Фарид Закария 3 страница

* Даже если завтра будет предпринята какая-либо атака, примечателен тот факт, что в течение последних шести лет ядру «Аль-Каиды» не удалось ор­ганизовать ни одного взрыва. - Здесь и далее прим. авт.

36

чтобы осовременить мусульманский мир, но те, кто стремится к переменам, уже не испытывают перед ними страха. Наконец-то пришло понимание, что, несмотря на всю риторику медресе и ме­четей, лишь немногие хотят жить так, как предписывает «Аль-Каида». А те, кто хотел когда-то так жить, в Афганистане ли, в Ира­ке, стали самыми яростными ее оппонентами. Модель мира, по­строенная по законам исламского фундаментализма, это не совет­ский социализм и даже не фашизм 1930-х - не существует ни одно­го общества, которое взирало бы на нее с восхищением. На идео­логическом уровне эта модель не представляет конкуренции для западной модели современности, и вряд ли есть страны, которые охотно ее примут.

Однако после 11 сентября на Западе, особенно в Соединен­ных Штатах, расцвела домашняя индустрия паникерства. Экспер­ты во всем усматривают негативные тенденции, забывая о серьез­ном изучении данных. Многие консервативные комментаторы пи­шут о грядущей исламизации Европы (для пущего страха называя ее Еврабией). И это невзирая на то, что, по данным американских разведывательных агентств, мусульмане сейчас составляют 3 про­цента от населения Европы, а к 2025 году их будет от 5 до 8 про­центов, после чего, возможно, приток мусульман прекратится. Обеспокоенные наблюдатели обращают внимание на любой бред какого-нибудь чокнутого имама, роются в архивах в поисках раз­ных намеков на конец света, смакуют в вечерних теленовостях не­лепые заявления всяких психов, прославляющих мученичество. Они вскипают от ярости, когда сомалийский таксист в какой-то из западных стран отказывается грузить в багажник коробки со спиртным, видя в этом наступление законов шариата на Запад. Но подобные эпизоды не отражают основного направления развития мусульманского мира. Этот мир тоже осовременивается, пусть медленнее, чем другие, и в этом мире есть те, кто жаждет возгла­вить восстание против современности. Реакционеров в ислам­ском мире больше, и они выступают яростнее, чем в других куль­турах, - у этого мира действительно есть свои проблемы. Но по сравнению с миллиардов с лишним мусульман реакционеры со-

ставляют крошечное меньшинство. И пренебрежение к сложному контексту, в котором возникают эти псевдорелигиозные высказы­вания - например, внутрииранская борьба за власть между клери­калами и сторонниками светского государства, - ведет к пугаю­щим, но абсурдным предсказаниям, подобным самоуверенному за­явлению Бернарда Льюиса о том, что президент Ирана Махмуд Ахмадинежад якобы пометил на исламском календаре подходящую дату конца света (22 августа 2006 года). (Да, он действительно так и написал.)

Идеологические сторожевые псы так глубоко погрузились в до­кументы, связанные с джихадом, что упустили из вида реальные му­сульманские общества. Если бы они вдруг очнулись и посмотрели свежим взглядом, то увидели бы и разочарование, и усталость от фундаменталистов, и движение к модернизации (исполненное дос­тоинства и гордости за свою культуру), и поиски практических ре­шений - а не массовое стремление к бессмертию через мучениче­скую смерть. Когда миллионы мусульман отправляются в турпоезд­ки, они летят в Дубай, чтобы поглазеть на тамошнюю суету и весе­лье, а не в Иран, чтобы посмотреть на семинарии. Меньшинство, стремящееся к джихаду, - это реальность, оно существует, но дейст­вует оно внутри обществ, где подобного рода активность становит­ся все более непопулярной и неуместной.

