Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Источники переходного права 2 страница




Неопределенные содержательно функции Президента в сфере правотворческой деятельности противоречат принципу разделения властей, предполагающему подзаконность актов исполнительной ветви власти. Активизация подзаконного правотворчества не должна изменять приоритеты в области соотношения «закон — подзаконный акт», в котором последний занимает подчиненное положение. Даже в условиях высокой степени пробельности права правовое регулирование законодательного уровня нельзя осуществлять подзаконными актами с расчетом на последующее принятие законов. Ведь в этом случае начинают возникать общественные отношения принципиально нового типа и их ликвидация либо корректировка в будущем становятся весьма проблематичными. У каждого органа государственной власти должна быть своя сфера правотворческой компетенции, отображающая верховенство закона. Каждый вид нормативно-правового акта должен соответствовать своему уровню правового регулирования. «Верховенство закона требует подзаконности указов», - писал в начале XX в. С.А. Котляревский. В иерархии нормативно-правовых актов Указы Президента занимают подчиненное положение по отношению к законам и в отсутствие необходимых законодательных решений не могут восполнять имеющиеся правовые пробелы. В статью 90 Конституции Российской Федерации следует внести существенное дополнение о том, что Указы и распоряжения Президента РФ не только не должны противоречить Конституции и федеральным законам, но и не могут приниматься по вопросам законодательной компетенции. Когда очевидно, что общественные отношения составляют предмет закона, Президент не вправе осуществлять опережающее правовое регулирование, если такое право ему не делегировано парламентом в установленном Конституцией порядке. Принятие Указа вместо закона, даже на непродолжительное время, в условиях переходного периода может повлечь необратимые негативные последствия.

Некую компромиссную формулу для Указов Президента Российской Федерации нашли авторы Энциклопедического словаря «Конституция Российской Федерации» (Москва, 1996). Характеризуя Указ как подзаконный акт, они отмечают, что издание большого количества нормативных Указов не означает неправомерного вторжения в сферу законодательства. Ограничение нормотворческой компетенции главы государства они усматривают в том, что Президент «не может издавать Указы по вопросам, в отношении которых Конституция содержит прямые указания о том, что они должны быть регламентированы федеральным законом, а тем более федеральным конституционным законом». За пределами упомянутых ограничений компетенция Президента, по мнению авторов, не связана рамками какого-либо закрытого перечня предметов ведения. Вследствие этого многие вопросы одновременно оказываются в сфере компетенции как Президента, так и парламента. Подобное толкование правотворческих функций Президента не вытекает из принципа разделения властей, ведь совместные предметы ведения еще не означают совместной компетенции.

В соответствии с «компетенционным правилом» органы исполнительной власти не могут без особого разрешения со стороны парламента осуществлять законодательное регулирование. В противном случае подзаконные акты будут издаваться в переходный период не во исполнение, а во изменение закона. Такая опасность существует не только в отношении законов и Указов Президента, но и всех иных нормативно-правовых актов. В частности, Письмом Министерства финансов, Федеральной налоговой службы и Центрального банка от 22 августа 1996 г. разъяснялось подведомственным организациям, как обходить нормы Гражданского кодекса Российской Федерации об очередности списания денежных средств с банковских счетов организаций. Правовое опережение законодательного регулирования посредством указотворчества деформирует систему права, затрудняя ее формирование.

Незыблемое верховенство закона в переходном праве может быть обеспечено путем прямого закрепления круга отношений, регулируемых только законом. Это позволит предотвратить произвольную подмену законов указами главы государства. В отечественной правовой доктрине сформировалось верное представление о том, что закон в отличие от подзаконных актов регулирует наиболее значимые, важнейшие общественные отношения, круг которых определяется исключительными предметами ведения законодательных органов государственной власти. К вопросам, которые в переходный период стоит регулировать только законом и никаким другим актом, можно отнести:

основы общественно-политического строя и способы их охраны;

правовой статус граждан;

принципы организации и деятельности органов государственной власти и общественных объединений;

основы налогообложения, формирования и расходования бюджета государства и иные главные вопросы экономической и социальной политики государства;

все юрисдикционные вопросы по имеющимся видам правоприменительного процесса;

порядок ратификации и денонсации международных договоров.

Тем самым законодатель тоже должен быть ограничен в своей деятельности рамками предмета закона, чтобы не отвлекаться в переходный период на принятие законодательных актов по несущественным, малозначительным вопросам.

