Билет на Лысую Гору 5 страница

«Что лежит у тебя в мешке, дворянский сын Матвей Багров?» — спросил старец суровым голосом.

«Сабля и пистолеты», — отвечал Багров, как‑то сразу ощутив, что старик знает о нем все.

«А еще что?»

«Книга».

«Где ты взял ее?»

Матвей ответил, не умолчав о шалаше и отрубленной руке. Старец кивнул.

«Мертвый ростовщик украл мою книгу. Она была мне нужна, но я, по наложенному заклятию, не мог взять ее сам. Он прогнил. Ему понадобилась свежая кровь. Он пришел за твоей и лишился руки. Ростовщик знал, что рука не прирастет, пока ты жив, и что первые же лучи солнца его уничтожат, и потому звал тебя всю ночь разными голосами. Ты не откликнулся, стоял в воде и сохранил жизнь. Позарься ты на кошель с золотом из его гроба, то вскоре умер бы. Открой книгу и прочитай хоть строчку — тоже умер бы».

Тут старец испытующе посмотрел на Багрова.

«Хочешь стать моим учеником? — предложил он. — Ты можешь отказаться, но тогда умрешь от раны. На ногтях мертвеца был яд. Вскоре твоя нога распухнет, и гнилая кровь поднимется к сердцу».

— И Матвей Багров стал его учеником? — спросила Ирка.

— Именно. Но лучше бы он этого не делал и погиб от яда.

— Почему?

— Потому что его учителем стал волхв Мировуд, практиковавший всеначалие. Он считал, что добро и зло части единого целого, как день и ночь, не могут существовать отдельно друг от друга, и потому растворены в каждом человеке в той мере, в которой зачерпнулось при рождении… День побеждает ночь, чтобы через какое‑то время быть вновь побежденным ночью. Так и зло с добром ведут давнее, но довольно дружелюбное сражение с заведомо ясным концом. Более того, если бы день вдруг победил ночь, то самому дню пришлось бы делиться на две части — ну, скажем, утро или вечере, и вновь сражаться, но уже друг с другом. Бороться со злом, конечно, надо, но в целом оно естественно, как насморк или аппендикс. Вот примерно так и рассуждал Мировуд. Скверное такое представление! — с негодованием сказал Эссиорх.

— Что же в нем скверного?

— Если изначально признать зло естественным и нормальным, исчезает необходимость становиться лучше. Да и зачем бороться, с чем, если мрак существует в тебе, так сказать, на законных основаниях? Человек говорит себе: я такой, потому что я такой уродился, и не собираюсь меняться. Даже гордится своими недостатками. Захочу — буду творить свет, захочу — мрак. И как только он решает так, то сразу начинает скатываться. И знаешь, почему? Зло, увы, в целом увлекательнее добра, и стоит открыть ему маленькую лазейку, оно в короткие сроки захватывает все строение… А потом, только потом уже — показывает свое истинное лицо, как у трупа!.. Но нас сейчас интересуют даже не взгляды Мировуда, а Матвей Багров, — отрезал Эссиорх.

Когда волхв встретился с Багровым и взял его в ученики, Мировуду оставалось жить не больше года. Волхв знал это точно. Некогда в ранней юности он выпил магический напиток, дававший ему ровно тысячу лет жизни и ни на миг больше. И вот время иссякало, а ученика, которому бы он передал свои знания и силы, у него не было. Вероятно, дело было в том, что Мировуду требовался особый ученик, и он знал, что рано или поздно, пусть даже в последний год, такой появится и он сможетпередать ему…

— …знания! — услужливо подсказала Ирка.

Эссиорха поднял на нее укоризненные глаза.

— Не только знания! Мировуд был последним хранителем Камня Пути — одного из самых жизнерадостных, самых важных артефактов этого мира. Пока волхв был жив, мрак не мог завладеть Камнем. Вот после его смерти — другое дело! Мировуд знал, что стоит ему закрыть навеки глаза, как сотни и тысячи рук потянутся к Камню.

— И Багров должен был стать его новым хранителем?

