Наступала суббота. 9 страница

— А зачем вы пьете?

— Чтоб жизнь хреновой не казалась, — усмехнулся Валера.

— Разве у вас плохая жизнь?

— Хуже нашей не бывает, — заявил Рафик.

— А ты что же, — обратился к Дмитрию Валера, — в самом деле не пьешь и баб не трахаешь?

Дима лишь мотнул головой вместо ответа.

— Чего же ты хочешь?

— Чистоты.

— Ты что, типа, Учитель?

— Нет, я учусь.

— Может ты кришнаит, кун-фу или еще как?

— Я сам по себе.

— Ты сраный интеллигент, — сказал быстро захмелевший Рафик. — Разглагольствуешь о смысле жизни, а мы простые люди, живем, и все тут.

— Мы все просто люди, — спокойно возразил Дима.

— Нет, мы разные. Вот ты, в натуре, на еврея очень похож. А меня все стремятся отсюда выжить. А почему? Потому только, что другой национальности. Говорят, поезжай к себе домой, нечего вам тут делать.

И, выругавшись, Рафик угрюмо произнес:

— Мы здесь чужие! Никто нас не любит. Обзывают черными. Даже ненавидят. Причем только потому, что мы не такие как все. А чем мы хуже?

— А почему, действительно, ты не хочешь возвратиться домой? — спросил Александр Иванович у Рафика.

— Там на войну заберут. А я никого не хочу убивать. Почему я должен стрелять в того, с кем, быть может, сидел за одной партой? Не хочу подчиняться этим дуракам политикам, которые на наших костях возводят себе дворцы.

На скулах Рафика заходили желваки.

— Тебя что, и деньги не интересуют? — спросил у Дмитрия Валера.

— Меня интересуют не деньги, а то, как человек проявляет себя по отношению к ним.

— Правильно ты говоришь, — сказал Рафик. — Чушь все эти шмотки, а деньги — говно. Молодец! Но на еврея ты все равно очень похож.

Присутствующие вновь подняли стаканы и, чокнувшись, выпили.

— Я вот тебе что скажу, — обращаясь к Дмитрию, примиренчески произнес Валера. — Каждый год приносит новый опыт, и каждый год ты будешь размышлять по-новому. Лет через пять вспомнишь, что сейчас говорил, и поймешь, что был ты молодой дурак, ничего не соображающий, фантазер, если, конечно, живой еще будешь к тому времени. Мне все твои рассуждения понятны, потому что я старше тебя.

— Разве старшинство определяется возрастом?

— Я так понимаю, ты хочешь докопаться до истины, фантазер, — сказал Валера. — Тогда ответь мне: существует ли для тебя непреходящие ценности?

— Все течет, все изменяется, как сказано в Библии.

— Семья это ценность непреходящая, — не терпящим возражений голосом заявил Рафик. — Для меня она основа основ. Я люблю свою супругу, хотя иногда и покупаю девочек для развлечений. Но когда проезжаю по району, где живет моя жена и ее родители, испытываю угрызения совести. Вот ты хочешь опровергнуть наши жизненные основы, а сам-то женат?

— Да.

— Как тогда только жена живет с тобой?

— Она и не живет.

— А почему бросила? Ведь ты не пьешь.

— Каждый выбирает по себе.

— А я скажу, почему от тебя жена ушла, — сказал Валера. — Ты должен быть обычным человеком, и тогда тебя будут любить. Вопрос только в том, сколько ты будешь выпивать и как часто ругаться. Всякого мужика в жизни держат три опоры: семья, работа и друзья. Без работы я ничто, без семьи одинок, а без друзей что за жизнь.

— Значит, я не мужик? — спросил Дмитрий.

— Невозможно, чтобы кто-то один был прав, — попытался примирить спорящих Борис. — Лично меня подпитывает и служит катализатором жизненной энергии то, что я кому-то нужен. Если не нужен никому, то могу с легкостью уйти из этого мира. Я живу ради своей семьи и детей и в этом вижу смысл своего существования.

— Но таким образом ты превращаешь себя в средство. Разве ты рожден, чтобы кого-то обеспечивать? Или для того, чтобы совершить что-то сам?

