Норма в словообразовании

Сочетаемость слов

Каждое знаменательное слово обладает способностью соеди­няться, сочетаться не с любым другим словом, а лишь с некото­рыми, образуя синтаксические структуры — словосочетания. Мож­но сказать высокий, заслуженный авторитет, но нельзя — «почет­ный авторитет», «дорогой авторитет». Говорят занимать высокое положение, но не «играть положение», зато можно играть роль. Согласие можно дать или получить, можно изъявить согласие, но нельзя «бросить» или «забыть согласие».

Словосочетания могут быть построены по способу согласова­ния (темный лес), управления (пошел в театр) или примыкания (повернул направо, громко закричал). Эти три способа связи — грам­матические.

Но сама сочетаемость традиционна и усваивается на основе речевой деятельности — аудирования, говорения, чтения и пись­ма. Поэтому в родном языке ошибки в сочетаемости сравнительно редки, но иностранцу русскую сочетаемость усвоить трудно.

Сочетаемость слов в виде отдельных примеров дается в толко­вых словарях, но валентность каждого слова может исчисляться десятками случаев, вся эта система в обычные словари не вмеща­ется. Сравнительно недавно появились словари сочетаемости (на­пример, под ред. П. Н. Денисова, В. В. Морковкина), они исполь­зуются в учебных целях.

Изучаются также наиболее типичные ошибки, например на предложное и беспредложное управление: избежать — чего? на­казания, выговора, замечания, беды, неприятности, какой-либо уча­сти, отправления куда-либо, болезни, смерти. Соблюдение сочетае­мости слов — важный элемент культуры речи.

В речи используются готовые слова, просуществовавшие, воз­можно, сотни лет. Казалось бы, рядовому носителю языка созда­вать новые слова не следовало бы, и нормы словообразования ему не нужны.

Но это не совсем верно по следующим причинам: во-первых, новые слова все же создаются, они рождаются в стихии речи (в Узусе), и важно, чтобы они соответствовали моделям, традици­онным для данного языка: вертолетчик, спутниковый; во-вторых, индивид все же имеет право на «окказиональные», разовые сло-^ва, не предназначенные для регулярного использования, и эти продукты словотворчества не должны быть уродцами; в-третьих,

для понимания не только новых, но и старых слов, ранее не встре­чавшихся слушающему, надо, чтобы последний узнавал их струк­турные модели.

Наконец, новые слова ведь могут создаваться не только мор­фемным способом, но и лексико-синтаксическим (новые значе­ния старых слов), морфолого-семантическим (переход слова в другую часть речи: причастий — в прилагательные, прилагатель­ных — в имена существительные, существительных с предлогом — в наречия и пр.) и способом аббревиации.

Последний способ трудно поддается контролю: огромное ко­личество аббревиатур, т. е. сокращений типа, например, ОНИ — «окружная налоговая инспекция». Они затрудняют общение, так как чиновник, работающий в ОНИ и создавший этот продукт, искренне убежден, что это слово всем понятно, любой человек поймет эту абракадабру.

Злоупотребление аббревиатурами — дурной тон, крайность де­лового стиля речи. Ибо любой способ образования новых слов и значений должен быть регламентирован, тем более что процессы эти активны и подчас дают тонкие семантические различия. При­водим пример переходного случая:

Мальчик, одетый по-зимнему причастие

Одетые и неодетые мальчики

толпились у входа прилагательные

Пропускали только одетых,

неодетые толпились у дверей существительные

Представляет интерес детское словотворчество:

по модели: не по модели:

Он «обманитель», «обманутель» Он «врук»

«Уступливый»

Соколишка («плохонький сокол») «соколюк»

Словотворчество весьма распространено в шутливой, юмори­стической речи как среди взрослых, так и у детей.

33. Грамматическая норма

Грамматика наиболее полно отражает систему парадигм и пра­вил функционирования языка, поэтому любые нарушения грам­матического строя в речи воспринимаются как грубейшее нару­шение ее культуры, литературной нормы. Простейшие ее требова­ния касаются точного соблюдения систем склонения имен, спря­жения глаголов, построения словосочетаний, всего огромного раз­нообразия предложений — простых, сложных, осложненных, а также образования причастий и деепричастий, степеней сравне­ния прилагательных и пр. Это формальная сторона.

Как ни важна форма, но функциональный аспект и сложнее, и теснее связан с семантикой, выражением мысли. Культура речи состоит в неразрывном единстве этих двух подходов в грамматике.