И на самом Западе последствия терроризма с каждой новой ата­кой становятся все менее разрушительными. После 11 сентября миро­вые финансовые рынки рухнули, но через два месяца вернулись к уров­ню 10 сентября. После мадридских взрывов 2004 года испанский ры­нок выздоровел уже через месяц. После взрывов в лондонском метро в июле 2005 года британский рынок ценных бумаг восстановился че­рез сутки. Та же картина наблюдается и в мировой экономике. После 9 сентября экономическая активность США снизилась на миллиарды долларов. Следующая крупная атака - взрыв в ночном клубе на остро­ве Бали в 2002 году - оказала аналогичный серьезный эффект на эко­номику Индонезии: сюда перестали ездить туристы, на месяцы были заморожены инвестиции, сократилась торговля. Но годом спустя, по­сле еще одного взрыва в Индонезии - на этот раз в отеле «Мариотт» в

Джакарте, - активность рынков сократилась лишь на короткое время и серьезного ущерба индонезийская экономика не понесла. Взрывы в Марокко и Турции в 2003 году имели столь же незначительный эф­фект. Взрывы же 2004 года в Испании и 2005 года в Великобритании вообще никоим образом не подорвали экономического роста.

Естественно, все может измениться, если крупные террористи­ческие организации получат в свои руки оружие массового уничто­жения. Ядерная атака приведет к массовой панике и более широким разрушениям. Но получить такое оружие гораздо труднее, чем пред­ставляется многим, а все более активная деятельность Вашингтона в этом направлении делает приобретение его практически невоз­можным. Биологический терроризм может представляться наибо­лее ужасным из-за простоты приобретения биоматериалов, но эф­фективное распространение их представляет значительную слож­ность, а драматического эффекта, которого жаждут террористы, мо­жет вообще не быть. Ничто из вышесказанного отнюдь не означает, что нет необходимости в антитеррористической деятельности, но куда большего успеха можно добиться тщательной, взвешенной и умной политикой.

Люди без всяких разговоров на эту тему уже поняли, что лучшей контртеррористической политикой является невосприимчивость к терроризму. Эффективность терроризма как военной тактики опре­деляется реакцией зеваки. Если мы не пугаемся, она не срабатывает. И люди от Нью-Йорка и Лондона до Мумбаи и Джакарты постигают этот факт на собственном опыте, продолжая жить даже в атмосфере неопределенности. Наиболее вероятный сценарий - серия взрывов в транспорте в Соединенных Штатах - несомненно, вызовет шок, но через пару недель его результаты начнут забываться, а долговре­менные последствия вообще могут оказаться минимальными. На большие, активные и сложные общества - американская экономика оценивается сейчас в 13 триллионов долларов - проблемы, возник­шие в отдельных местах, не окажут никакого влияния. Современная Цивилизация, скорее всего, прочнее, чем мы предполагаем.

Вызовы государств-изгоев также реальны, но нам следует рас­сматривать их в соответствующем контексте. ВВП Ирана состав-

ляет 1/68 от ВВП Соединенных Штатов, а его военные расходы -1/110 от расходов Пентагона*. Если бы на дворе стоял 1938 год, то тогда, как утверждают многие консерваторы, Иран был бы Ру­мынией, а не Германией. Экономика Северной Кореи еще более разлажена, страна находится на грани банкротства. Основная уг­роза со стороны Северной Кореи - и она не дает правительству Китая спать по ночам - в том, что страна может взорваться изнут­ри, заполонив весь регион беженцами. Разве это сила? Эти страны могут причинять большие неудобства своим соседям, их необхо­димо контролировать и сдерживать, но мы должны постоянно держать в памяти простую мысль: мир огромен, а эти страны -лишь небольшая его часть. Взгляните на Латинскую Америку. Ве­несуэла мутит здесь воду, но что это означает по существу? Основ­ные тенденции в регионе определяет политика таких крупных стран, как Бразилия, Мексика и Чили, - а они стремятся к откры­тым рынкам, торговле, демократическому управлению и ориенти-

* Обратите внимание на терминологию: при столь простом методе сравне­ния сам по себе валовой внутренний продукт (ВВП) представляет собой удивительно сложную систему измерений. Хотя цена на такие предметы международной торговли, как, например, Ipod или кроссовки Nike, во всех странах приблизительно одинакова, цена на товары, которые не мо­гут пересекать границ - например, на стрижку в Пекине, - в развивающих­ся экономиках гораздо ниже. Поэтому соизмерять доход, например, в Ин­дии и в Великобритании нельзя. И чтобы подсчеты были аккуратнее, мно­гие экономисты используют такое измерение ВВП, которое они называют «паритетом покупательной способности» (ППС), что существенно увели­чивает доходы развивающихся стран. Сторонники такого подхода гово­рят, что он лучше отражает уровень качества жизни. Однако когда дело ка­сается такой материи, как исходная национальная мощь, измерение ВВП по рыночным валютным курсам имеет больший смысл. Невозможно ку­пить самолет, профинансировать миротворческую миссию ООН, заявить о доходах корпорации или предоставить помощь другому государству с по­мощью долларов, измеренных по ППС. Вот почему я в этой книге в основ­ном буду подсчитывать ВВП исходя из рыночных валютных курсов.

