Хосе ортега-и-гассет. В одном недавнем докладе

I

ВЫБОР В ЛЮБВИ

(В ПОИСКАХ СКРЫТЫХ ИСТОКОВ)

В одном недавнем докладе

мне довелось высказать среди прочих две идеи,
вторая из которых непосредственно вытекает из
первой. Первая сводится к следующему: характер

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

нашей индивидуальности определяется не предста-
влениями и жизненным опытом, не нашим темпе-
раментом, а чем-то куда более зыбким, воздушным
и изначальным. Прежде всего, в нас от природы
заложена система пристрастий и антипатий. Основа
ее для всех едина, и все же у каждого она — своя,
готовая в любую минуту вооружить нас для выпадов
pro и contra,— некая батарея симпатий и неприязни.
Сердце, специально предназначенное для выработки
пристрастий и антипатий,— опора нашей личности.
Еще не зная, что нас окружает, мы уже бросаемся
благодаря ему из стороны в сторону, от одних
ценностей к другим. Этим объясняется наша зоркость
по отношению к вещам, в которых воплощены близкие
нашему сердцу ценности, и слепота по отношению
к тем, в которых нашли отражение столь же или
даже более высокие ценности, однако не затраги-
вающие наших чувств.

Эту идею, аргументирование поддерживаемую ны-
не всеми философами, я могу дополнить другой, до
сих пор, как мне представляется, никем не выдвинутой.
' Очевидно, что при нашем тесном существовании
с ближним ни к чему мы так не стремимся, как к тому,
чтобы вникнуть в мир его ценностей, систему его
пристрастий, а следовательно, выявить основу его лич-
ности, фундамент его характера. Точно так же историк,
пытающийся понять эпоху, должен прежде всего уяс-
нить себе шкалу ценностей людей того времени. С дру-
гой стороны, события и речи той поры, которые до нас
донесли документы, будут пустым звуком, загадкой
и шарадой, равно как поступки и слова нашего ближ-
него, пока мы не увидим за ними в сокровенной глуби-
не те ценности, выражением которых они служат. Эти
глубины сердца и впрямь сокровенны, причем в нема-
лой степени и для нас самих, коль скоро мы несем их
в себе, а, точнее, они несут и ведут нас по жизни.
Заглянуть в темные подвалы личности непросто, как
непросто видеть клочок земли, на который ступает
наша нога. Точно так же и зрачку самому себя не
увидеть. Между тем немало жизненных сил мы тратим
на разыгрывание вполне благонамеренной комедии
одного актера. Мы придумываем себе черты харак-
тера, причем придумываем на полном серьезе, не для

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

того, чтобы кого-то ввести в заблуждение, а для того,
чтобы замаскироваться от самих себя. Актерствуя пе-
ред собой, мы говорим и действуем под влиянием
ничтожных побуждений, исходящих из социальных
условий или нашего собственного волеизъявления
и в мгновение ока подменяющих собой наше истинное
бытие. Если читатель возьмет на себя труд проверить,
он с удивлением — а может, и ужасом — обнаружит,
что многие из тех представлений и чувств, которые он
привык считать «своими», на самом деле — ничьи, ибо
не зародились в его душе, а были привнесены в нее
извне, как дорожная пыль оседает на путнике.

Итак, отнюдь не поступки и слова ближнего откро-
ют нам тайники его души. Мы без труда манипулиру-
ем своими поступками и словами. Злодей, который
чередой преступлений предрешил свою участь, спосо-
бен вдруг совершить благородный поступок, не пере-
став при этом быть злодеем. Внимание стоит обра-
щать не столько на поступки и слова, сколько на то,
что кажется менее важным,— на жесты и мимику. В си-
лу их непреднамеренности они, как правило, в точ-
ности отражают истинную суть наших побуждений *.

Тем не менее в некоторых ситуациях, мгновениях
жизни человек, не осознавая этого, раскрывает многое
из своей сокровенной сути, своего подлинного бытия.
И одна из них — любовь. В выборе любимой обнару-
живает самую суть своей личности мужчина, в выборе
любимого — женщина. Предпочтенный нами челове-
ческий тип очерчивает контуры нашего собственного
сердца. Любовь — это порыв, идущий из глубин нашей
личности и выносящий из душевной пучины на поверх-
ность жизни водоросли и ракушки. Хороший натура-
лист, изучая их, способен реконструировать морское
дно, с которого они подняты.

Мне могут возразить, сославшись на опыт, кото-
рый будто бы показывает, что сплошь и рядом жен-
щина благородных устремлений удостаивает своим
вниманием пошлого и неотесанного мужчину. Думаю,
что те, кто в этом уверен, являются жертвами оп-
тического обмана: они рассуждают о далеком от них

* На причинах этой способности жестов, мимики, почерка, манеры
одеваться, делать тайное явным я останавливаюсь в эссе «О вселенском
феномене выразительности» («El Espectador», t. 7).

предмете, в то время как любовь — это тончайшая
шелковая ткань, оценить достоинства которой можно
только вблизи. Очень часто оказываемое внимание —
чистейшая иллюзия. У истинной и ложной любви по-
вадки — если смотреть издалека — весьма схожи. Од-
нако допустим все же, что это действительное про-
явление внимания,— что в этом случае нам следует
предположить? Одно из двух: либо мужчина не столь
уж ничтожен, либо женщина, на самом деле не столь
высоких, как нам казалось, достоинств.

