Йохан Фромм

Иные думают, что писать что-либо легко. Например, стихи. Или романы. Или сценарии. Такие люди то и дело пытаются показать писателям, что то, чем они занимается, настолько просто, что с этим без особых усилий справится даже ребенок. Но вы хоть раз видели книжку, изданную ребенком, в которой бы затрагивались такие важные проблемы взрослой человеческой жизни, как, например, неприятие взглядов других людей? А мировые войны? Геноцид? Нет! Иные взрослые пишут, как дети, касаясь только того, что на данный момент модно или волнует самого автора сего «детского опуса», но написать так, чтобы это взволновало читателей, смогут только профессионалы, достигшие определённого возраста, жизненного опыта.... Это мое мнение постоянно пытается кто-то оспорить, так как я считаю себя именно тем «профессионалом», который может словами побудить любую душу к действию, а всех остальных я записываю в «любителей что-нибудь написать», ведь уровень их произведений значительно ниже моего (опять субъективное мнение), но…что вам, люди, дают эти споры? Спорить бесполезно! Все и так знают, что никто еще не писал лучше меня!

Вообще-то, я раньше даже и не мог помыслить себя в роли писателя. Когда-то я был главой одной огромной фирмы, производившей и поставлявшей продукты питания во многие страны, но Леланд, ставший правителем всего мира, начал жестко контролировать все организации, в том числе и мою: выявив в ней массу нарушений, он отстранил меня от должности, заключив меня в своей тюрьме – он ее называл Корпорацией «Лишенные Короны». Но это не было тюрьмой в полном смысле этого слова – это более походило на очень красивую клетку. Все «снятые с должности» короли, императоры, главы огромных компаний, мелких предприятий, начальники всех уровней, полов, рас и национальностей, оказались здесь. Конечно, было достаточно опасно помещать недовольных новой властью и своим свержением монархов и прочих в одно место – это могло переродиться в кровавое восстание, и потому Леланд, дабы отвлечь умы этих людей от своего нового «унизительного» положения, вовлек их в увлекательную деятельность под названием «создание кинофильмов», благо для этого у Хоупа были деньги, отобранная у монархов одной страны система порталов, связывающая весь мир, и несколько неплохих специалистов, способных научить королей и начальников снимать шедевры. Но все оказалось не так просто, и Корпорация, а на деле крупнейшая, отчасти тайная, студия создания фильмов, имела ряд «условий» для будущих съемок. Во-первых, сами же монархи должны были выступать в качестве актеров, сценаристов, режиссеров, костюмеров и прочих, связывая свою деятельность с различными частями Трубы, то есть странами, где этих монархов и управляющих никогда не знали, вовлекая в процесс съемки все население данной территории (что на практике должно было, во-первых, давать возможность монархам «хоть кому-то» отомстить, во-вторых, вылиться в истребление или запугивание какого-либо народа с целью повышения интереса к защите государства любезно предоставляемыми Леландом полицейскими отрядами). Убийства во время создания фильма – нормальное явление, в особенности, если они дополняются неплохим сценарием, грамотной съемкой, хорошими спецэффектами и денежными вознаграждениями. Люди разделились: одни короли и начальники, в прошлой жизни хорошо знакомые с оружием, занимались непосредственно сьемкой, а другим пришлось писать сценарии, наполненные сценами кровавых расправ, в том числе и мне, и я принялся за это непривычное для себя дело с необычайным старанием, положенном первопроходцу и ученику. Так я стал хорошим сценаристом, и мои фильмы раньше довольно часто показывали в кинотеатрах далеких стран. Во-вторых, каждый человек, живущий/работающий в Корпорации, должен был выполнить норму по количеству снятых качественных фильмов, и невыполнение этой нормы строго наказывалось, а как – не знал никто. Поговаривали, что Леланд лишал провинившихся людей разума, превращая в своих преданных безмозглых слуг, но…кто же знает, как обстояли дела на самом деле.