рованы на внешний мир. Именно такие тенденции, а не безумные разглагольствования Уго Чавеса, определяют направление исто­рического развития.

ВЕЛИКАЯ ЭКСПАНСИЯ

У сегодняшнего относительного спокойствия имеется глубокое стру­ктурное основание. По всему миру экономика празднует триумф над политикой. То, что аналитики с Уолл-стрит называют «политическим риском», почти перестало существовать. Войны, перевороты, терро­ризм почти утратили свою способность подрывать рынки - разве только на короткое время. Но повторюсь: возможно, такое положе­ние не будет длиться вечно (в истории подобных примеров не суще­ствует), однако именно таким был мир, в котором мы жили в послед­ние десять лет.

И это не первый период, во время которого политическая сума­тоха и экономический рост идут рука об руку. Уже были два периода, весьма схожие с нынешним: бум конца века с 1890 по 1900 год и пос­левоенный бум 1950-1960-х годов. В обоих случаях, несмотря на по­литические взлеты и падения, экономика неуклонно росла. У этих двух периодов есть одна общая черта: в мировую экономику входили крупные страны, они повышали ее уровень и изменяли ее парамет­ры. Экономика росла как на дрожжах, этот пирог увеличивался та­кими темпами, что отодвигал в тень будничные проблемы.

В конце 90-х годов XIX века и в начале XX века существовало не­мало страхов по поводу войны между ведущими европейскими стра­нами, эти страхи порождались кризисами на Балканах, в Северной Африке и в других горячих точках. Но, несмотря на очаги возгора­ния и гонку вооружений, мировая экономика процветала. То был пе­риод первого великого движения капитала из Европы в Новый свет. Шла быстрая индустриализация Германии и Соединенных Штатов, и эти экономики стали двумя из трех крупнейших экономик мира.

1950-е и начало 1960-х годов часто вспоминают как спокойные времена, но на самом деле они были временами напряженными - то-

гда начиналась холодная воина, существовали страхи по поводу кон­фликта с Советским Союзом и Китаем, шла самая настоящая война в Корее. Случались и периодические кризисы - в Тайваньском про­ливе, в Конго, в Суэцком канале, в заливе Свиней, во Вьетнаме, и не­редко они превращались в настоящие войны. Но индустриальные экономики уверенно шли вперед. То была вторая великая эпоха пе­ремещения капитала, деньги из Соединенных Штатов вливались в Европу и Восточную Азию. В результате Западная Европа восстала из пепла Второй мировой войны, а рост в Японии - первой незапад­ной стране, добившейся успеха в индустриализации, - на протяже­нии двадцати трех лет составлял более 9 процентов в год.

В оба периода «позитивный шок предложения» - термин эко­номистов, означающий долгосрочный рост производства, - стал причиной продолжительных бумов, когда цены падали, процент­ные ставки были низкими, а производство на развивающихся рын­ках того времени (Германии, Соединенных Штатов, Японии) рос­ло. В начале XX столетия, несмотря на растущие потребности, це­ны на пшеницу в Европе благодаря американским житницам упали на 20-35 процентов³. (Аналогичным образом цена на промышлен­ные товары, несмотря на то, что потребность в них набирает высо­ту, сегодня падает благодаря низким затратам на их производство в Азии.) В оба периода за счет экспорта набирали силу новые игроки, но и импорт также развивался. Между 1860 и 1914 годами американ­ский импорт вырос в пять раз, в то время как экспорт увеличился в семь раз⁴.

Сейчас мы переживаем третий, и гораздо более объемный, по­добный период экспансии мировой экономики. За последние два де­сятилетия два миллиарда человек вошли в мир рыночной экономи­ки и торговли - мир, который до недавнего времени представлял со­бой закрытый клуб западных стран*. Стимулом к этой экспансии бы­ло продвижение западного капитала в Азию и по всему земному ша-

* Я говорю о двух миллиардах только потому, что сельская беднота Южной Азии, Китая и Африки никоим образом не участвует в мировой экономи­ке. Но миллионы из них ежегодно перебираются в города.