— Разумеется. Но Мировуд не заблуждался. Он знал, что с Багровым никто из магов, особенно из темных, церемониться не будет. Одно дело он сам, и совсем другое дело — мальчишка‑ученик. Через Багрова перешагнут и Камень отнимут. И тут уж сабелькой не отобьешься, пистолетиком не отстреляешься, на лошадке не ускачешь… — сказал Эссиорх.

Ирка посмотрела на портрет. Тот, казалось, внимательно слушал и втайне смеялся. Во всяком случае, уголки губ были слегка приподняты.

— Но волхв все равно взял его в ученики? Почему? — спросила она, глядя не на Эссиорха, а на мальчишку на портрете.

— У Мировуда существовал план. И план этот сработал. Хотя, лопни у меня шина, я не знаю, в чем он состоял! И никогда не знает. Но все очень хотят узнать, причем именно сейчас. Иначе мы не стояли бы с тобой перед уворованной из музея картиной! — сказал Эссиорх с досадой.

Он подошел к окну и выглянул наружу. На маленьком балкончике ворковали голуби. Один из них изредка, кругло‑подозрительно, с птичьей оглядкой, посматривал в стекло. Заметив Эссиорха, он спохватился и с удвоенным рвением стал клевать несуществующие крошки.

— Чей‑то ученик с Лысой Горы! Шастают тут, понимаешь, собаки страшные!

— Откуда ты знаешь?

Хранитель усмехнулся.

— Да уж знаю. Город просто переполнен магами и шпионами всех мастей! Я даже не говорю о комиссионерах, которых всюду как пыли! Все равно не подслушаешь, братец! А что подглядишь, то забудешь! — сказал он голубю.

— Забудет? А если нет? — спросила Ирка с опаской.

— А куда он денется? Все мои защитные руны со склеротическим эффектом! Пока он здесь, он помнит все, что видел (потому что слышать нас не может), но стоит ему сделать пару взмахов крыльями, как ему будет казаться, что он был тут по какому‑то своему делу, а то и просто летал мимо. Память станет чистой, как новый карбюратор… Вот смотри!..

Эссиорх просунул руку через стекло — оно расступилось послушно, как вода — и сделал вид, что хочет схватить голубя.

— Вот я тебя!

Испуганные голуби вспорхнули с балкона, от ужаса теряя перья. Как Эссиорх и предсказывал, подозрительный голубь сразу отделился от стаи и с видом недоумевающе‑изумленным стал кружить на месте. Затем сложил крылья и, ударившись грудью о землю, превратился во всклокоченного маленького человечка, который вначале долго озирался в полном замешательстве, а потом, сердито размахивая руками, быстро направился куда глаза глядят.

— Где я? Что я? Почему я? Извечные вопросы! — передразнил Эссиорх, провожая его взглядом.

Прохожие косились на человечка с негодованием: на нем болталась длинная белая до колен рубаха, но совсем не было штанов. И ничего удивительного: ведь голубям‑то штаны не положены по штату, а рубашка вполне могла быть прежде перьями.

— Еще немного сведений о Камне Пути! — продолжил Эссиорх. — Он относится к так называемым артефактам‑посредникам, то есть артефактам, которые сами по себе не наделены магией, но усиливают мощь тех, кто станет их хозяином. Понимаешь?

— Смутно, — призналась Ирка.

— Объясняю сугубо для бывших лопухоидов: тупо и доступно. Вот бензин… Сам по себе он может ехать? Нет. Но, попав в бак мотоцикла, дарит ему движение. Следовательно, в какой‑то мере его тоже можно назвать артефактом‑посредником, — сказал Эссиорх, чьи метафизические сравнения все больше и больше попахивали байкерством.

— Скорее: обозвать, — поправила Ирка, которой это показалось кощунственным. Еще бы — Камень Пути и какой‑то бензин.

— Ну хорошо… назвать… обозвать… не цепляйся к словам! — досадливо отмахнулся хранитель. — Такие артефакты‑посредники, как Камень Пути, практически не излучают собственной магии. Обнаружить их невозможно ни в магическом зеркале, ни ворожбой, ни как‑либо иначе. Они откроются лишь тем, кто взял их в руки, и тысячекратно преумножат их внутренние силы. Вот такой Камень и охранял старец Мировуд.

