Принцип объективной истины Советского гражданского процессуального права

М. А. Г У Р В И Ч

Доктор юридических наук

Проблема принципа объективной истины в советском судопроизвод­стве разработана преимущественно в теории уголовного процессуаль­ного права, положения и выводы которой могут быть в значительной мере распространены и на область гражданского процесса. Вместе с тем перед наукой советского гражданского процесса стоит самостоятельная задача: исследовать и выяснить некоторые особые стороны проблемы судебного отыскания истины в гражданских делах, обусловленные специфическим для этих дел предметом — гражданским правоотношением и особенностями доказывания в гражданском процессе.

Конечно, самый вопрос об упомянутых особенностях может возник­нуть только в применении к принципу объективной истины как к нор­ме права. Его постановка в отношении присущей каждому человеку способности познавать факты объективной действительности, составляю­щей объективную закономерность, не подчиненную какому-либо изме­няющему или преобразующему воздействию со стороны человека, не­возможна. Напротив, создавая на основе этого незыблемого свойства юридический закон, обязывающий суд отыскивать объективную истину, законодатель придает закону наиболее целесообразное содержание, ко­торое может изменяться в средствах. Именно эта сторона вопроса, т. е. исследование оснований и содержания принципа объективной истины как нормы советского права в сочетании с определяющими ее практи­ческими потребностями, составляет задачу советской юриспруденции вообще и науки советского гражданского процессуального права в частности.

I. Принцип объективной истины советского гражданского процес­суального права есть установленное советским гражданским процес­суальным правом требование, в силу которого суд обязан принять все меры к достоверному установлению всех обстоятельств дела и право­отношений, от которых зависит вынесение законного и обоснованного решения суда.

Принимая истину судебного решения за постоянную и неизменную цель судебного исследования, советский законодатель учитывает, что путь к ней лежит через анализ сложного судебного материала, составлен­ного нередко из индивидуальных суждений отдельных лиц, с присущими им, наряду с элементами истины, элементами релятивного, субъектив­ного и ложного, сталкивающимися и взаимодействующими друг с другом.

Процессуальная форма правосудия с ее более сложными средствами, чем форма административного исследования, обеспечивает успешность такого анализа. Обеспечивает, конечно, при надлежащем ее использо­вании, при тщательных, иногда напряженных поисках истины. Такие поиски составляют обязанность судьи; его долг — стремиться к установ­лению действительных обстоятельств, прав и обязанностей, спорных по делу.

Однако, не говоря уже о том, что требуемая тщательность и напря­жение не всегда проявляются, может случиться, что и при самой добро­совестной работе суда истина все же раскрыта не будет. Судьи—люди, им присуща способность познания объективной действительности, но эта истина познается не путем механического и непосредственного отраже­ния вещей и фактов в их сознании, а путем сложной работы, в условиях, которые не всегда благоприятствуют познанию, ограниченному време­нем, обычно достаточно кратким. Поэтому советский законодатель не впадает в иллюзию истинности любого судебного решения, а, напротив, учитывая возможность судебных ошибок, неполноты и других недостат­ков вынесенных решений, принимает все меры к их исправлению как до, так и после вступления судебного постановления (приговораили реше­ния) в законную силу.

Порядок обжалования и опровержения судебных решений, конечно, известен и буржуазному праву. Но этот порядок вовсе не преследует задачу исправления решений, не соответствующих действительному по­ложению вещей. Его задачей является приведение решения в соответ­ствие с теми материалами, которые имеются в деле, с материалами, собранными в условиях, рассчитанных на преимущество господствую­щих в буржуазном государстве классов. Решение должно соответство­вать «формальной» истине, и если это условие соблюдено, оно почитает­ся за истину. Сложившееся в буржуазном процессе решение может привести к результатам, совершенно иным, чем правовое положение, существовавшее в действительности между сторонами до процесса. Благодаря процессуальному режиму формальной истины досудебное правоотношение препарируется и преображается в направлении, ко­тором действует порядок формальной истины. Но это как раз и яв­ляется задачей буржуазного процесса. Сентенция «санкционированное законной силой судебного решения правоотношение (res judicata) рас­сматривается как истинное» и выражает презумпцию истинности судеб­ного решения, необходимое свойство всякого судебного решения бур­жуазного суда, неприемлемую в отношении судебного постановления (приговора и решения) советского суда.