В лингвистических исследованиях грамматике всегда уделялось первостепенное внимание: ее логико-смысловому фактору, фор­мальному подходу, структуральному, коммуникативно-функцио­нальному, семантическому. Естественно, что с позиций ритори­ки и теории речи наиболее весом предпоследний, функциональ­ный, и культура речи, ее уровень определяются по результатам коммуникативных актов, познавательной деятельности, выраже­ния мысли, ее богатству, гибкости, разнообразию.

Грамматические механизмы усваиваются ребенком практичес­ки в возрасте от полутора до пяти лет: все, что в грамматике, морфемном составе слов закономерно, парадигматично, усваива­ется в практике аудирования и говорения, на основе аналогий форм и значений; все эти грамматические закономерности обыч­но не вызывают трудностей у детей. Но отклонения от закономер­ности, непродуктивные формы, исключения из правил — все то, что выходит за рамки системности, дается детям, да и взрослым, с большим трудом. И трагедия в том, что все эти нерегулярные явления утверждены нормой, они уже стали традиционными, нор­мативными как факты литературного языка. Все они должны быть заучены.

Приведем пример: продуктивный 1-й класс глагола имеет осно­вы: инфинитив на -а(ть) — бегать, настоящее время на -a\j] — бегают (-\J]ym), непродуктивный класс: пахать — пашут, но гово­рящий имеет тенденцию строить личную форму по модели 1-го продуктивного класса, т. е. «пахают», плакать — такают и тому подобные формы нарушают норму: это ошибка не такая уж редкая.

Школа затрачивает немало сил и времени на усвоение подоб­ных нерегулярных явлений. Перечень таких «правильных непра­вильностей» очень велик, назовем некоторые из них — именно те, которые дают частые ошибки:

а) двоякие формы, например, множественного числа имен су­
ществительных: килограмм баклажан и килограмм баклажанов; крат­
кая форма предпочтительнее;

б) колебания в роде имен существительных: бакенбард или ба­
кенбарда;

в) колебания в суффиксах образований женского рода: дояр —
°°ярка (здесь все ясно), но овчар —?; костюмер — костюмерша, но
преподаватель — не «преподавательша», а преподавательница;

^г) трудности в склонении фамилий или топонимов: Жюля Вер-
^На или Жюль-Верна? из Бордо, из Оша (?);

Д) большие сложности с образованием падежных форм состав­ных имен числительных типа 578: в текстах формы косвенных па-Аеяй как правило, не употребляются, что в устной речи приво-

дит к массовым ошибкам (нужно: к пятистам семидесяти пятьюстами семьюдесятью восемью). В «Практической стил ке» Д. Э. Розенталя зафиксировано более 600 грамматичаски туаций и соответствующих им правил, рекомендаций к выб

В синтаксисе простого и сложного предложений основные ности у говорящего и пишущего связаны с цепями подчинит ^Д~ ных связей в предложениях. Так, размер предложения в р_ец_и ^Ль~ ловека со средним образованием колеблется от 10 слов д₀ 2п^ отдельные предложения достигают 35 слов и более, но «упрелот^Э ющий синтез» (термин Н. И. Жинкина) равен в оперативной ^Э чевой памяти 5—9 знаменательным словам. Иными словами н только говорящий, но и пишущий, начав предложение, ещё J может знать, как он его закончит. Предполагается, что говорящий и пишущий, начав предложение, уже имеют общую схему (сетку матрицу) высказывания, но выбор слов и тем более связи между словами еще не намечены. Такой механизм синтаксического офор­мления речевого потока требует высокого уровня автоматизма и опережения, но если его недостает, то неизбежны грубейшие ошибки, нарушения правил синтаксиса и страдает общий рису­нок речи: пропуски, повторы, поправки, неоправданные паузы, а иногда и возврат к началу текста ради новой попытки.

Трудности синтаксической нормы, приводящие к ошибкам:

а) словосочетания с глагольным управлением, предложным и беспредложным. Так, в сочетании купил книгу глагол купил требу­ет, чтобы существительное книга было употреблено в винитель­ном падеже; купил в магазине — в предложном падеже.

