Билет на Лысую Гору 7 страница

«Трехдюймовочка!» — сделал вывод Хаврон.

— Ты видел вчера мою сестру? — пытливо продолжала фея.

— Да, — осторожно признал Эдя.

— И она тебя ни во что не превратила? Хм… Можешь не отвечать. Вижу, что нет.

Эдя на всякий случай промолчал.

— Странно, очень странно. Надеюсь, она не называла тебя «великанчиком»? Она называет так тех, кто ей понравился! — ревниво продолжала Трехдюймовочка.

— Меня? Пеликанчиком? Ничего подобного! — благоразумно притворяясь глухим, замотал головой Хаврон.

Трехдюймовочка хлопнула его по пальцу веером.

— Не врешь? А ну‑ка посмотри на меня!.. И ты не согласился быть её пажом?

— Я? — возмутился Хаврон. — Да за кого вы меня принимаете?

— Это хорошо! Очень хорошо! — одобрила Трехдюймовочка. — Ты меня успокоил, дружок. Значит, мне можно не превращать тебя в яблочный огрызок. И в мозоль на пятке у почтальона тоже можно не превращать.

Хаврон натянуто улыбнулся, глядя в голубые глаза феи.

— В детстве у нас с сестрой было странное отношение к любимым игрушкам друг друга.

Она обращала мои игрушки в пепел. А все почему? Потому что однажды я попала из крошечного такого боевого арбалета в ее розового зайца, который только и умел, что устраивать радугу! Это было совершенно нечаянно и всего семь стрел подряд!.. Ну не кошмар ли?

Эдя подобострастно закивал.

— А что было, когда мы выросли! Просто ужас какой‑то!

— Жуть! — сказал Эдя, решив пойти ва‑банк. — Просто жуть! Но меня не придется приканчивать ни тебе, ни твоей сестре!

— Почемув это не придется? Что‑то ты темнишь! — ревниво произнесла фея.

— За вас это сделают другие! Меня прикончат некий Феликс и его слоноподобные друзья. Они вообразили, что я должен им деньги. И если я их не отдам, то секир‑башка…

— Это он сейчас звонил по этому трескучему аппарату? — уточнила Трехдюймовочка?

— Да.

— Нет, ну каков негодяй! Прервать мой лучший сон, который снится мне каждое утро вот уже четыреста два года подряд!.. Не волнуйся, мой суслик!.. Он тебя не убьет! Феи терпеть не могут, когда кто‑то убивает их пажей. Они любят расправляться с ними сами, — заверила его фея.

Мало‑помалу настроение у Трехдюймовочки улучшилось. Вскоре она уже мило щебетала, порхала по комнате, и ее жесткие прозрачные крылья издавали стрекозиный звук. Хаврон, обнадеженный ее обещанием разобраться с Феликсом (хотя он предпочел бы чтобы она сделала это прямо сейчас), почистил зубы и, стоя в душе, открыл внутреннюю конференцию на тему «Как использовать магию упрямой феи в своих интересах».

— Просить денег бесполезно… Не даст… Ну а если попросить, чтоб все женщины в меня влюблялись?.. Не‑а, приревнует… мол, ты мой паж и все такое… Мелкие, они самые ревнивые, — размышлял он, перебирая варианты.

Неожиданно из комнаты, где Эдя оставил фею, послышался недовольный вопль. Хаврон поспешно выключил воду и, наскоро запахнувшись в халат, выскочил из ванной. Он увидел, что Трехдюймовочка сидит на столе и колотит по нему ручкой сложенного веера.

— Ничего! Совсем ничего! Ах ты дрянь ты эдакая! — повторяла она.

— Не ломай веер! — посоветовал Хаврон. — А что случилось‑то?

— Они блокировали мою магию! Всю… БАЦ… мою… БАЦ!.. магию! БАЦ‑БАЦ‑БАЦ! — завопила вдруг фея. Каждое слово сопровождалось новым ударом.

— Они это кто?