— Очевидно первое.

— Но если все живут ради своих детей, то ради чего живут дети?

— Ради своих детей.

— Но тогда жизнь — замкнутый процесс, не имеющий смысла.

— Цель жизни в ее продолжении.

— Но если дети умирают, значит, и смысл исчезает вместе с ними?

— Да, на время он теряется, — согласился Рафик. — Дети это всегда надежда, надежда на лучшее будущее, вера, что у них получится то, что не получилось у тебя.

— Но ведь это иллюзия, самообман, оправдание собственной несостоятельности.

— Может быть. Но лично я не видел смысла жизни до тех пор, пока моя нынешняя — третья по счету жена — не забеременела. С первой женой мы прожили десять лет, а потом я послал ее подальше, потому что ей уже ничего от меня не хотелось. Кому нужна женщина, которая говорит, что все может сама. Мне было тридцать шесть лет, у меня не было детей, и я уже потерял смысл жизни. Но я очень хотел ребенка, поскольку для меня это главное в жизни, и потому, как сучка, бегал по специалистам, разве только в гинекологическое кресло не залезал. Результаты всех обследований жены были доложены мне. А она рожать не собиралась, потому что у нее уже был ребенок от первого брака. Впрочем, если у тебя детей нет, ты не поймешь.

— У меня есть дочь, но жена увела ее с собой.

— И ты позволил?

— Я не стал разрывать дочь на части. И хотя потерял ребенка, но не лишился любви к нему.

— Если бы ты был нормальным человеком, кормил семью, жена бы тебя не бросила. Нужно деньги зарабатывать, тогда все у тебя будет.

— Ты предлагаешь продать себя за деньги, чтобы потом покупать наслаждения, а я предпочитаю получать удовольствие от жизни непосредственно.

— А шоколадку дочке ты на что купишь?

— Разве любовь проявляется в том, чтобы подарить шоколадку?

— Если ты задаешь такой вопрос, значит у тебя никогда не было любви к ребенку. Поверь, если ты останешься таким, каков сейчас, дочь твоя скоро скажет, что ей стыдно за своего ненормального отца. И вообще, про какую любовь ты говоришь?

— Про ту, которая учит прощать.

— Чтобы дерево тебя простило, если ты на него пописал? — усмехнулся Валера.

— Любовь — это универсальный закон.

— Твоя теория ни для кого не годится. Тоже мне, умник нашелся. Я делю любовь на разные грани, потому что я несовершенный человек: любовь к женщине — это одно, любовь к дочери — другое, любовь к собаке — третье. Пока не найдешь авторитета, такого как я, на правильную дорогу не выйдешь. Сначала реши проблему с авторитетом, а потом разбирайся с любовью. Вот я люблю свою собаку, потому что для Бантика я и авторитет, и все на свете. А если бы он был человеком, то я бы нагрузил на него все свои претензии...

— В чем же твой авторитет? В том, сколько денег зарабатываешь?

— Ты идиот, — выругался Валера. — А я коммерсант. У меня есть деньги, а у тебя нет ничего. Я купил на день женщину, и ты в одном ряду с ней, потому что я и тебя могу купить. Но ты мне не интересен, потому что на сегодняшний день ты никто. Ты даже не доходишь до той черты, с которой я стартовал.

— Просто мы идем в разных направлениях.

— Дурак ты и фантазер!

— Да, я фантазер. Но что лучше: верить в любовь и творить добро окружающим, или погрязнуть во зле, потеряв веру?

— Все это глупые выдумки.

— Вся наша жизнь выдумка.

— Конкретно,— вдруг заявил Валера. — Я могу предложить тебе работу. Мы ценим людей, которые не много просят.

— Спасибо, — поблагодарил Дмитрий. — Но я работаю ради собственного удовольствия.

— А жрать на что?

— Ну, и чтоб платили немного.

— Ты много хочешь. Такое могут позволить себе только богатые люди.

— Значит, я богат, раз всегда работал только там, где мне интересно. Я лишь хочу осуществить то, к чему предназначен.