Примеры ошибок:

неправильно «бояться простуду», «грозу»

правильно

«касаться к проводам» «описывать о чем-то» «объяснять о чем-то»;

бояться простуды, грозы касаться проводов, прикасаться к проводам описывать что-то, писать о чем-то объяснять что-то

б) цепи родительных падежей допускаются лишь до 4-го зве­
на, 5-е считается ошибкой, нарушением: Исследование (^4erOi
употребления (1) глаголов (2) движения (3) в документах делово
стиля (4) конца (5) XVIII века (6)...;

в) тягостное впечатление производит однообразие синтак
ческих конструкций, обычно малых по размерам, а также и^е^
придаточных предложений, последовательно подчиненных, ^с ^
ним и тем же союзом что или союзным словом который (слУ⁴
ся до 3—4 придаточных); _qc0~

г) чрезмерное влечение к обособленным конструкциям, ₍
бенно к причастным оборотам, также не кажется естествен

в бытовой речи (оттенок высокого стиля причастий от-° _{е в} хущ _в._; в какой-то мере он сохранился и теперь); ся _{еННО в} пособиях по культуре речи осуждается совре- ^ ^Нб тенденция к абстракциям, в частности к употреблению ценная _{гольных} имен существительных с суффиксами -ени[)]е, рядов о _{ость и} -ство: напряжение, плодоношение, философство- '' .нетерпеливость и т. п.; ^efl/"t пезмерное усложнение периодов, не всегда удобочитаемое

ьменном тексте, нежелательно в устной речи; ^{8 ПИ}? повторы слов, словосочетаний и типов предложений также огпя украшают речь, хотя, впрочем, повторы используются к риторические фигуры, особенно в поэтике: ритмические сегменты, рефрен, анафора и эпифора.

Таким образом, норма в морфологии и синтаксисе в значител fa­rm степени обеспечена правилами и моделями (парадигмами), в •этом отношении она выгодно отличается от лексической нормы. Нарушения нормы поддаются рубрикации:

а) нарушение правил, т. е. четко сформулированных требова­
ний;

б) неудачный выбор в многочисленных случаях неустойчивых
форм, выбор, определяемый не столько формулой «можно/нельзя»,
сколько привычкой, чрезмерным доверием своему чутью;

в) употребление форм риска — форм, которых следует избе­
гать, например дублеты: чтят — чтут, стлать — стелить; форм,
лишенных смысла, например, 1-е лицо будущего времени от гла­
гола победить, его просто не употребляют в русском языке; нако­
нец, форм, понимаемых двусмысленно: «обессмерчивают», «об­
уславливают»;

г) недочеты, связанные с бедностью, однообразием речи ин­
дивида.

34. О стилистической норме

Учение о стилях возникло в Древней Греции примерно в одно _гРемя ^с поэтикой, просодией, риторикой (Деметрий, Дионисий ^КаРнасский), выделялись стили высокий, средний и низкий. _Ко ^{ли СВя}зывались с родами и жанрами литературы — трагедией, Вэто^ДИе^' ^сатиР°й> лирикой, ораторией, научными трактатами. ^{и в} ш °^Мы^^ле стилистическая норма имела место и в эллинский, Мцр_Ов^Мски^ ^периоды, и в европейской традиции. По мере фор-обр_азо ^Ния Р^ИТ0Рики как науки и роста авторитета риторики в Рами ^^ании Укреплялась связь стилей с типами речи, текста, жан-Кацц' ^тУ^аДиями речи. В сущности, стили придворного этикета, ^ЧИвьщи^{РСКИХ док}У^ментов> °Д^{Ы или} басни обладали весьма устой-⁶ Устн₀)ц^0СО^^{енностями в лексике}> ^в синтаксисе, фразеологии, а исполнении и в интонациях, сопровождающих речь те-

лодвижениях, костюмах, знаках отличия (все это тоже знаки, подобно словам или этикетным речениям), что, несомненно, мо­жет рассматриваться как стилистическая норма, не оформленная теоретически, а лишь опирающаяся на традицию и чутье языка. Приводим пример из повести А. С. Пушкина «Дубровский»:

По учинении ж земским судом по сему прошению исследований от­крылось: что помянутый нынешний владелец спорного имения гвардии поручик Дубровский дал на месте дворянскому заседателю объяснение, что владеемое им ныне имение в означенном сельце Кистеневке... душ с землею и угодиями, досталось ему по наследству после смерти отца его, артиллерии подпоручика... — и т.д.

Предложение, начало которого приведено выше, занимает более полутора страниц. Это образец канцелярского стиля, типичного языка судопроизводства, в наши дни еще более ^уусложненного. Стиль пушкинского «Пророка» — образец возвышенной, одухо­творенной речи; «Скребницей чистил я коня...» — стиль резко сниженный.