У Ирки, которая давно уже сидела на корточках перед портретом, затекли ноги. Она встала и, взяв с некоторой нерешительностью портрет, переставила его на стол. На круглом журнальном столе, на испачканной машинным маслом газете, лежали несколько подшипников, спутанный моток проводов, старая свеча, открытый туристический нож, отвертка и плоскогубцы. Здесь же помещался надкушенный соленый огурец.

«Ничего себе жилище хранителя, а?» — подумала Ирка.

— Теперь о возможностях Камня Пути… Просто, чтоб ты поняла, почему все так алчут получить его, — продолжал Эссиорх. — Ты никогда не задумывалась вот о чем: чтобы мечта сбылась — если, разумеется, это Большая Мечта, а не какое‑нибудь дрянцо — нужны колоссальные силы. Такие силы, каких нет у лопухоида, ни у рядового стража. Вернее, они есть поначалу, когда ты еще полон рвения, но после, по мере того как встречаешь все новые препятствия, силы иссякают. Одновременно с илами исчезает обычно и интерес к цели. Она начинает казаться все менее привлекательной, и хочется все бросить, утешив себя тем, что все фигня, не очень‑то и хотелось. Если же отступить нельзя, иссякнувшие силы начинают искать лазейки. «Успеется! Когда угодно, только не сегодня! Давай отдохнем немного!» — говорят они. Ты откладываешь осуществление мечты на недели, месяцы годы, изобретая чудовищно уважительные причины… Топишь мечту, предаешь, вытираешь об нее ноги. Мечта, мол, не замоченное белье. Потерпит — не завоняется." Знакомо, не правда ли?

Ирка кивнула. Она сама, правда, никогда не предавала свои мечты, но часто видела, как это делают другие. Бабаня, например, мечтала стать дизайнером и придумывать свои коллекции, а в результате довольствовалась тем, что шила платья и театральные костюмы.

— А чего стоят минуты нравственного обвисания? Омерзительного парализующего слабоволия, маскирующегося под сонливость, которое атакует тебя утром и вечером? Да‑да, именно утром и вечером корабли мечты разбиваются особенно часто. Неужели не было никогда, что ты решаешь сделать пробежку, или начать учить японский, или еще чего, а вместо этого выключаешь будильник и зарываешь нос в подушку? Или когда в двух минутах от цели вялость заставляет тебя забыть все вчерашние планы, и в одну минуту ты теряешь все то, чего достиг раньше, совершенствуя волю? А усталость, а голод, а расхлябанность? А вечное стремление начать с понедельника, который никогда не наступит? А желание бросить журавля в небе ради синицы, а то и ради вороны в руке? — укоризненно продолжал Эссиорх.

При этом он так пламенно смотрел на Ирку, что та на всякий случай обернулась, проверяя, не стоит ли за ее спиной кто‑нибудь, нуждающийся в обличении.

— Вот для того‑то, чтобы не сбиться, когда идешь по дороге к мечте, и нужен Камень Пути. Тот, кто им владеет, никогда не ведает сомнений. Днем и ночью он всегда полон сил и радостного, восторженного желания идти до конца. Он не знает уныния, никогда не сворачивает — и всегда добивается своего, какой бы труднодоступной цель не была! Пожелай ты стать земным властителем, или написать гениальный роман, или покорить сердце самой красивой девушки, пусть даже она живет за высокой стеной и охраняет ее пес Цербер — все станет реальностью! Сколько бы лет не прошло, твои силы будут все так же неиссякаемы, как в тот миг, когда ты только пожелал этого. Ты никогда не согласишься на меньшее! Никогда не разменяешь золотую монету своей мечты на множество блестящих новеньких медяков, — произнес Эссиорх с воодушевлением.

Ирка подумала, что, пожалуй, и сам хранитель не отказался бы от Камня.

