Образ человека

Человек как вид: единство уникального и универсального.

Не нужно быть большим специалистом в области человековедения, чтобы понять: мы, люди, сотканы из противоречий. В нас есть и природное, биологическое начало, и начало духовное, социальное. Мы – мужчины, женщины, и это выражено не только во внешности, но характерно и для мировоззрения. У нас есть сознание, но есть и бессознательное, вынуждающее порой совершать какие-то немыслимые поступки. У нас есть свой образ и небольшой мирок нашего быта, но есть и внутренний мир, – «трансцендентальное ego», как пишут философы, – вообще, может быть, не имеющий границ. Этот мир – тайна, не только для других, но во многом и для нас самих. Как и мир внешний, он сформировался помимо нашего сознания. И нередко мы испытываем его независимость: будто не он существует в нас, а мы живем в этом мире, видим себя каким-то иным зрением, встречаемся с кем-то, спорим или мирно беседуем.

Иногда мы бываем настолько захвачены нашим внутренним миром, что другим трудно достучаться до нас, заставить нас обратить на них внимание. В конечном счёте, мы так сживаемся с ним, что не всегда отличаем от внешнего мира, воспринимаем его как вне нас существующую, объективную реальность. К тому же, нам не даны непосредственно миры в других людях, поэтому мы обречены жить в одном, своём собственном мире. И при этом полагать, что именно наш мир – единственный, неповторимый, уникальный. Такими же мы считаем свои интересы и предпочтения. А если вдруг встречаемся с иными, непривычными, то, как правило, остаемся в убеждении, что именно наши – нормальные и естественные.

Но в общем, как вид, человек осуществляет в истории культуры весь набор своих интересов и предпочтений, развивая свой выбор в формах деятельности, создавая соответствующие ремесла, искусство, науку, культуру в целом. Доступный зрению и осязанию, внешний мир человека свидетельствует о его внутреннем мире. Ведь окружающие нас вещи – это как бы замершие в камне, металле или дереве мысли и образы создавших их людей. Откуда берутся эти мысли и образы? Трудно допустить, что они возникают как простые копии природных явлений, форм или процессов. Очевидно, что созданный человеком мир мало походит на мир природы, что он, такой, казалось бы, естественный для человека, становится искусственным и чуждым не только по отношению к природе, но и для самого человека.

И все же наши образы – это отражение, но не зеркальное. Еще в начале прошлого века в психологии распространенной была рецепторная теория ощущений и восприятий, согласно которой они возникают как простая реакция органов чувств на внешние раздражители. Ее сменила рефлекторная концепция восприятия, основанная И.М.Сеченовым и развитая И.П.Павловым. В ней ощущения и восприятия рассматриваются как активные и избирательные процессы. Это означает, что образы внешнего мира являются не простыми его копиями, а сложными продуктами человеческой психики. «Зрение есть явление невидимого» – утверждал когда-то Анаксагор. Отражая вещь, мы порождаем образ этой вещи, а не копируем ее. И уже не сама вещь, а созданный нами ее образ является для нас реальностью. «Образ мыслей человека, – писал еще Гераклит, – его божество». Иными словами, человек ценит и ставит свои образы выше, чем их прообразы.

Вспомним: иногда мы ловим себя на мысли, которой не должно быть, поскольку думали совсем о другом. Удивленные, мы «прокручиваем» эту мысль в обратном направлении до того пункта, где она, как нам показалось, возникла. И убеждаемся, что она родилась по аналогии или в связи с другой мыслью или образом. Но эта связь не жёсткая, не строго логическая, поэтому рождённый ею образ, мысль всегда создают ощущение неожиданности и новизны. Мыслить по аналогии, а не только логично, – это прерогатива человека и предпосылка его творчества.

