А. Пфендер. Психология как самостоятельная 2 страница

Насколько мы знаем, психическая действительность существует только в индивидуальных формах. По крайней мере, нам прежде всего даны только отдельные индивидуальные душевные жизни. Только индивидуальные душевные жизни могут образовать, следовательно, предмет психологии. Вообще та­кая душевная жизнь, которая не была бы индивидуальной, не может служить для нас предметом опытного исследования, так как опыт не представляет нам таковой. Таким образом, получается впечатление, словно психология не может и не должна была бы давать ничего иного, кроме истории индивидуальной жизни, т. е. ничего, кроме описания качеств и течения конкретной единичной душевной жизни со всеми ее особенностями; следовательно, ничего иного, кроме одной или нескольких психических биографий. Несомненно, такая за­дача представляла бы интерес, хотя в действительности она не­выполнима полностью. Но это была бы уже не психология, а история одного или нескольких определенных индивидуумов. Психология, в отличие от истории имеет в виду общее и общую закономерность, т. е. она стремится по возмож­ности изобразить однородное во всех нормальных индивидуумах психическое бытие и процессы. Правда, в качестве опытного материала ей всегда дано только конкретно индивидуальное, как и для физики исходным пунктом ее исследования служат всегда лишь конкретные, единичные тела. Но она не останавливается на этом, а смотрит, нельзя ли в том, что она находит здесь, распознать такие закономерности, которые наблюдаются также и у всех других индивидуумов. Лишь отыскав эти общие закономерности, она может классифицировать индивидуальные различия и пытаться объяснить их соответственно условиям. Можно даже сказать, что индивидуальная душевная жизнь служит и исходной точкой для психологии, и ее по­следней целью. Ибо нужно раз навсегда уяснить себе, что соб­ственной и последней целью психологии не является и не может явиться обладание общими закономерностями: она не может на этом успокоиться. Напротив, собственная ценность этих общих закономерностей заключается ведь только в том, что они дают нам возможность ознакомиться и сделать понятным дей­ствительное бытие и процессы, т. е. индивидуальную душевную жизнь. Только психология не повествует нам о тех различных конкретных комбинациях, какие фактически следуют друг за другом во времени. Она научает нас, напротив, познавать постоянные элементы и постоянные закономерные связи и последовательности элементов. Она предоставляет нам применять эти познания к отдельным конкретным переживаниям индивидуумов. Эти переживания она должна, конечно, сама опи­сать наперед в достаточной мере, чтобы проверить таким образом значимость своих познаний. И при этой проверке она встре­тит индивидуальные различия, видоизменения тех результатов, которых можно было бы ожидать согласно общей закономерности. Это дает ей затем возможность различать типы индивидуумов и обосновать так называемую «индивидуаль­ную» («differentielle») психологию.

Указанная выше постановка задач для психологии исключает, однако, такие вопросы, ответов на кото­рые иногда ожидали от нее. Можно хотеть исследовать существование психической действительности относительно ее условий, ее начала и ее продолжительности. Можно хотеть знать, возникают ли души и прекращаются ли они снова, и при каких условиях имеет место это возникновение и это прекращение. В особенности же люди сильно интересовались всегда вопросом о бессмертии души. Но в собственную задачу психологии не может входить разрешение таких вопросов. Ибо, во-первых, наши опыты недостаточны для разрешения таких вопросов. А затем главная задача психологии как опытной науки заклю­чается в том, чтобы познать это фактически преднаходимое нами действительное, которое мы называем психическим миром, в его качествах и закономерности. Во всяком случае, эта за­дача образует завершенный в себе предмет психологии.

Мы знаем уже, что знание людей и в жизни, и в искусстве, и в других областях является необходимым средством для ее успешной деятельности. Психология должна иметь большое значение для всех тех областей, которые обыкновенно еще довольствуются приобретенным в повседневной жизни практическим знанием людей. Более того, мыслимая в завершенной форме психология будет служить неизбежным и необходимым вспомогательным сред­ством для воспитателя, учителя, юриста, врача, историка, а также для таких специально-философских дисциплин, как логика, этика, эстетика, и для вопроса об отношении психология к этим наукам, которые точно также исследуют психическую жизнь.

Выше мы выделили предмет психологии из общей действи­тельности, мы специализировали общую цель опытных наук для этой психической действительности, определили психологию как науку о качествах и закономерностях психической действительности или психического мира.