— Но вернемся к истории артефакта. Пока Мировуд был жив, разумеется, на него никто не посягал. Все ждали минуты, когда он испустит последний вздох. И вот это случилось. В день смерти волхва в его дом нахлынуло множество магов, в основном, как это было ни печально — темных, хотя встречались и светлые. Было среди них и несколько стражей, неумело притворявшихся магами. Стражи считают ниже своего достоинства появляться среди магов в истинном обличии, но маги‑то всегда знают, кто перед ними. Мировуд лежал на кровати окоченевший, со спокойным лицом и сложенными на груди руками. Магический перстень на среднем пальце правой руки был повернут камнем внутрь. Так делают все маги, когда умирают в одиночестве. Поворачивая камень, они прощаются со своими. Красивый обычай, ты не находишь?

Ирка кивнула.

— Пока светлые маги хоронили Мировуда по тому огненному ритуалу, что принят у волхвов, темные уже вовсю хозяйничали в его доме. Они обыскали все вещи, посмотрели все записи, даже разрыли землю вокруг дома, но ничего похожего на Камень Пути не нашли. Тогда все вспомнили об ученике и бросились искать его, подозревая, что волхв отдал Камень ему. Однако Матвей Багров исчез без следа. Лишь в углу валялся его мешок, а в нем — сабля и пистолеты. Поиски — а искали, поверь, на славу, даже отправили по следу Глиняного Пса — ничего не дали. Это привело магов в замешательство. Поверь — Глиняный Пес нашел бы даже песчинку на океанском дне, даже звезду, по которой ты просто скользнул взглядом… Но мальчишку он, однако, отыскать не смог.

Эссиорх сделал паузу и серьезно посмотрел на Ирку.

— Тогда кто‑то из светлых магов вспомнил о «Книге Харона» — вещей книге, в которой перечислены все мертвые, будь то маги, люди, звери или даже насекомые. Он пролистал ее, и все увидели имя Матвея Багрова среди имен мертвых. Против имени Багров был указан день, предшествующий тому, когда старец покинул этот мир.

— А «Книга Харона» могла ошибиться?

— Исключено. Магические книги такого уровня пишут сами себя и никогда не лгут. Маги решили, что Мировуд в безумии испепелил ученика и смешал его пепел с пеплом из очага. В глубокой задумчивости, захватив кое‑какие записи и вещи Мировуда, они покинули дом, который спустя час, как последняя нога ступила за порог, взвился в небо огненным столбом…

Эссиорх вскинул глаза к потолку, и Ирке почудилось, будто он видит этот грозный, рассыпающий искры столб.

— Двести лет никто ничего не слышал о Камне Пути, хотя время от времени то один, то другой маг и предпринимал поиски. И вот совсем недавно Камень Пути, молчавший двести лет, вновь пробудился. Это означает, что он воссоединился с новым владельцем, потому что иначе его магия не проснулась бы. У нас в Прозрачных Сферах зорко следят за всеми проявлениями магии в нижнем мире. Думаю, что стражи мрака и маги тоже отслеживают судьбу артефактов… — заметил Эссиорх.

Он провел ладонью по лицу, и давно не бритая щетина издала звук, похожий на шуршание ежиных колючек. Эссиорх слегка поднял брови: этот звук, должно быть, удивил и его самого.

— Любопытно другое, — добавил он. — Новое рождение Камня Пути совпало с нашумевшим ограблением Хранилища Артефактов на Лысой Горе. Тем самым, с участием алмазной пыли. Интервал был всего в несколько минут. Конечно, это можно списать на случайность, однако в данном случае она почти исключена.

— А что пропало из Хранилища Артефактов? — спросила Ирка.

Эссиорх протянул руку и пальцем коснулся ее лба.

— Запомни: это закрытая информация! О том, что именно пропало, кроме стражей, знают не более дюжины темных магов и примерно столько же светлых… Ну Прозрачным Сферам это, разумеется, тоже известно. Никогда и никому! Ясно?

Ирка подтвердила.

— Из хранилища исчез перстень Мировуда, — сказал хранитель.

— Тот самый?