В связи с этим подлежит критике использование субъектами переходного правотворчества метода под названием «дискреционные полномочия», или власти по собственному усмотрению. Так, М.В. Баглай полагает, что «функция гаранта Конституции предполагает широкое право Президента действовать по своему усмотрению, исходя не только из буквы, но и духа Конституции и законов, восполняя пробелы в правовой системе и реагируя на непредвиденные Конституцией жизненные ситуации». Апелляция в переходное время к дискреционным полномочиям более отвечает монархическому принципу, нежели основам республиканского строя. Суть же монархического принципа в том и заключается, что всякая обойденная в законе государственно-правовая компетенция попадает в компетенцию монарха. Любые «скрытые полномочия» субъектов правотворческой деятельности в обществе, стремящемся к правовой государственности, недопустимы. При использовании дискреционной власти правотворческими органами над законностью начинает преобладать целесообразность. У субъектов правотворчества даже в переходных условиях есть достаточно правовых возможностей, чтобы активно влиять на законодательный процесс, не подменяя законодателя.

В переходный период существенно возрастает роль договорного регулирования, а нормативные договоры стремительно входят в арсенал большинства отраслей права. Данная тенденция вызвана расширением диспозитивности на всех стадиях правового регулирования, без чего немыслима саморегуляция переходной правовой системы. Наряду с нормативно-правовыми актами нормативные договоры становятся ведущими источниками переходного права. Таким образом, наряду с традиционной функцией договора как особого юридического факта на стадии возникновения, изменения и прекращения правоотношений происходит усиление значимости договоров на стадии создания нормативной основы правового регулирования.

Анализу нормативных договоров, их роли в правовом регулировании посвящен ряд исследований, проведенных в последнее десятилетие представителями отраслевых юридических наук1. Повышение роли нормативных договоров в переходное время объясняется тем, что речь идет о гибкой правовой форме, в которую могут облекаться различные по характеру общественные отношения, для нормального развития которых особенно важно согласование интересов и воли участников. Расширение сферы использования договора адекватно повышению роли саморегуляции переходного общества. Достижение общественного согласия — важнейшая задача переходной ступени развития — требует максимального учета и координации интересов различных субъектов. Отсюда — повышение роли и ценности механизмов, содействующих выработке согласованных решений.

Современной общей теории права необходимо не только признать особое место нормативных договоров в системе источников права, но и определить их регулятивные возможности в переходный период.

Нормативный договор не может рассматриваться в качестве разновидности нормативно-правовых актов, поскольку он не является односторонним правовым актом. В договоре выражается согласованная воля нескольких субъектов, когда хотя бы одна из сторон имеет право устанавливать нормы права. По мнению В.В. Иванова, нормативный договор — «это совместный правовой акт, оформление выражения согласованных обособленных волеизъявлений субъектов правотворчества, направленных на установление правовых норм»2. Природа нормативного содержания договора требует согласования правовых решений двух и более сторон, что придает легитимность закреплению нормативных положений. Если в нормативном договоре выражается согласование нескольких субъектов правотворческой деятельности, то в нормативно-правовом акте — единая воля одного субъекта — органа государственной власти.

Договорная практика представляет собой способ достижения компромисса интересов, позволяющий учитывать своеобразие условий жизнедеятельности заключивших его субъектов. Как правило, нормативный договор устанавливает нормы, непосредственно рассчитанные на поведение договаривающихся сторон. Договор как встречное, добровольное волеизъявление субъектов есть один из наиболее оптимальных источников права на переходный период, т.к. он наиболее продуктивно способствует достижению консенсуса в переходном обществе, обеспечивает самоуправление и позволяет уберечь федеративную систему управления от распада (если договорное регулирование при этом не подменяет законодателя и не препятствует реализации законов).

Обобщая вышеприведенные характеристики, можно сделать вывод, что нормативный договор есть особый правовой документ, являющийся результатом согласования интересов и воли определенных субъектов права, рассчитанный непосредственно на регулирование деятельности договаривающихся сторон, обеспеченный в своем действии не только обязательствами субъектов договора, но и государственной защитой.В данном случае особо подчеркивается взаимный характер договорного нормативного регулирования в отношении его участников, в противном случае стороны нормативного договора смогут диктовать свою волю и тем, кого непосредственно не представляют. Кроме того, в предложенном определении возможность выступать стороной нормативного договора признается не только за субъектами правотворчества (как это принято в новейшей специальной литературе), но и за иными субъектами права при условии, чтобы одна из сторон была представлена субъектом государственного нормотворчества.