Эти соображения я высказывал неоднократно в раз-
говорах или в университетских лекциях (в связи с раз-
мышлениями о природе «характера») и каждый раз
убеждался, что они непременно как первую реакцию
вызывают протест и противодействие. Поскольку сама
по себе эта идея не содержит раздражающих и навязчи-
вых элементов — казалось бы, что обидного для нас
в том, что наши любовные истории представляют
собой проявления нашей исконной сути? — столь без-
отчетное противодействие служит подтверждением ее
верности. Человек чувствует себя беспомощным, за-
хваченным врасплох через брешь, оставленную им без
внимания. Нас неизменно раздражают попытки судить
о нас по тем свойствам нашей личности, которые мы не
утаиваем от окружающих. Нас возмущает, что нас не
предупредили. Нам хотелось бы, чтобы нас оценивали,
уведомив об этом заблаговременно и на основании
нами отобранных качеств, приведенных в порядок как
перед объективом фотоаппарата (боязнь «фотоэкспро-
мтов»). Между тем вполне естественно, что изучающий
человеческое сердце стремится подкрасться к ближне-
му незаметно, застать его врасплох, in fraganti ³⁶.

Если бы мог человек полностью подменять спон-
танность волей, нам не понадобилось бы изучать под-
сознание. Однако воля способна лишь приостановить
на время действие спонтанности. Роль своеволия
в формировании нашей личности на протяжении всей
жизни практически равна нулю. Наше «я» мирится
с малой толикой подтасовки, осуществляемой нашей
волей; впрочем, скорее следует говорить не о подтасов-
ке, а об обогащении и совершенствовании нашей при-
роды, о том, что не без воздействия духа — ума и во-
ли — первозданная глина нашей индивидуальности

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

приобретает новую форму. Надо воздать должное
вмешательству чудодейственных сил нашего духа. Но
при этом желательно не поддаваться иллюзиям и не
думать, что оно может иметь сколько-нибудь реша-
ющее значение. Если бы его масштабы были иными,
речь могла бы идти о подлинной подмене. Человек,
вся жизнь которого идет вразрез с его естественными
устремлениями, по природе своей предрасположен ко
лжи. Я встречал вполне искренних лицемеров и при-
творщиков.

Чем глубже современная психология познавала за-
коны человеческого бытия, тем очевиднее становилось,
что функция воли и вообще духа не созидающая, а все-
го лишь корректирующая. Воля не порождает, а, на-
против, подавляет тот или иной спонтанный импульс,
пробивающийся из подсознания. Стало быть, осущест-
вляемое ею вмешательство — негативного свойства.
Если же подчас оно производит противоположное впе-
чатление, то причина тому следующая: как правило,
в переплетении наших влечений, симпатий и желаний
одно из них оказывается тормозом для других. Воля,
устраняя это препятствие, позволяет влечениям, изба-
вившись от пут, раскрываться свободно и полностью.
Итак, наше «хочу», судя по всему,— действенная сила,
хотя его возможности сводятся к тому, чтобы подни-
мать затворы шлюзов, сдерживающих естественный
порыв.

Величайшим заблуждением, от Ренессанса и до на-
ших дней, было думать — подобно, например, Декар-
ту,— что наша жизнь регулируется сознанием, всего
лить одной из граней нашего «я», подвластной нашей
воле. Утверждение, что человек — разумное и свободное
существо, по меньшей мере спорно. У нас и в самом деле
есть разум и свобода, однако они представляют собой
лишь тонкую оболочку нашего бытия, которое само по
себе не разумно и не свободно. Даже идеи мы получаем
уже готовыми и сложившимися в темных, бездонных
глубинах подсознания. Сходным образом и желания
ведут себя на подмостках нашего внутреннего мира как
актеры, которые появляются из-за таинственных, зага-
дочных кулис уже загримированными и исполняющими
свои роли. И поэтому столь же ошибочным было бы
утверждать, что человек живет сознанием, рассудком,

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

как и полагать, что театр — это пьеса, разыгрываемая
на освещенной сцене. Дело в том, что, минимально
управляя собой усилием воли, мы живем в целом
иррационально и бытие наше, проявляясь в сознании,
берет начало в скрытых глубинах нашего «я». Поэтому
психолог должен уподобиться водолазу и уходить
вглубь от поверхности, а точнее, подмостков, на
которых разыгрываются слова, поступки и помыслы
ближнего. То, что представляет интерес, скрыто за
всем этим. Зрителю достаточно смотреть на Гамлета,
который проходит, сгибаясь под бременем своей нев-
растении, по воображаемому саду. Психолог поджида-
ет его в глубине сцены, в полумраке занавесей и деко-
раций, чтобы узнать, кто же этот актер, который
играет Гамлета.

Вполне естественно, что он ищет люки и щели,
чтобы проникнуть вглубь личности. Один из этих
люков — любовь. Напрасно женщина, претендующая
на утонченность, пытается нас обмануть. Мы знаем,
что она любила имярек. Имярек глуп, бестактен, оза-
бочен только своим галстуком и сиянием своего
«Роллс-Ройса».

Дата добавления: 2015-05-09