— Именно. Все двести лет он спокойно пролежал там, потому что никто из уважающих себя магов не стал бы носить чужой перстень. Магические перстни привязчивы и ревнивы. Надев чужой, можно схлопотать серьезный сглаз, особенно если сделать это без разрешения хозяина.

Эссиорх подошел к окну и выглянул. Не заметив ничего подозрительного, он перевел взгляд на стоявший у подъезда мотоцикл, и в глазах его засветилось горделивое собственничество.

— И еще одна новость! Самая свежая. Именно она и заставила меня похитить из мастерской портрет. Просто на всякий случай… — сказал он, поворачиваясь к окну спиной.

Ирка слушала, покусывая ноготь мизинца. Привычка, как она подозревала, была перенята у Мефодия. Хотя тот вообще‑то грыз все ногти подряд.

— В «Книге Харона» Матвей Багров больше не значится, — сказал Эссиорх.

— Это как?

— А так… Значился, значился, а недавно его имя просто исчезло. Разумеется, книга моментально зализала рану, и на его место встала следующая по списку фамилия. Надеюсь, пока это заметили только в Прозрачных Сферах. Хотя, боюсь, у стражей и магов тоже могло хватить ума вновь заглянуть туда. У «Книги Харона» имеется множество отражений.

— Может, кто‑то стер или книга забыла имя? — предположила Ирка, на всякий случай придавая лицу наивное и извиняющееся выражение.

— Стер в «Книге Харона»? Стереть можно в книге, которую пишет кто‑то. Ты или я. Книга же Харона пишет себя сама! Никто из смертных или бессмертных не смог бы поставить в ней даже точки, сколь бы велика ни была его магия. «Книгу Харона» нельзя даже уничтожить. Прежде пришлось бы уничтожить саму смерть. Так что теперь три самых простых вопроса звучат так: кто похитил перстень, какое отношение он имеет к Камню Пути и где Матвей Багров?.. Чтобы найти его, мне понадобится твоя помощь, валькирия!

Ирка отбросила со лба волосы. Только что ей пришло в голову, что Камень Пути, если бы таковой оказался вдруг у нее, она отдала бы Мефодию. Возможно, имея его, Буслаев сумел бы найти в себе силы отказаться от служения тьме и… забыл бы ту девчонку со светлыми волосами. Впрочем, второе из первого никак не вытекало. Таково было тайное и жгучее желание самой Ирки.

Внезапно на лице Эссиорха отразилось крайнее беспокойство. Он бросился к окну и прилип к стеклу. Могучая спина окаменела.

— Из мира лопухоидов была протечка… Они откуда‑то узнали, — произнес он глухо.

— Узнали что?

Эссиорх ушел от ответа. Или скорее не услышал вопроса.

— Теперь он ведет их сюда! Это худшее, что могло случиться. Телепортировать я не смогу. Я подпустил его слишком близко. Придется принимать бой!

Ирка подбежала к окну. Однако ровным счетом ничего выдающегося не обнаружила. Обычный московский пейзажик в духе тех, что любят художники с Арбата — во всяком случае те, у которых не хватает вкуса не рисовать море, кораблики и луну. Вблизи — темно‑зеленые, зрелые пятна кленов, вот‑вот готовых сорваться в желтизну; дальше — переплетение асфальтовых дорожек. Вдали же — яркие заплатки высоток на рубище старого города.

— И?.. — спросила Ирка с недоумением.

Эссиорх усмехнулся.

— Что и?..

— Что видишь ты такого, чего не вижу я?

— Скоро поймешь, валькирия. Нам лучше выйти во двор… Стены нас все равно не спасут. Мы лишь оставим нашего друга Фатяйцева без жилища.

— Слушай, Эссиорх! Тут же защитные руны!.. Как же тебя смогли выследить?.. — начала Ирка.

Она продолжала всматриваться, но по‑прежнему не видела ничего, вызывающего опасения.

— Защитные руны — универсальная защита. От всех, кроме НЕГО. От НЕГО не существует защиты ни в лунном мире, ни в подлунном, — горько заметил хранитель.