— Это удается немногим. Я тоже раньше думал, что писать стихи и сочинять песни мое призвание. Но вскоре понял, что не настолько гениален, как считал. А потому вовремя переориентировался и стал коммерсантом, хотя от сочинения песен и гастролей получал больше удовольствия, нежели сейчас, когда покупаю и перепродаю. Да и как узнать, к чему ты в этой жизни предназначен?

— Надо делать то, что нравится; а если готов работать бесплатно, только ради получаемого удовольствия, то, очевидно, в этом и состоит твое призвание.

— Нет, ты в самом деле сумасшедший. Не выпил, а несешь такую чепуху. Пока денег у тебя не появится, все твои замыслы ничего не стоят, потому что без капитала они не воплотятся. Сейчас все определяют деньги. Мир по-другому устроен и, видимо, подходит к концу. Дело не в том, сколько стоит товар, а в том, сколько за него готовы заплатить. Поэтому кому не платят, тот, значит, не талантлив. Так что думай и богатей. Трудно заработать только первый миллион. А сейчас давай выпьем за мой ресторан, лучше которого в городе нет.

Саша уже давно разлил по стаканам остатки вина. Все выпили и окончательно захмелели.

— Неужели невозможно не пить? — спросил Дмитрий.

— Надо же как-то отдыхать от такой жизни, — ответил Валера. — Я ведь каждый день в дерьме купаюсь. У меня, в натуре, не голова, а счетчик. Нет даже времени вспомнить свое детство, поразмышлять о будущем. Только представь, что у меня должно быть в голове, если за два месяца я потратил на рождение внучки такую сумму, какую тебе за всю жизнь не заработать. А жена говорит: “Это твоя кровь”. Да я могу заплатить, и ей сменят всю кровь. Не в этом дело.

— А в чем же?

— Чтобы заработать, я должен бегать и думать, где достать, где купить, где продать. Я встаю без будильника в восемь утра и весь день бегаю как заведенный, чтобы деньги заработать. Прихожу домой поздно и сразу ложусь спать. И так каждый день. Каждый божий день.

— Зачем же тебе много денег?

— Мне не хватает! Я трачу в день столько, сколько ты в месяц. Отними у меня мой бизнес, и я не смогу распорядиться деньгами, на которые простой человек способен прожить год; я потрачу их за два дня, а потом, в натуре, буду палец сосать.

— Значит, деньги тебя взяли в ловушку?

— Точно. Меня жена и дочка запутали. Я купил им трехкомнатную квартиру, а им не нравится. Говорят, далеко от центра.

— Какая разница где жить, главное как.

— Нет, они живут по другим принципам. Дочка полюбила парня, а он сделал ей ребенка и дал обратный ход. Мы с другом взяли собаку, ружье и пошли разбираться. Жениться его, конечно, заставили. А когда дочка родила ребенка, то окончательно запуталась.

— Разве ребенок не принес счастья?

— Пока, конкретно, деньги плачу я.

— Но не в деньгах же счастье. Внучке все равно, в какой кроватке она лежит, главное чтобы ее любили.

— Правильно! Но поди объясни им. Они же все самое дорогое требуют. А если я имею возможность купить, что дочка пожелает, то почему должен ей отказывать? Но меня раздражает, что они, в натуре, живут за мой счет, а сделать реверс назад не хотят или уже не могут, и только посмеиваются. Когда я с деньгами, жена со мной ласковая и нежная, а когда пустой, хоть домой не приходи.

Валера с отчаянием мотнул головой.

— Много, много я всего натворил. Только к прошлой жизни вернуться невозможно. Но зато я человек глубоко верующий в бога.

— Ты этим словно оправдываешься.

— А что еще остается? Надо идти в церковь, каяться, чтобы освободиться от этого капкана.

— Как же ты в него попал?

— Все деньги проклятые виноваты. Хотел быть, типа, не хуже других. Это мой крест, в натуре. Я, в отличие от тебя, не бог. Вот ты носишь крест и не понимаешь, что делаешь. Ты вообще не имеешь права об этом рассуждать. Должен знать молитву наизусть и молиться, молиться. Вот для тебя нет авторитетов, а я человек верующий. И если что-то плохое, типа, сделаю, то Господь мне напомнит, чтобы я исправился.