— Они — это негодяи с Лысой Горы, которые меня ищут! Всю магию, всю до капли!!! Я знала, что они способны это сделать, но надеялась, что не пойдут на такое! Это такой долгий и занудный ритуал! Двенадцать магов должны выполнять его двенадцать часов подряд! Малейшая ошибка — и надо начинать все заново. Гунны, скифы, варвары! Никакого времени не жалко, чтобы нагадить ближнему! Думают, без магии я не смогу прожить и сдамся! Хамы! БАЦ‑БАЦ!

Хаврон застыл.

— Погоди! — сказал он непонимающе. — Давай‑ка по‑порядку! У тебя что, совсем не осталось магии?

— НЕТ!

— И у твоей сестры, выходит, магию тоже отобрали?

— Разумеется, осел! У нас же одно тело!

— И ты, значит, не можешь уже ни во что меня превратить? И Феликса отфутболить тоже не можешь? — уточнил Хаврон, мрачнея.

Трехдюймовочка прикусила язычок. Она сообразила уже, что в гневе сообщила своему пажу больше, чем стоило.

— Ну я еще могу летать! И потом, разве ты больше не мой паж? — сказала она, пытаясь улыбнуться.

Но было уже поздно.Хаврон поймал ее за крылышко и, как дохлую стрекозу, поднял к лампе.

— Ну что, трещетка? Запугивала меня? В ерш для унитаза хотела превратить? А? — поинтересрвался он хмуро.

Ты меня не так понял!.. Это было творческое сравнение!.. Отпусти меня немедленно! Ты сломаешь мне крыло! — закричала фея.

Хаврон усмехнулся и разжал пальцы.

— А‑а‑а! Ну не так же резко! — пискнула Трехдюймовочка, едва уберегаясь от чувствительного падения на стол.

— Так и быть! Выдавать тебя я не стану! — великодушно сказал Хаврон. — Учитывая, что ты занимаешь не слишком много, могу предложить тебе часть своего жизненного пространства. Только учти, я человек исключительно корыстный. Просто так кров я никому предоставлять не намерен. Ты будешь готовить. И вот еще. Как насчет генеральной уборки?

— Еще чего! Стану я убираться в твоем хлеве! — возмутилась Трехдюймовочка.

Эдя удрученно развел руками.

— Не хочешь — как хочешь! Принуждать я никого не буду. Вольному, как говорится, воля. Где тут был телефон?

— Зачем это?

— Я позвоню своему приятелю из газеты «Желтый Бульвар» и попрошу его опубликовать заметку о беглой фее. Окажу ему услугу: они там вечно сидят без материалов и печатают всякую чушь про инопланетян и женщин с двумя головами. Живой феей они наверняка заинтересуются.

— Ты негодяй! Ты этого не сделаешь! Аналитический отдел на Лысой Горе просматривает всю лопухоидную прессу! — вскакивая, воскликнула фея.

Эдя ухмыльнулся. Он ощущал себя хозяином положения.

— Возможно, и не позвоню, — великодушно сказал он. — Но только если ты немедленно возьмешся за уборку, а прежде соорудишь мне вкусный обед. Тебе предстоит пофантазировать, что можно приготовить из двух банок кильки и одной луковицы, чтобы было вкусно… Банки, так и быть, я открою сам и даже выдам наперсток, чтобы набирать воду!

Трехдюймовочка метнула в него испепеляющий взгляд.

— Когда‑нибудь я посчитаюсь с тобой, наглый тип! Ты тридцать раз пожалеешь, что так поступил со мной!.. Где твоя чертова луковица?

Десятью минутами позже Эдя сидел в кухне и, искренне блаженствуя, наблюдал, как фея наперстком таскает воду в большую кастрюлю.

Внезапно звонок в прихожей робко, почти виновато тренькнул.

— Кого это еще оса ужалила? — пробурчал Хаврон, с тревогой думая о Феликсе.

Не ожидая ничего хорошего, Эдя на всякий случай захватил топорик для разделки мяса и потащился открывать.

В дверях стоял Андрей Рихардович Моржуев, ведущий «Пророка». За его спиной, то и дело поднимаясь на цыпочки, маячил красногубый церберенок.

— Утро доброе! Утро свежее! А вы, я вижу, кулинар. Мяско готовите? — сказал Моржуев, с тревогой косясь на разделочный топорик.