Первостепенным по значению и потому подлежащим ясному и кате­горическому разрешению является вопрос о предмете истинного сужде­ния в советском гражданском процессе: служит ли таким предметом только юридический (фактический) состав дела, т. е. юридические фак­ты основания иска и возражений против иска, а также доказательствен­ные факты — все, что охватывается понятием «обстоятельства дела», либо также устанавливаемые судом права и обязанности сторон, право­отношения между ними, основываясь на которых суд делает свой реша­ющий вывод о предоставлении защиты истцу или об отказе в ней.

По этому вопросу, как известно, в литературе по уголовно-процес-суальному праву между советскими учеными нет единогласия: одни (М. С. Строгович, М. А. Чельцов) считают, что принцип объективной истины распространяется только на факты (обстоятельства), по не на их юридическую квалификацию и правильное назначение наказания.

Другие (В. Л. Ривлил, А. И. Трусов) в столь же решительной форме отстаивают противоположный взгляд.

Мы считаем, что предметом истинных суждении суда в гражданском процессе служат не только юридические факты (фактическое основание судебного решения), но и подтверждаемые судом правоотношения.

Едва ли можно сомневаться в том, что права и обязанности, право- отношения не являются предметом ощущении, непосредственно пере- дающих в наше сознание отражение этих отношений. Но человеческое познание тем и отличается от механического, зеркально-фотографиче­ского отражения, что в нем участвует мышление, способность логиче­ских сопоставлений и выводов (логическая ступень познания). Только посредством сложного процесса мыслительной деятельности человек способен решать вопрос, является ли данное вещество кислотой или щелочью, является ли наблюдаемое светило планетой, и даже — суще­ствует ли еще никем не наблюдавшаяся планета на определенном уча­стке звездного неба, как это удалось сделать Леверье.

Следовательно, решение вопроса о предмете истинного суждения зависит не от того или иного пути, по которому в сознании мысляще­го человека возникает «отпечаток» того или иного куска объективного мира (природы или общества), а от того, является ли познаваемое частью этого мира.

По отношению к праву, как нам представляется, ответ на этот во­прос должен быть утвердительным и притом как к праву в значении совокупности норм, так и к праву в субъективном смысле — субъек­тивным правам, обязанностям и, следовательно, правоотношениям.

В самом деле, действие нормы права как выражения социальной воли составляет факт объективной действительности, являющейся предметом, истинного суждения. Но если это так, то и правоотношение (право и обязанность) как форма проявления этой воли в определен­ном жизненном случае есть также часть объективной действительности.

Можно ли сомневаться в том, что социалистическая собственность, как и собственность личная, существует объективно, независимо от того, отражается ли она в сознании того или иного человека? Но точ­но также обстоит дело с любым другим субъективным правом, обязан­ностью и правоотношением в целом.

Это положение не может быть опровергнуто тем соображением, что юридическая квалификация факта и определение типа спорного пра­воотношения зависят от действующего в данное время закона, от от­ношения судей к рассматриваемому факту и других обстоятельств, в связи с чем она якобы приобретает субъективные черты.

Из того, что норма права действует всегда в определенном месте (в частности, на данной территории, в отношении определенной кате­гории лиц и в конкретно определенное время), вовсе не вытекает, что это действие не относится к объективной действительности. Напротив, именно в силу конкретной приуроченности к месту, времени и другим определенным условиям оно как раз и может быть истинным («исти­на всегда конкретна»). А потому и проявление этого действия в от­дельном жизненном случае имеет объективный характер и верно от­ражается в истинном суждении.

Итак, истинное суждение о правоотношении отражает его действи­тельное существование, связывая его с временем и местом действия соответствующего закона.

Утверждение же о субъективном характере судейской правовой оценки, приводящей к признанию существования или отсутствия опре­деленного правоотношения, не может быть принято как неправильное в принципе.

Для социалистического правосудия применение закона основывает­ся на социалистическом правосознании, т. е. на правильном понима­нии смысла и задач советских правовых норм и проводимой через их посредство политики Советского государства и Коммунистической пар­тии. Указанные задачи, смысл закона и политика, выражая волю со­ветского народа, являются объективной действительностью, познавае­мой и сознаваемой советским судом. Как и всякому индивидуальному сознанию, представлениям отдельных судей и их правосознанию могут быть свойственны некоторые ошибки. Но для того и существуют кол­легиальность в советском правосудии и весь аппарат процессуальной формы, чтобы такие ошибки устранять и, во всяком случае, сводить к минимуму. Правосознание, таким образом, должно правильно, т. е. истинно, отражать действие правовых норм, их содержание и направ­ленность. А отсюда неизбежный вывод: правовая оценка юридических фактов может и должна приводить к истинным суждениям о правах и обязанностях сторон в полном соответствии с нормами, которые в этих правах и обязанностях находят свое осуществление.

