Последствия перенапряжения

Непосильная ноша

Человек, выступающий как будто в качестве гнусного преступника, убийцы Бога, попадает одновременно в положение несчастного грешника: он во всем виноват, и главная его вина — утрата веры как самое тяжкое из всех [386] мыслимых преступлений вообще, которое вменяется ему в вину.

Но этого мало: «безумец» не только обвиняет человека в совершении убийства, но и отказывает ему в способности смыть кровь убиенного Бога с рук своих и самостоятельно определять направление собственной жизни. По силам ли убийцам было то дело, которое они совершили, — вот тот вопрос, который более всего занимает «безумца»:

Не слишком ли велика для нас ноша этого великого деяния? Быть может, мы сами должны обратиться в богов, дабы оказаться достойными содеянного? (Весёлая Наука, 125.)

Наверное, у кого-то может вызвать сомнение утверждение, что тезис Ницше о «смерти Бога» не выходит за рамки той многовековой традиции, истоки которой можно обнаружить в античной мифологии и которая представлена главным образом в христианстве. Нельзя, однако, не узнать традиционную теологическую подоплеку нигилистического тезиса Ницше в вопросе о вине и искуплении, который ставит «безумный человек». В этом смысле появление нового Бога вполне закономерно, он просто должен родиться для того, чтобы человек мог освободиться от греха за преступление, тяжесть которого превосходит все бывшие и будущие злодеяния. Место этого новорожденного Бога и занимает сверхчеловек.

Человек оказывается недостаточно сильным для того, чтобы самостоятельно справиться с научными последствиями своего деяния. И хотя через все творчество Ницше лейтмотивом проходит тема прометеевского самопоощрения человека, рассчитывающего только на себя, в книге-пророчестве, построенной как новое Евангелие, в котором Заратустра должен дать людям, утратившим после смерти Бога вкус к жизни, новый завет, завет радости и веселья, — в этой книге человек в конечном счете выступает как слабое существо. Даже то, что сам Заратустра все-таки находит в себе силы преодолеть уныние и предстает перед нами деятельным, [387] храбрым, честным, необыкновенно сильным и упорным, или то, что он советует своим ученикам научиться сочетать в себе выносливость верблюда, силу воли льва с радостно-наивной продуктивностью ребенка, — даже это не снимает страшной растерянности и растерзанности, в которой пребывает этот примерный человек.

Более того: Заратустра вынужден обратить против себя самого свое главное учение о воле к власти, потому что он не может избавиться от прошлого, то есть от тяжкого груза совершенных деяний. Хотение, дарующее человеку, согласно его проповеди, избавление, оборачивается своей противоположностью. Такой поворот, однако, имеет некий смысл только в том случае, если мы, вслед за «безумным человеком», признаем, что вину за смерть Бога невозможно ничем искупить.

Когда Заратустра первый раз отправляется к людям, он исполнен уверенности в том, что Бог умер, и эта уверенность сообщает ему чувство избавления (ЗА I, «Предисловие Заратустры», 2). В конечном счете, однако, он оказывается не в состоянии освободиться от прошлого, отягощенного виной за совершенное деяние; кровь убиенного Бога не смывается с рук Заратустры. У него ничего больше нет кроме отвращения, бессилия и безумия. И тогда он успокаивает себя рожденной в недрах безумия мыслью о вечном возвращении, чтобы потом, в финале четвертой книги, разразиться заключительной речью, в которой он с таким наслаждением упивается иронией, с каким это могут делать, по его же собственному утверждению, только «последние люди». Заратустра подмигивает. Фатальный финал для книги, которая должна была бы принести человечеству взамен небесного избавления избавление земное.

8.Смысл Бога...

То, что прошлое так настойчиво преследует Ницше даже тогда, когда он прячется под маской Заратустры, может показаться странным. Ведь человек — существо, ориентированное главным образом на будущее. От второго «Несвоевременного размышления» до «Генеалогии морали» это конститутивное отношение к грядущему является основным [388] признаком человека, отличающим его от прочих живых существ, и только эта связь с грядущим делает необходимым воспоминание.

Значение Бога тоже, судя по всему, сводится главным образом к тому, чтобы помочь человеку справиться с будущим. Если посмотреть на то, чего не хватает человеку после смерти Бога, то можно, отталкиваясь от противного, определить ту положительную функцию, которую Ницше приписывает этому событию. В отличие от наивного отождествления процессов, происходящих на небе и в небе, этот момент в драматическом описании «безумца» звучит довольно убедительно и весьма современно: Богу приписывается функция, которая была в свое время Кантом соотнесена с понятием «ориентация» и которая сегодня определяется гораздо менее емким и точным термином «смыслополагание» или «смысловыявление». Если свести это положение к краткой формуле, то мы получим следующее: Бог, смерть которого оплакивает «безумный человек» и утрату которого Ницше стремится диагностировать как основной состав преступления нигилизма, и есть смысл человеческого бытия. Или еще точнее, ближе к парадоксальности описываемого соотношения: смысл Бога есть смысл человека. Существование Бога проявляется для человека в том, что он обнаруживает в его существовании смысл собственного бытия.

Дата добавления: 2015-05-29