— Но если ты продолжаешь жить по-прежнему, значит, не веришь.

— Не надо ничего говорить, — неожиданно шепотом устало произнес Валера. — Это все произойдет без твоего участия. Ты прикасайся к этому, но не трогай клешней, а лишь обозначь. Даже я — кусок говна, а ты тем более. Мне сейчас ничего не надо в жизни, кроме как надо пойти назад по ступенькам прошедшего и потихоньку попросить у Господа прощение за все неправедно сделанное.

— А для чего ты будешь просить прощение?

— Чтобы утвердиться в том, что я на правильной дороге.

— Но если ты на правильной дороге, зачем же просить прощение?

— Мне кажется, что я грешен. Я молюсь каждое утро “Господи помилуй, господи помилуй” и молитву читаю “Отче наш”.

— Значит, ты прощаешь своих должников?

— Стараюсь. Я человек верующий, мне нельзя грешить. Если согрешу, то сразу получу по голове. Раньше я считал, что Бог, вернее, Иисус Христос, не наказывает, а просто перестанет избавлять от дьявольских искушений. А теперь понял — наказание в том, что Господь перестает помогать. Такова моя теория! Но может и наказать, как шаловливого ребенка. Господь и так может. Когда у меня была безвыходная ситуация и петля маячила перед глазами, жена, она у меня тоже верующая, сказала, чтобы я сходил к Ксении Блаженной. Церковь и могила Ксении находится рядом с моим домом. Я пошел и ходил все вокруг церкви. А бабушки, которые там сидят, говорят: “сынок, ты ходишь неправильно, против часовой стрелки”. Я биографию Ксении выучил и, может быть, через нее к вере пришел. Ксения меня спасла! А сейчас я, типа, конкретный нарушитель. Только полностью верую, что Иисус Христос сын божий.

Валера уже сильно захмелел, однако Дмитрий не потерял интерес к собеседнику. Ему стало жалко преждевременно состарившегося сверстника.

— Ты аккуратнее со мной разговаривай, — жалостливо произнес Валера, — у меня же все в душе изранено. И в голове тоже. Мои мозги беречь надо. Я алкоголик. Это болезнь! Больной я! Просто у меня не та стадия. Если бы я был трезвым, я бы тебе слова не сказал в ответ на твой бред. А по пьянке могу сказать то, что трезвым никогда не скажу. Мессия был спаситель. Иисус было его имя, а Христом он стал, когда его воздвигли на крест.

— Лучше верить в Иисуса человека.

— Ты не имеешь права на эти темы рассуждать! До тебя жили множество мудрых людей-праведников, которые были гораздо умнее тебя.

— Почему ты в этом уверен?

— Потому что я умнее тебя, — нервно произнес Валера. — Слушай, кто тебе вообще разрешил копаться в этом? Написано, и не надо думать. Я давно уже понял, к чему ты ведешь, а ты все пеной кипишь, все хочешь узнать у меня истину. Фантазировать по поводу небес не собираюсь, но хочу быть бессмертным, хочу. Вот мать моя умереть боится. Я ее спрашиваю: “Мама, почему ты так расстраиваешься, что мало жить осталось?” А она отвечает, что хочет увидеть, как внучка ножками пойдет, правнучку, правнука хочет увидеть. Я ей говорю: “А если они станут бандитами, ты это тоже хочешь увидеть?” Вот так я разговариваю со своей мамой. А если тебя волнует проблема смерти, то иди в церковь. К смерти ты готов. Но я знаю на сто процентов, что ты из этого дерьма не выпутаешься.

— Хватит, — обратился Рафик к своему приятелю, — пошли спать.

И взявшись под руки, чтобы не упасть, гости, пошатываясь, вышли из палаты.