Данная дефиниция психологии, как мне кажется, в большей мере удовлетворяет законным требованиям, предъявляемым к такой дефиниции, нежели обыкновенно устанавливаемых. Если определить, например, психологию, как «учение о душе», или как «науку о сознательных явлениях», то эти дефиниции не являются более ясными и в то же время не дают более правильной картины психологии. Напротив, из них тотчас же вытекает целая масса вопросов, на которые нельзя дать от­вета без дальнейших рассуждений. Так понятие души носит метафизический характер и потому не должно стоять в самом же начале психологии. Что касается второй дефиниции, то тут возникают вопросы о том, что именно следует понимать под сознательными явлениями: имеется ли здесь в виду то, что «является данному сознанию»; или то, что «происходит в сознании» и т. п.

Субъективный метод. Самонаблюдение и внутреннее восприятие. Пока мы устремляем свой взор «во вне», т. е. на чувственно воспринимаемый мир, – до тех пор мы не встречаем ничего психического. Правда, мы убеждены в том, что с отдельными человеческими телами, которые мы чувственно воспринимаем, связаны определенные индивидуальные психические действительности. Но мы не можем ни видеть, ни слышать, ни осязать этой чужой психической жизни, мы не в состоянии и воспринимать ее непосредственно каким-либо иным образом. Нашему взору представляются непосредственно лишь тела. Однако, вспомним также, что каждый из нас является не только чувственно воспринимаемым телом, но вместе с тем и психическим индивидуумом с психическими переживаниями. Каж­дый из нас ощущает, воспринимает, представляет, мыслит, чувствует удовольствие и неудовольствие, стремится, хочет и исполнен внутренней деятельности. Каждый из нас предста­вляет собой индивидуальную психическую действительность, в которой в течение бодрствующей жизни неустанно несется поток психических процессов. В каждом из нас, следовательно, имеется то бытие и те процессы, более точное познание которых как раз и образует задачу психологии.

Но теперь следует обратить внимание на то, что хотя каждый и является психическим индивидуумом с психическими переживаниями, но с этим не связано еще знание об этих психических переживаниях. Вполне мыслимо, напротив, что в индивидууме имеются фактически разного рода ощущения, представления, мысли, чувства, стремления и деятельности, – и, однако, индивидуум этот может не иметь знания о своих теперешних и прошлых переживаниях, о своих ощущениях, представлениях, мыслях, чувствах, стремлениях и деятельностях. Такой индивидуум попросту весь растворялся бы во всех этих переживаниях и имел бы знание лишь о предметах и процессах материального мира, а не о своих собственных переживаниях. Он видел бы, слышал бы и осязал бы многое, ничего не зная об этом видении, слышании и осязании. Он чувствовал бы удовольствие и неудовольствие и стремился бы теперь к одному, другой раз к другому предмету, – и все же, само это чувствование и стремление не становились бы предметом его знания. Душевная жизнь животных протекает, вероятно, в значительной степени таким образом. Их знание, по-видимому, касается преимущественно материального мира, а не их собственных переживаний. Очень важно уяснить себе и всегда помнить об этой возможности. Часто встречающееся в прежней психологии утверждение: все психические переживания по своей природе сопровождаются всегда знанием о них, в такой всеобщности неверно.

Но мы говорили здесь, правда, лишь о мыслимом слу­чае: мыслимо, что психические переживания происходили бы со­вершенно безо всякого знания о них. Но фактически всякий взрослый человек обладает известным знанием о своих соб­ственных психических переживаниях. Мы должны даже признать, что собственная психическая действительность является для всякого вообще единственной психической действительностью, которая непосредственно доступна для его знания. Как «выглядит» вообще психическая действительность, что представляют собой в реальной жизненности ощущения, представления, что такое внимание, воспоминание, процесс суждения, чувствование, стремление, хотение, и т. д., – все это всякий может узнать лишь исключительно в том случав, когда обращает свой взор на свои собственные переживания.

По образцу своей собственной психической действительности он может затем создавать образы чужих психических переживаний. Если вообще возможно знание о психической действительности, если оно наблюдается фактически, то свой первоначальный источник оно может иметь только в знании о собственной психической действительности. Тот путь, который ведет к собственной психической жизни, есть, по – видимому, единственный путь, которым вообще можно придти к непосредственному познанию психической действительности. Он необходимо образует главный путь для психологии. Но как пролегает этот путь? Действительно ли он так прям и короток, как это изображает утверждение, гласящее: что у человека со всяким психическим переживанием всегда связано знание об этом психическом переживании? Фактически этот путь к собственной психической действительности не так прост и короток, чтобы он мог исключать ошибки.