К видам нормативных договоров, активно используемых в переходный период, можно отнести разнообразные внутрифедеральные, международные, административные и коллективные договоры. Роль данного источника права в переходных условиях можно охарактеризовать на примере внутрифедеральных договоров.

Уже в период первого цикла российской переходности XX в. в 1920-х гг. активно заключались учредительные союзные договоры, в частности, между РСФСР и Хорезмской Советской Народной республикой от 13 сентября 1920 г., между РСФСР и ССР Грузия от 21 мая 1921 г. Заключались также функциональные соглашения между Советом Народных Комиссаров РСФСР и СНК Азербайджанской ССР от 30 сентября 1920 г. об объединении управления продовольственной политикой, почтой, телеграфом, телефоном, по финансовым и другим вопросам. 30 декабря 1922 г. был подписан Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик. Подобная практика получила продолжение в период становления основ новой российской государственности при заключении Федеративного договора от 31 марта 1992 г. и серии вертикальных и горизонтальных договоров.

Широкое распространение в 1990-е гг. получили договоры Российской Федерации с отдельными субъектами Федерации о разграничении предметов ведения и полномочий между их органами государственной власти. Первоначально идея заключения такого рода двусторонних договоров появилась из-за нежелания отдельных субъектов подписывать общий Федеративный договор (Республика Татарстан, Чеченская Республика). Так, заключение Договора Российской Федерации и Республики Татарстан о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти от 15 февраля 1994 г. рассматривалось как вынужденная индивидуальная мера, как исключение из общего правила для субъекта Федерации, не подписавшего в 1992 г. Федеративный договор1. Когда же Российская Федерация пошла на заключение Договора с Кабардино-Балкарской Республикой 1 июля 1994 г., участвовавшей в подписании Федеративного договора, стало очевидным, что исключение становится правилом. На начальном этапе договорного процесса (1994-1995 гг.) договоры заключались только с республиками. К 1996 г. количество таких договоров перевалило за 40, а соглашений — за 200. Несмотря на относительно недолгую историю использования внутрифедеральных договоров, они заняли довольно значительное место среди иных источников права. Оправданны ли столь большие объемы договорной практики в регулировании федеративных отношений и можно ли внутрифедеральным договорам придавать приоритет по отношению к федеральным законам и законам субъектов Федерации?

Практика использования договорных форм для развития федеративных отношений показывает, что там, где внутрифедеральным договором пытались подменить соответствующий закон (федеральный либо региональный), там закреплялось неравенство субъектов Федерации и неадекватно сужалась компетенция центра. Посредством этих Договоров удовлетворялись стремления отдельных субъектов Федерации, прежде всего республик, получить более широкие полномочия, чем те, которые предоставлены законом и которыми в равной мере обладают другие субъекты. Внутрифедеральные договоры изобиловали преференциями, льготами и разного рода дополнительными правами. Субъекты, подписавшие подобные Договоры, приобрели иной статус по сравнению с другими субъектами Федерации и обрели некое привилегированное положение, например, в области налоговых отчислений в федеральный бюджет, возврата части бюджетных средств в бюджеты субъектов. В результате граждане одних регионов оказались в несравнимо худших экономических условиях, чем в других, не потому, что они хуже работают, а потому, что живут в районах с плохими экономическими условиями. Такое положение грубо нарушает права человека и принцип равноправия субъектов Федерации. Наращивание подобного договорного процесса может привести к дополнительной нестабильности переходного общества, поскольку неравноправие субъектов Федерации приводит к неравноправию граждан, проживающих в различных по своему статусу регионах. Показательна ст. 1 Договора, подготовленного Законодательным Собранием Санкт-Петербурга: «Если федеральным законом, иными нормативными актами общего действия, а также договорами, заключенными Российской Федерации с субъектами Федерации, установлены положения, содержащие права, льготы, преимущества для отдельных субъектов Российской Федерации, то в отношении Санкт-Петербурга применяются эти положения правовых актов».