ру. В результате между 1990 и 2007 годами мировая экономика вы­росла с 22,8 триллиона долларов до 53,3 триллиона, а объем миро­вой торговли увеличился на 133 процента. Более половины этого мирового роста приходится на так называемые развивающиеся рынки, сейчас они составляют более 40 процентов мировой эконо­мики, если измерять по паритетной покупательной способности (или более 30 процентов, если мерить рыночными валютными кур­сами). Эти новички росли не только за счет западного экспорта, но и за счет их собственных рынков - а это означает, что данный рост отнюдь не эфемерен.

Некоторые побаиваются таких тенденций, вспоминая о росте Японии в 1980-х, когда страны Запада опасались, что японцы станут доминировать в мировой экономике. Этот страх оказался надуман­ным: Япония фактически погрузилась в пятнадцатилетний спад. Но такая аналогия обманчива. Многие эксперты полагали, что Япония в результате сместит Соединенные Штаты с трона ведущей мировой экономики, но из-за того что японская экономика, институты и поли­тика были еще не полностью модернизированы, стране не удалось совершить окончательный большой скачок. Китай, напротив, все еще бедная страна. Его ВВП на душу населения составляет 2500 дол­ларов. И если он и станет когда-то страной первого мира, он столк­нется с множеством проблем. Но в обозримом будущем Китаю не­пременно удастся удвоить объем своей экономики даже за счет про­изводства игрушек, рубашек и сотовых телефонов. Индия, старто­вав с еще более низкого основного дохода, прежде чем столкнуться с теми препятствиями, которые приостановили Японию, также бу­дет способна на несколько десятилетий роста. Даже если Индия и Китай не смогут преодолеть уровень среднего дохода, в течение большей части двадцать первого столетия они, скорее всего, могут быть второй и третьей по величине экономиками мира.

Конечно же, в истории это случайное событие, но так уж полу­чилось, что на протяжении последних веков самые богатые страны имели малочисленное население. Соединенные Штаты являлись са­мой большой по численности населения страной в этой компании, вот почему они и оказались ведущим игроком. Однако подобное до-

минирование было возможно только в мире, где в по-настоящему больших странах царила нищета и они были не способны - или не желали - принимать политику, которая способствовала бы их эконо­мическому росту. Сейчас же гиганты идут вперед и, естественно, благодаря своим габаритам будут оставлять на карте мира все более заметные отпечатки. И даже если среднестатистический житель этих стран по западным стандартам все еще будет казаться бедня­ком, их общее богатство будет внушительным. Математически это можно было бы выразить следующим образом: любое число, каким бы малым оно ни было, становится большим числом, если его умно­жить на 2,5 миллиарда (примерно таково население Китая и Индии вместе взятых). Именно эти два фактора - низкие исходные показа­тели и огромное население - обеспечивают масштаб и долговременность глобальных изменений.

ТРИ СИЛЫ: ПОЛИТИКА, ЭКОНОМИКА И ТЕХНОЛОГИЯ

Как все будет происходить? Чтобы ответить на этот вопрос, нам сле­дует вернуться на несколько десятилетий в прошлое, в 1970-е годы, и вспомнить, как большинство стран в то время управляли своей экономикой.

Я хорошо помню атмосферу 70-х годов, поскольку вырос в Ин­дии, в стране, в которой и помыслить даже не могли, что когда-ни­будь она станет играть на том же поле, что и Соединенные Штаты. Индийская политическая и интеллектуальная элита считала, что на одном конце оси существует возглавляемая США капиталисти­ческая модель, а на другом - ведомая СССР модель социалистиче­ская. Дели пытался проложить между ними свой срединный путь. И в этом отношении Индия была отнюдь не уникальной. Брази­лия, Египет, Индонезия - по сути, большинство стран мира - шли по такому срединному пути. Но этот путь вел в никуда - к концу 70-х это стало очевидным для многих людей в этих странах. Пока в этих странах царила стагнация, Япония и несколько других вое-

точноазиатских экономик, выбравших квазикапиталистический курс, подозрительным образом процветали - и этот урок не про­шел даром.

