построении искомой типологии». Однако использование предлагаемого классификационного крите­рия приведет к разделению правовых систем лишь на два типа по степени защиты прав и свобод населения. Оправданность подобной типологии вызывает сомнения.

Многочисленная группа авторов предлагает осуществлять типологию правовых систем исключительно на основе их юридических особенностей, преимущественно — особенностях структуры пра­ва и источников права. Западногерманские компаративисты К. Цвайгерт и Г. Кетц в качестве критерия типологии выдвинули понятие «правовой стиль». Факторами, определяющими стиль в рамках теории правовых систем, по их мнению, являются: во-первых, историческое происхождение и развитие правовой сис­темы; во-вторых, господствующая доктрина юридической мысли и ее специ­фика; в-третьих, выделяющиеся своим своеобразием правовые институты; в-четвертых, правовые источники и методы их толкования; в-пятых, идеологические факторы. А.Х. Саидов называет четыре группы взаимосвя­занных критериев типологии правовых систем: генезис правовых систем; систему источников права; структуру правовой системы; ведущие правовые институты и отрасли права.

В этом случае игнорируется важный постулат всякой типологии, а именно: типология основывается на объединении правовых систем в группы на основе не просто общих, но глубинных, сущностных черт. Поэтому возможно, что такие, например, показатели, как уровень защиты прав человека, технический словарь права, вид источников права, методы осу­ществления права, хотя и позволяют распределить правовые системы по различным видам, но научным обоснованием типологии служить не могут, поскольку сами нуждаются в объяснении с точки зрения объективных крите­риев общественного развития. Серьезной, фундаментальной типологии при таких критериях не получится, потому что научный монистический критерий типологии заменен эклектическим набором критериев кла­ссификации. Вследствие этого типология правовых систем подменяется обычной классификацией, малопригодной для общетеоретической науки.

При сопоставлении разнотипных правовых явлений требуется критерий, который, с одной стороны, был бы существенным (имел определяющее значение для формирования и функционирования правовой системы), а с другой — учи­тывал бы рациональные моменты фopмационного и цивилизационного подходов в совокупности. Представляется, что таким сущностным критерием типологии правовых систем может выступать сущность права. Данному утверждению соответствует следующее определение типа правовых систем: это однородная группа качественно вполне определившихся пра­вовых систем, обособленная в силу совпадения наиболее общих сущностных черт, порождаемых соответствующей исторической эпохой и характеризующихся стабильностью и закономерностью проявления. Использование данного определения позволит приблизиться к решению вопроса типологической при­надлежности переходных правовых систем.

В отечественной юридической науке нет единства мнений в вопросе о том, составляет переходная правовая система самостоятельный тип или нет. М.Н. Марченко и его ученики последовательно признают правомерность су­ществования категории «правовая система переходного типа». Согласно аргу­ментации группы ученых с противоположными воззрениями переходные правовые системы не образуют какого-либо особого переходного типа. «Сегодня мы имеем переходный, промежуточный конституционный порядок, - полагает Н.В. Варламова, - непосредственно следующий за ушедшим социалистическим поря­дком и являющийся колыбелью нового конституционного строя». Существова­ние множества переходных правовых систем вынуждало представителей формационной теории определить им место вне типологии. Ф.М. Бурлацкий предлагал понятие «неосновной тип правовых систем». По его мнению, в отличие от основных типов в неосновном типе правовых систем социальное содержание составляют промежуточные силы. Данное суждение ограничивается марксовой схемой формационной принадлежности государства и права. Но рамки формационного подхода не позволяют подразделять формации на основные и неосновные. Ф.М. Бурлацкий предложил новый тип правовых систем, но не предложил новой общественно-экономической формации, чего требовала парадигма формационной теории.

Переходная правовая система не есть конгломерат разрозненных компонентов, но всегда их целостность, которая должна быть подвергнута типологическому анализу. Для типологической характеристики правовой системы переходного периода обратимся к оценке ее сущности. Сущность есть главное, основное, определяющее в содержании предмета, та внутренняя, прочная основа, кото­рая делает предмет именно таким, а не другим.