Дмитрию всегда было жалко пьяниц. Иногда он помогал дойти до дома тем, кто был не в состоянии стоять на ногах или лежал в беспамятстве на панели. Дима даже испытывал к таким людям нечто вроде сочувствия. Ему казалось, что этих несчастных, отчаявшихся найти свой путь в жизни, никто не стремится понять, и они безжалостно брошены в своем одиночестве.

— Здравствуй, сыночек.

Дима оглянулся и увидел входящую в палату плачущую мать. Он давно ее ждал, и потому, наверно, приход матери оказался неожиданным.

— Присаживайся, — сказал Дмитрий и указал на стул, стоящий возле кровати.

— Как же так, сыночек, — спросила мать, вытирая слезы, — как же случилось такое несчастье?

— Не плачь, все опасное позади, — успокаивающе произнес Дмитрий, — Могло быть и хуже. Радоваться нужно, что живой.

Но мать продолжала плакать, утирая слезы носовым платком.

— Я всегда была спокойна за тебя, зная твою осторожность, и никогда не переживала, когда ты уезжал из дома.

Она стала доставать из сумки и выкладывать на стол пакеты и банки.

— Я вот тебе гостинцев привезла.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарил Дмитрий, — но зачем так много?

— Кушай, поправляйся, — заботливо сказала мать.

— Ну, а какие у вас новости, как дома?

— У нас все хорошо. Дом в порядке, все на месте, вот только рюкзак с картошкой украли, пока мы поднимались по лестнице. Так обидно за людей, что хоть плачь. Мы уж ходили по квартирам, расспрашивали, но никто не признается. Жалко картошку, ведь сама выращивала. А как тяжело было везти в поезде за тысячу километров. И вот в своем же доме украли. Так обидно, так обидно.

Мать опять всплакнула, и Диме показалось, что картошку ей жаль не меньше, чем его. Но это не особенно поразило Дмитрия, поскольку он знал, что мать не испытывает любви к нему.

— Не расстраивайся ты так, — стал успокаивать Дмитрий. — В конце концов, не хлебом единым жив человек.

— Так-то оно так, только и хлебом тоже. Кушать-то всем хочется, да по несколько раз в день. Сам, небось, знаешь. А как трудно было тащить эту картошку... Ведь сорок килограмм везли за тысячу километров!

— Как сестра поживает? — спросил Дмитрий, надеясь отвлечь мать от грустных мыслей.

Но от этого вопроса мать только еще раз всплакнула.

— Глаза бы мои ее не видели. Ушла от своего мужа к подружке, а там связалась с бандитами. Они ее кормят, пьянки постоянные в присутствии детей. Один бандит жениться на ней вздумал, а сам на десять лет моложе. Клянется в любви, а на деле хочет прописаться и квартиру получить. Охмурит ее, а когда не нужна будет, выбросит за ненадобностью. По виду он, может, и ничего, но ведь сам черт не разберет, что у них, у черных, на уме. Страшно делается, глядя на них, — ведь они нам чужие.

Мать опять вытащила платок и вытерла слезы.

— А ты все философствуешь, — вздохнув, проговорила она. — Только какой прок от твоих философий?

Дмитрий промолчал. Он уже неоднократно слышал эти упреки, часто возражал, но в какой-то момент осознал: их взгляды с матерью настолько различны, что они вряд ли когда-нибудь поймут друг друга; и хотя, казалось бы, они являлись самими близкими родственниками, но всегда были и, по всей видимости, останутся чужими людьми.

— Ну, а как ты? — спросил Дима, стараясь успокоить мать. — Как отдохнула в деревне с новым мужем?

— Уехала я. Не выдержала его скопидомства.

— Как же так? — изумился Дмитрий. — Зачем же тогда выходила замуж?

— Вначале я Александра Васильевича уважала. А когда он стал мелочиться и деньги считать, у меня к нему все уважение пропало.

— Значит, выходила не по любви?

— В моем возрасте выходят замуж по убеждению. Одной все равно хуже, вот и вышла за него из-за его большой пенсии.

— За второго мужа ради квартиры, за третьего ради его большой пенсии...

— Он скупой.

— Просто он понимает, что твоя цель как можно быстрее выкачать из него все накопления, а когда деньги кончатся, ты его бросишь. Вот он и хочет растянуть свои сбережения, чтобы ты как можно дольше была рядом с ним.