Включение прав, обязанностей, правоотношений в предмет истин­ного суждения не опровергается и другим соображением, согласно ко­торому распространение принципа объективной истины на суждения о существовании определенного правоотношения должно привести к сме­шению вопросов правильного установления фактов с вопросом приме­нения закона. В действительности установление фактов совершается посредством их доказывания, а их юридическая квалификация — пу­тем отнесения к гипотезе определенной нормы права (такой вывод расширяет наше познание данного факта, не внося в суждение о нем никакого субъективного элемента). Дальнейший вывод (связь с дис­позицией нормы) приводит к суждению о правоотношении, также не содержащему субъективного элемента.

Распространение принципа объективной истины на установление правоотношений между сторонами соответствует и прямому указанию закона (ст. 16 Основ гражданского судопроизводства), согласно кото­рой «суд обязан принимать все меры для всестороннего, полного и объективного выяснения действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон».

II. Из сказанного вытекает возможность уточнить соотношение понятий законности и обоснованности, двух принципиальных требова­ний, которым должно удовлетворять решение суда. Это соотношение, как принято считать, заключается в том, что само требование обосно­ванности вытекает из закона; следовательно, требование законности охватывает обоснованность, которая все же выделяется в виду ее осо­бого, самостоятельного значения и содержания.

Правильное понятие о принципе объективной истины ведет, одна­ко, к расширению связи обоснованности и законности по самому их со­держанию. Обоснованность судебного решения относится к той его стороне, в которой реализуется принцип объективной истины, следова­тельно, к содержащемуся и решении суждению о действительных фак­тах, правах и обязанностях сторон, правоотношениях.

Таким образом, связь принципа объективной истины с принципом законности заключается не только в том, что согласно процессуально­му закону судебное решение должно соответствовать реальным фактам, но и в том, что верный вывод о действительно существующих между сторонами правоотношениях, сложившихся до и независимо от процесса и подлежащих судебному подтверждению, возможен лишь при условии правильного применения нормы права, ее правильного выбора, точного подведения фактического состава дела под гипотезу нормы и определения прав и обязанностей, связанных с фактами, ука­занными диспозицией нормы.

Это не мешает сохранению в качестве предмета доказывання по­средством судебных доказательств только юридических фактов осно­вания иска и оснований возражений против иска. Правоотношения вы­водятся логическим путем и доказываются средствами логики.

Второй, не менее важный вывод заключается в том, что судебное подтверждение как фактов, так и правоотношении в советском социа­листическом гражданском процессе, являясь высказыванием о них истинного суждения, не оказывст какого-либо влияния на их бытие и содержание. Иными словами — это акт чисто процессуальный, не имеющий никакого материально-правового действия на спорное право­отношение (в отличие от современных буржуазных теорий, все настой­чивее присваивающих правосозидающее действие любому судебному решению).

Такова природа признания правоотношения, высказываемого как в подтверждающих решениях (о присуждении и о признании), так и в подтверждающей части преобразовательного решения, предметом ко­торого является право истца на изменение или прекращение указан­ного им правоотношения.

Нельзя не сделать из указанного положения некоторых выводов и в отношений теории строения иска, его элементов.

В современных буржуазных работах по гражданскому процессу и составе иска принято различать два элемента иска: основание и пред­мет. Под предметом иска при этом понимают требование, обращенное к суду, об удовлетворении указанного истцом материального притяза­ния к ответчику. Такая конструкция иска вполне соответствует пони­манию значения решения суда, которым спорное право из тумана не­известности впервые встает в своем действительном бытии и содержа­нии. Хотя значение такого суждения и относится в прошлое, но его правоопределяющее по сути дела (хотя и не по форме) действие здесь проявляется достаточно ясно. Правом является то, что за право сочтут судьи, руководствуясь своими личными взглядами, симпатиями и ан­типатиями, настроениями, впечатлениями и прочими факторами субъ­ективно-релятивистского характера. Здесь сказывается и основа буржуазной юстиции — буржуазная состязательность и начало фор­мальной истины. Признано за существующее и защищено судом будет вовсе не то право (правоотношение), которое существовало до, вне и независимо от процесса, а то, которое выкристаллизуется из варева судебных материалов, обработанных методами буржуазной состяза­тельности и в условиях экономического, а следовательно, и практиче­ского неравенства сторон. Ни о чем другом истец и просить не может.