Категория «сущность права» в отечественной юридической науке неизме­нно рассматривается как социальная. Л.C. Явич писал: «Для политэкономии сущность права — отношения собственности как юридическое выражение произво­дственных отношений. Для философии — сфера свободы, получившая основания в исторически определенных формах собственности. Для юриспруденции сущ­ность права — возведенная в закон общеклассовая воля, утверждающая масштаб свободы, характер и мера которой заданы отношениями собственности». Под сущностью стабильно функционирующего права в теории принято понимать волю социальных групп общества, способных влиять на харак­тер правового воздействия. Д.А. Керимов отмечает, что «ни потребности, ни интересы, ни установки, ни цель не составляют и составлять не могут сущности права по той причине, что являются в своей основе и характере пассивными формами сознания, в то время как воля, выраженная в праве, является активной практической силой, призванной охранять, регулировать и преобразовывать общественные отношения». При этом подразумевалась воля правящего класса, господствующей социальной силы и всего общества в це­лом. Имеем ли мы возможность выявить господствующий класс в переходном обществе с его подвижной, неустоявшейся социальной структурой?

В целом природа переходного общества может быть охарактеризована сле­дующим образом. Общество в переходный период отличается высокой степенью аморфности, фрагментарности, биполяризации, асистемности, атомизации и энтропии. Население в границах переходного периода испытывает кризис идентичности. Процедура перехода от сложившейся социальной структуры к новой весьма болезненна и требует продолжительного времени. Это означает, что в переходном обществе нет какого-либо определенного господствующего клас­са. Все допущения насчет господствующей воли государственной номенклатуры или финансовой олигархии довольно условны. Вряд ли оправданно говорить о воле переходного общества в целом в условиях, когда оно внутренне раско­лото на массу противостоящих частей. В переходный период мы имеем дело со своеобразной социальной структурой общества, степень социальной зрелости структурных элементов которого крайне низка. Сегментация переходного общества представляет собой одну из его обобщающих черт.

В переходном обществе ускоряются процессы расслоения (социальной «деструктуризации») по имущественным, политическим и иным признакам. Расстановка социальных сил являет собой мозаичную картину ввиду столкновения разнородных интересов.

Получается, что сущность переходного права не выражает воли какого-либо господствующего класса общества. Российский правовед М.А. Рейснер писал о современном ему переходном праве: «Это право, сбитое из весьма противоречивых и часто взаимно друг друга отрицающих прав», и далее следуют радикальные выводы: «Никакая юридическая система не может представлять собой единой целостной классовой системы. Она всегда отличается пестротой и лоскутностью... Всякая система права есть компромисс, образованный из идеологических обрывков самых разных классовых идей, есть пестрая ткань, которая соткана на основе правовых требований и воззрений самых различ­ных общественных классов». В советском праве М.А. Рейснер видел компро­мисс трех «классовых систем права» (пролетарского, крестьянского и буржу­азного), созданный на основе «общей работы» и единого «идейного плана».

Можно ли общественный компромисс относительно путей переходного правового развития считать свидетельством единой сущности переходного права? Переходный период богат такими историческими ситуациями, когда имеет место объективное совпадение (хотя бы временное) интересов разноро­дных социальных сил. Можно с определенной долей уверенности утверждать, что демократические перемены, начатые в странах Восточной Европы и в России в конце 1980-х гг., были сознательным выбором достаточно большого числа граждан. Коренные общественные интересы безопасного, ста­бильного и благополучного существования определили необходимость смены правового строя. Коренные интересы общества, вызывающие в конечном счете сам переходный процесс, достаточно определенны. Эти социальные инте­ресы, отражаясь в правосознании, определяют направленность развития пра­вовой системы в переходный период, предъявляя общую установку разнородным сегментам переходного права.

Но речь идет только о единстве коренных интересов переходного общества. Если перевести проблему коренных интересов общества и общей воли в правовую плоскость, то возникает категория общего правообразующего интереса, представля­ющего собой общезначимый итог согласования потребностей различных групп общества. Правообразующий интерес суть некая абстрактная правовая по своей природе модель выражения и защиты правомерных интересов общества и личности. В этой связи можно признать наличие консенсуса членов переходного общества по фундаментальным вопросам его существования, в частности, относительно политико-правового и социально-экономического устройства. Тем не менее глубокие социальные преобразо­вания не могут разделяться всем обществом. Наблюдатели отмечают, что первоначально консолидация населения обусловлена всеобщим недовольством сложившейся в стране ситуацией. Речь идет о некоем «негативном консенсусе» по формуле «так жить нельзя», который легко достижим на первом этапе перехода, однако для конструктивных преобразований мало полезен.