— Кто этот ОН, о котором ты говоришь?

— Скоро поймешь и увидишь. Объяснять бесполезно.

— А кто нужен ЕМУ? Ты или я?

— Нет. Ни хранители, ни валькирии его не интересуют. Он ищет это, — сказал Эссиорх, кивая на портрет.

Глава 4. Гарпий Здуфс

Огонь в камине, недавно разведенный Даф, выцвел и съежился. Одновременно на лестнице, срезанная верхней ступенькой, появилась чья‑то голова. По мере того как ноги шли по ступенькам, голова поднималась все выше и уже добралась до нормального человеческого роста, а верхняя ступенька, ставшая своего рода рамой для этой импровизированной картины, между тем показывала, что пришелец не появился еще и до пояса.

Должно быть, гость и рассчитывал на этот эффект, потому что поднимался все медленнее. Когда же, наконец, он предстал перед всеми целиком, Мефодий ощутил суеверный ужас, и не только он. Даже Депресняк и тот издал низкий горловой звук, прижавшись к полу, точно затем, чтобы защитить уязвимый живот.

Тело гостя, облаченное в сюртук зеленоватой ткани, было тонким, как трость, голова же — лысой и круглой, как се набалдашник. Одни только уши — непропорционально большие и торчащие — нарушали идеальную геометрию головы. Глаза — круглые и злые, как у совы — смотрели не мигая.

Ноги начинались внезапно, точно не крепились к тазу, а были прямым продолжением туловища, как хвост змеи. Руки, невообразимо длинные и тонкие, заставляли вспомнить бамбуковые удилища. От сюртука, рук и шеи неизвестного сильно пахло одеколоном, к которому примешивался иной, затхлый, запах.

— Замечательный вечер, господа! Рад, что все вы здесь и никто не улизнул. Я Гарпий Здуфс… — представился незнакомец голосом холодным, как рука трупа, и тотчас его круглые глаза заметались от одного ученика к другому, пытаясь поймать хотя бы малейшую улыбку.

Улыбок не было. Хоть имя и было на редкость нелепым, засмеялся бы только самоубийца. В жутких глазах Гарпия Здуфса тлели те грозные угольки, которые легко могли разгореться в истеричное пламя, сжигающее все живое.

— Не слышу приветствий! Догадываетесь, кто я? — повторил Гарпий Здуфс и ухмыльнулся.

Зная, что у педагогов бывают свои милые причуды, все немедленно с подозрением уставились на его глазные зубы.

— Я новый начальник канцелярии русского отдела и опекун Мефодия Буслаева. Я буду с тобой до твоего совершеннолетия, мой милый трупик. Я сделаю из тебя отпетого разложенца! Мой мудрый хозяин Лигул будет доволен! — продолжал Гарпий Здуфс, безошибочно находя среди стоящих перед ним подростков Мефа.

Буслаев поежился.

Тем временем Гарпий подошел к Даф и, посмотрев на нее взглядом, от которого могло бы скиснуть молоко, ущипнул ее за щеку.

— А ты, конечно же, Даф, светлый страж, перебежавший к мраку? И как тебе мрак?.. Видок у тебя дохлый! Забегаешь вперед, а?

Даф опустила глаза и отвернулась. Ей ужасно захотелось достать флейту и испытать на Гарпии Здуфсе пару боевых маголодий. Депресняк, прижав уши, издал угрожающий звук и стал готовиться к прыжку.

— А это что за пародия? Твой кот, не так ли? В Тартаре на моем письменном столе есть подставка для перьев, сделанная из черепа одного такого уродца!.. Всякий раз, когда я вставляю перо ему в глазницу, я вспоминаю, как убива… Ах ты, маленькая мерзость!..

Депресняк, точно тугая пружина, взвился в воздух и попытался вцепиться когтями в лицо Здуфса. Однако тот успел отстраниться, и когти кота, вместо лица, располосовали ему сюртук на уровне груди. С ногтя указательного пальца правой руки Гарпия Здуфса сорвалась фиолетовая молния. Депресняк был мгновенно отброшен, ударился о стену и растянулся на полу. Он пытался встать, однако лапы у него разъезжались.