Прежде всего и у взрослого человека отнюдь не всегда и не со всеми психическими переживаниями бывает связано знание о них. Ни один человек, видя или слыша нечто или как-либо иначе чувственно воспринимая это, никогда не думает одновременно об этом своем видении, слышании или восприятии. Тот, кто не мог бы вполне отдаваться ни одному делу, а должен был бы всегда одновременно с тем думать о себе самом и о своем восприятии вещи, – такой человек был бы в высшей степени несчастен. Если такое поведение угрожает стать обычным явлением, то оно дает себя знать, как неприятное расстройство нормального поведения. Наивный человек в большинстве случаев будет воспринимать, представлять, мыслить, чувствовать, страстно возбуждаться, стремиться и т. д. отнюдь не имея одновременно с этими переживаниями знания об этих переживаниях. Его внутренний взор обращен на предметы этих переживаний, а не на эти его собственные переживания. Психические переживания не только возможны без знания о них, но фактически они наблюдаются в основном без такого одновременного о них знания.

Опыт показывает даже, что некоторые переживания просто невозможны при одновременном знании о них. Прежде всего само это знание о психических переживаниях есть психическое переживание. В этом знании о психических переживаниях мы имеем, следовательно, перед собой, несомненно, те психические факты, которые имеются налицо, не являясь одновременно с тем снова предметом знания. Если бы это было не так, то всякое знание, как психическое переживание, снова должно было бы одновременно с тем осознаваться. Следовательно, в таком случае должны были бы иметь место одновременно бесконечно много актов знания. Но это невозможно. Такое бесконечное сооружение из включающихся друг в друга актов знания, в конце концов, рушится и превращается в ничто. Итак, решительно невозможно, чтобы всякое психическое переживание, пока оно длится, являлось вместе с тем предметом знания для того, кто переживает его. Но имеются еще другие психические переживания, которые не могут даже, пока они длятся, сопровождаться знанием о них. Это все те переживания, когда мы действительно вполне отдаемся какой-либо вещи. Человек, вполне погрузившийся в рассматривание какого-либо предмета или события во внешнем мире, или вполне сосредоточивший свои мысли на какой-либо трудной проблеме, не может в то же самое время направлять свой внутренний взор на это рассматривание или на само это мышление. Ибо в таком случае полное погружение в проблему и концентрация необходимо исчезли бы. Точно также и сильный аффект, например, гнев или ярость, в большинстве случаев не уживается с одновременным знанием о нем. Но при всех психических переживаниях, сопутствующее знание о которых кажется возможным, остается всегда сомнение, не относится ли это знание, скорее, лишь к только что минувшей стадии этого переживания.

Итак, психические переживания без одновременного знания о них не только возможны, они не только наблюдаются факти­чески, но они и необходимо существуют. Но если бы даже всякое психическое переживание сопровождалось знанием о нем, то ведь благодаря этому, одновременно протекающему знанию мы могли бы лишь бегло ознакомиться с переживаниями. Правда, качество психической действительности не оставалось бы для нас совершенно неизвестным, но тут не могло бы еще быть речи о научном ее познании.

Психология хочет исследовать психические переживания научно, она хочет прибрести возможно точное и полное знание об их качествах и закономерности. Ради этой цели она должна сделать психические пе­реживания предметом сосредоточенного внимания, она должна сравнивать их друг с другом, различать друг от друга, разлагать на их элементы и выяснить их взаимные отношения. Но эти мыслительные процессы совершенно невозможны в то время, пока длятся самые эти переживания. Кто внимательно наблюдает или исследует предметы или процессы во внешнем мире, не может одновременно с тем наблюдать и исследовать самый акт своего внимательного наблюдения и исследования.