Ясно, что подобная конструкция для теории, советского процессуаль­ного права, основанного на признании объективного существования или отсутствия спорного правоотношения, совершенно непригодна.

В условиях советского правосудия неправильно включать предмет иска в понятие решающего суждения суда в качестве его элемента. Такой прием характерен для буржуазной концепции решения с пра-вообразующим (явным или скрытым) действием, но не для воззрения, различающего объективную действительность от ее отражения в созна­нии и суждении человека. Поэтому в нашей теории необходимо, наря­ду с основанием иска, различать «содержание» иска, обозначающее суждение суда, и предмет иска как его внешний объект. Только этот взгляд обеспечивает направление усилии суда на отыскание истины в вопросах факта и права и тем самым на осуществление социалистиче­ской законности.

Наконец, в качестве третьего вывода мы получаем разъяснение юридической природы признания спорного правоотношения ответчика как доказательства. Практическое применение такого доказательства особенно значительно в делах, в которых спорное право доказывается косвенными доказательствами. Но оно встречается и в других случаях. Его проверка происходит на основе принципа объективной истины пу­тем сопоставления с другими доказательствами в процессе полного, всестороннего и объективного исследования всех обстоятельств дела.

Тем самым признание правоотношения, наравне с признанием фак­тов следует решительно отличать от признания иска, представляюще­го собой не суждение о познанном, истинное или ложное, а акт рас­порядительной воли сторон (см. ч. 5 ст. 24 Основ гражданского судо­производства).

III. Достижение объективной истины, являясь само по себе не бо­лее, чем средством защиты прав и законных интересов, служит важ­нейшей вехой на пути осуществления этой конечной задачи, как не без основания говорят иногда, — ближайшей целью правосудия. Это положение правильно и с позиции воспитательной роли правосудия: выяснение действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон, предопределяющее конечный вывод суда, есть основа справед­ливости.

Закон предусматривает целый ряд мер, направленных на обеспе­чение осуществления этого принципа, наравне с принципом законно­сти. Это прежде всего — принцип состязательности, возлагающий на стороны роль основных агентов доказывания с точным распределе­нием между ними деятельности по доказыванию, при активном со­действии суда, прокуратуры и других участвующих в деле лиц. Это, далее, — создание обстановки, в которой деятельности по доказыванию сообщается максимальная эффективность в отыскании истины: широ­кая гласность процесса, право сторон на ознакомление со всеми мате­риалами дела, их равноправие, независимость судей и их подчинение только закону, принципы непосредственности восприятия доказательств и непрерывности судопроизводства, принцип процессуальной эконо­мии, обеспечивающей в различных проявлениях наибольшую интен­сивность судебного исследования, его полноту, всесторонность м бы­строту, право отвода судей, свидетелей, экспертов.

Среди отдельных мер, характерных для общей конструкции про­цесса, направленного на установление истинных обстоятельств, прав и обязанностей сторон, нельзя не упомянуть таких, как: строгая уголов­ная ответственность свидетелей за заведомо ложные показания, экспертов —за заведомо ложные заключения, переводчиков — за заведомо неправильный перевод (ст. 181 УПК); меры борьбы с подложными письменными доказательствами и проявлениями процессуальной шика-ны; возможность обязательной по ряду дел явки сторон для их опроса

Осуществление принципа объективной истины обеспечивается так­же институтами: обжалования и опротестования судебных решении страдающих пороком необоснованности, т. е. несоответствия действи­тельным фактам, правам и обязанностям сторон, либо отсутствия убе­дительных доказательств утверждаемых судом фактов; пересмотра решений суда по вновь открывшимся обстоятельствам и в порядке надзора — также по мотивам необоснованности.

Принцип объективной истины имеет наиболее широкое, почти уни­версальное распространение на все стадии процесса. Он применяется не только в стадии рассмотрения и разрешения дела, включая заботы суда о наличии достаточного и достоверного доказательственного ма­териала в период досудебной подготовки дела, а также при проверке судебных решений в отношении их законности и обоснованности, но и при принятии мер обеспечения интересов сторон и в исполнитель­ном производстве.