Настоящим потрясением для всех стал распад Советского Сою­за в конце 1980-х. Централизованное планирование полностью дис­кредитировало себя, и теперь, когда один конец политической оси лежал в руинах, образ мышления полностью изменился - вдруг вы­яснилось, что существует единственный вариант организации эко­номики государства. Вот почему Алан Гринспен назвал падение Со­ветского Союза плодотворным экономическим событием нашего вре­мени. С тех пор, несмотря на тревоги по поводу различных планов либерализации и маркетизации, основное направление остается не­изменным. Как выразилась Маргарет Тэтчер в те годы, когда она ра­ботала над оздоровлением британской экономики, «альтернативы не существует».

Основы идеологического сдвига в экономике были заложены в 1970-е и 1980-е годы, еще до падения Берлинской стены. Здравый экономический смысл, воплощенный в таких организациях, как Ме­ждународный валютный фонд и Всемирный банк, становился все более критичным в отношении квазисоциалистического пути таких стран, как Индия. Эксперты-экономисты вроде Джеффри Сакса пу­тешествовали по всему миру и советовали правительствам либерализировать, либерализировать, либерализировать рынок. Нацио­нальные кадры, получившие западное экономическое образование -вроде чилийских «чикагских мальчиков», - возвращались домой и внедряли рыночную экономику. Некоторые развивающиеся страны выражали беспокойство, что могут стать алчными капиталистами, и Сакс вновь и вновь объяснял им, что размышлять следует - долго и напряженно - над тем, чего они в результате хотят достичь - стать такими, как Швеция и Франция, или такими, как Соединенные Шта­ты. Но, добавил бы он, о принятии подобного решения им пока не стоило беспокоиться: большинство из них все еще слишком напоми­нали Советский Союз.

Финансовая сила, которая правит новой эрой, - это свободное перемещение капитала. Но и она - достаточно новый феномен.

В период после Второй мировой войны валютные курсы были фик­сированными. Большинство западных стран, включая Францию и Италию, контролировали капитал, ограничивая приток валюты и ее отток за границу. Курс доллара был искусственно привязан к золо­ту. Однако по мере роста международной торговли фиксированные курсы становились причиной возникающих разногласий и препят­ствовали более эффективному использованию капитала. Большин­ство западных стран в 1970-е и 1980-е годы отменило контроль над капиталом. И вот результат: широкий и все более увеличивающийся поток средств, которые могут свободно перемещаться из одного ме­ста в другое. Сегодня, когда люди размышляют о глобализации, они все еще думают в основном об огромных волнах наличности - ва­лютные трейдеры обменивают около 2 триллионов долларов в день, -которые растекаются по нашей планете, вознаграждая одни страны и карая другие. Это божественный механизм глобализации, устанав­ливающий дисциплину.

Вместе со свободным денежным потоком произошли и другие коренные изменения: получили распространение независимые цен­тральные банки и была обуздана инфляции. Гиперинфляция - это са­мая страшная экономическая болезнь, которая может поразить стра­ну. Она обесценивает деньги, сбережения, активы. Гиперинфляция даже хуже, чем глубокая рецессия. Гиперинфляция отбирает у вас то, что вы имеете сегодня (сбережения), в то время как рецессия отби­рает у вас то, что вы могли бы иметь завтра (более высокие стандар­ты жизни при растущей экономике). Вот почему гиперинфляция так часто свергала правительства и приводила к революциям. В Герма­нии нацистов к власти привела не Великая депрессия, а гиперинфля­ция, разрушившая средний класс, обесценив его сбережения.

Редко войны заканчивались столь решительной победой. В кон­це 1980-х множество больших стран захлестнула гиперинфляция. В Аргентине она составила 3500 процентов, в Бразилии - 1200 про­центов, в Перу - 2500 процентов. В 1990-х эти развивающиеся стра­ны одна за другой стали осознанно двигаться к установлению моне­тарного и налогового порядка. Некоторые из них осознали необхо­димость введения плавающего курса для своих валют, другие привя-

али свои валюты к евро или доллару. В результате лишь в двенадца­ти странах на планете уровень инфляции сегодня превышает 15 процентов, и большинство из них - это такие страны-банкроты, как Гаити, Бирма или Зимбабве. Атмосфера низкой инфляции была для развивающихся стран решающим фактором политической ста­бильности и экономического благосостояния.