— Скупой всегда найдет, чем отговориться. Такую философию разведет, чтобы сэкономить побольше и оправдать свое скопидомство, что тошно становиться. Ненавижу я его за гобсечество.

— Каждый человек оправдывает свои действия. Но ведь, насколько я знаю, Александр Васильевич делал тебе много подарков.

— А уж сколько нервов из-за этого потратила. Я считаю: сделал человек хорошее дело, и должен забыть об этом, а не стараться получить компенсацию.

— Если любишь человека, то будешь прощать его недостатки.

— Глупости это. Если он не дает денег, а ты должна продолжать его любить несмотря ни на что? Нет, это херня.

— Разве любят за деньги?

— И за это тоже. Бывает, человек страшный, но он обеспечивает семью, и жена, если она не стебанутая, будет его любить. Мужчина это добытчик. Его главная обязанность — приносить домой деньги. И если он этого не делает, то зачем тогда нужен такой муж? А женщина по дому хозяйничает, деньгами распоряжается.

— Каждый человек живет в соответствии со своими принципами, и не надо пытаться людей переделать. Вы, женщины, хотите, чтобы муж и красив был, и богат, и любил вас до беспамятства. А такое бывает только в сказках.

— Об этом все женщины мечтают. Это естественно. Любить ни за что нельзя.

— Если любят, то прежде всего самого человека, а не то, что у него есть.

— Полюби-ка теперешнего козла и хоти только его, так он и будет только сам присутствовать и говорить “я тебе себя подарю”, и все.

— Но ведь с любимым рай в шалаше.

— Нынче эта пословица не в ходу.

— Тогда выбирай, что тебе милее: любовник в шалаше или нелюбимый муж во дворце.

— А я хочу и с любимым, и во дворце.

— Но чего больше? Любовь же не приложение к достатку. Что для тебя важнее?

— Главное это любовь. Но я хочу и деньги, и любовь. Я хочу, чтобы меня любили, а любить меня будут, если буду хорошо выглядеть. И это первый, самый главный фактор. Все женщины любят красиво одеваться. Каждая женщина хочет нравиться, чтобы восхищались ее красотой. Такова природа женщин — привлекать к себе мужчин.

— Значит, одежда для женщины способ добиться любви?

— Если муж любит, то он старается, чтобы жена хорошо одевалась и нравилась не только ему, но и другим.

— Значит, свою внешнюю привлекательность женщина использует лишь для того, чтобы заполучить понравившегося ей мужчину?

— Точно.

— Но не потому ли в красивых влюбляются, а женятся на других, что одной красоты маловато для совместной жизни?

— Женщине просто приятно, когда при любимом муже ее желают и другие мужчины. Но это не означает, что она бросается на всех. Женщина хочет всем нравиться, но любить одного. Любовь нужна всем. На любви все держится.

— А не потому ли женщина любит одеваться, что от этого ее самопредставление улучшается, и она чувствует себя более уверенно, — знает, муж будет любить ее, что бы она ни выделывала, и даже если разведется, то, будучи привлекательной, в любом случае не останется одна?

— Именно так.

— Но ведь это борьба за власть!

— Да, ну и что такого? Это единственное, в чем женщина сохранила власть над мужчиной.

— Но зачем?

— Семья на женщине держится.

— Получается, что, мечтая красиво одеваться, жена не хочет потерять мужа, однако, требуя денег, фактически убивает любовь своего супруга. Тогда надо выбирать: либо деньги, либо любовь.

— И то и другое.

— Но ведь для того, чтобы иметь больше денег, нужно больше работать, а значит меньше уделять времени любимому человеку. То есть зарабатывая деньги, остается меньше времени для любви. Что же важнее?

— Все главное. И то и другое.

— Человек живет с другим человеком или потому что любит, или потому что хочет иметь от него что-либо. Если ты не получаешь любви, то ее отсутствие хочешь компенсировать деньгами. Но если живешь с человеком ради выгоды, то хочешь получать, а не отдавать. Однако счастье состоит в том, чтобы отдавать, жертвовать собою.