Естественно, что исследователи мастерства писателей, поэтов в сущности моделировали их индивидуальный стиль, создавали манеру, стилистический портрет. Действительно, по стилю мож­но узнать автора: Пушкина не спутаешь с Кольцовым, Достоев­ского — со Львом Толстым, Ахматову — с Маяковским, Солже­ницына с Платоновым, И. Бродского с Есениным. Следователь­но, индивидуальный стиль — это тоже подобие нормы: норма не для всех, а для одного; норма не по принуждению — поэт не может иначе, это стиль его личности. (Любопытно, что даже па­родисты не лишены индивидуальности: ср. пародии Сергея Ва­сильева и Александра Иванова.)

Стиль — не только в языке; может быть охарактеризован стиль вокального исполнения, говорят о стиле в поведении человека, о стильной мебели, одежде и пр.

Факт индивидуального стиля неоспорим; но общество, как пра­вило, проявляет интерес лишь к стилю выдающихся личностей, действительно определяющих свою эпоху.

В XX в. в связи с возрастанием информационной функции языка (как и вообще роли информации в жизни общества) и общей тен­денции нормирования, алгоритмизации в технике, производстве произошло осознание необходимости более четкого нормирования и в стилистике. Трудность такого нормирования в том, что стилис­тика — это выбор средств языка, обладающих подчас тончай­шими оттенками значений, экспрессивно-оценочными окраска­ми, едва уловимыми степенями архаичности. И сами типологии стилей не всегда обеспечивают их бесспорное разграничение.

В первой половине XX в., когда были осознаны и определены различия языка и речи, языкознания и речеведения, нужно было

ответить на вопрос, к какой же области принадлежит стилистика: _к языку или к речи.

В середине XX в. В. В. Виноградов предложил такое разграни­чение: он выделил стилистику языка, которая изучает так называемые функциональные стили — разговорный, научно-де­ловой, официально-канцелярский, газетно-публицистический _Как наиболее стабильные, и стилистику речи, куда отнес стили жанров, стилистические особенности, определяемые ин­дивидуальными характеристиками и социальными условиями, профессиональными, территориальными соображениями.

Наконец, он выделил стилистику художественной литературы как особое стилистическое пространство с его тра­диционными элементами и поисками новых, оригинальных средств выразительности, образностью; сюда же он отнес и сти­ли литературных направлений и школ, в которых устанавлива­лись свои, подчас жесткие, правила: классицизм, романтизм, ре­ализм, символизм и пр.

Понятие языковой нормы, по В. В. Виноградову, применимо лишь к первой группе стилей: стилистически маркированные язы­ковые средства закрепляются за функциональными стилями, это и есть жесткая стилистическая норма, нарушение которой расце­нивается как ошибка.

Лексика, фразеология, грамматические формы разделяются на стилистически окрашенные, т. е. стилистически дифференциро­ванные, маркируемые особыми стилистическими пометами в тол­ковых, синонимических и других словарях, и нейтральные, при­годные для употребления в любом стиле.

В индивидуальном языковом опыте эта маркировка закрепля­ется на уровне языковой интенции; в затруднительных случаях говорящий и пишущий обращаются к словарям как к храните­лям нормы.

В современных учебных курсах стилистики (функциональной) выделяются такие главы: «Стилистически окрашенная лексика», «Стилистические ресурсы фразеологии», «Стилистические ресурсы глагола», «Стилистические средства синтаксиса» и пр. (по М. Н. Ко­жиной).

В толковых словарях стилистическая принадлежность слов фик­сируется следующими пометами: высок., офиц., обиходно-разг., книжн., прост, («просторечное»), разг., спец. (термин), устар., ^гРубо-прост., обл. («областное»), а также ирон., почтит., презрит., ^пренебр., приподн. («слово приподнятой речи»), уважит., уни-^циж. и др. (см.: Словарь синонимов / Под ред. А. П. Евгеньевой. — М., 1974).

К стилям речи предъявляются менее жесткие требования, здесь ^ОсУЩествляются поиск и выбор в относительно свободном про­странстве.

В системе стилей два полюса: на одном полюсе — строгая нор­ма, нарушение которой приравнивается к ошибке, на другом — на первом месте реализация творческого замысла и лишь на вто­ром — соображения языковой правильности.