В большинстве случаев процесс непосредственного переживания предполагает, что внимание направлено на что-либо иное, а не на самый этот процесс переживания. Психологическое исследование требует, напротив, чтобы внимание направлялось как раз на самый процесс переживания. Отсюда проистекает всегда опасность, что это внимание к самому процессу переживания может явиться помехой для примечания предметов процесса переживания. А это может помешать и са­мому процессу переживания. Не подлежит сомнению, что возможно своего рода расщепление внимания, т. е. внимание может в виде обособленных лучей одновременно направляться на многое. Само по себе не невозможно, что замечаются одно­временно как предметы переживания, так и само переживание. И в известной степени способности опытного психолога заклю­чаются как раз в том, что он может выполнять это рас­щепление внимания таким образом, что процесс переживания в своей непосредственности встречает себе в этом наимень­шую помеху. Но если даже в некоторых случаях действи­тельно возможен этот интроспективный метод, т. е. метод прямого наблюдения психических переживаний, то ведь он не может применяться как единственный. А именно, он не может применяться во всех тех случаях, когда и самый опытный психолог не может, благодаря такому расщеплению внимания, не внести расстройства или не уничтожить самих переживаний. Переживания в большинстве случаев длятся лишь такое короткое время, что хотя мы и замечаем их, но мы не можем сравнить их всесторонне с другими, не можем различить их от других, расчленить и поставить в отношение к другим. то есть провести психо­логическое исследование.

Эти затруднения так называемого интроспективного метода были бы непреодолимыми, и психология была бы невозможна, если бы психические переживания, отойдя в прошлое, совершенно исчезали для нашего знания. Существует своеобразный и для психологии счастливый факт, что от имевших место переживаний остаются образы воспоминания. Раз человек наблюдал внимательно какой-либо материальный предмет или событие, то в тот момент, когда он перестает делать это, или даже спустя более долгое время после этого он может огля­нуться назад на этот процесс своего внимательного наблюдения и рассматривать его в своем воспоминании. Живость воспо­минания о психическом может не зависеть от сте­пени того внимания, какое уделялось психическому переживанию за то время, как оно переживалось нами. Часто именно недоступные для нашего внимания переживания живее всего остаются в памяти, как, например, сильные аффекты страха, гнева, яро­сти и т. д., когда мы действительно «совершенно вне себя» и «не знаем, что делаем». Благодаря факту воспоминания возможно научное исследование психической действительности. Все те переживания, которые не могут на­блюдаться нами, пока мы переживаем их, становятся доступ­ными для знания благодаря ретроспективному взгляду на прошлое. Таким образом, интроспекция находит свое необхо­димое восполнение в ретроспекции. Более того, ретроспекция оказывается, в конце концов, главным делом. Более продолжительное исследование, сравнение, различение и анализ психических переживаний невозможны без ретроспективного взгляда на только что или давно минувшие переживания. Тем самым определяется основной метод психологии. Все другие психологические методы должны основываться на этом последнем, дающем ключ к психическому миру.

Этот метод рефлексии над своими собственными психиче­скими переживаниями получил название субъективного метода психологии. Он действительно субъективен, поскольку относится к самому субъекту и его субъективным переживаниям. Его предметом является, следовательно, нечто субъективное. Но этот метод не является субъек­тивным в дурном значении этого слова, как благоприятствующий лишь развитию субъективных, не притязающих на истинность мнений Напротив, в рефлексии к своим собственным переживаниям можно относиться так же объективно, как и к материальным вещам и процессам.

Поскольку субъективный метод направляется на процесс собственного психического переживания, на собственное «само», постольку этот метод можно обозначить также, как метод самонаблюдения. Разумеется, при этом необходимо иметь в виду сказанное выше, чтобы правильно понять смысл этого самонаблюдения, т. е. понять, что «наблюдаются» здесь в обширных размерах минувшие переживания, т. е. в известном смысле наше прошлое «само». Оно со своими переживаниями есть нечто само по себе реальное, которое так, как оно есть, действительно существует или существовало.

Для новичка в психологии применение субъективного метода отнюдь не предста­вляется легким. Он чувствует себя первоначально довольно беспомощным, когда ему нужно бывает указать, например, более точно природу тех переживаний, которые мы обозначаем, как акт суждения, или как эстетическое наслаждение или как волевое решение. Правда, он имеет нечто перед собою, что он стремится схватить; но это нечто не носит устойчивого характера и не поддается расчленению и разложению. Верно было сказано, что новичок в психологии, начинающий применять пси­хологический метод, чувствует себя так, словно он из яркого дневного света вошел в полутемное помещение. Некоторые люди от природы обладают уже большими способностями к психологическому наблюдению, нежели другие. Но и для них помимо первоначальных задатков тре­буется долгое упражнение и школа, чтобы овладеть субъективным методом. Различие в результатах, к которым, приходят различные психологи, очень часто имеет свой источник в различном совершенстве, с каким они умеют применять субъективный метод.