— Чего же тогда от тебя жена ушла?

— Возможно, она хотела большего. Хотя... наверно, потому что не любила. Никто никого любить не должен. Но я благодарен ей за все, что она сделала. Ведь иначе бы я ничего не понял. Все ко благу. Мы часто негодуем, оттого что не понимаем: нет ничего плохого, все лишь наши меняющиеся оценки.

— Но если твоя жена тебя не любила, зачем же ты на ней женился?

— Потому что любил ее я. Для меня это было важнее, поскольку счастье не когда любят тебя, а когда любишь сам.

— Хорошо, когда и то и другое.

— Однако бывает такое очень редко; лишь когда оба любят без оглядки на взаимность.

— Я всегда говорила: тебе нужно жить одному, такой уж ты человек.

— Наверно, ты права, — согласился Дмитрий.

Он не испытывал любви к своей маме и не чувствовал, что она любит его. Наблюдая жизнь матери с отцом, а потом со вторым и третьим мужем, Дмитрий пришел к выводу, что все конфликты, периодически возникавшие между его родителями, были вовсе не из-за денег, а являлись результатом отсутствия в их отношениях любви. Дети не принесли того счастья, о котором мечтала мать, когда вынашивала их. Наверно, она уже смирилась с отсутствием любви в своей жизни, и потому пыталась получить как можно больше удовольствий, используя деньги своих мужей; хотя вряд ли нашла то, что искала.

— А кого ты вообще в своей жизни любила? — решился спросить Дмитрий.

— Какое твое дело? Многих я любила, многих позабыла, одного забыть я не могу, — шутливо пропела мать. — Любят всегда за что-то.

— А мужей своих ты за что любила?

— Об этом можно говорить часами, и даже целый день, рассматривая вопрос со всех сторон. Только все это без толку. Если с тобой начать философствовать, то это конец.

Дмитрий впервые заговорил с матерью о любви, но, наткнувшись на глухую стену непонимания, осознал: для матери эта тема болезненная, а потому не стоит пытаться вызвать ее на откровенность.

— Но если жена не любит мужа, зачем тогда живет с ним?

— Потому что жить негде, и пойти некуда. Плывет по течению, и терпит.

— Вот и ты потерпи.

— Молодая терпит ради будущего, а я ради чего буду терпеть этого крокодила, когда у меня огрызок жизни остался? Я всю жизнь пожертвовала на вас, терпеливо снося выходки твоего отца. Хотела уйти от него, когда ты был маленький, только некуда было. Когда выходила замуж, он имел одни дырявые штаны. Но я его любила. Десять лет любила и даже со страхом думала о том, как я буду с ним жить, когда перестану любить. А потом один день люблю, второй день не люблю, на третий день опять люблю. Разве это можно объяснить? Отец твой был все-таки родной. А Александр Васильевич чужой человек. Чужой не может любить по-настоящему. Я и тебя люблю, потому что ты мой ребенок. Хотя в то же время могу и ненавидеть.

Последние слова удивили Дмитрия. Он не считал себя любящим сыном, хотя и стремился любить свою мать. Мало кто это понимал. Мать, как и многие другие, считала сына ненормальным, поступки его странными, а все разговоры бесполезным чесанием языком.

Обращаясь к Борису, мать сказала:

— Сын мой — загадка. Когда он у меня родился, то сразу же был не как все. Вот дочка родилась и, как другие дети, кричала. А этот, черт, даже не плакал. Только лежал и пыхтел, пыхтел. Уже, наверно, тогда думал о чем-то. Я забеспокоилась, заподозрила, что он нездоров, раз не плачет. Но врач сказал, что все нормально. Такой уж уродился. Бывало, к груди его поднесу, смотрю на него нежно, пою ему песни, а он смотрит на меня холодными глазами — совершенно никакой нежности. Такими голубыми холодными глазами. Он вообще человек бесчувственный. Только рассуждает.

— Почему же бесчувственный? — улыбнулся Дмитрий.

— Не знаю, таким уж уродился. Я уже в роддоме обратила внимания на твои холодные равнодушные глаза.