Наибольшей свободой пользуется художественная литература,
на лучшие произведения ориентируется и сама норма. Но в то же
время писателю, даже еще не достигшему славы и высокого при­
знания, всеобщим мнением разрешается в интересах художествен­
ного замысла и норму нарушать, и новые слова создавать, и вво­
дить новые оттенки значений, и формировать свой индивидуаль­
ный стиль, но все это только в пределах художественного текста.
Если ему нужно будет составить деловой документ, или написать
статью в научный журнал, или выступить перед избирателями,
или — тем более — читать лекции в университете, то придется
подчиниться норме. V.

Приведем общую сводную схему взаимодействия стилей языка и речи:

Письменно-книжные Устно-разговорные

Официально-деловой и Литературно-разговорный

канцелярский разговорно-бытовой

Публицистический За рамками литературного языка:

Научные Говоры, диалекты

Просторечие

Жаргоны, арго

Художественная литература Подстили: учебно-научный, научно-
(беллетристический стиль) популярный, эпистолярный и пр.

Попробуем на примере официально-делового стиля дать штри­ховой «портрет», схему любого стиля. Тексты этого стиля насы­щены информацией, иногда чрезвычайно ценной и даже секрет­ной: это коммерческая документация, юридические акты, госу­дарственные законы, инструкции, уставы — вплоть до Конститу­ции, дипломатическая переписка, акты, международные догово­ры. Лексика здесь: терминология юридическая, финансовая, тех­ническая; специфические обороты речи, называемые в наши дни языковыми стандартами; синтаксис усложненный, текст четко разделен на параграфы; используются условные знаки; в некото­рых типах документов — этикетные обращения, речения, слова высокого стиля; нередко используются иностранные языки -~ документы составляются на нескольких языках, переводы долж­ны быть абсолютно идентичными. Никаких иносказаний, мета­фор, иных средств «украшения» речи быть не должно. Текст не должен допускать разных толкований, точность требуется абсо­лютная — не только в семантике языковых средств, но и в обо­значениях места действия, времени, ссылках на источники,

нах ответственных лиц. Все это создает уровень культуры, отвеча­ющий стандарту соответствующих документов.

Официально-деловой стиль применяется почти исключитель­но в письменном варианте; стандарты закладываются в компью­тер; подстели: канцелярский, законодательный, дипломатичес­кий; дробление стилей нежелательно с точки зрения языкозна­ния, но в реальной жизни имеет место. Лексика чутко отзывается на новые ситуации в официальном и деловом мире: налогопла­тельщики, декларация, эмиссия, юридическое лицо — физическое лицо, патент, стандарты и стандартизации, мировое соглашение, коммерческий банк, транши и многое другое.

Правящие круги неоднократно заявляли об идеале «правового государства», в этом отношении с точки зрения владения языком и культуры его прагматики уровень владения языком страны дол­жен существенно возрасти, а сам официально-деловой стиль, язык официальных документов — усложниться, и усложнение уже за­метно каждому, кому приходится им пользоваться, особенно в вариантах аудирования и чтения, сам же статус официально-де­лового варианта языка приближается к статусу «государственного языка» России.

Подведем некоторые итоги. Поскольку стилистика — это самый сложный, животрепещущий орган (уровень) языка, то и норма здесь наименее стабилизирована, находится в стадии становления. Однако имеется исторический опыт исключительно жесткого со­блюдения «трех штилей» в общении «с высшими, равными и низ­шими» (Н. Кошанский) (XVIII — начало XIX вв. в России).

Влияние нормы может иметь и отрицательные последствия: представим себе говорящего или пишущего, не очень твердо раз­бирающегося в тонкостях русского языка. Ясно, что в затрудни­тельных случаях он всегда будет выбирать оборот речи попроще, постандартнее, побезошибочнее.

Самая глубокая, тонкая, богатая открытиями и парадоксами область лингвистики — это стилистика.

Глава 8. СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ

35. Единое пространство смежных наук

^ Риторика всегда, с одной стороны, пересекалась с философи-^ей, логикой, поэтикой, лингвистикой, а в наше время еще и с Культурологией, семиотикой, социологией, теорией массовой ком­муникации, психолингвистикой. С другой стороны, сама ритори­ка использовалась в сфере смежных наук: так, в литературоведе-^нии поныне понятие «риторика» синонимично понятию «поэти­ка», «средства поэтического языка»; в современной журналис­тке оно синонимично «общим местам» и даже «фразерству»; в