— Не совсем. Жду, пока мясо само ко мне придет! — уточнил Хаврон.

Он все же спрятал топорик за спину и в награду получил для рукопожатия вельможную длань. Ладонь у Моржуева была сухая и деловитая. Вероятно, единственная упражняемая часть тела, не считая языка. Церберенок, подражая шефу, сунул Эде для свою влажную ладошку. Не обижайся за вчерашнее, друг! К нам много психов ходит! И все такие пра‑а‑ативные, я прямо не знаю! Можешь называть меня просто Максик! — сказал он.

— Сгинь, Максик, пока я тебя не придушил! — рыкнул Эдя, вспоминая часы, проведенные в милиции.

Красногубый Максик вспыхнул. Он, похоже, легко переходил от показного дружелюбия к писклявому гневу.

— Вы позволите пройти? А то на пороге как‑то неудобно… — спросил Моржуев, одаривая Хаврона экранной улыбкой, великодушно раскочегаренной ныне для одного зрителя.

Эдя задумался. Он принадлежал не к тем восторженным людям, что способны испытывать длительное благоговение перед кем бы то ни было. Благоговение же перед Моржуевым улетучилось у него еще в «Стаканкино», когда он разглядывал пуфики у него в кабинете. Все же это был шанс. Хаврон отодвинулся, загораживая спиной проход в кухню, где хозяйничала фея.

Моржуев и церберенок проследовали в комнату. Хаврон зашел за ними и торопливо закрыл дверь, надеясь, что у Трехдюймовочки хватит ума не высовываться.

— О‑у, тут очень мило! Небольшое такое сугубо мужское жилище вдали от шумного центра! Очень, очень мило! — протянул Моржуев, брезгливо озирая захламленную комнату и столик, на котором Зозо, уезжая в санаторий, разбросала какие‑то ненужные ей ватки, бальзамы и духи.

Эдя промолчал, ожидая ответа на вопрос, с какой младенческой радости Моржуев притащился в его сугубо мужское жилище?

— Вы не смотрели вчерашний выпуск «Пророка»? — спросил Андрей Рихардович, переглядываясь с церберенком.

— Не смотрел. Вообразите, я был в милиции… — сказал Эдя.

— О‑у!.. Мне очень жаль. Ну, может, оно и к лучшему. Я сказал там несколько слов по поводу картины «Мальчик с саблей». Мы, по правде говоря, назвали его самым нелепым пророчеством вчерашнего дня. И что же вы думаете? Сегодня утром в «Новостях» передали, что картина действительно похищена! Чудеса! Не правда ли? — сообщил Моржуев.

Хаврон сглотнул.

— Хм… слушать надо было, когда вам говорят! «Мальчик с саблей» похищен! А я вам что говорил? Деньги вы, надеюсь, принесли? — поинтересовался он.

Моржуев рассеянно похлопал себя по карманам:

— Увы, друг мой, увы…

— Как это «увы»? Что, совсем ничего?

— Видите ли, это шоу. Здесь все средства выделяют рекламодатели. Возможно, вам заплатят, позднее. Пока же меня интересуют новые пророчества! Вы должны доказать нам, что это было не случайное совпадение! Новые удачи — вот что нам нужно! — заявил Андрей Рихардович.

— Ага… Нечто подобное я и подозревал. Меня заставят предсказывать землетрясения и состав‑Кигяте, расписание летающих тарелок! А вместо денег — фиг с маслом! — насмешливо заявил Эдя.

Спиной он ощущал подозрительное дрожаниие двери. Похоже, Трехдюймовочка колотила в нее кулаками, желая любой ценой попасть в комнату. Эдя нарочито громко закашлялся, намекая упрямой фее, что не надо барабанить и лучше вести себя потише.

— У «Пророка» никогда не было таких точных пророчеств! Это же чудо! Понимаете, чудо! Украденная картина «Мальчик с саблей» — сенсация! — Стонал Моржуев.