— Может, я не твой ребенок?

— Может быть.

— Может, меня подменили?

— Нет, — спохватилась мать, — конечно, мой. Ты один родился в тот день и лежал рядом со мной. Никого больше не было. Но уже тогда был какой-то чужой.

— Значит, ты меня не любишь?

— Почему не люблю? Люблю. Ведь ты мой сын. Но иногда что-то заставляет усомниться в твоей любви и вынуждает отречься от тебя.

— Что же это может быть?

— А то, что ты предсказываешь все негативное. Ставишь свои эксперименты. Сколько я тебе говорила — не возвышайся над нами!

После этих слов лицо матери посуровело.

— Да не ставлю я никаких экспериментов, — поспешил улыбнуться Дмитрий. — Почему ты мне не веришь? Разве я своими предостережениями кого-то обидел?

— Ах, оставь ради бога, надоел, — с раздражением сказала мать. — И как я могла такого родить? Точно, ребенка мне подменили. Отец был простой, сестра как все люди, а этот ни в мать ни в отца — просто ненормальный!

Дмитрий не стал возражать. Мать почти всегда его осуждала, так что Дмитрий уже привык и смирился с этим, — между родными людьми никогда не было взаимопонимания.

— Все заботишься о других, а лучше бы о себе позаботился. Никогда меня не слушал, а ведь я всегда дело говорила. Все твои разглагольствования о справедливости ничего не стоят, потому что люди говорят одно, а делают другое. Так всегда было и будет. Такова уж человеческая природа! Все равно высокие идеи находят свое завершение в семейном комфорте.

“А ведь мать права, — подумал Дмитрий. — Это ее правда, которая выстрадана всей жизнью. С этим невозможно спорить, потому что каждый видит истину с точки зрения своего жизненного опыта. Поэтому и дискутировать бессмысленно. Вряд ли кто-то сможет увидеть истину сразу одновременно со всех сторон, стоя при этом на одном месте”.

— Да, вот еще, — сказал мать, словно вспомнила что-то. — Недавно повстречались мне молодые ребята. Пригласили на проповедь в школу, что рядом с нашим домом. Оказалось, что там расположилась миссионерская церковь. Я сходила, и мне вначале даже понравилось, если бы после замечательных песнопений и причастия не стали говорить о необходимости отдавать десятину. У меня сразу все настроение испортилось. Людишки есть людишки. Стоит только начать говорить о деньгах, тут же скрытый интерес обнаруживается. И ведь не только десятую часть заработка, но и то, что не съел во время поста, тоже деньгами отдавай. А мне за квартиру платить нечем. Вот и выбирай, что дороже: церковь или кров. После я подумала, что своя вера все-таки лучше. В православной церкви чувствуешь себя как дома. Правда, и в нашем храме батюшка не ангел, часто выпивши бывает. Как увижу его с похмелья, сколько себя ни убеждаю, а поцеловать ручку ему не могу. Иногда, когда молитву читает, то строчки писания пропускает, чтобы побыстрее, значит, службу закончить. И на языке говорит старинном, чтобы вопросов никто не задавал, потому как, наверно, сам ответов не знает; а может, чтобы обманывать было легче. Опять же непонятно, почему за крещение плати, за поминание плати. А куда деньги деваются, неизвестно. И в самом храме устроили торговлю свечами да иконами, словно места другого не нашли. Начала я петь в церковном хоре, только не по мне это, потому как там все друг дружку подсиживают, чтобы, значит, побольше денег заработать. Трудно даже поверить, что в божьем храме такая борьба может твориться. Пришлось идти петь на улицу, чтобы хоть как-то себя прокормить. Но и там своя конкуренция — все ведь жить хотят! Так что когда заработаю, обхожу коллег по несчастью и подаю им. Нищие должны помогать друг другу. Недавно беспризорные мальчишки стояли возле моей кошелки и все смотрели, как мне деньги кладут. Ну я, конечно, дала им на мороженое. Так они мне потом принесли каждый по яблоку. А вообще-то, все люди сволочи!

Дата добавления: 2015-05-09