— Вот живучая тварь! Придется добить! — с удивлением сказал Гарпий Здуфс, поднимая палец.

Не успела Даф повиснуть у него на руке, как между Депресняком и Здуфсом вырос Мефодий. Ноготь Здуфса смотрел ему точно в грудь. Теперь, чтобы попасть в кота, молнии надо было пройти сквозь Буслаева.

Гарпий Здуфс сделал ногой движение, точно загребал пыль. Казалось, зрачок исчез совсем — и тлеет лишь красная искра.

— Прочь с дороги! Вон! — приказал опекун, нетерпеливо отмахнувшись рукой.

Мефодий заметил, что ногти на правой руке у него ухоженные и очень длинные. Такой рукой невозможно было крепко сжать рукоять меча или кинжала — ногти впились бы в ладонь.

— Нет, — сказал Мефодий.

— Бунт? — прошипел Здуфс. — Возможно, ты и наделен некоторыми качествами, выгодно отличающими тебя от остальных бездарей, но запомни; я твой опекун, а не ты мой! И пока опекун я, я могу уничтожить тебя так же просто, как этого кота. Смотри!

Бесконечно длинная рука Здуфса вытянулась вперед. Готовый отразить молнию Мефодий смотрел на указательный палец, однако на сей раз опекун обошелся без молнии. Вместо этого он сделал быстрое зигзагообразное движение мизинцем. Сверлящая боль сжала и скрутила желудок Мефодия так, словно его прокололи насквозь раскаленной иглой. Он был ослеплен, раздавлен болью. Весь мир исчез, и осталась лишь боль В желудке, который, казалось, набили горячими углями. Он не мог дышать, не мог думать.

Скорчившись, Мефодий упал на колени и перекатился на бок. Если бы он мог, он грыз бы зубами пол, чтобы не кричать.

— Цо‑цо‑цо! Больно? Знаю, что больно! — с наслаждением садиста просюсюкал Гарпий Здуфс, продолжая вычерчивать мизинцем.

Все новые и новые волны боли накатывали, швыряя Мефодия на пол при малейшей попытке подняться или хотя бы изменить положение тела.

— Хватит! — закричала Даф, пытаясь выдернуть из рюкзачка застрявшую флейту. — Перестаньте!

Здуфс опустил руку. Боль отхлынула так же внезапно, как и пришла. Покрытый липким, точно холодный бульон, потом, Мефодий продолжал лежать на полу. Он просто дышал. Это было такое счастье — просто дышать и жить.

Даф бросилась к нему. Коснулась его руки.

— Спасибо за Депресняка! — шепнула она.

Ее лучистые глаза подарили Мефодию такую радость, что он подумал вдруг: за боль ему заплатили как минимум втрое.

Гарпий Здуфс схватил Даф за руку и оттащил в сторону.

— Отойди от него, светлая! Прочь! А ты, Буслаев, запомни! Это была только демонстрация силы! В любое мгновение я могу остановить твое сердце, лишить тебя зрения или заморозить мозг! Ты в моей власти, равно как и все они! — услышал Мефодий булькающий голос Здуфса.

— Когда я стану повелителем мрака, я тебя уничтожу! — с усилием выговорил Меф, почти уверенный, что сейчас последует новая боль.

Однако Гарпий Здуфс лишь хмыкнул в ответ на угрозу.

— Очень сомневаюсь! Если ты станешь настоящим повелителем мрака, ты будешь мне благодарен. Уж поверь. Кроме того, мрак никогда не сделает своим повелителем того, кто не стал его кровью и плотью полностью, — заметил он и перешел к Чимоданову.

Из‑за ноги Петруччо пугливо выглядывал Зудука, опасавшийся разделить судьбу Депресняка. Пристально посмотрев на Чимоданова и мельком на Зудуку, Гарпий Здуфс молча проследовал дальше. Точно также, между делом, он оглядел Евгешу и ненадолго задержался рядом с Натой. Их взгляды встретились. Лукавая Ната немедленно заулыбалась, стала поправлять волосы, смущаться и даже, как бы ненароком, коснулась его рукава.