Красногубый Макс, похоже, не разделял восторженный оптимизм шефа. Он давно уже шнырял глазками по комнате, в тайной надежде уличить Эдю в воровстве картины. Не обнаружив ничего, что позволило бы упечь Хаврона далеко и надолго, церберенок приготовился разразиться абстрактной тирадой, но неожиданно лицо его приобрело баранье выражение.

Проследив направление его взгаяда, Хаврон увидел, как через распахнутую форточку в комнату влетает фея, гневная, как тысяча рассерженных ос.

— Не верю своим ушам! Картина «Мальчик с саблей» похищена! И об этом орут на весь лопухоидный мир! Кто проболтался? Ты? — завопила она и, обозрев всех троих мужчин, выбрала своей жертвой Моржуева.

Вцепившись ведущему «Пророка» в лацканы пиджака, она попыталась потрясти его, но, учитывая разницу в весе, потерпела фиаско. То есть тряслась она сама, а Моржуев изумленно моргал, точно солдат, вытянув руки по стойке смирно.

— И это звучало по зудильнику? Говори, звучало? — крикнула фея, хлопая его по щеке бесполезным веером.

— Не‑е‑е‑ет! По те‑ле‑ти‑ти‑ти… визору! — выпалил Моржуев, обнаруживая скрытую склонность к заиканию.

— О, небо! Значит, на Лысой Горе уже знают! Кто‑нибудь догадается связать эти два события! Кто ее стащил? Кто?

— Не знаю! Это он мне сказал про картину! Он! — наябедничал Моржуев, показывая пальцем на Эдю.

Трехдюймовочка перестала колотить его веером и кинулась к Хаврону.

— Спокойно! Я личность нервная и нравственно контуженная! Не посмотрю, что фея — могу прихлопнуть! — предупредил тот, поспешно вооружаясь свернутым в трубку журналом.

— Кто проболтался про картину? Отвечай, нечестивый паж! Или, не знаю как и не знаю когда, но я превращу тебя в навозную муху! — крикнула Трехдюймовочка, нарезая вокруг Эди гнёвные круги.

Крылья ее трещали.

— Ладно, ладно… Спокойно!.. Твоя сестра сказала! — признался Хаврон.

— Зачем?

— Ну… в общем, я попросил ее погадать. Трехдюймовочка ревниво прищурилаеь.

— Ты попросил, и она послушалась? И после этого ты будешь утверждать, что не согласился стать ее великанчиком? Негодяйка, ехидна, змея подколодная! Это она специально проболталась, чтобы досадить мне! Она вынюхала, что Мировуд… — спохватившись, фея осеклась.

— Миро… кто‑кто? — переспросил Эдя.

Но Трехдюймовочка, спохватившись, замолчала.

— Неважно, — сказала она высокомерно. — Прочь от меня! Я должна поразмыслить, что делать дальше. У вас, лопухоиды, воображения не хватит представить, какую кашу вы заварили! Вам повезло, что моя магия временно иссякла. В мире стало бы тремя крысами больше.

Она круто развернулась и вылетела в форточку — хорошенькая в своем целеустремленном гневе. Постукивая журналом себя по колену, Хаврон опустился на стул и задумался. Моржуев и красногубый Макс таинственно шептались в углу комнаты. Затем церберенок прокрался к Хаврону и, присев на корточки, вкрадчиво сказал:

— Ку‑ку, это я!

— Ку‑ку! — мрачно передразнил Эдя. Макс улыбнулся с томной нежностью маньяка, устроившегося работать в детский сад.

— Эта психопатка ведь фея, не так ли? Фея, которая предсказывает будущее? Мы, телевизионщики, люди широких взглядов и не падаем в обморок, столкнувшись с потусторонним!

— Рад за вас. Купите себе медальку! — буркнул Эдя.

Красногубый Максик пропустил его совет мимо ушей.

— Ты должен помочь нам заполучить ее! Если мы снимем ее в «Пророке» — это будет нечто! Где она живет? Она часто прилетает?

— Представления не имею! — сказал Эдя, от души радуясь, что фея и появилась, и исчезла через окно. Это дало Моржуеву основание думать, что она живет где‑то в другом месте.

