Добровольное принятие

Первое, что отличает мученичество от убийства или злодеяния – это момент добровольного принятия. "Если ты, конечно, согласна... " Здесь требуется согласие свободной, ничем не скованной воли. Мученичество – не просто страдание, но акт самоотвержения. Мученик отдает себя, и только так его смерть становится жертвенной, ибо "жертвовать" означает "освящать нечто, отдавая это Богу" то ли в смерти, то ли еще как-то иначе. Иными словами, мученик – тот, кто в "роковые минуты" отважится сказать: "Вот я" (Ис. 6:8). "Тогда Я сказал: "вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю твою, Боже" (Евр. 7:10). Настоящий мученик не "нарывается" на страдание, но и не кривит душой и не спасается бегством.

Убедительней всего это показал Сам Христос, "... жизнь Мою полагаю за овец, – говорит Он. – Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее" (Ин. 10:15,18). Он был "послушным даже до смерти" (Фил 2, 8) – но Его никто не принуждал к послушанию. По словам Фомы Аквинского, "когда же Он соделал все, что определил Себе, тогда настал Его час – не по неизбежности, но по Его воле; не по стечению обстоятельств, а по Его всемогуществу"[2]. На добровольный характер христовой смерти указывает, прежде всего, происходящее в Гефсиманском саду. Как пишет Паскаль, "в своих страстях Христос претерпевает муки от других; но в своем предсмертном томлении Он страдает от мук, которые берет на себя сам". [3] Христос свободен – и в Своей свободе Он избирает и борение, и "смертельную" скорбь до кровавого пота. По человеческим меркам, Он вовсе не обязан идти на смерть; Он вполне мог бы убежать и скрыться. Но свободно, добровольно, хотя ценой неимоверных усилий, Он подчиняет Свою человеческую волю Божественной: "... не как Я хочу, а как Ты" (Мф. 26:39). Так свободный выбор, сделанный в одиночестве Гефсиманского сада, преобразует страдание в самоотвержение, а смерть – в искупительную жертву.

Подобный момент выбора обязательно присутствует во всех сюжетах о мучениках. Собственно, вокруг него строится пьеса ТС. Элиота "Убийство в соборе". Вот четверо рыцарей приближаются к собору, но у Фомы Беккета все еще есть время бежать. "Владыко, они приближаются. Они вот-вот будут здесь, – предупреждают его священники. – Тебя убьют. Поспеши, владыко. " Но архиепископ отказывается бежать: "Отоприте все двери! – приказывает он, – распахните врата!... Я отдаю жизнь... Я здесь... я готов пролить кровь"(кур-сив авт. – Прим. пер.)[*]. Здесь явственно слышны отголоски Писания: "Ибо я уже становлюсь жертвою... " (2Тим. 4:6)[**] Можно вспомнить много других примеров. Св. Поликарп Смирнский (+ ок. 155 г.), который "мог бежать в другое место, но отказался, говоря: "Да свершится воля Господня"[4]; новомученик Илия Барбер, убитый в Каламате в 1686 г. – он мог укрыться на Афоне, но предпочел вернуться туда, где его знали, чтобы искупить грех отступничества добровольной смертью[5]; Вивиан Редлих, отказавшийся оставить свои обязанности в Новой Гвинее, хотя у него была возможность покинуть страну до вторжения японцев; наконец, Мать Мария (Скобцова), которая в пасхальную ночь 1945 года выдала себя за соузницу и пошла вместо нее в газовую камеру Равенсбрюка[6]. Каждый из них мог бы сказать со Христом: "Никто не отнимает у меня жизнь, но я сам полагаю ее за братьев".

Тот же добровольный выбор требуется и в монашестве, которое в мирные времена, когда нет внешних гонений на Церковь, становится "субститутом" мученичества; недаром св. Петр Дамиани говорит о "добровольной смерти" монаха[7]. Во время пострига – это кульминация принесения обетов – игумен кладет ножницы на Евангелие и просит послушника: "Сам дай их мне". Послушник передает игумену ножницы, но тот снова кладет их на Евангелие и повторяет просьбу, и только после того, как послушник в третий раз передаст ножницы, совершается постриг. Чтобы прояснить смысл троекратного повторения, игумен говорит: "Никто не заставляет тебя надевать облачение. Ты сам согласился принять его"[8]. Никто не отнимает свободы у монаха, напротив, он сам, по своей воле, отдает ее Христу. Итак, снова, вопреки всем расхожим представлениям, становится очевидно, что мученичество невозможно навязать – оно избирается добровольно.

Сказанное о Христе, мучениках и монашествующих, в некоторой мере относится ко всем без исключения христианам. Каждому из нас суждено хотя бы раз пережить разочарование, потерю любимого человека, физическую или душевную боль. В падшем мире страданий не избежать. Но весь вопрос в том, как мы их встречаем. Ибо страдание становится созидательным, только если мы выходим навстречу ему с открытым забралом и принимаем его всей своей волей. Само по себе страдание – зло. Оно не входило в изначальный замысел о твари; мы созданы не для скорбей, а для радости, или, по слову св. Иоанна Лествичника, "не для оплакивания, но для ликования". [9] Есть немало людей, на которых страдание действует поистине разрушительно и не приносит ничего, кроме скорби и отчаяния. Мы вовсе не собираемся здесь утверждать, будто страдание – благословенный дар Божий. И все же то, что само по себе есть зло, по Божией милости может быть обращено во благо. Как убедительно показала в "Созидательном страдании" (это, пожалуй, ее самая сильная книга) Юлия де Бособр, страдание не бывает напрасным. Что-нибудь из него да выйдет.

Все зависит только от внутреннего состояния самого страдающего и его близких. Мы можем роптать и гневаться на страдание, и в этом случае оно будет разрушительным. Или же мы можем пассивно отторгать его, и тогда оно, как кислота, начнет разъедать душу, превращая нас в нелюдей, в этаких нравственных зомби. Наконец, мы можем выйти навстречу ему в духе любви – то есть принять его, отдать Богу и тем самым преобразить. Конечно, это трудно, но таков путь Христа. Он сказал Юлии: "Если ты согласна... " Все дело в том, согласны ли мы.

Дата добавления: 2015-05-08