Однако тусклое лицо Гарпия Здуфса осталось таким же тусклым, как и было. Он отвернулся и, видно, сделав для себя какие‑то выводы, направился к Улите.

— Секретарша Арея? Ведьма Улита, не так ли? — спросил он вкрадчиво.

— Ну, — отвечала та, демонстративно глядя в сторону.

— Надо полагать, говоря «ну», ты имела в виду «да»? Лигул просил присмотреть за тобой особо.

Улита сделала реверанс.

— Очень мило со стороны горбунка. Мерси! И без того серое лицо Гарпия стало пепельным. Губы задрожали.

— Молчать!.. Как ты смеешь так говорить о начальнике Канцелярии мрака!.. Всё, дрянь! Твое лучшее время закончилось! Никаких ночных походов в город, никаких вылазок, никаких личных встреч, никакой романтики! Ты будешь находиться в резиденции круглосуточно, под моим личным надзором! Отныне мир ограничится для тебя этими четырьмя стенами! Вместе с патентом начальника отдела я получил полную власть над твоими жизнью и смертью! Так‑то, малютка, лишенная эйдоса! Один прокол — и ты отправляешься прямиком в Тартар. Тебе все ясно?

Улита молчала.

— Не слышу! Я спросил: все ли тебе ясно? — грозно повторил Здуфс.

Ведьма, сделав усилие, кивнула. Щека у нее была меловой. Мефодий ощутил, что Улита натянута как тетива.

— НЕ СЛЫШУ! — рявкнул Гарпий голосом, от которого содрогнулись стены.

— Да, — сглотнув, ответила Улита.

— Отлично!.. Рад, что твои уши пока не забиты землей. На остальных учеников все сказанное тоже распространяется! Для вас началось новое время, мои трупики! Мрак — это вам не дом отдыха! Работа, работа и еще раз работа! Арей позволял вам бездельничать — я не позволю! Семь кровавых потов сгоню, но сделаю из вас достойных слуг мрака! И не пытайтесь сбежать, трупики! Наказание за все проступки одно!

Гарпий Здуфс чиркнул ногтем большого пальца по шее, ухмыльнулся и без малейшего усилия, точно уходящий в масло гвоздь, провалился под пол.

Долго никто ничего не говорил. Да и говорить в общем было не о чем. С Гарпием Здуфсом все и так было ясно. Без слов.

— Почему он несколько раз назвал нас трупиками? — спросил наконец Мефодий.

Боль окончательно ушла. Он мог уже сидеть. К нему подполз Депресняк, которому досталось ничуть не меньше, и благодарно ткнулся носом в его ногу. Выражения симпатии у этого неправильного кота порой напоминали собачьи.

— А, это… Я думала, ты сам понял. Это же так очевидно, — сказала Даф.

— В смысле?

— Здуфс из оживленцев. Я слышала о таких. Если страж мрака был заколот мечом‑артефактом без отсечения головы, его можно оживить в течение суток… Такие стражи будут отличаться повышенной злобностью и особым замогильным чувством юмора, — пояснила Даф.

— Так вот почему он не поддался моей магии! — воскликнула Ната.

— А ты пыталась на него воздействовать?

— Само собой. Отличная десятисекундная пляска лица. Любой старый сухарь превратился бы у меня в пышущий жаром пончик! — самодовольно сказала Ната.

— Только не оживленец! Оживленцы не подвержены стрелам амура, — заверила ее Даф.

— То‑то и оно, что оживленец! Еще и одеколоном поливается! Мерзость какая! А, Мошкин, что скажешь? Ты же ближе всех к нему стоял! Какие твои впечатления? — поинтересовалась Вихрова.

Осторожный Евгеша поморщился, но промолчал. Вместо этого он показал на свои уши, а за тем на пол, под которым скрылся Гарпий Здуфс. Сообразив, что он имеет в виду, Даф кончиком флейты начертила на стене руну против подслушивания.

Дата добавления: 2015-05-08