— Но ты ведь известишь нас, когда она появится? Уговоришь ее сняться хотя бы в одной передаче?

— А если нет? — поинтересовалея Хаврон.

— Не «нет», а «да»! Другие варианты не рассматриваются!.. И не шути с нами, мальчик! Мы вполне можем настучать, что картину украл ты! Охрана «Стаканкино» слышала, как ты говорил о ней! Или ты уговариваешь фею сотрудничать с нами или… фьють!.. отправляешься за решетку! — внезапно рявкнул Моржуев.

Его подержанное желтоватое лицо отвердело. Сквозь мешковатую оболочку проступил на миг таимый демон.

— Держи телефон! Здесь студийные и мой прямой! Жду звонка! — сказал Моржуев, роняя на тени Эди визитную карточку.

— А деньги? — сказал Хаврон. — Без расписки не согласен! А то фею доставлю, а мне опять шиш в сметане и старым валенком по голове! Нет уж!

Натянуто улыбаясь, Моржуев взял карточку и, склонившись над столиком Зозо, размашисто написал:

«Обязуюсъ выдать 3000$ Э.Хаврону, если он притащит мне за крылышко фею. А Моржуев».

Оценив деловой стиль расписки, Эдя сунул карточку в карман.

— Корыстный вы, однако. Ну зачем вам фея? Что вы с ней будете делать? Вымогать у нее информацию? — поинтересовался он.

— Плевать! Успешная передача — много новых зрителей. Новые зрители — больше возможностей, больше известности, больше денег. Так что не шути с нами, парень!.. Или фея или пойдешь в тюрьму высиживать украденную картину! — цинично заявил Моржуев.

Красногубый церберенок согласно тявкнул.

— Гадкие вы типы! Тухло с вами! — сказал Эдя.

Моржуев посмотрел на него пустым взглядом. Он уже сел в поезд бесконечного зарабатывания денег, поезд, который идет в один конец и с которого невозможно спрыгнуть.

В прихожей хлопнула дверь. Квартира опустела. Знаменитый телеведущий и его визгливый спутник ушли, не удостоив бывшего работника сферы питания вельможных рукопожатий.

— Ну и ладно! Меньше ладошек — меньше микробов! — утешая себя, сказал Хаврон.

Однако спокойнее ему не стало. Не в силах сдерживаться, он подскочил к дверям и, пока визитеры ждали лифта, крикнул в щель:

— Эй вы, меньшинства!

— От большинств слышу! — находчиво возразили с площадки.

Глава 6. Глиняный пёс

Прижимая картину к груди, Эссиорх быстро сбежал по лестнице. Ирка едва за ним поспевала. Во дворе хранитель остановился, чутко прислушиваясь к чему‑то незримому. И — судя по тому, как неуловимо изменились его движения и лицо — Ирка поняла, что времени у них нет.

Эссиорх метнулся к мотоциклу, но, внезапно передумав, остановился. Он схватил Ирку и, бесцеремонно оттащив ее на замусоренный окурками пятачок земли под балконами, каблуком протоптал нечто вроде круга.

— Стой здесь! Не переходи черты, что бы ни произошло. И никакой магии! Никакой! Я не хочу, чтобы они догадались, что со мной валькирия. Я попытаюсь оторваться один… Знаю, что бесполезно, но рискну!

— Я могу вызвать Антигона! — воинственно предложила Ирка.

Эссиорх скривился.

— Только, умоляю, не этого параноика с палицей! Первым делом он заявит, что он самый великий в мире болван, а затем отдавит мне ногу своей палицей.

— Ты ошибаешься. Он хороший воин!

— Пусть так. Однако против пепеломета с дубиной не попрешь!

— Пепеломета?

— Ну да. Скоро ты увидишь, что такое семиместный каменный склеп. Сглаздаматчики, магфицер, боевой маг с хрустальным шаром. Вполне достаточно, чтобы поставить на Антигоне точку.

— Хорошо. Но остаюсь я. У меня есть копье! — упрямо сказала Ирка, делая попытку покинуть круг.

Хранитель взял Ирку за плечи и насильно удержал ее.