теории эстетики мы встречаем понятие «риторика поступка» (М. М. Бахтин); особенно часто к риторике обращаются литерату­роведение, фольклористика. Время ученых-универсалов, как при­нято считать, давно миновало, но уместно вспомнить Аристоте­ля, Леонардо да Винчи, В. Гумбольдта, М. В. Ломоносова и на­шего современника, лауреата Нобелевской премии Ж. Алферо­ва — физика и блестящего оратора. Напомним и Квинтилиайа, ко­торый был не только крупнейшим теоретиком риторики, но и пе­дагогом, теоретиком поэтики, литературоведом. Риторика и ее прак­тическая сторона — искусство красноречия не только упорядочи­вают мыслительную способность человека, пробуждают искры та­ланта, но и формируют многогранность личности, универсализм в творчестве (И. Е. Репин, А. П. Бородин и многие другие).

Применение риторического учения в жизни, так же как и ли­тература, требует мастерства в создании и выборе ср е д с х.ъ вы­ражения, мастерства элокуции в самых разнообразных усло­виях — от бытового общения до ораторского выступления.

Писатель потому и называется мастером слова, что создает вы­сокие образцы, уходя в свои башни из слоновой кости; ситуация, в которой творит поэт, «не терпит суеты», ибо он творит пре­красное. Законодателем в мастерской слова всегда был поэт, ины­ми словами, риторика уступает ведущую роль литературе в этой области. Но лидирующая роль литературы и поэтики не мешала авторам риторических книг включать поэтику под видом теории словесности, стилистических упражнений, элоквенции, фигур, тропов. С другой стороны, в литературоведении также дается тер­мин риторические фигуры, в число которых включаются антитеза, вопросы и восклицания, градация, ирония, гипербола, уподоб­ление, сравнения различных типов, периоды, разные виды по­второв, обращения к читателю и слушателю, переименования — метонимии, идиомы — пословицы и поговорки и многое другое (см.: Квятковский А. Поэтический словарь. — М., 1959).

Нельзя не отметить, что термин риторика приобрел отрица­тельный оттенок значения именно в такой функции, как внеш­няя «украшенность», благопристойность, не затрагивающая глу­боких идей: «Вместо мудрости — одна риторика». Впрочем, такой судьбы не избежала и сама литература в варианте «литературщи­на». Красивые фразы, злоупотребление фигурами, примелькав­шимися образами, тропами, прочими банальностями как бы про­тивостоят простоте, ясности и силе фактов, лаконизму, «набату слов» (по В.Маяковскому).

Говорящий и пишущий идут по острию ножа (это ведь тоже избитый образ, т. е. банальность), где роль Вергилия исполняет нравственное чувство, равно как и тончайшее чутье языка-И остается только надежда на снисходительность слушателей й читателей (или на их недалекость).

Как бы там ни было, но владеть инструментарием поэтики и риторики обязан каждый образованный человек. Автора может спасти только весомость его цели: он стремится не только к тео­ретической безупречности (или безупречности?) всей системы, _но главным образом, к результату речи или книги — чтобы его

Не слушали,

слушали,

слышали,

услышали,

поняли,

приняли. Неслушание,

слушание,

слышание,

услышание,

понимание.

Пусть автор предстанет перед собеседником, читателем как творческая личность, гражданин, носитель культуры, также и речевой.

В любой ситуации автор не должен забывать, что его оценива­ют, судят, пытаются понять: кто перед ними? Кто витийствует: простачок (что на душе, то и на языке) или серый волк? Впро­чем, будем оптимистами. Но не будем забывать об артистизме: приходится все время менять свои роли. В обычных ситуациях эта мена происходит неосознанно, спонтанно, но в ситуациях обще­ния, тем более — публичного, официального, — вполне осознан­но. Роли бесчисленны: офицер, командир подразделения в усло­виях опасности; автор в период написания статьи — результата длительной работы; адвокат в судебном процессе; участник науч­ной дискуссии — словом, один и тот же человек то строгий на­чальник, то остроумный собеседник за дружеским столом, то любящий отец семейства...

Каждому из нас следует поучиться артистизму, умению вла­деть собой, контролировать себя, доброжелательно реагировать на поведение собеседников. Рекомендуется почитать книги К- С. Станиславского, особенно — «Работа актера над собой», пси­хологов, изучавших проблемы взаимодействия людей: А. А. Бода-^Лева, А. Р.Лурии, Л.С.Выготского, лингвистов.Р.Якобсона, Л. В. Щербы, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Потебни.

Дата добавления: 2015-05-09