Трудно ли было мне все это время работать не в своей среде, не для себя, но для народа, обожающего кровавые и жестокие сцены, и Леланда? Трудно. Меня окружали конкуренты, всегда желающие урвать кусочек чужой славы, украсть какие-либо части моих великолепных сценариев, уничтожить записи уже снятых фильмов, где в основе лежал какой-либо мой сценарий. Меня окружали подлецы, льстецы, хамы. Что уж говорить: когда в основу взаимоотношений между этими ранее незнакомыми королями, начальниками, директорами, легли взаимоотношения рынка, принцип «все можно продать и купить», понятия о морали куда-то исчезли – вместо хороших людей остались злые и жадные волки-торгаши. Видимо, и мораль кто-то догадался продать… А я не продавал ее. Мои сценарии всегда носили определённый смысл, заставляющий совесть людей пробуждаться, и этим я выгодно отличался от остальных конкурентов…

Сейчас я работал над очередным шедевром, и для того, чтобы Леланд позволил съемкам начаться, необходимо было сделать каждое слово точным, каждую сцену короткой, напряженной, чтобы удержать зрителей перед экранами. Конечно, будущий фильм зависел не только от моего сценария, но еще и от того, как Джозеф Уильямс постарается снять его, и потому я больше всего переживал не за себя, а за своего компаньона, этого пьяницу, прохвоста, пропадающего где-то, проматывающего деньги неизвестно где, ничего сейчас не зарабатывающего.

Кстати, где он? Я посмотрел на часы. Двенадцать часов ночи. Он уже должен был прилететь со своей «работы», но его все еще не было. Ощутив волнение бесконечного раздражения по отношению к Джозефу, я быстрым шагом двинулся в сторону своего ангара, будучи уверенным, что Уильямс сидит там и распивает вино, не желая показываться мне на глаза без денег. Зайдя в сам ангар, я не сразу обнаружил Джозефа, но нашел его только лишь спустя несколько минут преодоления огромных гор обломков корабля, двигателей, мачт, все это время копя в себе чистейшую злость, по капле добавляющейся в общий сосуд после каждого падения на острые доски, чтобы потом, когда я перебрался на ту сторону ангара, к сидящему возле стены Джозефу, громко-громко заорать, показав свое «недовольство» Уильямсом:

- Ты, сволочь!.. Что ж ты сюда вернулся, тварь ты такая безденежная, ленивая! Что ж не сдох где-нибудь в небесах этого богом забытого мира! Мало того, что ты не привез никаких денег, так еще и умудрился разбить корабль!

И тому подобное в таком же духе и на повышенной громкости. Джозеф, кажется, не реагировал на меня: он смотрел вперед как-то отрешенно, равнодушно, периодически прикладывался к бутылке, совершенно не боясь меня, и я, используя все более изощренные многоэтажные ругательства, надеялся хоть как-то воззвать к его совести, если таковая, конечно, у него имелась. Я кричал «свою» правду, несколько раз упомянув и его лень, и отсутствие новых фильмов, и его крайнюю неэффективность в любом деле, даже таком простом, как доставление людей куда-либо, и уничтожение корабля, нашего единственного «кормильца», но эта «правда», похоже, ничуть не цепляла огромного пьяного Джозефа. Он послушал меня еще несколько долгих минут, после которых я почти что охрип, после чего медленно поднялся с пола, точно растущая из-под земли скала, подошел к обломкам корабля, вытащил оттуда два больших продолговатых предмета, находящихся в мешках и перевязанных в нескольких местах толстой веревкой, точно была вероятность, что предмет, спрятанный там, мог убежать, и с легкостью кинул мне их под ноги, зная точно, что эти вещи могут меня заткнуть, или, хотя бы, малость утешить. Меня пронзила теплая волна приятных мыслей о содержимом мешков, и я потянул руки к ним, дабы развязать их, еще раз удивиться и, наконец-то, расплатиться этими предметами (непременно драгоценными!) за квартиру, но Джозеф перехватил мои руки своими механическими клешнями, сильно сжал их, и, после моего вскрика боли и исказившегося лица отпустил их, одновременно оттолкнув меня от себя как можно дальше. Посмотрел на меня строго, но устало, без ненависти, точно все мои слова, сказанные недавно, не значили для него вообще ничего. Слабо улыбнулся, после чего начал говорить, тихо, настолько спокойно, что мне от его тона стало жутковато:

- Я не снимаю фильмов только по той простой причине, что у меня в руках в последнее время не оказывалось годного сценария. Ты оглядываешься на Богарта Гроуберга, на его фильмы, на его качественные сценарии, которые нравятся Хоупу, и тебе трудно смириться с тем, что есть кто-то лучше, чем ты. Пиши то, что будет одобрять Леланд – я с радостью примусь за сьемку.