— Пусть так! Но что ты сделаешь своим дротом с двумя десятками магов? Не успеет дрот вернуться к тебе после первого броска, как ты уже станешь пеплом! Сглаздаматы, запуки из хрустального шара и пепеломет — поверь, это серьезно.

— А ты?

— Меня они не убьют, да это и невозможно. Основная моя сущность бессмертна. Повредить маги могут только тело, но и на это они едва ли пойдут. Ссориться с Прозрачными Сферами темным магам с Лысой Горы нет смысла. Им нужна лишь картина.

— А если уничтожить ее? — предложила Ирка.

Странный гул в арке нарастал. Валькирия еще не различала, но ей чудилось, что пространство густеет, и она видит марево, вроде того, что поднимается вечерами от остывающего асфальта. Затем марево вдруг прорезала длинная прямая полоса. Точно кто‑то отточенным кинжалом вспорол занавес лопухоидного мира, и оттуда, с изнанки занавеса, брызнул яркий и грозный свет.

— Картину уничтожать нельзя. Пока нельзя! — торопливо сказал Эссиорх. — Она — единственная наша нить. Возможно, Матвей Багров и сам не помнит, кто он такой. Возможно, он изменился до неузнаваемости. Возможно, потерял память или пережил череду превращений. Только картина выведет тебя на его след… Другой нити у нас нет.

— Никакой?

— Запомни! Схватив меня, они поймут, что картины нет, и снова отправят пса по следу. Попытайся спасти картину и найти Матвея Багрова прежде, чем сделают это они.

Эссиорх поспешно сорвал с картины раму и, точно французский мародер на старой смоленской дороге, нацепил ее на шею. Освобожденный от рамы холст он ловко скатал в трубку, дунул и — холст поплыл к Ирке по воздуху.

— На время это собьет Глиняного Пса с толку!.. — сказал Эссиорх.

Он завел мотоцикл и, нетерпеливо газуя на месте, смотрел в направлении арки. Там творилось нечто невероятное. Реальность надрывалась и сворачивалась, как пожелтевшая газетная бумага. С изнанки мира прорывалось нечто враждебное и опасное.

Внезапно Ирка увидела, как в щель протиснулось существо, не имевшее ни зубов, ни когтей, ни крыльев. Существо, которое не могло ни хватать, ни рвать, ни давить. Не обладало ни желаниями, ни привычками, ни слабостями. Не выло на луну, не принимало подачек. Могло только выслеживать и высматривать, но делать это долго, до бесконечности, с невероятным упорством.

Выглядело оно так: плоская морда, бугристый затылок и спина со складками и наростами. Заметно было, что складки и наросты ровным счетом ни для чего не нужны — это просто следы невысохшей глины, которую наскоро уминали горстями лепившие чудовище маги. При каждом шаге зверь издавал звук, похожий на кашель, и выплевывал на асфальт ошметок глины.

Широкий нос вибрировал, втягивая воздух. Хмурый маленького роста маг в плаще, сидевший у пса на шее, то и дело смачивал нос кистью, окуная ее в широкий сосуд. На асфальт капало что‑то липкое и красное. Кровь мертвеца? Единственный глаз чудовища, неподвижный, немигающий, помещался на длинном стебле посреди лба. Ирке глаз напомнил драгоценный камень. Он был явно не из глины.

Сразу за псом из длинного надреза пространства выплыли несколько каменных склепов. В каждом, настороженно озираясь, помещались магфицер, пепелометчик с помощником, боевой маг и по два‑три стрелка из сглаздаматов. Ирка даже испытала разочарование. Всегда — скрыто ли, явно ли — хочется увидеть в сверхъестественном нечто эдакое, неподвластное разумению. Добро должно быть величественным. От зла требуется, чтобы оно было ужасным. Лица же у магов были вполне обыкновенными. Такие лица легко встретить на улице. Ничего демонического и грозного. Разве что контуры их немного смазывались от легкого золотистого сияния, которое порой исходит от телепортантов. Однако с каждым мгновением сияние меркло и тускнело.