Новизна, живость, неожиданный и чудесный алогизм ассоциаций идут к нам из нашего детства. Это оно даёт о себе знать слишком строгому и логичному рассудку, поражая воображение догадками и идеями, от которых мы часто отмахиваемся как от пустых фантазий. Есть период в жизни каждого человека, когда он развивается без рефлексий, то есть без анализа своего состояния, без осознания себя самого. Этот период начинается с момента формирования мозга еще во внутриутробном состоянии и длится до тех пор, пока ребенок говорит о себе не «я», а «он», пока относится к себе как постороннему. В среднем он продолжается до трех лет. За это время человек усваивает чудовищную по объему информацию. Психологи считают, что каждый из нас в первые три-четыре года усваивает столько же знаний, сколько за всю остальную жизнь.

Необходимо учесть и особый характер этих знаний. Мы получали их в тот период, когда каждый из нас не имел представления ни о национальности, ни о званиях или профессиях, то есть был просто человеком. Все матери мира до определённых пор видят в своих детях не будущих генералов или сталеваров, пекарей или программистов. Они видят в них маленьких, беспомощных человечков, и общаются с ними языком одних и тех же звуков, слов, жестов, понятных только им и детям. Впечатления и знания, получаемые детьми в тот период, имеют общечеловеческий характер. Нужно учесть и то обстоятельство, что эти знания связаны между собой по логике, сильно отличающейся от логики взрослых. Ребёнок не знает запретов, ему всё можно и он всё может. Сидя на стуле, он может лететь в самолете, он может внезапно «заболеть», стать великаном или птицей. Он и видит вокруг себя иной мир, который взрослым может привидеться разве что во сне. Для него по небу бродят животные, а стул, о который ребёнок споткнулся, может быть злым. Для него могут разговаривать кошки и собаки, засыпать и просыпаться цветы и игрушки, петь или стонать ветер. В мире детства всё связано со всем, всё одухотворено, всё имеет секреты и тайны, полно чудес и фантастических превращений. Поэтому и знания, полученные ребенком в дорефлексивный период, имеют универсальный характер.

Но ребёнок подрастает и узнает, что далеко не всё можно в жизни, что многое – недопустимо. К примеру, он рисует лошадь с восемью ногами. Он видит её такой, изображая не столько лошадь, сколько её стремительный бег. Но подходит взрослый и говорит, как в известной песенке об оранжевом верблюде, что восьми ног у лошади не бывает, что рисовать нужно иначе. С тех пор свое желание видеть и делать по-своему ребенок будет проявлять с большей осторожностью, а может быть и вовсе его подавлять, учась поступать «как нужно».

С годами, по мере взросления, число подавленных желаний у ребенка растёт. Его учат быть как все, «петь с общего голоса», жить правильно – «как люди живут», «не сходить с ума», учат быть на кого-то похожим, учат делать то, что ему совершенно не хочется. Его учат быть взрослым, а совершенно взрослый – это тот, в ком желания детства уже подавлены, у кого выработался своеобразный иммунитет по отношению к детству, кто перестал, поэтому, быть универсальным.

Но этот иммунитет не означает, что человек навсегда освобождается от впечатлений своего детства. Жизнь – это собранные воедино, суммированные в человеке все его годы, дни, мгновения. Её можно сравнить с годичными кольцами на срезе ствола дерева. Они показывают не только возраст, но и состояние дерева в каждом из прожитых лет. Так и человек: в нем сохраняется не только количество отдельных моментов жизни, но и качество, то есть испытанные им в каждом из них чувства. Они хранятся в глубинах психики, в памяти и «мыслях» его тела, отдельных клеток организма. Но осознает человек лишь очень небольшую часть испытанных в жизни впечатлений. Сознание наше значительно у́же всего диапазона прочувствованного, оно всегда «схватывает» в понятии лишь отдельный его фрагмент. К тому же, как было сказано выше, половину впечатлений или знаний мы получаем и усваиваем в дорефлексивный период нашей жизни. Кроме того, и в сознательный период жизни мы осознаем далеко не все впечатления. Многие из них становятся достоянием нашей психики помимо сознания. Все они хранятся в нас, но не осознаются, составляя сферу бессознательного. Оно молчит, пока бодрствует сознание, но часто заявляет о себе в форме необъяснимых влечений, эмоций, сновидений.