- Что же это…ты обвиняешь меня в том, что мы оба перестали зарабатывать на фильмах? – возмутился я, тыкая себе пальцем в грудь. – Это ты лентяй косорукий! Ты не умеешь снимать шедевры по моим идеальным сценариям!

- Нет идеального сценария – нет фильма. Понял? Это первое. Второе: корабль разбил не я, а вот эти люди, - Джозеф пнул правый мешок от души, заставив сокрытый там предмет громко вздохнуть и повернуться на другой бок. Я ужаснулся: там, в мешках, люди?! Опасные Солнечные?! – Это брат и сестра, если верить им. Они захватили мой корабль. Они ввязались в битву с полицейским кораблем, результат этой схватки ты можешь видеть.

Я поднял с земли маленькую щепочку. Присмотрелся к ней.

- Так. По порядку. Люди. Какие-то людишки не побоялись тебя и захватили твой корабль. Но ладно, это я еще мог предположить, потому как ты у нас товарищ безвольный и весьма добрый, особенно в состоянии опьянения, - я холодно посмотрел в его маленькие слезящиеся свинячьи глазки, - я даже могу допустить, что потом ты понял, что во время распития алкоголя и прочих приятных радостей пьяницы ты доверил корабль не тем людям, но почему ты припер сюда, в Корпорацию, этих...Солнечных? Почему не выкинул их за борт? А почему ты без респиратора? Ты что, заболеть хочешь? Эти Солнечные…

- Они не опасны, - перебил Джозеф, со скрежетом передвигая по полу ящик с вином. – Я несколько лет уже не ношу респиратора, и я не умер.

Это меня привело в невероятное бешенство. Как этот безмозглый Джозеф может не исполнять такие простые правила, подвергая себя и меня (самое главное, меня!) возможности заражения?

- Ты сдурел, что ли? – простонал я, понимая, что в данной ситуации я больше ничего не понимаю.

- Нет, - ответил Джозеф то, что почти всегда отвечают люди, когда их уличают в совершении преступления, если, конечно, отсутствие мозгов и жизнь с этим дефектом можно назвать преступлением.

Опять пошевелился правый мешок, и Уильямс поспешил показать миру спрятанного там человека, разрезав веревки неизвестно откуда взявшимся ножом. И мир увидел его, рыжего, взлохмаченного паренька, покрытого многочисленными татуировками, со шрамом под правым глазом, какой обычно получали в качестве метки все сидевшие в Гессельхедских Полях, специальной лечебнице для наркоманов. Рыжий, потерев затылок, обнаружив на нем кровь, поморщился от боли, поднес пальцы, запачканные в крови, ко рту, лизнул ее, вновь поморщился, после чего осмотрел помещение, в котором он оказался, и торжествующе улыбнулся, злобно посмотрев сначала на Джозефа, а потом и на меня. Я наблюдал за парнем внимательно, и, в принципе, не видел в нем ничего серьезного, опасного в смысле агрессивности, жестокости, но меня не покидало чувство, что на самом деле парень гораздо, гораздо хуже, чем он кажется сейчас, пока он еще практически ничего и не делает.

Рыжий кивнул на соседний мешок:

- А Леда там? Что с ней? – равнодушно спросил он, разминая плечи.

- Сестра твоя? Там. Ее тоже пришлось вырубить, - пожал своими огромными плечами Уильямс, слабо улыбнувшись.

- Да могли бы ее и не тащить сюда, она мне не нужна, - неожиданно признался парень, и именно из-за этого признания он мне очень понравился: еще бы, парень одиночка, а это было очень хорошо – нынче в этом жестоком мире выживали только те, кто жил без каких-либо привязанностей к родным или близким. Я, для того, чтобы выжить, тоже когда-то оставил свою семью, и, признаться, никогда не жалел об этом; этот парень оказался в чем-то мне близок, и я поспешил изменить свое мнение о нем. – Сестра сама навязалась ко мне в попутчики, я ее не просил. Она хотела бы меня остановить, если бы все, что рассказывают о вашей Корпорации в народе, оказалось бы правдой: я пришел сюда взорвать все к чертям собачьим.