Вместе с этими политическими и экономическими факторами, подталкивающими страны к новому консенсусу, появился ряд техно­логических инноваций, которые заставляли их двигаться в этом же направлении. Сегодня трудно даже вспомнить жизнь в те мрачные 1970-е, когда новости еще не достигали публики мгновенно. Но к 1990-м происходящие во всем мире - в Восточном Берлине, Кувей­те, на площади Тяньаньмэнь - события уже повсюду шли в режиме реального времени. Мы все склонны воспринимать новости как со­бытия политического порядка. Но цены - это тоже род новостей, и возможность сообщать о ценах мгновенно и открыто по всему зем­ному шару стала причиной еще одного переворота - изменения эко­номической эффективности. Сегодня уже привычно сравнивать це­ны на продукты через Интернет - эта процедура занимает всего не­сколько минут, а, например, еще двадцать лет назад покупка и прода­жа ценных бумаг была огромным и неповоротливым бизнесом, по­тому что мгновенно сравнить цены было просто невозможно.

Распространение средств коммуникации означало, что теперь мир насквозь пронизан связями, он, по знаменитому высказыванию Томаса Фридмана, стал «плоским». Дешевая телефонная и широко­полосная связь дали людям возможность работать на одну страну, на­ходясь при этом в другой - а это обозначило следующую стадию в развитии капитализма. Когда в XV веке появились большие морские суда, товары стали мобильными. В XVII столетии, когда появилась современная банковская система, мобильным стал капитал. В 1990-х мобильным стал труд. Людям больше не надо было «ходить на рабо­ту» - работа смогла сама приходить к ним. И работа шла к програм­мистам в Индию, к телефонным операторам на Филиппины, к ра­диологам в Таиланд. На протяжении веков стоимость транспорти­ровки товаров и услуг снижалась. С внедрением широкополосной

связи стоимость многих услуг упала до нулевой отметки. Конечно, далеко не все виды работ могут быть переведены из региона с более дорогой рабочей силой в регион с менее дорогой, однако результа­ты такого перевода можно ощутить повсеместно.

В определенном смысле коммерческая деятельность всегда ве­лась подобным образом: например, в начале XX столетия текстиль­ные фабрики переместили из Великобритании в Японию. Но быст­рый и постоянный обмен информацией значительно ускорил этот процесс. Фабрикой по производству одежды, расположенной в Таи­ланде, можно управлять почти так же, как если бы она была распо­ложена в Соединенных Штатах. Сегодня компании используют мно­жество стран в качестве составных частей сети, которая покупает, производит, комплектует, находит рынки сбыта и продает товары.

С 1980-х эти три силы - политика, экономика и технология -действуют однонаправленно, создавая более открытую, объединен­ную и поистине международную среду. Но также они открыли перед странами новые возможности для подъема по ступеням экономиче­ского роста и процветания.

Рассмотрим резкие изменения в двух типичных (не азиатских) странах. Двадцать лет назад Бразилия и Турция считались бы развива­ющимися странами с вялым экономическим ростом, безумной инфля­цией, постоянно увеличивающимся внешним долгом, анемичным ча­стным сектором и хрупкой политической системой. Сегодня обе они эффективно управляются и гордятся небывало низкой инфляцией, энергичными темпами роста, понижающимся уровнем долгов, актив­ным частным сектором и все более стабильными демократическими институтами. Сегодня уровень инфляции в Бразилии - впервые в ис­тории - приблизительно тот же, что и в Соединенных Штатах. И в Бразилии, и в Турции по-прежнему существуют проблемы - а в какой стране их нет? - но это страны, переживающие подъем, и с ними считаются во всем мире.

Рынки также изменили свое отношение к этим странам. Их внешний долг уже не считается более рискованным, чем долг промышленно развитых стран. В действительности многие развиваю­щиеся рынки накапливают большие резервы - настолько боль-

шие, что сегодня они удерживают 75 процентов мировых валют­ных резервов. У одного только Китая на счетах находится 1,5 триллиона долларов. Например, Goldman Sach предсказывал, что к 2040 году экономическая эффективность пяти стран с разви­вающимися рынками - Китая, Индии, Бразилии, России и Мекси­ки - превысит экономическую эффективность стран «Большой се­мерки» - тех семи западных стран, которые доминировали в мире на протяжении веков.