Глиняный Пес двигался маленькими, но верными шагами, во всех подробностях повторяя след мотоцикла Эссиорха. Однако в этом не было уже никакой надобности. Эссиорх громко, с явным вызовом газанул, поправил раму на шее и, сделав крутой поворот, чтобы не налететь на пса, нырнул в арку. В тесной арке мотор его стрелял и, точно сухой горох, сыпал трескучие звуки. Стоп‑сигнал прощально моргнул, когда хранитель поворачивал на улицу. Немного погодя исчезло и сизое облачко отработанного бензина.

Склепы с магами заметались. Сглаздаматчики с опозданием застрочили, уже не для результата, а скорее для порядка. Одна из очередей зацепила лавочку, на которой блаженно дозревали до состояния нирваны заштатные пьянчужки. Пьянчужки посыпались, как перезрелые груши, хотя никаких видимых ран на их телах не появилось. Ирка наблюдала, как они пытаются встать и тотчас с хохотом опрокидываются.

Валькирия услышала, как боевой маг сердито крикнул сглаздаматчику:

— На тебя что, мамка в детстве нашептала? Это же был эйфорический сглаз!..

— Ну и что?

— Как ну и что? Отныне они даже от слипшейся вермишели будут впадать в эйфорию! Плюс двухчасовой здоровый смех при показе любого пальчика, включая мизинец!

— Может, я их того… излечу? — виновато предложил опростоволосившийся сглаздаматчик.

Усмехнувшись, боевой маг отвел ствол сглаздамата.

— Оставь уж. Раз в жизни сделал людям доброе дело…

Часть склепов заспешила в арку за Эссиорхом, другая же часть бросилась облетать дом. Ирка увидела, как два склепа столкнулись, пытаясь одновременно проскочить в арку. Брызнула каменная крошка. Сглаздаматчики кеглями попадали друг на друга. Магфицеры сердито кричали на боевых магов. Пепелометчики, торопясь, разворачивали свои орудия. Наконец, разобравшись с очередностью, склепы скрылись в арке. Треск мотоцикла Эссиорха был уже почти неразличим.

«Неужели удерет?» — с восторгом подумала Ирка.

Во дворе остался лишь Глиняный Пес. Ирка видела, как его голова на массивной шее поворачивается из стороны в сторону. Стебель единственного глаза вытягивался то в направлении арки, то к подъезду, у которого, на газончике, в защитном круге стояла Ирка. Казалось, пес смутно ощущает обман. Его чутье и магическая интуиция — не менее безошибочная и верная — тянули его в разные стороны. Зверь, казалось, пребывал в замешательстве. С его морды и боков штукатуркой осыпалась сырая глина.

Затем, окончательно определившись, Глиняный Пес сделал к Ирке маленький, неуверенный шаг, который не заметил даже его погонщик, зато отлично почувствовала сама валькирия. Отчетливо уловившая это, она напряглась, готовая, если потребуется, материализовать копье. Вот только не бессилен ли дрот против куска глины, у которого нет ни сердца, ни мозга? Одна магия, упорная, как вечность.

К счастью для валькирии, погонщик потерял терпение. Он хлестнул пса по носу кистью и закричал, показывая на арку.

Ирка увидела, как с кисти веером брызнули капли крови. Глиняный Пес медленно, зашагивая вбок, повернулся и с равнодушной неторопливостью поволок грузное тело к арке.

Надрез пространства вновь открылся, Глиняный Пес втиснулся в него неуклюжим туловищем и сгинул. Лишь влажные комки глины на асфальте и пятно протекшего масла от мотоцикла Эссиорха доказывали реальность произошедшего.

Ирке показалось, что она поняла, почему чудовище предпочитает для путешествий изнанку мира. Для мира лопухоидов оно слишком медлительное. Там же, в закулисье, такие пустяки не имеют значения. Надрез пространства стал затягиваться, точно невидимая швея прихватывала его на живую нитку. Трещина бледнела. Сияние из алого становилось розовым, пока не погасло совершенно.

Дождавшись этого, Ирка выскочила из круга и побежала в сторону, противоположную той, где скрылся Эссиорх.