Вот это уже интересно. Взорвать? Как народ узнал, что это именно с нашей Корпорацией связана их «неспокойная жизнь»? Леланд же соблюдал секретность! А почему разъяренные люди послали именного этого худого парня-наркомана? Да нет, все в его словах – ложь! Рыжий просто попал сюда случайно…

Я огляделся вокруг, посмотрел внимательно на обломки корабля. Ага, значит, а ввязался в схватку с полицейским он тоже случайно? Нет? Что же это, такой план, чтобы попасть сюда? Или для достижения цели все сойдет?

- Как тебя зовут, парень? – спросил Джозеф, прикладываясь к новой бутылке.

- А зачем вам, убийцам людей, перед своей смертью узнавать мое имя? – ядовито прошипел он, оскаливаясь, как волк.

Уильямс пожал плечами:

- Да вот, мы подумали, что нам после смерти будет скучно, вдвоем-то с Йоханом – мы ведь знаем друг друга уже достаточно долго, на многие темы уже, вроде бы, при жизни поговорили, а ты мне кажешься не таким уж плохим человеком – так почему бы в другой жизни нам не встретиться и не пообщаться?

Глаза рыжего расширились от негодования.

- Вы даже сейчас не кажетесь мне достойными собеседниками, что уж говорить про возможные диалоги в загробной жизни, - скривился парень, разворачиваясь в сторону выхода из ангара с явным намерением уйти куда-то, вероятно, как можно дальше от «недостойных живых собеседников». И он пошел, никем и ничем не сдерживаемый, воспользовавшись нашим (во всяком случае, моим точно) ошеломлением, вызванным его дерзкими словами, пошел взрывать эту Корпорацию…

Нет!

Джозеф даже несмотря на свое состояние, среагировал молниеносно – прыгнул вперед, резко, безжалостно ударил уходившего по плечам, свалив на пол, после чего, крепко обхватив его плечи своими огромными механическими пальцами, поднял паренька, встряхнул, как куклу, и прижал тщедушное тельце рыжего к себе. Заставил того посмотреть себе в глаза, но вместо покорности, закономерно появлявшейся после такой нехилой встряски, получил плевок в лицо. Джозефа аж передернуло в ту же секунду, когда слюна коснулась его кожи, а я, увидев подобную реакцию своего компаньона, внутренне возликовал – правильно, Уильямса должен же был кто-то проучить, поставить его на место! Все обидчики, даже самые самоуверенные, даже имеющие при себе какое-либо оружие, в глубине души боялись ложной мощи свергнутого короля, его огромных размеров, не подозревая даже, как же легко Джозефа, с сущностью вши, паршивого пса, опустившегося человека, можно унизить, сломать, изничтожить; смелый парень только что сделал это, сделал «невозможное», подняв мне настроение. Сколько же эмоций в одночасье пронеслось на лице Уильямса! Люблю смотреть, как мой компаньон злится. Это вдохновляет и утешает меня. А еще поднимает мне самооценку…

Джозеф, несколько раз тяжело вздохнув для успокоения, от прибывшего свежего воздуха разозлился в итоге еще больше, и парень был с таким остервенением отброшен в сторону, что его тщедушное тельце, отлетевшее к двухметровой горе острых щепок – обломков корабля – едва не оказалось насажено на один из длинных острых шипов. Даже я не ожидал от вроде бы миролюбивого Уильямса такой ненависти, и осознание того, что парень только что перешел ту «черту», из-за которой обычно нет возврата (во всяком случае, здоровым или имеющим все конечности), меня неприятно поразило. Я вздрогнул, подался вперед в порыве каких-то нелепых «добрых» чувств, желая спасти паренька, но резко остановился на месте, когда острый, как шпага, взгляд маленьких, неожиданно холодных и злых глазок Джозефа (глаза – зеркало души; если у Уильямса взгляд меняется так быстро, то что же происходило где-то в глубине его личности?) пришпилил меня к полу. Рыжего спасла только невероятная реакция – он успел в полете вывернуться, как кошка, и изящно приземлиться на четыре конечности в опасной близости от острейшего шипа.

Вот это грация! Животная! Поистине животная, не испорченная цивилизационной ленью! Да паренька точно воспитывали в лесу!