В целом же в переходном обществе отсутствует единодушие по основопо­лагающим вопросам организации правовой сферы, в том числе относительно путей преобразования общества. В переходный период уже нет того консенсуса в обществе, который наблюдался в канун и в начале перехода на волне общего недовольства прежним строем. Правовые системы переходного периода не имеют единой социальной основы, т.к. нет общности групп переходного общества. Антагонистические социальные инте­ресы разнородных социальных сил препятствуют формированию единой воли переходного общества.

С социальной точки зрения, правовую систему переходного периода нельзя отнести к самостоятельному типу правовых систем, ибо она не отражает качественно определенного социального содержания.

Обратимся к экономическому аспекту рассматриваемой проблемы. Суще­ствует ли экономическая основа, достаточная для признания пере­ходной правовой системы типологически завершенной? Специфика переходного развития состоит в его многоукладности. Однако даже в переходной многоукладности всегда имеется приоритетно поддерживаемая форма собственности. Даже в противоречивой природе переходной экономики можно обнаружить ведущий и системообразующий хозяйственный уклад. Методологическим «ключом» в определении доминирующего уклада каждой очередной переходной эпохи может служить господствующий в данной стране тип экономических отношений, приоритет­ная форма собственности, национализация либо приватизация собственности. Все эти показатели позволяют судить о наличии ведущего сектора экономики, а, следовательно, об ориентации правовой системы в переходный период. Экономический курс, проводимый в чьих-либо определенных социальных интере­сах, задает логику и ритм преобразований в правовой сфере, а главное — обусловливает тип складывающейся правовой системы.

Несмотря на многослойность и несогласованность нормативно-правового массива, новые правовые акты в переходный период играют главенствующую ро­ль, направляя развитие права по новой системе ценностей. Идет интенсивный процесс правотворчества, возникают новые правовые институты и нормы, формы и методы правового регулирования, наполненные новым социальным содер­жанием, отличающиеся новой направленностью. Однако от новой ориентации правовой системы нельзя ожидать большего, чем она может дать. Ведь наряду с одной, хотя и доминирующей тенденцией, развития правовой системы соседствуют иные, альтернативные. И вплоть до завершения переходного периода трудно предсказать, какая тенденция в итоге займет решающее положение, ибо перспектива развития переходных процессов многовариантна и непредопределенна. Достаточно заметить, что новые законодательные акты, программиру­ющие поведение людей с помощью специфических юридических средств в напра­влении новых социальных идеалов, длительное время недооцениваются отдель­ными группами населения и в общественном мнении могут ставиться ниже старых.

Поскольку в переходный период несколько экономических укладов пре­тендуют на место доминирующего и на протяжении всего перехода используются попеременно и/или в смешанном сочетании, постольку данная разнородная экономическая основа не способна породить типологически однородную, ка­чественно определенную правовую систему.

Обратимся к политическому аспекту сущности переходной пра­вовой системы. Именно этот аспект позволяет признать сущность рассматри­ваемой правовой системы единой. Здесь нужно учесть, что воля социальных групп оказывает воздействие на правообразование, как правило, не непос­редственно, а через государственную волю (т.к. законодательный орган, будучи представительным учреждением, тем не менее представляет одну из ветвей государственной власти, и все субъекты законодательной инициативы тоже являются государственными органами — Президент, Правительство, Выс­шие Суды). Это обстоятельство предполагает определенную переработку воль различных групп и слоев населения. Возможны, как минимум, два ва­рианта такой переработки, преодолевающей внутреннее противоположное содержание общей воли в зависимости от того, какая тенденция преобладает на данном этапе переходного периода. Если верх одерживает эволюционная тенденция, под государственной волей, творящей право, скрывается реальный консенсус разнородных социальных интересов. В случае доминирования революционных форм развития государственная воля фактически представля­ет собой волю удерживающей государственную власть социальной силы, в большей или меньшей степени учитывающей интересы иных групп общества. Но в том и другом случае государственная воля едина, что определяет единство сущности правовой системы в переходный период.

В свою очередь единство сущности переходной правовой системы еще не означает типологической завершенности последней. Как раз типологичес­кого единства правовой системе в переходный период функционирования дос­тигнуть не удается.