В тексте внутрифедеральных договоров содержится немало положений, которые определенно расходятся с Конституцией Российской Федерации и расширяют предметы ведения и полномочия субъектов. Так, п. «к» ч. 1 ст. 72 Конституции Российской Федерации относит к совместному ведению Федерации и ее субъектов земельное, водное, лесное законодательство, а также законодательство о недрах и охране окружающей среды. В Договоре Российской Федерации и Республики Татарстан о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти от 15 февраля 1994 г. решение вопросов владения, пользования и распоряжения землей, недрами и другими природными ресурсами отнесено только к полномочиям органов государственной власти Республики Татарстан. В рассматриваемом Договоре подчеркивается особый характер отношений между Россией и Татарстаном. Так, Республика Татарстан, согласно положениям Договора, объединена с Российской Федерацией, а не образует Федерацию вместе с другими ее субъектами. Татарстан в лице своих органов государственной власти участвует в деятельности международных организаций, самостоятельно осуществляет внешнеэкономическую деятельность. В этом Договоре нет положения о том, что Татарстан является республикой в составе Российской Федерации, зато провозглашается его суверенный статус. В литературе высказывалось мнение о том, что Договор между Российской Федерацией и Республикой Татарстан напоминает не договор федеральных властей о перераспределении полномочий, а договор между самостоятельными государствами (Б.С. Эбзеев, Л.М. Карапетян). Однако важно также учесть, что и само перераспределение полномочий на основе внутрифедеральных договоров неконституционно — с их помощью можно разграничивать лишь предметы ведения (ч. 3 ст. 11 Конституции РФ).

В п. 2 ст. 15 Договора с городом Москвой закреплен приоритет норм Договора над нормативно-правовыми актами федеральных органов исполнительной власти, принятых по предметам совместного ведения и противоречащих нормам Договора. Б.А. Страшун и Ю.Л. Шульженко полагают: поскольку возможность договорного разграничения предметов ведения предусмотрена в гл. I Конституции Российской Федерации «Основы конституционного строя», положения внутрифедеральных договоров имеют более высокую юридическую силу, чем ст. 71-73 Конституции РФ, и отступление в договорах от норм указанных статей нельзя рассматривать как ее нарушение. С.А. Авакьян и Б.C. Крылов, напротив, обосновывают подчиненное по отношению к Конституции и федеральным законам положение внутрифедеральных договоров, исходя из примата Конституции над всеми иными источниками правового регулирования (ч. 1 ст. 15 Конституции РФ). М.С. Саликов полагает, что договорно-правовое регулирование призвано заполнять вакуум в законодательном и подзаконном регулировании федеративных отношений.

В ряде внутрифедеральных договоров закреплен приоритет Договора перед подзаконными федеральными правовыми актами, принятыми федеральными органами государственной власти в одностороннем порядке в противоречие этому Договору (ст. 7 Договора о разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти Свердловской области от 1 января 1996 г. и ч. 2 ст. 7 Договора о разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти Алтайского края 1996 г.).

Характеризуя перечисленные позиции, можно обратить внимание на распространенную ошибку: многие представители конституционного права ставят проблему определения места внутрифедеральных договоров в иерархии нормативных правовых актов, в то время как нормативные договоры и нормативно-правовые акты являются самостоятельными по отношению друг к другу источниками права, различными по своей юридической природе. Из этого вытекают, как минимум, два теоретических вывода: во-первых, нормативный договор (в том числе внутрифедеральный) не может рассматриваться в качестве нормативно-правового акта, во-вторых, положения нормативных договоров не должны противоречить законодательству. Основное требование к предмету, форме и содержанию нормативного договора состоит в том, чтобы он не противоречил действующему в переходный период законодательству.

В связи с этим возникает вопрос: может ли внутрифедеральный договор в переходное время выступать средством, компенсирующим отсутствие необходимых законов Федерации и ее субъектов? Ввиду видовых различий между законами и нормативными договорами договорное регулирование в сфере законодательного регулирования представляется несостоятельным. Несколько субъектов, заключая нормативный договор, как правило, не исходят из общесоциальных интересов в отличие от высшего представительного органа. Было бы неестественным полагать, что волеизъявления двух-трех сторон, подписавших нормативный договор, вытекают из общегосударственных интересов, а не интересов этих (двух-трех) сторон. К тому же, идея о том, что с принятием федерального закона либо закона субъекта Федерации соответствующий нормативный договор перестанет действовать, не реализуема. Дело в том, что внутрифедеральный договор с любым субъектом Федерации включает в себя совокупность полномочий (около 40), которые записаны в ст. 72 Конституции Российской Федерации. Поэтому один закон, например, Земельный кодекс, не может привести к отмене Договора.