И я, и мой компаньон одновременно отступили на шаг. Рыжий, оскалившись, подобрал с пола палку, наставил ее на меня (видно, я из нас двоих казался наиболее опасным), и дальше должны были закономерно следовать требования, ультиматумы, угрозы и прочее, но парень покачал головой и сказал, тихо и очень печально, хотя его внешний вид, и, в особенности, злой огонек в глазах, со словами как-то не вязались:

- Я живым отсюда не выйду. И после запланированного взрыва, если он, конечно, состоится, потому как бомба на мне, - он поднял край рубашки, и на поясе показалось внушительных размеров странное плоское устройство, опутанное, словно паутиной, проводами, - и после всего случившегося здесь, - он развел руками, показывая масштаб катастрофы. – Я не смогу оплатить ремонт или покупку нового корабля, за что вы меня, разумеется, убьете. А еще и это проникновение в Корпорацию… Но я не хочу умирать так быстро, всего лишь после встречи с вами. Согласитесь, это не самая лучшая смерть. – Тон его фраз неожиданно изменился, появилась в них немалая самоуверенность, и это более соответствовало его внутреннему состоянию: было видно, что рыжему приятно говорить что-то подобное. И яд появился, да – его-то он не жалел. О, сколько же яда в его словах! Я бы мог его нацедить и отравить им всех своих конкурентов! Хм, а ведь это идея. Парень, пойдешь со мной? – Зато я умею убивать других людей. – Вот оно! Пошли «выгодные» предложения! - Вы ведь это делаете, когда снимаете свои «фильмы»? За годы, проведенные в лечебнице, я всякому научился. Убить для меня – проще простого. Вы будете иметь определенную выгоду – например, ваши фильмы станут более зрелищными, а я… я вас спасу. От безденежья. - И рыжий торжествующе улыбнулся, закончив.

Он знал и про нашу финансовую ситуацию? Джозеф, конечно, в состоянии пьяной свиньи мог забывать свой кошелек где-нибудь вне своего кармана, и можно даже предположить, что рука этого рыжего парня как-то потянулась к чужим деньгам (от него-то, с такой-то внешностью, с прошлым, связанным с Гессельхедскими Полями, можно было ожидать всего, что угодно), но по не менее удивленному после заявления парня лицу Уильямса можно было сказать только то, что и мой компаньон видит этого парня впервые. Откуда тогда такая поразительно точная информация о нас? Казалось невероятным, что что-то особо секретное, в том числе и весть о нашей позорной ситуации в денежном плане, достигло ушей простого народа. Поверить в это было невозможно, но живое подтверждение того, что это когда-то и где-то произошло, стояло перед нами, подобно волку, загнанному в ловушку, уже не ждущему, когда на помощь ему придет стая, но готовому обороняться до последнего. Рыжий глядел исподлобья. Торжествовал. Парня можно было понять: он тоже, как и все, хотел славы, и понятно, что лучшая возможность эту славу получить, быстро и безболезненно миновав все «тернии» нелегкого пути к «звездам» - связаться с нужными людьми, талантливыми, известными народу. Таким для рыжего оказался я, и этот факт меня очень радовал. Я возгордился собой еще больше, так как повод для этого нашелся; гордость моя росла от минуты к минуте, пока не превратилась в огромный воздушный шарик, безжалостно проткнутый иглой неприятной реальности:

- Никакого сотрудничества, парень. Ты чинишь корабль вместе со мной, сейчас, всю ночь, а потом, утром, Йохан отправит тебя и твою сестрицу домой, - махнул рукой уставший Джозеф, присаживаясь на ящик с вином. – Через портал. И не смей больше приходить сюда. В следующий раз ты так просто не отделаешься. Убью на месте, если увижу тебя на своем корабле.

- Ты не имеешь права убивать меня, - прошипел рыжий, прищурившись. – Вы, короли, вообще бесправны, вам не позволяется даже чихнуть без разрешения этого Леланда. Вы пляшете под его дудку. Вы рабы. И вы не можете убивать того, кто «всегда прав». Клиента. Я ведь пришел на ваш корабль, в том числе и сегодня, чтобы вы оказали мне услугу, и вы обязаны были мне ее оказать, доставить меня в Корпорацию. В случае неоказания услуг клиенту вам пришлось бы выплачивать мне компенсацию за потраченные нервы, время…

Его тон идеально подошел бы какому-нибудь адвокату. Дьявола, например. Оправдал бы все его деяния! Но меня больше всего удивил не этот нравоучительный строгий тон самоуверенного человека, а поразительное (для бывшего наркомана) знание законов, прав потребителей и клиентов.