Уместно отметить, что сущность правовой системы в условиях перехода изменяется в соответствии с новой социальной ориентацией. На различных этапах переходного периода, не прекращаясь, осуществляется поиск оптима­льной модели новой правовой системы. Изменяется сочетание правовых инсти­тутов и методов правового регулирования, неоднократно обновляется норма­тивный массив, создаются новые средства правового воздействия на усложня­ющуюся общественную жизнь. И только на последнем этапе перехода можно констатировать, что коренные изменения сущности правовой системы прекращаются, уступая место углублению тех качеств и черт, которые заложены в ней как в правовой системе нового типа.

Будучи единым с точки зрения существования одной государственной воли, переходное право в целом далеко не однородно. Это объясняется возмо­жностью появления правовых норм помимо государственных учреждений. В этом случае такие источники неофициального права, как правовые обычаи, доктрины, правосознание, могут существенным образом противоречить нормати­вно-правовым актам государства. Не умаляя единства сущности переходной правовой системы, это обстоятельство делает ее разнородной.

Единая государственная воля, определяющая социальную сущность правовой системы в переходный период, обладает крайне сложной структурой. Своеобразный характер государственной воли объясняется особой природой государственной власти, которая уже не находится в определенных руках, а осуществляется в интересах широкого блока разнородных сил. Специфика государственной воли блока социальных сил ведет к тому, что право в усло­виях переходного периода обладает внутренней противоречивостью. Это находит свое отражение как в содержании, так и в структуре права. Противоречивый характер переходного права выражается прежде всего в различном зна­чении, которое вкладывается в одни и те же нормы различными силами обще­ства. Ибо каждая социальная группа, участвуя в формировании единой госу­дарственной воли, имеет в виду свои представления о путях переходного развития.

Единая государственная воля, определяющая сущность правовой системы в переходный период, формируется силами, конечные цели которых могут быть диаметрально противоположными. В результате даже новые нормативно-правовые акты, изданные в разное время, в зависимости от очередного расклада поли­тических сил могут противоречить друг другу как типологически разнокачественные. Это можно заметить при анализе 1 и 2 частей Гражданского кодекса Рос­сийской Федерации, принятых с интервалом в один год. Обращают на себя внимание в переходный период многочисленные нормативные акты, которые удовлетворяют не общесоциальным, а узкогрупповым, корпоративным интересам. В частности, по Транспортному Уставу железных дорог РФ ответственность физических и юридических лиц устанавливается в более высоком размере, чем ответственность самой железной дороги за аналогичные правонарушения.

В литературе высказывалось мнение о том, что правовая система может считаться демократической по своему типу с момента провозглашения соответствующих целей нового правового развития. Переходная правовая сис­тема, действительно, подчиняется некой единой социальной ориентации, общим принципам правового воздействия, что обеспечивает объединение ее в единое целое в рамках одной, пусть разнородной, неразвитой, изменяющейся сущности. Однако цели правовой системы еще не гарантируют положительный результат. В переходный период как раз и осуществляется тотальная перенас­тройка правовой системы на новые социально оправданные либо неоправданные цели. При этом признавать в переходный период ту или иную правовую систему демократичес­кой или недемократической только по своим целям некорректно. Новые обще­ственные отношения, порождаемые переходной правовой системой, лишены каче­ственной, типологической однородности и стабильности. Качественно новый тип обществен­ных отношений обретает стабильность за рамками переходного периода. Следо­вательно, и новый тип правовой системы не может сформироваться в условиях перехода.

Таким образом, обладая единой сущностью, правовая система в продолжении всего переходного периода не имеет типологической определенности, что не позволяет отнести ее к самостоятельному типу правовых систем.

Некоторыми авторами высказывалось предложение о признании типологической самостоятельности переходного права на том основании, что оно «имеет свои специфические, присущие только ему, черты возникновения, функциониро­вания и развития». Заметим, что особенности проявления переходности в правовой системе приобретают значение общих закономерностей, ибо относятся к группе правовых систем, в которых эти особенности имеют одинаковый в переходный период характер и время от времени систематически воспроизводятся. Неустойчивость правовых систем устойчива для каждого из аналога соответствующей их группы в переходный период. Черты переходности правовых систем закономерны для них, т.е. неизменно проявляются в ситуации смены моделей развития. Однако устойчивость некоторых признаков пере­ходных правовых систем на всем протяжении их исторического существования еще не является достаточным основанием признания за ними характера особого типа.