Бессознательное – это невидимый нами материк, хранящийся в нас, а сознание – лишь тонкая его кромка. В каждом из нас бессознательное содержит в себе не только наши собственные переживания, но и устойчивые впечатления или психические состояния наших родителей, всех наших предков, всего животного мира за всю его историю. Ствол человеческого рода тоже имеет свои кольца – поколения, и каждое из них не исчезло бесследно, а сохраняется как генетическая связь между ними, как передаваемое от одного к другому наследство. Передаются достижения материальной и духовной культуры, передается и сохраняется по существу неизменным биологический вид человека и, следовательно, бессознательное в нем. Устойчивость человеческого вида и образа, несомненно, свидетельствует о том, что в каждом поколении и в каждом отдельном человеке сохраняется все человечество и все испытанное им за весь период его существования. Сегодняшние дети – это самое богатые наследники человечества, поскольку они самые старшие представители человеческого рода, то есть находятся на высшей ступени в общей лестнице поколений.

Итак, бессознательное – это представленное в нас человечество и мы сами, не осознавшие себя. Оно сформировалось задолго до нашего рождения и продолжало формироваться в нас до пробуждения сознания. В то время оно было по существу единственным, чем мы руководствовались, что побуждало нас хотеть или отвергать, радоваться, пугаться и плакать. Оно действовало в нас безошибочно, и мы сами, как это бывает у животных, почти не ошибались в оценках людей и их действий. Давно известно: устами младенцев глаголет истина. Еще Демокрит был убежден, что у неразумных животных, мудрецов и богов органов чувств больше пяти. Так и у детей: бессознательное у них служит «шестым чувством» до тех пор, пока остаются неразвитыми пять остальных. Ребенок полагается на логику бессознательного, а она имеет, как уже отмечалось, универсальный и общечеловеческий характер.

Но и позже, конечно, когда мы уже осознаём себя, бессознательное формируется в нас помимо нашего сознания. Поэтому оно (в психоанализе бессознательное так и именуется – «Оно») – это мы сами, но другие – как некий универсальный «общечеловек», живущий в нас, но без нашего имени, внешности, пола. Этот «внутренний человек» служит общим замыслом или проектом нашего индивидуального бытия, то есть множества наших реакций, поступков, действий в будущем[12]. Все они объяснимы не только воздействиями внешнего мира, но и требованиями «внутреннего человека». Характер нашего поведения, следовательно, представляет собой единство внешнего, пространственного выражения и внутреннего содержания и смысла.

Требования «внутреннего человека» бывают иногда очень настойчивы и могут противостоять доводам сознания или здравого смысла. Мы порой желаем то, чего желать нельзя, можем поступать вопреки логике обстоятельств и позже убедиться, что были правы или, наоборот, раскаиваться в том, что не прислушались к собственному мнению или протесту чувства. «Внутренний человек», как общий проект нашей жизни, именно в силу его универсальной человечности содержит в себе или «знает» всё, что с нами происходит и может произойти. Поэтому каждый из нас обладает даром предвидения или интуицией. Древние восточные религии связывали его с «третьим глазом», которым человек видит то, что не дано видеть обычным зрением, а мозг представляли как инструмент упомянутого выше «шестого чувства».

Известно, что наш мозг – это своеобразный айсберг, видимая или «надводная» часть которого составляет немногим более одной десятой от общего его объема. Только она и задействована нами и обеспечивает нашу сознательную жизнь. Остальной объем мозга представляет собой некий ресурс, практически неиспользуемый в течение всей жизни. О причинах такой расточительности природы современной науке сказать нечего. Но наука – далеко не единственная область познания человека, ею не исчерпывается всё, что известно о нем. Она описывает в основном область, доступную наблюдению, а человека, как и его мозг, можно наблюдать лишь в очень небольшой части. О человеке рассказывают древние предания и мифы, искусство, религия, философия, самонаблюдения, свидетельства скрытых возможностей его психики. Наконец, о многом говорят результаты его духовного и материального творчества, весь мир культуры. В целом о человеке сказано не просто многое, но практически всё, что необходимо для его самоосуществления. Сказано не только историей, но и сегодняшним днем человечества, разнообразием обществ, культур и цивилизаций на планете, в котором представлены все основные этапы истории, в том числе и первобытная. В современном человеке – вся история его становления, в том числе дикость и варварство. Поэтому не всё сказанное о нём, как и не всё созданное им достойно человека.