ПРОБЛЕМЫ ИЗОБИЛИЯ

На протяжении последних двух десятилетий мы тратили колоссаль­ное количество времени, сил и внимания на беспокойство о кризи­сах и спадах в мировой экономике, терроризме, ядерном шантаже и геополитических сражениях. Это вполне естественно: готовясь к худшему, мы пытаемся его предотвратить. И среди новостей, кото­рые лились на нас потоком, действительно попадались очень пло­хие новости - от войн на Балканах и в Африке и мирового террориз­ма до экономических кризисов в Восточной Азии, России и - что са­мое опасное - в Соединенных Штатах. Однако, сосредоточившись на мрачных событиях, мы оказываемся не готовыми ко многим из стоящих перед нами огромнейших проблем, а эти проблемы - резуль­тат успеха, а не неудачи. Тот факт, что мы живем в мире синхронно­го глобального экономического подъема, - это, в принципе, хоро­шая новость, но он также порождает и серию сложных и потенци­ально опасных проблем.

Глобальный экономический рост - самая громкая сенсация на­шего времени. Он объясняет рост ликвидности - с каждым часом растут денежные суммы, путешествующие по всему миру, из-за чего кредиты остаются дешевыми, а активы (включая недвижимость, ак­ции и ценные бумаги) дорогими. В то же самое время экономиче­ский бум в странах с низким уровнем доходов населения препятству­ет взлету инфляции. Индия и Китай - две огромные мировые дефля­ционные машины, одна из которых (Китай) производит товары, а

вторая (Индия) - услуги, и их стоимость составляет малую долю от тех затрат, в которые обошлось бы их производство на Западе⁵. Это одна из главных причин, почему центральным банкам не нужно бы­ло волноваться об инфляции и почему на протяжении почти двух де­сятилетий - небывало долгий период времени - они могли поддер­живать низкие уровни процентных ставок. Конечно, низкие про­центные ставки и дешевый кредит позволили людям вести себя не­разумно, или дать волю алчности, раздувая пузыри на рынках цен­ных бумаг, в жилищном строительстве, ипотеке или на развиваю­щихся рынках - пузыри, которые рано или поздно неминуемо долж­ны были лопнуть. В нашем мире связи становились все более тесны­ми, финансовые инструменты - все более экзотичными, и многие наблюдатели забеспокоились, что виртуальный цикл роста и уве­ренности может сменить ужасный цикл паники и депрессии. Но в данный момент, даже если развертывающийся кризис и окажется весьма болезненным, разнообразие новых источников роста и ог­ромные размеры нового капитала сделали глобальную экономиче­скую систему в целом более гибкой.

Рассмотрим вопрос о растущих ценах на нефть. Нефтяной шок «нулевых» (как еще назвать десятилетие между 2000 и 2010 годами?) отличается от предыдущих. Прежде цены росли потому, что страны -производители нефти - ОПЕК - искусственно ограничивали постав­ки и таким образом провоцировали рост цен на топливо. В последние же годы цены росли благодаря потребностям Китая, Индии и других развивающихся рынков вкупе с длительной и растущей потребно­стью рынка развитого. Если рост цен вызывается ростом экономик, значит, экономики достаточно сильные и гибкие, чтобы управлять растущими ценами, повышая производительность (и, в меньшей сте­пени, перекладывая их на потребителей). В результате скачки цен «нулевых» оказалось проще перенести. Если бы мы в 2001 году попро­сили нашу гадалку предсказать эффект от выросших вчетверо цен на нефть, она непременно предрекла бы тяжелую мировую рецессию.

Но подорожала не только нефть. Товарные цены достигли мак­симальных значений за последние 200 лет. Дорожают все виды сы­рья. Сельскохозяйственная продукция сейчас настолько дорогая,

что развивающиеся страны столкнулись с растущей политической проблемой, что делать с инфляцией цен на продовольствие. Стои­мость строительства взлетела вверх повсюду - от Нью-Йорка до Ду­бая и Шанхая. В мире наметилась нехватка даже скромного гелия -газа, который используют не только для надувания воздушных шари­ков, но и в устройствах для магнитно-резонансной томографии и при производстве микрочипов - а это второй по распространенно­сти во Вселенной газ. Эти проблемы неминуемо в какой-то степени приведут к завершению эры низкой инфляции, которая способство­вала мировому экономическому процветанию.

Дата добавления: 2015-05-26