IV. Существенный вопрос в области применения принципа объек­тивной истины возникает в связи с правилом о допустимости доказа­тельства, в силу которого некоторые юридические факты согласно за­кону могут в случае спора доказываться только определенными вида­ми доказательств (ст. 17 Основ гражданского судопроизводства). При применении этого правила может легко оказаться, что тот или иной факт в действительности произошел, но ввиду отсутствия в конкрет­ном случае доказательств определенного вида, допустимых для его удо­стоверения согласно закону, этот факт должен быть в случае спора судом отвергнут. Тем самым получается противоречие между действи­тельностью и ее судебным подтверждением.

С философской точки зрения подобное суждение является не ис­тинным, а ложным. Юридически же это отступление от истины в от­дельных случаях направлено на охрану прав и интересов в значитель­но более широком объеме, чем это могло бы быть достигнуто при ригористическом безусловном проведении принципа истины.

Благодаря строгому проведению правила о допустимости доказа­тельств обеспечивается достоверность судебного установления ряда наиболее важных в гражданском обороте правоотношений. Угрозой от­каза в судебной защите не оформленных надлежащим образом юри­дических действий достигается такое их в массовом масштабе оформ­ление, при котором, отказ в защите прав за их недоказанностью до­пустимым доказательством становится величиной, не подлежащей учету (quantite neglieable). Торжествует принцип объективной исти­ны, а не исключительные по значению и ничтожные по количеству отступления от него.

Конечно, в жизни могут встретиться, и практика это подтверждает, отдельные случаи, когда правовой интерес, формально не подлежащий учету за недоказанностью (ввиду отсутствия допустимого доказатель­ства), настолько велик, что необходимость его охраны преодолевает барьер правила допустимости, когда отказ в защите из соблюдения формы превращается в формализм. Так это или не так, решает суд. Однако подобные решения не могут рассматриваться как регулярное правомочие суда, способное быть формулированным и установленным в обобщающей правовой норме. Они не более, чем предотвращение преувеличенного значения формы, когда по отношению к данному существенному жизненному интересу она превращается в пустое, бессодержательное требование. В этих исключительных случаях во­прос решает принцип объективной истины, осуществляемый в данном конкретном случае по соображениям неформалистического общего характера советской, самой по себе строгой, процессуальной формы.

В таких узких пределах встречающееся отклонение от принципа допустимости доказательств ни в коем случае (это необходимо кате­горически подчеркнуть) не может применяться и виде общей практи­ки. Иначе правило допустимости доказательств утратило бы свое ре­гулирующее и воспитательное действие, значение средства советской политики права, организующего оформление юридических действии, необходимое для прочности гражданского оборота. Угрожая со всей последовательностью и строгостью отказом в защите неоформленных сделок, правило допустимости в условиях широкой пропаганды совет­ского права и гласности гражданского процесса заставляет заботить­ся о своевременном и надлежащем оформлении гражданами своих обязательств. Такое оформление служит надежным средством удо­стоверения гражданских правоотношений и получения их защиты в случае спора и нарушений. Тем самым правило допустимости доказа­тельств, связано с утверждением принципа объективной истины во всей его полноте и значимости как основы осуществляемого судом руковод­ства в целом.

V. С мнимым столкновением с принципом объективной истины в теории и на практике приходится встречаться в области споров об абсолютных правах.

В советской литературе высказано мнение, что решение, подтвер­дившее право требования из абсолютного правоотношения, например, виндикационное притязание, препятствует предъявлению иска с ана­логичным требованием со стороны всякого иного лица.

Так, Я. Л. Штутин видит в этом особенность преюдицирующего значения такого решения: оно «предрешает вопрос об абсолютном пра­ве при столкновении в будущем этого права с интересами других лиц, несмотря на то, что эти лица не принимали и не могли принять учас­тия в рассмотрении данного спора». Автор теоретически не мотиви­рует своего мнения, ограничиваясь ссылками на отдельные постанов­ления судов. В основе же такого взгляда обычно лежит мнение, что иной вывод противоречил бы объективной истине, выраженной в закон­ной силе судебного решения.

Затруднения в этом вопросе испытывает также судебная и про­курорская практика: сомнения в возможности выносить новые реше­ния в подобных случаях исходят и здесь из требовании ооъективной истины.