Нормативные договоры не должны противоречить законодательству и содержать положения по вопросам законодательного регулирования, как на федеральном уровне, так и на уровне субъектов Федерации. То же самое правило можно применить и к соотношению «нормативный договор — подзаконный нормативный акт». Таким образом, сфера использования нормативного договора как источника права находится за пределами сфер нормативно-правовых актов всех уровней, что совсем не исключает принятие подзаконных нормативно-правовых актов, способствующих реализации Договоров.

Именно закон должен признать нормативный договор как особый вид нормативной саморегуляции, определить сферы, вопросы, для решения которых целесообразно использование договорного регулирования, закрепить процедуру заключения и исполнения нормативного договора, способы защиты прав и интересов сторон, ответственность за неисполнение договорных обязательств. Ощущается необходимость в разработке и принятии Федерального закона «О нормативных правовых договорах». В этом законе помимо прочего можно предусмотреть, чтобы любой нормативный договор после его заключения направлялся на ратификацию в соответствующий высший законодательный орган.

По мере укрепления правового порядка в Российской Федерации нормативные договоры утрачивают прежнее значение. Широкая практика договорных отношений играет положительную роль на первоначальном этапе переходных преобразований, когда ею пытаются смягчить центробежные тенденции. Парадоксальность ситуации заключается в том, что во имя сохранения целостности государства реформаторские силы идут на нарушение единства системы государственной власти и диспропорции правовой системы. Федеральная власть в переходной России пошла даже на подписание «Договора о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерией» 12 мая 1997 г. Конституция Российской Федерации не упоминает такой формы договора, какой является Договор о мире между Российской Федерацией и ее субъектом, которая используется в международных отношениях самостоятельных государств. В 1992 г. был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между Республикой Татарстан и Республикой Марий Эл, а в 1999г. — между Республикой Мордовия и Чувашской Республикой.

Можно признать, что практика заключения внутрифедеральных договоров привела к нарушению единого правового пространства Российской Федерации, и его восстановление потребует обеспечения реального равноправия субъектов Федерации друг с другом и во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти. В то же время не стоит предпринимать резких шагов для исправления ситуации, что может лишь осложнить ее, вызвать новый всплеск сепаратизма. Перегибы договорно-правовой практики можно устранить эволюционным путем.

Интенсивное развитие общественных отношений в переходный период не позволяет традиционным субъектам правотворчества своевременно откликаться на требования времени, что обусловливает появление новых субъектов правотворческой деятельности, а значит, новых для данной правовой системы источников права. Так, в переходных странах романо-германской правовой семьи допускаются попытки использования судебного и административного прецедентов.

Судебный прецедент представляет собой решение суда по конкретному делу, которое имеет статус эталона при разрешении аналогичных дел в последующем. Административный прецедент есть решение по конкретному делу административного органа, которое служит общеобязательным образцом для разрешения всех последующих дел такого же рода. Анализируя практику различных государств, можно выделить следующие признаки правового прецедента: 1) являет собой юрисдикционное решение либо его часть по конкретному правовому спору; 2) данному решению придается значение общей нормы, т.е. его значение выходит за рамки конкретного дела; 3) прецедентная норма может быть неписаной.

В последние десятилетия в российской юридической науке наметились тенденции, свидетельствующие об изменении отношения к прецеденту. Некоторые ученые заявляют либо о необходимости использования прецедентов в отечественной правовой практике, либо о факте существования судебного прецедента2. Последнее связывают с деятельностью Конституционного Суда Российской Федерации. Однако в соответствии со ст. 43 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде» этот судебный орган отказывает в принятии обращения к рассмотрению в случае, если по предмету обращения им ранее было вынесено Постановление, сохраняющее свою силу. Следовательно, Постановления Конституционного Суда не могут рассматриваться в качестве прецедента, т.к. данный орган не принимает дело к аналогичному производству, просто иные органы государственной власти должны привести свои правовые акты в соответствие с решением Конституционного Суда.