Джозеф опять закипел и сорвался – как всегда, впрочем:

- Убью с***у!!! Как он позволяет себе так про нас говорить! – ринулся в бой Уильямс, и мне пришлось его сдерживать, во всяком случае, честно попытаться это сделать, не давать ему убить парня так сразу. Джозеф вырвался, точно ураган пронесся несколько метров и от души ударил парня по лицу, разбив тому нос.

Я вздрогнул.

Шутки, которые Джозеф и так не воспринимал, кончились вместе с этим ударом. Суровая реальность бьет больно, иногда даже может устроить человеку сотрясение мозга, и я, в тот самый момент, испытал такую же встряску, как и грохнувшийся на пол парень, потерявший сознание. Неуравновешенность Джозефа не раз веселила меня, потому как было в ней что-то подростковое, не свойственное его возрасту, но сейчас она переродилась во что-то совершенно новое, но не менее пугающее. Это было отупение от услышанных слов, застилающее разум, уничтожающее все остальные чувства, сопряженное с упоением от ударов по телу человека, с наслаждением от вида поверженного, разбитого противника. Джозеф ведь не остановился на одном ударе. За первым последовал и второй, и третий, и десятый; Уильямс все бил и был, пока человек не превратился в кровавый фарш. Я вновь попытался оттащить своего компаньона от паренька, дабы заставить Джозефа приступить к ремонту (а фактически – постройке с нуля) корабля, но получил удар в грудь такой силы, что на мгновение у меня перехватило дыхание, слезы полились из глаз. Тварь! Как же можно быть столь неблагодарным! Я тебя спасаю от возможного убийства вне вверенной нам территории для сьемок, а ты!..

Где-то за нашими спинами раздался тихий, испуганный шепот:

- Гаал… Ты опять за свое…

Сестра паренька, очнувшаяся, освободившаяся от пут, стояла позади нас, и вид у нее был настолько растерянный, что невольно растерялся и я. В ее огромных изумрудных глазищах, наполненных вселенским Знанием, была такая печаль, такая боль, какая, наверное, могла быть только в глазах Доброго Бога, увидевшего, во что превратились его дети, творения – люди, и я почувствовал себя настоящим грешником, потонувшим в гордыне и жадности. Нет, конечно, данные грехи владели моей душой и ранее, но не то, чтобы сильно… да и не всегда… Я почувствовал неожиданную тягу к срочному исповеданию, а неведомая внутренняя сила потянула меня вниз, к полу, призывая сесть на колени, и я поддался ей, без лишних, совершенно неуместных в данной ситуации разговоров сделал это, уставившись на красивую, почти что идеальную девушку.

Расплакался. Слова о себе так и рвались с языка, и девушка в течение нескольких минут терпеливо выслушивала весь мой почти что несвязный эмоциональный бред, внимательно смотря на меня, как на своего ребенка. Ее рука потянулась к моей голове, и ладонь осторожно коснулась моего лица, что вызвало еще большие горячие слезы, новый словесный поток, и в ту минуту я, наряду с ощущением своей греховности, душевной грязи, нанесенной на чистую, красивую личность ужасной жизнью, почувствовал и счастье, такое безграничное, что мне захотелось хотя бы на чуть-чуть остановить неумолимый бег времени, чтобы задержать это невероятное мгновение. Но светловолосый зеленоглазый ангел был прекрасен, когда молчал; едва с языка девушки слетели первые слова, моя душа оказалась отравлена:

- Мы все не без греха. Ты вел неправедную жизнь, но в наше время это естественно. Власть Леланда – это власть свободы, и порой безграничной до такой степени, что и мораль перестает что-то значить. Вот что было хорошо в вашем, устроенном королями всего мира обществе – вы пропагандировали сохранение тех редких хороших качеств в человеке, которые на тот момент еще оставались. И вы их реально сохраняли. Пусть и ценой сильнейшего консерватизма. Я не видела того общества, я родилась гораздо позже, не видел его и Гаал, но тот, ушедший мир я достаточно подробно изучала и изучаю до сих пор. Я – человек этого времени, стремящийся разобраться в ряде исторических и современных загадок, и я, чтобы выжить, чтобы я могла заниматься любимым делом, тоже приспособилась к определенным…обстоятельствам. Давно окунулась в грех. Ведь это я сказала Гаалу о том, как можно попасть в Корпорацию. Я, узнавшая слишком много о вас и вашей организации. Это тайна для остального народа, но я…собиралась исследовать вашу Корпорацию изнутри, и результаты этого исследования были бы предоставлены людям, и они бы определили вашу судьбу. Я не имею ничего против вас. Вы, может быть, хорошие люди, но от ваших рук пострадали слишком многие. Это не может долго продолжаться. Корпорация должна быть взорвана. Или…она может остаться, но если в ней не обнаружится ничего плохого. Может быть, все мои прежние знания о вас окажутся ложью. Знать наверняка нельзя…