Взгляд, высказанный Я. Л. Штутииым, в настоящее время не со­ответствует правилу ч. 3 ст. 39 Основ, т. е. субъективным пределам законной силы судебного решения. Но он неправилен, по нашему мне­нию, и теоретически. Основная ошибка обсуждаемого здесь взгляда заключается в том, что он исходит из признания нрезумптнпион ис­тинности судебного решения, вступившего в законную силу. При этом, поскольку решение такое неопровержимо, постольку и презумпция его истинности неопровержима. Получается, что если притязание из абсо­лютного права подтверждено за А, то тем самым неопровержимо презюмируется истинность суждения о принадлежности А самого спор­ного абсолютного нрава, чем исключается возможность истинных суж­дений о принадлежности этого права другим лицам. Суд обязан при­нять все меры к установлению истинного управомоченного по спорному абсолютному праву, по гарантии, исключающей его ошибку, гарантии истинности решения не существует. Поэтому решение по спорному абсо­лютному праву не исключает возможности иных решений потому же нра­ву и исков о таких решениях со стороны лиц, не участвовавших и деле.

Вместе с тем, чем полнее будет исследовано дело, тем больше бу­дет уверенность в соответствии решения истине и непоколебимости его. Известно, что в любом судебном деле, решение которого затрагивает интересы более чем двух лиц, желательно их привлечение к делу с целью охвата им всех возможных претензий и предотвращения в даль­нейшем новых споров по поводу спорного объекта. Этому служат, в частности, институты процессуального соучастия и третьих лиц. Од­нако вполне понятно, что при наибольшей тщательности, проявленной судом при определении круга заинтересованных лиц, он не в состоя­нии во всех случаях предугадать или установить возможных претен­дентов на спорный объект по абсолютному праву из безграничного их числа.

Представление о судебном решении как истине породило в практике тенденцию опротестовывать в порядке надзора первоначальное реше­ние для того, чтобы расчистить путь для рассмотрения вновь вопроса о принадлежности спорного абсолютного права с привлечением нового претендента.

Подобная практика не может быть признана правильной, закон­ной. Порядок надзора является исключительным, прежде всего в том смысле, что его возбуждение зависит только от определенных государ­ственных органов, обладающих правом протеста; права заинтересован­ной стороны на пересмотр решения в порядке надзора не существует. Следовательно, относя защиту интересов лица, претендующего на опре­деленный объект к области надзора, этот взгляд лишает указанное лицо права на судебную охрану, что равнозначно отказу в правосудии. Никто не может быть лишен права и возможности обратиться к суду за защитой своего субъективного права или интереса (ст. 5 Основ гражданского судопроизводства).

Кроме того, для опротестования решения по первому иску необ­ходимо основание. Но таким основанием не может служить заявление нового истца, поскольку оно указывает лишь на предположительное право.

Таким образом, указанная практика не находит какого-либо оправ­дания с позиции сущности и порядка судебного надзора. Она не может быть признана законной также ввиду ее противоречия ч. 3 ст. 39 Основ, не препятствующей предъявлению иска по поводу однажды рассмо­тренного судом права, если между исками нет тождества сторон и оснований.

Наконец, бросается в глаза и громоздкость такого пути, его нера­циональность, не говоря уже о том, что решение, вынесенное в его результате, также не гарантирует от предъявления новых исков другими лицами, что могло бы в конце концов только дискредитировать самый надзор.

VI. Мы рассмотрели здесь некоторые, как нам кажется, основные черты и особенности задачи отыскания истины и советском граждан­ском процессе. Изложенные здесь положения и иыводы, собранные и рассмотренные под углом зрения специфики принципа объективной истины советского гражданского процессуального права, составляют, на наш взгляд, основы теории этого принципа, определяя его содер­жание и руководящее значение. Учитывая вместе с тем, что принцип объективной истины присущ не только деятельности по правосудию, но всему государственному руководству, можно было бы надеяться на создание его общей тео­рии как проблемы общей теории права. При создании такой теории неизбежно должны быть учтены те черты процессуального института объективной истины, которые присущи ему и в других областях права, в частности в арбитражном производстве и в сфере исполнительно-распорядительной деятельности, поскольку и там любой акт предпо­лагает установление действительной фактической стороны дела и дей­ствительных прав и обязанностей.

Вопрос о принципе объективной истины советского права должен быть включен в состав его общей теории как часть учения о примене­нии права. (Советское государство и право. – 1964. - № 9).

Дата добавления: 2015-05-22