Протагор писал о человеке как о мере всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют. Человек, следовательно, является границей или единством бытия и небытия. Он может хранить бытие природы и культуры, а может разрушать его, превращать в небытие. И это свойственно не вообще человеку, но каждому из нас. Всё в культуре создано человеком, но далеко не всё в ней – ему во благо. В прошлом, как и сегодня, были моменты торжества разума и гуманности, но было и иное –времена массовых истерий и психозов, как, например, русские бунты, или эпоха фашизма и сталинизма. Вместе с тем, неверно думать, что разумность – прерогатива одних, избранных, а источником безумия являются иные, якобы склонные к нему люди. Последовательно проведенный принцип гуманизма, высказанный Протагором, означает, что каждый человек представляет собой единство разумности и безумия, человечности и бесчеловечности. Человек способен на всё, в том числе и на то, что делает его нечеловеком или недочеловеком. Какой бы пугающей ни была эта его способность, необходимо признать, что именно она отличает его от всех других видов животного мира. Человек сам делает свой вид, но он способен и не делать его. Уникальность и неповторимость вида человек – в его универсальности и многообразии. И, поскольку каждый из нас не только внешним образом подтверждает свою принадлежность к этому виду, но и, как было отмечено выше, связан с ним внутренне, всё сказанное о человеке вообще, имеет отношение к каждому.

Но универсализм, если он конкретный, а не абстрактный, содержит в себе и способность к ограничению, к недопущению каких-то действий. Такой способностью человек обладает в наименьшей, возможно, мере, полагая, что именно в многообразии своей деятельности он утверждает и сохраняет себя. А действительность такова, что это многообразие задается развитием самой культуры. Человек из деятеля превращается в исполнителя. Он утрачивает свое авторство и, следовательно, самого себя. Тем самым проблема его существования, как вида, лишь обостряется. Размышляя над подобными вопросами, английский поэт и педагог XIX в. М. Арнольд писал:

Решись же быть самим собой

И знай – расстанется с бедой

Тот, кто найдет себя.

В итоге можно утверждать, что образ человека поддерживается в каждом из нас и передается от поколения к поколению благодаря нашей биологической природе и тем, сравнительно общечеловеческим условиям воспитания в раннем детстве, через которые мы прошли. Но социальные условия жизни нередко складываются так, что мало способствуют сохранению такого образа. В частности, это происходит, когда общество реформируют, беря в качестве критерия образы отдельных личностей, групп или классов, наций, как было во времена фашистских диктатур в некоторых странах или во времена сталинизма в СССР. Поощряемый государством, отдельный человек легко отказывается от человеческого образа и соответствующих качеств, обменивает их на членство в организациях, партиях, на звания, должности и т.п. В конечном счёте, это приводит к тому, что и общество в целом утрачивает свой собственный образ. В этом, пожалуй, одно из главных препятствий на пути к гуманизации общественных отношений.

Но то, что остаётся недостижимым для общества, может быть вполне по силам отдельной личности. Ведь в истории, как было отмечено выше, сказано практически всё, что необходимо каждому для нахождения и сохранения образа человека. Конечно, на пути к этому немало препятствий. Внешние из них огорчают, но, ссылаясь на них, нам легко оправдывать свою бездеятельность. И делать вид, при этом, что именно внешние обстоятельства сдерживают наше стремление к обретению образа человека. Но главное препятствие – мы сами, привычный для нас образ жизни, мыслей, чувств. Стараться не думать об этом, значит обманывать себя. Нужно думать и чаще обращать к себе вопрос, который предлагали мудрецы Востока: «Научились ли вы радоваться препятствиям?».

Глава IV

Дата добавления: 2015-05-09