Какая обезоруживающая правда. Воистину, хочешь, чтобы тебе не поверили, раскрой свои замыслы безо всяких преувеличений и вымыслов! Порой такие планы выглядят так пугающе, так нереально, что разум не может их принять, автоматически ставя на всех дальнейших словах человека клеймо «ложь». На словах ангела тоже стояло такой знак. Мне не хотелось верить ей. Но…

Если допустить, что вымысла в ее словах не было совершенно, то каких же опасных людей занесла жизнь в этот ангар, спрятанный где-то в недрах Трубы! Исследователь и террорист! Парочка, решившая, что им дано право решать, что подлежит уничтожению, а что следует оставить! Малолетние боги!

- А Гаал, мой брат – тот грешен даже больше, чем я, да. Могли бы его вообще где-нибудь выбросить, лично мне он не нужен – им движет только чувство мести. А, забыла – еще чувство наживы – ведь за разгадку тайны Корпорации дают огромные деньги. Гаал мне ничем не может помочь - свой экземпляр бомбы я ношу в рюкзаке.

С миром определенно что-то происходило. Он разваливался на части под давлением какой-то иной, непривычной мне реальности. Осколки моего мироздания со стеклянным звоном падали вниз, постепенно открывая правду более ужасную, чем я мог представить. Я почувствовал, что мои мысли, выпущенные из загона разума, помчались куда-то прочь, скрываясь от меня, и в тот миг я понял, что либо безумен я (Джозефа, до сих пор бьющего лежащего без движения Гаала, я в расчет не брал), либо безумны все остальные.

Мне определенно надо пойти в кровать – из-за сознательного отодвигания момента сна мне уже кажется всякая чертовщина. Как сказал кто-то давно – если тебе что-то непонятно, если тебя что-то тревожит – иди спать, и эта мудрость действовала до сих пор, по крайней мере, для меня. Завтра все должно было измениться. Завтра ангар будет пуст, корабль цел, а эти Солнечные окажутся где-нибудь неподалеку от своего дома, и они не будут знать о том, что где-то существует ужасная Корпорация, не дающая людям спокойно жить. Завтра я допишу очередной гениальный сценарий, его одобрит Леланд, Джозеф начнет сьемку хорошего фильма…

Завтра…

Я горько усмехнулся при мысли о завтрашнем дне, который не мог принести мне ничего, кроме разочарования. Возможные неприятности, поджидающие меня в будущем, подобно голодным тиграм, напугали меня, отрезвили, вернули к привычной реальности. Я вновь собрался с «нормальными» мыслями, быстренько возведя вокруг себя новые стены мироздания (это было просто сделать – достаточно было увериться в том, что в словах девушки нет правды), и, ощутив потребность поднять свою упавшую после исповеди самооценку, приказал ангелу, Джозефу и лежащему без сознанию парню (и все равно, что тот меня не услышит) немедленно приступить к ремонту корабля.

- Ночью? – заорал на меня несколько неадекватный Джозеф, сонно смотря мне в глаза.

Я пожал плечами и относительно спокойно заговорил, то и дело прерываемый Уильямсом и его возмущенными фразами:

- Именно ночью. Потому как завтра тебя ждет тяжелый трудовой день. Мне нужны деньги на съемку нового шедевра! И следи, чтобы эти Солнечные…тоже чинили корабль. Что? Не умеют, говоришь? Да мне нас***ть, что они умеют или не умеют. За любые поступки надо платить, а они, эти неблагодарные «всегда правые» клиенты, заплатят за ущерб дважды! А ты… Нет, не возмущайся. Тебе будет полезно поработать. Нет, ты не мой раб. Просто труд, как известно, сделал из обезьяны человека…

Дата добавления: 2015-05-26