Понятие «тип» правовой системы призвано выражать момент стабильности, качественной типологической определенности их развития. Переходная же правовая система не обладает стабильностью и типологической завершенностью. Правовая система переходного общества не может быть завершенной в условиях, когда вводимые ею отношения сами еще не являются достаточно стабильными и содержат в себе элементы диаметральных социальных противоположностей.

Особенностью развития правовых систем в переходный период является одновременное воздействие на них типологически разнотипных факторов, кото­рые обусловливают необычайную противоречивость рассматриваемых систем. В условиях, когда иные переходные общества окончательно не определили путь своего правового развития, говорить о типологической однородности их пра­вовых систем также преждевременно. Как всякое иное переходное явление, пере­ходная правовая система содержит элементы тех типов, от которых и к которым они развиваются. В этом смысле они находятся как бы «на стыке» различных типов правовых систем. Следовательно, типы право­вых систем в подлинном смысле этого понятия сменяются один другим в ходе перерыва в общем развитии правовой реальности. Указанные перерывы в поступательном развитии права наполняются кризисными явлениями и противоречиями, свойственными переходному периоду.

Поскольку в цивилизованных условиях переходный процесс происходит не скачкообразно, а постепенно, по мере успешного проведения необходимых правовых преобразований, постольку временной промежуток переходности в правовой сфере может быть довольно длительным. Но длительность существова­ния переходных правовых систем всегда меньше периодов существования пра­вовых систем сложившихся типов.

Тем самым, переходной правовой системе в реальной действительности отводится самостоятельное место вне законченных типов правовых систем. При этом ее типологическая характеристика совсем не исключается с точки зрения анализа единой сущности и природы изучаемого объекта.

Охарактеризованная выше сущность правовой системы переходного периода имеет определяющее значение для решения давнего вопроса о количестве пра­вовых систем, действующих в рамках одного и того же переходного периода. С учетом далеко не всегда согласованного сочетания старого и нового права, противоречий между нормативно-правовыми базами центра и регионов в федеративном государстве высказыва­лось мнение, что в переходный период мы имеем дело с несколькими самостоя­тельными правовыми системами. Так, Г. Еллинек упоминал в своих трудах о «столкновении двух правопорядков в одном государстве». Г. Еллинек констати­рует возможность существования двух правопорядков в одном обществе, когда конфликт между ними оказывается практически неизбе­жен, поскольку они опираются на противоположные принципы, но стремятся регулировать одни и те же отношения. Он сформулировал внешние проявления данного конфликта, столь напоминающие его современное выражение в виде «войны законов» — при внешней приверженности одним и тем же нормам, закрепленным в конституции, стороны, опираясь каждая на свой круг идей, рассматривают действия противоположной стороны как произвол и незаконное вторжение в свою область интересов, вообще «говорят как бы на разных языках», «не понимают друг друга и не могут понять». Г. Еллинек интерпретировал данный конфликт как борьбу старого и нового права, отмечая, что он может быть разрешен лишь исходя из цельного представления о существе эпохи и перспективного видения направления правовой реформы. Именно так, по мне­нию Г. Еллинека, решался конфликт между церковным и светским правом, феодаль­ным и современным ему буржуазным правом, между абсолютизмом и конституционализмом. В соответствии с тем, какой из конфликтующих правопорядков в рамках форма­льно единой правовой системы общество рассматривает как перспективный, ре­шается вопрос о том, какой правопорядок становится господствующим, а какой отступает на периферию и сохраняется, в лучшем случае, в виде юридических пере­житков.

Признавая наличие собственной законодательной базы субъектов Федера­ции одним из важнейших критериев зрелости федеративных отношений, И.В. Пе­телина подчеркивает: «можно утверждать, что Конституция РФ заложила юриди­ческую основу постепенного становления правовых систем субъектов Федера­ции»3. Действительно, федеративный характер государства определяет особен­ности не только его государственного устройства и системы органов власти, но и законодательства. В переходной России каждый субъект Федерации получил право издавать законы, а поскольку их в Российской Федерации в 1993 г. было 89, то вместе с федеральным центром появилось 90 новых законодателей.

Российская Конституция 1993 г. установила, что вне пределов ведения Федерации и ее совместного с субъектами Федерации ведения не только республики, но и края, области, города федерального значения, автономная область и автономные округа осуществляют собственное правовое регулирование. Получив такое право, субъекты Федерации начали активно его реализовывать. Так, например, на 1 января 2001 г. в Алтайском крае уже было принято 152 закона, в Республике Саха-Якутия — 217, в Республике Татарстан — 236.