Умение обращать свой взор ретроспективно на свои собственные психические переживания является первоначально для большинства людей делом необычайно утомительным, оно требует такого напряжения духа, которое редко удается им, и вносит нарушение в их психические процессы. Но настойчивое усилие в состоянии превратить редкое, трудное движение в легкую работу, которая может выполняться всегда и безо всякого шума. То, что вначале мы были в состоянии схватывать лишь неясно, неполно и только на короткое время, становится все более ясным, полным и устойчивым. Лучшим психологом будет всегда тот, кто менее всего подвержен ошибкам памяти и текущих самонаблюдений.

Там, где возможно, только что прошедшие пережи­вания следует предпочитать сравнительно давно минувшим, чтобы по возможности исключить ошибки памяти. Во многих случаях имеется простое вспомогательное средство для избежания ошибок памяти. Некоторые переживания, которые мы хотели бы исследовать, но которые или были пережиты нами слишком давно, или даже совсем еще не были пережиты, можно вызвать просто с помощью определенного поведения, а затем уже исследовать их в непосредственной ретроспекции. Там же, где иначе невозможно, нам приходится «мысленно» перенестись в такое положение, в котором обыкновенно наступает подлежащее исследованию переживание. Некоторым людям таким путем удается действительно часто пережить то, что они хотят подвергнуть психологическому рассмотрению. Это «мысленное» вторичное переживание не есть простое воспоминание или представление переживания, оно есть действительное пережи­вание. И в деятельности психолога это играет гораздо боль­шую роль, чем это обыкновенно думают.

От этого искусства «мысленного» претворения, которое представляет собой лишь особенный случай симпатического переживания существенно зависит богатство или бедность психолога. При этом, как всегда, предполагается достаточная само­критика. Это «мысленное» вторичное переживание можно рассматривать как психологический эксперимент, ибо таким путем мы произвольно порождаем переживания в целях психологического исследования. Такие эксперименты издавна производились психологами, и они всегда снова производятся каждым психологом, даже теми, кто категорически отвергает такой метод, как ненаучный.

В других случаях мы обращаемся к действительному эксперименту, осуществляя, например, те внешние обстоятельства, от которых зависит психическое переживание; или же мы выполняем ту психическую деятельность, которую хотим исследовать. Такие эксперименты точно также издавна производились психологами. Экспериментальный метод нисколько не противоречит субъективному методу: напротив, он представляет собой вспомогательное средство для субъективного метода.

Сделаем еще несколько замечаний относительно применения субъективного метода. Субъек­тивный метод всегда должен будет получать главный свой материал из той сферы, которая ближе всего стоит к собственному «я», так как он заключается в рефлексии над только что пережитыми собственными переживаниями. Но как во всякой науке тот, кто всецело положился бы только на себя самого, никогда не может пойти дальше первых примитивных зачатков науки, – так и здесь изолированный индивидуум, который исключительно своими усилиями захотел бы прибрести психологическое познание с помощью субъективного метода, хотя бы и соединенного с экспериментами, никогда не пошел бы дальше таких зачатков. Психолог, который пользуется субъективным методом, приобретает чрезвычайно много от изучения своих предшественников, научной традиции, а также извлекает существенную пользу из духовного общения с другими психологами.

Сообщение своих собственных результатов другим побуждает его к возможно более точному определению понятий и к критическому словоупотреблению, чтобы другой мог правильно понять и проверить сообщаемое им. С этим необходимо связано уяснение своих собственных мыслей. Если же сообщаемые им результаты вызывают у других возражение, то это непроизвольно побуждает его вновь проверить свои результаты, и часто он обращает при этом внимание на ранее незамеченное или на недостаточно замеченное. С другой стороны, сообщения других относительно своих психологических результатов в такой же мере способствуют успеху его собственных исследований, как и труды его предшественников. Благодаря всему этому облегчается, следовательно, пользование субъективным методом и повышается его продуктивность.

Данные, полученные субъективным методом, могут дополняться и проверяться «объективными психологическими методами», под которыми понимаются все методы исследования, которые хотят получить психологические познания путем наблюдения над другими индивидуумами. Но само собой разумеется, что эти методы не могут ни заменить субъективный метод, ни самостоятельно существовать наряду с ним; напротив, они всегда и повсюду нуждаются в субъективном методе, как в своем жизненном нерве.

Дата добавления: 2015-05-09