Двор опустел. Лишь эйфорические пьяницы вдохновенно щурились на солнце, бормоча что‑то на древнеперсидском. Впрочем, если бы кто‑то сказал им, что это древнеперсидский, то был бы послан на чистейшем русском. Скромные гении избегают дешевой популярности. Ирка шла настороженно, то и дело озираясь и прижимая к себе свернутую в трубку картину. Дома, деревья, асфальт, даже небо — все было у нее под подозрением. Везде мог появиться роковой, сквозящий алым сиянием надрез. Валькирии мерещилось, что где‑то там, с изнаночной стороны лопухоидного мира, к ней, кашляя глиной, подкрадывается Пес. Однако пока все было спокойно. Она села в метро и этим надежным, хотя и немагическим способом добралась до дома.

— Тошнотная хозяйка не должна телепортировать, пока не ощутит в себе сил. Иначе она может материализоваться внутри кирпичной стены, или глаза у нее окажутся на пятках. Я понимаю, что представить такое сложно, но жуткому монстру многое приходилось видеть на своем веку! — предупредил ее как‑то Антигон.

— А когда я почувствую, что у меня есть эти силы? — спросила Ирка.

— О, ждать совсем недолго! Самое большее — четверть века, а может, и пару‑тройку лет! Никто не знает, с какой скоростью пойдет твое магическое взросление! — оптимистично заверил ее Антигон.

Ирка осторожно открыла квартиру и прислушалась. Слышно было, как в кухне работает холодильник и стиральная машина, тоскливо завывая, отжимает бельё.

— Ну, конечно! В это время уважающие себя Бабани дома не сидят. Они, как пчелки, жужжат на работе! — успокаивая себя, сказала Ирка.

Она перекусила, вымыла и высушила голову, переоделась, беззастенчиво вторгшись на полку невыкупленных заказов. Все это время пустое инвалидное кресло сердито смотрело на нее из угла комнаты. Ирка заметила на кресле новый плед. Рядом с креслом на столике стояло блюдце с печеньем и конфетами. Эти конфеты окончательно убили Ирку. Это напомнило ей то угощение, которое на кладбищах кладут на могилки.

«Неужели Бабаня не видит, что кресло пустое! А я даже не могу ей ничего сказать! Стоит мне проболтаться — и узнавший мою тайну погибнет! Тартар бы побрал эти древние законы валькирий!» — с болью подумала Ирка.

Заметив рядом с креслом тетради, она, заинтересовавшись, взяла верхнюю. Это оказалась тетрадь по литературе. К ее удивлению, страницы — совершенно чистые — были почерканы красной ручкой, а на полях отмечены несуществующие ошибки. Внизу одной из страниц стояло жирное 4/4‑.

Ирка узнала почерк своего надутого репетитора Мих. Миха Птичкина и засмеялась, представив, как он поучает пустое кресло. Вот он вздымает к потолку свой длинный указательный палец, по неведомой причине имеющий всегда такой цвет, будто он засунул его в узкую трубку, а потом едва вытащил.

— Тяжелый случай! Он что, даже за воображаемое сочинение не мог нормальную оценку поставить? — проворчала Ирка, решив придумать в ближайшее время что‑нибудь такое, чтобы за воображаемые сочинения Птичкин получил от Бабани воображаемые деньги.

Не желая больше разглядывать пустое кресло, Ирка выкатила его в соседнюю комнату, сама же — без особой, впрочем, цели, скорее по привычке — включила компьютер.

Непрочитанных писем оказалось всего штук сто семьдесят. Первые дни они приходили часто, а потом за отсутствием ответов поток их почти иссяк и ограничивался в основном спамом.

«Валькирии никто не пи‑ишет! Валькирию никто не жде‑ет!» — нарочито фальшивя, пропела Ирка, перефразировав старую песенку. Она придвинула к себе клавиатуру.

— Не накажете, я повешусь. Ну минут так на пятнадцать‑двадцать. Веревка и мыло есть? — спросил Антигон деловито.

Ирка заверила его, что она человек слабонервный, и в висельниках у себя в квартире совершенно не нуждается. Даже если через полчаса они вновь, проморгавшись, будут бодро лопать испорченное варенье.

Дата добавления: 2015-05-08