Динамика изменения удельного веса актов высших органов государственной власти в федеральном законодательстве и в законодательстве субъектов Российской Федерации (%) 1:

Категория	Г о д ы
Федеральное законодательство	51,2	65,0	59,4	53,4	36,3	32,8	29,6	29,9
Законодательство субъектов РФ	19,2	25,7	32,7	43,5	42,1	40,8	39,6	40,4

Данные цифры свидетельствуют о том, что федеральное законодательст­во в переходной России составляет не более 10% всего объема нормативно-правовых актов. За этой статистикой скрывается глубокая пере­стройка структур государственной власти, отражающая процесс переноса тяжести принятия решений из федерального центра на нижестоящие уровни власти.

Это, в свою очередь, дало основание ряду ученых полагать, что правовая сфера российского общества представлена двумя не равновеликими, не одинаково сильными и не в одном темпе развивающи­мися правовыми системами. И.Н. Барциц пишет: «Ведь при всем стремлении к единству правовой системы страны необходимо осознание того непрелож­ного факта, что наряду с федеральной, общенациональной правовой систе­мой России складываются во многом автономные и отличные друг от дру­га правовые системы субъектов Федерации».

Автономность региональных правовых систем в федеративном государстве при этом объясняется характером отношений, регулируемых данными системами, и формами (источниками), в которых эти системы выражаются. При этом совер­шенно игнорируется принципиальная однотипность федеральной правовой сис­темы и правовых систем субъектов Российской Федерации по составу источник­ов, общности развития и функционирования на основе единых принципов права и целевой ориентации. Существуют вполне определенные механизмы и процедуры приведения законодательства субъектов Федерации в соответствие с федераль­ным законодательством. Мера автономности так называемых правовых систем субъектов Российской Федерации определяется ч. 4 ст. 76 Конституции РФ, закрепившей, что субъекты Федерации осуществляют собствен­ное правовое регулирование, включая принятие законов и иных нормативно-правовых актов, вне пределов ведения РФ, совместного ведения РФ и ее субъ­ектов.

В условиях существования единой государственной власти в стране согласованность федерального и регионального законодательства достигается с помощью контроля за соответствием конституции страны нормативно-правовых актов, издаваемых субъектами федеративного государства. При этом каждый законодательный акт, принимаемый в субъектах Федерации, не автоно­мен, ибо является элементом сложной правовой системы, в которой помимо нормативного компонента содержится также правосознание, правореализация и т.д. И все компоненты правовой системы, подчиненные общей цели правового воздействия на общество, объединены многочисленными субординационными и иными системообразующими связями. В результате автономной по отношению к внешней среде может быть лишь сама общенациональная правовая система в целом, а не отдельный ее компонент. Поэтому правильнее было бы говорить не о существовании федеральной и региональной правовых систем, а о многоуровневости одной правовой системы федеративного государства. При этом одни авторы называют два уровня такой правовой системы (федеральный и субъектов Федерации), другие — три (добавляя уровень местного самоуправления), третьи говорят о «четырехуровневой правовой системе, т.е. четырехуровневой системе правотворчества и правоприменения». В любом случае взаимосвязь и согласованность разных уровней правовой си­стемы есть залог устойчивости всего федеративного государства.

Автономная правовая система в условиях федеративного устройства стра­ны может сложиться в анклаве, провозгласившем свою суверенность в нарушение установленного порядка. Примерами могут служить случаи Шотландии в Великобритании, Квебека в Канаде, Сянгана в Китае, Чечни в России. В 1992 г. руководство Чеченской Республики заявило об использовании на территории этого субъекта Федерации мусульманского права, в то время как остальные 88 субъектов Российской Федерации сохраняли приверженность постулатам европейской континентальной правовой семьи. Состояние фактичес­кой изоляции Чечни и нераспространения действия российского законодатель­ства на территорию этого субъекта Федерации было преодолено. Названные нестандартные ситуации во всех странах носили временный характер и подтве­рждали общую мировую направленность на утверждение тезиса «одно государ­ство — одна правовая система».