Сторонники прецедентной системы отмечают ее эластичность за счет гибкости правового регулирования, быстрого реагирования права на меняющиеся социальные условия, преодоления формализма. А.В. Наумов полагает необходимым «признание за судебным прецедентом роли источника уголовного права», ибо «только судебный прецедент может ответить на вопрос о том, каково конкретное содержание оценочного понятия, употребленного при конструировании уголовно-правовой нормы». А.В. Цихоцкий приходит к более радикальному выводу: «...всегда, когда в суде восполняется пробел в праве, суд творчески развивает закон, создавая правовой прецедент». Здесь авторы допускают подмену понятий нормативно-правового и казуального регулирования. Казуальное регулирование как раз и является осуществляемым на основе норм права воздействием на конкретных субъектов права путем установления применительно к ним определенных по содержанию субъективных прав и юридических обязанностей. Оно призвано конкретизировать общие (в том числе оценочные) положения норм права по отношению к конкретным обстоятельствам. Осуществляя казуальное регулирование, суды не создают новых норм права и тем более прецедентов, т.к. каждое судебное решение обязательно только для сторон конкретного правового спора и данного судебного органа. То обстоятельство, что решения отечественных судов избегают оценочных понятий, лишает их основных признаков нормативного акта — нормативного обобщения и системности.

Российской правовой системе правовой прецедент как источник права не присущ. И его внедрение в условиях переходного периода повлечет тяжкие последствия для правовой целостности. Дело в том, что для восприятия правового прецедента придется разрушать традиционные для России правовую и судебные системы, а также способы осуществления государственной власти и правовую психологию общества. Как бы ценен ни был тот или иной источник права, он не способен превысить объективные потенции своего действия. А в российской правовой системе нет тех условий, которые необходимы для существования прецедентного права. Вряд ли в переходных условиях можно согласиться на столь радикальные перемены правовой системы, чтобы в России начать введение общего или прецедентного права. Вряд ли оправданна ломка вековых правовых традиций и эклектическое соединение разных правовых систем в условиях общей дезорганизации правовой действительности. Ведь прецедентная система имеет свои негативные стороны (в настоящее время в Англии насчитывается около 800 тыс. прецедентов и каждый год прибавляется примерно 2 тыс. новых, что составляет 300 сборников по внутреннему и европейскому праву). Со временем пользование таким источником права даже при совершенных электронных системах поиска окажется невозможным.

Далее уместно определить пределы использования иных актов судебных органов государства в качестве источников переходного права. Возможно ли вообще в переходный период признавать за судебной властью наличие нормотворческой компетенции? Принцип разделения властей помимо прочего предполагает распределение нормотворческой компетенции между ветвями власти. Впрочем, данную компетенцию нельзя поделить поровну, поэтому компетенция законодательного органа будет иметь решающее значение. Издание нормативно-правовых актов есть средство осуществления государственной власти, поэтому органы законодательствования, управления и правосудия в разной мере используют это средство. Представительная власть издает нормативно-правовые акты высшей юридической силы. Исполнительная власть принимает во исполнение законов подзаконные нормативные акты. Выявив логику распределения нормотворческой компетенции между ветвями власти, предположим, что судебные органы государства также издают нормативно-правовые акты, юридическая сила и природа которых своеобразна.

В советской юридической науке велся спор относительно нормативной природы актов высших судебных инстанций. А.Ф. Черданцев, например, категорически отрицал правотворческую функцию судебных органов. Однако отрицание обязательности актов высших судебных инстанций лишило бы их статуса органов государственной власти. Между тем Конституцией Российской Федерации 1993 г. на Верховный Суд (ст. 126) и Высший Арбитражный Суд (ст. 127) возложены функции осуществления судебного надзора за деятельностью нижестоящих судов и дачи разъяснений по вопросам судебной практики. Такие разъяснения обычно оформляются в форме Постановлений Пленумов. Особые юридические свойства этих Постановлений позволяют отнести их к разновидности нормативно-правовых актов. Они обязательны для нижестоящих судов, в реальности с ними не могут не считаться все субъекты права, участвующие в судебном разбирательстве. По мнению А.Ф. Черданцева, постановления высших судебных инстанций «не являются источниками права, не должны содержать нормативной новизны, не направлены на установление, изменение или отмену норм права». Однако, занимаясь обобщением и унификацией судебной практики, высшие судебные инстанции не могут не создавать новых правовых норм в условиях неполноты позитивного права. Постановления Пленумов Верховного и Высшего Арбитражного Судов содержат разъяснения применяемых судами нормативно-правовых актов. Но это отнюдь не означает, что сами эти разъяснения не носят творческого характера и не могут развивать и дополнять деятельность других субъектов нормотворчества. Суд не может отказывать заинтересованным лицам в судебной защите их прав и законных интересов по причине пробельности переходного права. И высшие судебные инстанции помогают нижестоящим судам квалифицированно выполнять свои функции, издавая нормативные Постановления Пленумов.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-10; Просмотров: 353; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.034 сек.