До настоящего времени остается открытым вопрос определения границ внутригосударственных правовых систем, в том числе переходных, по отноше­нию к международному праву. В теории международного права в советский период международная и внутригосударственная правовые системы обычно рассматривались как две самостоятельные, хотя и взаимосвязанные системы. В процессе правового строительства многие переходные государства закрепили положения о том, что общепризнанные принципы и нормы междунаро­дного права являются составной частью их правовых систем (ч. 4 ст. 15 Кон­ституции Российской Федерации и ст. 25 Основного Закона Федеративной Республики Германии). Это побудило некоторых авторов сделать вывод о том, что в переходный период в обществе действует не одна правовая система. Р. Давид утверждал: «В современном мире каждое государство имеет свое право, а бывает и так, что в одном и том же государстве действует неско­лько конкурирующих правовых систем». Другие ученые распространяли этот тезис на сосуществование внутригосударственной и международной правовых систем в одном и том же переходном обществе3.

Вопрос о самостоятельности рассматриваемых правовых систем при­менительно к общему для них объекту правового воздействия не может монополизироваться наукой международного права. Исходя из общетеоретичес­ких позиций, важно обратить внимание на то, что непосредственное приме­нение норм международного права на территории того или иного переходного государства вовсе не означает его реализацию помимо воли данного госу­дарства. Требования международного права реализуются после ратификации соответствующих норм высшими представительными органами страны. После ратификации формы права международно-правовой системы становятся форма­ми права внутригосударственной правовой системы. Данная проблема тесно связана с суверенитетом того государства, которое распространяет на свою территорию нормы международного права. Внутри суверенного государства никакое действующее право не может рассматриваться в качестве иностранного. Ратифицированные источники международного права становятся источниками права того государства, которое осуществило акт соответствующей ратификации. Более того, международно-правовые акты должны приравниваться к тем «иным правовым актам, принимаемым в Российской Федерации», которые согласно ч. 1 ст. 15 Конституции РФ не могут противоречить Конституции. Другими словами, конституция любой суверенной страны должна обладать высшей юридической силой по отношению как к внутригосударственным, так и к между­народно-правовым актам.

К тому же, многими авторами вопрос соотношения международной и внутри-государственной правовых систем подменяется проблемой соотношения соот­ветствующих им форм права. Если же рассматривать указанные правовые системы в собственном смысле этих понятий, то более очевидным становится вывод: двум правовым комплексам с набором разнокачественных компонентов невозможно сосуществовать в едином правовом пространстве одного и того же переходного общества.

Полисистемный, смешанный, многоуровневый характер переходной правовой системы, интенсивно заимствующей правовые институты из зарубежных пра­вовых систем, не может отменить того безусловного обстоятельства, что государственная воля, формирующая позитивное право, все же одна. Право­вой комплекс в переходный период выступает как одна система постольку, поскольку в стране действует одна государственная власть, которая не может допустить сосуществования нескольких социально различных правовых систем.

Юридическое единство правовой системы в переходный период находит свое выражение в однотипных формах правообразования, определенном един­стве механизма реализации права, соподчиненности различных источников права, общей целевой ориентации.

Необходимо учитывать определяющее значение сущности права для правовой системы в целом. Сложная структура переходной правовой систе­мы не означает различной социальной сущности ее составных частей. Разно­родные компоненты подчиняются новым структурообразующим связям, новым целям и задачам правовой системы. Единая государственная воля может быть выражена в различных формах права, но всегда составляет единую сущность правовой системы. Поэтому в каждом переходном обществе действует лишь одна правовая система, выражающая единую государственную волю.

Правовые явления кажутся в переходное время хаотичными лишь в том плане, в котором они не детерминированы общими главными факторами — сущ­ностью права. Коренные социальные интересы и воля данного переходного об­щества, равно как и государственная воля, обусловливают содержание одной правовой системы в переходный период. Наличие же в составе рассматри­ваемой правовой системы разнородных правовых сегментов свидетельствует о ее своеобразии, но не о существовании в переходную эпоху международной, американской, английской, германской, федеральной и региональной, старой и новой правовых систем в рамках одной и той же социальной общности. Ни международное, ни региональное, ни какое-нибудь иное право из перечисленных не составляют в переходных условиях целостной систе­мы, которая могла бы регулировать все общественные отношения, нуждающиеся в правовом урегулировании в данной стране.

Итак, в переходный период действует одна, типологически не завершенная, несбалансированная, нестабильная правовая система, юридически опосредующая коренные общественные преобразования в соответствии с новой целевой ориентацией.

Дата добавления: 2015-05-10